Труба

Услышав это, Корнет уже совсем не гордо, выскочил из подъезда быстрее Лёхи, столкнувшись с ним в дверях. На улице, у дальнего подъезда, стоял бледный и встревоженный Огород, готовый побыстрее уйти. Дождавшись друзей, он спросил:

– Ну, чо, куда? По домам?

– Вот сука, а! – начал мерить шагами расстояние от подъезда до клумбы и обратно Корнет. Он был в ярости. – Лёха, ты чо ушел-то?! Чо вы забздели-то?! А?!

Беззубый закурил. Вторую сигарету протянул Огороду. Тот тоже закурил.

– Вы чо молчите-то, а?!

Корнет плюнул и снова зашагал взад-вперед.

– Пошли, чего стоять-то? – сказал Огород.

– Тебя вообще никто не спрашивает! – выпалил Корнет. – Мы за тебя «вписались», а ты первый забздел!

Лёха Беззубый и Огород молча курили. Корнет подошел вплотную к Огороду и сказал:

– Молчите? Ладно. Раз так, то больше от меня помощи не жди. Даже не обращайся. А общий «косяк» на тебя повешу. Больше отец тебя отмазывать не станет.

– Ты чо, охренел что ли?! – чуть не поперхнулся сигаретным дымом Лёха.

Огород побледнел еще больше и дрожащим голосом сказал:

– Это такой ты друг оказывается?

– Да ссыкло ты, а не друг! Насмотрелся ящика и косил всю жизнь под блатягу, а на самом деле всегда был ссыкло. Чувствовал себя уверенно только рядом со мной, потому что знал, что отец отмажет, «если чо». А теперь пора ответить за аванс!

– Зря скалишься, Корнет, – ответил, бросая окурок ему под ноги, Огород. – Ты меня не подставишь, – я тебя больше не знаю. А вот Савельева пока он в городе ты будешь бояться. Это ты меня вынудил к нему идти, Лёха свидетель, я не хотел. Ты сам ввязался не в свое дело, тебя никто не просил. Ну, ничего, я завтра пойду и извинюсь за этот визит. Не все ж мне только перед тобой извиняться. А теперь, дай пройти! – и, оттолкнув не ожидавшего такой наглости Корнета, пошел по улице.

– Козел, – процедил, смотря вслед уходящему Огороду, сквозь зубы, чтобы он не услышал, Корнет.

– Ну и чего теперь делать? – выбрасывая окурок, спросил Лёха.

– Ничего. Сигарету дай. Ты про него что ли? – закуривая, ответил Корнет. – Да завтра сам придет.

– Не придет… А если услышал, как ты его обозвал, точно не придет. Ты же знаешь, что нельзя так обзывать, он же сто раз говорил, что это самое страшное оскорбление.

– Да ладно, мы ж не блатные, чего ты? Да он просто хотел свалить вот и ушел.

– Нам, кстати, тоже надо идти, чтобы не пришлось бежать, если Савельев выйдет.

– Пошли…

– Много ты лишнего наговорил, Корнет, – доро́гой, закуривая очередную, продолжил Беззубый. – На фига ссыклом его назвал? Когда он зассал-то, что-то я не припомню?

– Да никогда! Когда ему ссать-то было? Знал, что со мной, как за каменой стеной, потому и не ссал. А если бы не я…

– Я тоже ссыкло? – перебил Лёха и внимательно посмотрел на друга. И не дождавшись ответа, продолжил. – Мне чего теперь делать прикажешь?

– В смысле? Ничего…

– В смысле «ничего»? Один останешься? Огорода ты зря обидел. Он единственный кто пострадал, а ты ему еще наговорил такое.

– Единственный? А вот соплю Савельева на моей шее видишь? Это как? Я чего это должен просто так оставить?

– И чего будешь делать? На заточках вызовешь его биться?

– Не-е-е-т, – заблеял Корнет. – Мы с отцом кой чего получше придумали. За него брат его сводный ответит.

– Как? – чувствуя все большее отвращения к идеям Корнета и его папаши, спросил Лёха.

– Да очень просто. С завода на Базу в охрану его возьмем. Мы ему поможем перейти, а потом недостачу какую-нибудь крупную или порчу на него повесим. Барыш нам, а он поедет по зонам вслед за старшим братцем.

– Это без меня, Корнет! – твердо и без раздумий сказал Беззубый. – Я тебе даю слово, что ничего об этом не слышал «если что», но серьезно тебе говорю, что в этом не участвую, даже не смотри на меня так. Старший нас распишет сто пудово! Моргнуть не успеем, как червей кормить будем.

– Посмотрим, – сощурившись, продолжал сверлить Лёху взглядом Корнет. – Надо с отцом поговорить.

Они с отцом стоили друг друга. Это отец привил сынку любовь провоцировать и ставить людей в неловкое положение. А когда сосунок подрос, на этом стало можно и даже нужно зарабатывать. Поэтому и появился у них несколькими годами позже семейный бизнес.

Корнет с Лёликом Веселым и еще одним пацаном на «ухоженном», ворованном Мерседесе занялся по папиной наводке автоподставами. Конфискованную у «кинутого» местного интеллектуала машину с «кривыми» документами «подогнал», конечно, сам майор Корнеев.

Дело сразу пошло и набирало обороты: деньги «обутых» обывателей полились рекой, и вскоре группировка пополнилась «новой» «ушатанной» «бэхой» и еще более несвежим Лексусом. Обе машины без документов, с перебитыми VIN и другими косяками. На БМВ повесили номера, снятые с ржавеющей несколько лет во дворе УВД, брошенной Тойоты.

К сожалению Корнеева, расширяться банде было некуда: как сынок не старался аккуратно привлекать новые кадры, в городе для подобной работы их категорически не хватало. Даже Лёха Беззубый отказался ради быстрого и легкого заработка уходить из охраны предприятия, посчитав несправедливым расклад по дележке, – половину выручки Корнет отдавал папе, себе оставлял половину от оставшегося, а четверть возвращал пацанам. В сущности, каждому доставались копейки. Парни скоро стали проявлять недовольство, но Корнеев запретил сынку идти на уступки, предложив недовольным побольше работать. Кончилось тем, что на Лексусе «работать» вообще стало некому.

Тогда Корнет с папиного благословления отправился в командировку, – набирать состав в другом городе. Но по пути не смог отказать себе поживиться. И вот когда на обочине он с дружками «разводил» очередного «чайника», увидел, как два только что промчавшихся мимо них джипа метров через двести резко остановились. Корнет почувствовал неладное. И чутье его не обмануло.

Это был Мойша, который от такой наглости старого знакомого и радости предстоящей с ним встречи моментально отменил свои дела и остановил машины. Он к тому времени отбыл уже третье свое наказание и «держал» город, тот самый, о котором говорилось ранее. А тут у него под носом, на его дороге «бомбит» такой «полезный» человек!

Джипы начали разворачиваться, а Корнет с дружками, бросив «дойку», уже улепетывал, как мог, в сторону дома. А мог не очень здорово. Старый «очкастый» с двухлитровым двигателем по сравнению с новыми джипами Сашиной бригады тянул, мягко говоря, слабо. Мрачный финал этой неравной погони приближался быстрее, чем летели метры шоссе под колесами «мерина». Но надо ж было и здесь произойти чуду! Впереди из поворота на шоссе неторопливо выехал экипаж ВАИ. В «девятке» находились трое военных. Нужно было только успеть дотянуть до них…

На протяжении нескольких километров водители проезжавших мимо автомобилей наблюдали довольно комичную картину. За машиной военной автоинспекции на довольно близком расстоянии ехал раздолбанный темно-зеленый Мерседес в 210-м кузове, в котором три коротко стриженные головы постоянно оборачивались, чтобы видеть «висящий» на их заднем бампере отмытый до зеркального блеска черный джип. Периодически из-за его грозной морды показывалась фара такого же красавца.

Мойше вскоре наскучил этот цирк и джипы, развернувшись через сплошную, помчались в обратную сторону. Корнет же так до города и «тошнил» за своими спасителями по совершенно пустому шоссе, набранные военной машиной, семьдесят километров в час.

Бизнес пришлось свернуть. Бомбить в городе, где все знали кто такой Корнет, нельзя, а все прилегающие дороги еще пару-тройку месяцев после этого случая «пасли» машины Мойши.

На следующий день, подходя к своему дому, Два Винта на лавочке под деревьями заметил до боли знакомую и еще более болезненно неприятную фигуру заместителя начальника городского УВД майора Корнеева. «Как же этот сосунок Корнет похож на папашу!» – подумал ВДВ, вспомнив борзого, коротко стриженного, невысокого роста, с острыми чертами лица и злыми глазками отморозка.

В такое время на этой лавочке должны были сидеть старушки, но они стояли поодаль и наблюдали картину встречи. «Согнал, козел, – снова подумал Два Винта, – для проведения следственных мероприятий. Излюбленная, затертая до дыр фраза. Сашку что ли дожидается?».

– Здорово, ВДВ!

Два Винта хотел пройти мимо, не обращая внимания, но подумал, что этот визит не спроста и решил принять вызов.

– Здорово, Корнеев, – мрачно ответил он и закурил.

– А я вот сижу, воздух дышу.

– Глубоко не вдыхай только – ты не в своем районе.

– Выходной у меня сегодня, вот думаю с кем пива попить, – он потряс початой бутылкой и отпил из нее, повернувшись в сторону от старушек. – Вот бери, у меня в сумке еще три штуки.

– Что-то ты не там сидишь. Далековато от своего дома ты зашел собутыльников искать.

– Ну, ладно, ладно, чего ты кусаешься! Каких собутыльников? Это ж пиво. Я выходной, хотел тебя пивом угостить, поболтать.

– Так понимаю, что с пивом и тему принес для болтовни?

– Есть одна тема, да. Александр Савельев называется.

– И что с ним?

– Да так, ничего, – отпивая из бутылки, ответил Корнеев. – Думал, ты расскажешь. Бери пиво-то.

– Спасибо, обойдусь. А с ним самим беседовал?

– Нет. С отцом его говорил. Вот минут за десять до твоего появления. А с ним нет.

– Так поговори. Собираешься?

– Все зависит от тебя, – покачал головой Корнеев.

– А я здесь причем? Он взрослый уже. Говори с ним. Тут и с отцом говорить не стоит. От меня тебе чего надо?

– Да вот есть одна проблема – сын у него не живет.

– Может, на то причина есть какая? Отца не спрашивал?

– Почему? Спрашивал. Только он ничего нового мне не сказал. Сын – уголовник, рецидивист. Это я и сам знаю.

– И я знаю. От меня-то тебе чего?

– Ну, он же у тебя скрывается?

– Нет, – закуривая вторую спокойно ответил Два Винта.

– Как же нет, ВДВ, может, ты забыл? Так пойдем, посмотрим.

– Корнеев, ты последний человек, которого я пущу к себе в дом. Тем более, что у меня друг гостит, он не очень обрадуется твоему приходу.

– Слушай, ВДВ, – повысил голос Корнеев, – ты скрываешь у себя бандита…

– Да нет. У меня друг гостит, ни от кого не скрывается, потому что свободный человек. Я ему рад.

– Пока свободный, – отпивая в сторонку от бабушек, попытался поправить Корнеев.

– Ты, начальник, тоже «пока» свободный. Свобода – это такое состояние. Оно может продлиться долго – всю жизнь, например, а может, и нет.

– А если он у тебя чего прячет запрещенное? Ты же не в свидетели, а в сообщники пойдешь, понимаешь?

– Это что, например?

– Не знаю пока. Найдем.

– Ты чего хочешь, я последний раз спрашиваю?

– Чтобы он покинул город и в нем воцарился мир и спокойствие.

– В нем итак «царит мир и спокойствие» вне зависимости от того, в каком городе он находится. Я тебе ответственно заявляю. Сидит тихо, никого не трогает.

– Его внутренний мир, ВДВ, меня ничуть не «колышет». Я про городское спокойствие говорю, – произнес Корнеев, отворачиваясь от наблюдающих старушек и выпивая из бутылки.

– А какое беспокойствие Савельев доставляет городу, можно узнать?

– Беспокойствие в непонимании. В город вернулся рецидивист. В его планы, как я понимаю, посвящен только ты. И делиться информацией, судя по взятому тобой тону, не собираешься. А жаль. Потому, что я тоже должен знать о его намерениях, чтобы предотвратить преступление.

– Какие намерения? Какое преступление, Корнеев? Он совершенно безобиден.

– Даже в школе шалости бывают далеко не безобидные. А тут матерый бандит разгуливает.

– И часто ты видел его разгуливающим? Сидит дома, никого не трогает. Во дворе чего-то делать помогает. Вот лавочку эту, на которой ты сидишь, починил.

– И долго так просидит? Ведь что-то же серьезное должно случиться?

– Почему должно?

– Ну, потому, что началось же уже. С малого пока, но все начинается с малого, как известно.

– Ты что имеешь в виду под «малым»? Может, я чего не знаю?

– Ну, как… паренька одного избил.

– У тебя заявление от того паренька есть?

– Ха, – усмехнулся Корнеев. – Как же с тобой приятно разговаривать, ВДВ! Вот не зря я к тебе в такую даль пришел! Ничуть не жалею!

– Может только пока? Так что с заявлением?

– Нет, ВДВ, ты прав, заявления нет. А знаешь почему? Правильно. Боится пацан мести бандита. И так весь город может погрузиться в страх возмездия от уголовника. А мне нужно чтобы в городе был порядок и спокойствие. Это мой долг священный. Мне за это деньги государство платит. Сечешь?

– Заявления нет. Откуда вести? – дослушал патетику Два Винта.

– Получена оперативная информация.

– Не слишком «оперативная» для одного синяка? Это даже не хулиганка, так, шалость. Ты вон про школы мне рассказывал, так там в каждом классе кто-нибудь с синяком ходит.

– Во-о-о-т… так мы работаем! – торжественно произнес Корнеев. – Даже самая мелкая шалость у нас сразу на контроле!

– И кто ж тебе слил «оперативно»?

– Осведомитель, – после паузы придурковато заулыбался мент и опасливо отпил из бутылки.

– Знаю я твоего осведомителя! Что-то часто он стал время проводить в другом районе, вдалеке от дома. Ты бы поберег его, Корнеев. Чай не чужой, небось. Здесь у нас небезопасно. Сам знаешь – Савельев вернулся. Нарвется ведь твой осведомитель на заточку в бок…

– Не нарвется, ВДВ, не волнуйся. Я ему травмат дал, так что…

– И разрешение справил? – перебил Два Винта.

– Имеется, имеется разрешение.

– Как странно… – задумчиво произнес ВДВ, – а я слышал, что он на учете в психдиспансере состоит и его даже в армию поэтому не забрали.

– Мы, может, о разных людях говорим? – разозлился Корнеев. – У моего все нормально.

– Да мы разве о людях говорим? Мы про «кукушку» толкуем, а это не одно и тоже. Кстати, если все в порядке, чего боевое парню не выдал?

Корнеев весь покраснел и передернулся. Два Винта спокойно закурил третью.

– Ты чего, ВДВ, со мной так разговариваешь?! Я сегодня не при исполнении, отдыхаю…

– А когда я, Корнеев, с тобой по-другому разговаривал? – снова недослушал Два Винта.

– Вот и я не пойму: за что ты на меня взъелся?

– Нет, Корнеев, все ты знаешь прекрасно.

– Да, ладно! Все та история «с бородой» про машиниста, что ли?! Уж давно забыть пора! А-а-а, понимаю, – первое впечатление самое верное! Как тогда я тебе не понравился, так ты с этим и живешь. Ты ж тогда только-только на завод в охрану пришел, да? И сразу такое ЧП…

– Ты прав, – самое верное, и тому уж куча подтверждений была. А забыть, может, и пора, да не забывается.

– Это каких же подтверждений на меня ты насобирал? Я ж на твою «секретку» не вхож?

– Да у меня-то на объекте все в порядке. И как раз потому, что тебя там нет. А вот город один на всех – все на виду. Хочешь со стариком увидеться, кстати?

Корнеев содрогнулся и сделал такой большой глоток, что даже облился.

– С каким стариком?

– С тем самым.

– Чего ты мелешь? Как увидеться?

– Очень просто. Проведу тебя ночью на «Лиду» и повидаетесь. Он там с тех пор так и ходит по путям. Может чего интересного тебе расскажет.

– Ты одурел что ли, ВДВ?! – затрясся от страха и ярости мент.

– А что ты так испугался? Когда заставил старика отмывать пути и тепловоз, – не пугался, а сейчас сбледнул. Разве ты не знал, что он не виноват? Знал. Прекрасно знал, что это был несчастный случай.

– Я, между прочим, должен был до выяснения его под стражу взять!

– Так и взял бы сразу, может, он живой бы остался! А ты сначала поиздевался над невиновным, а потом посадил. И где он умер, не вспоминаешь? С удовольствием напомню – у тебя в обезьяннике.

– Я должен был так поступить…

– Как это «так»? У тебя были показания двух десятков очевидцев, с которыми Лида шла со смены, что старик не виноват.

– Ладно, хватит! Может я и погорячился, – молодой был, а машину все равно нужно было кому-то мыть…

– Ну, это уж не твоя забота была: кому ее мыть. На своей территории я бы как-нибудь сам разобрался: кому что делать…

– А ты не лезь в следственные мероприятия! Это моя территория, – перебил Корнеев. – Так что, квиты. Тем более я сказал, что погорячился, может быть, по молодости лет. И вообще, хватит нам с тобой собачится, ВДВ! Мы ж офицеры, однополчане, можно сказать…

Глаза ВДВ налились кровью, его затрясло. Он накинулся на Корнеева.

– Какой ты офицер! Мент ты поганый! Закрой «варежку» и не вякай! – ВДВ толкнул обратно на лавку, начавшего было подниматься, Корнеева. – Слушай сюда, вонючка ты пивная! Ты хоть раз друзей в бою терял, а?! Сядь, сука, я сказал! Ты, падаль, в окружении хоть раз отстреливался до последнего патрона?! Ты хоть раз раненного из-под минометного выносил?!

– Виталя, Виталя! – закричали бабушки и побежали к лавочке. – Отпусти его, Виталя, Бог с тобой, не связывайся!

Мойша услышал крики во дворе и выглянул из окна. Корнеев, спасенный старушками встал, а Два Винта наоборот сел на лавочку, держась за сердце. Мойша метнулся в комнату, напялил тельник и побежал вниз, забыв даже, что босяком.

– Вот что, – сказал, уходя, Корнеев, – разговора нормального не получилось. Беру тебя в разработку за укрывание преступника! Я найду способы очистить от него город. Обещаю вам! – торжественно заявил он, обращаясь почему-то к бабушкам.

– Ишь ты, обещает он, огурец в кобуре! – зашипели на него на все лады старушки. – Иди отсюдава, окаянный! Защитник тожа выискался! Глаза-то вон залил и драку устроил! Мы вот начальнику твоему скажем, как ты хулиганишь, бессовестный!

Корнеев схватил свою сумку с пивом и быстро зашагал прочь. Когда Мойша подбежал к лавочке, он был уже далеко. Савельев рванулся было догонять, но Два Винта успел схватить его за руку.

– Куда ты босяком!

Саша посмотрел на свои ноги в пыли и со свежим порезом от осколка бутылки, полученным прямо тут, у лавки.

– Это Корнета пахан?

– Да, Корнеев, – ответил ВДВ.

– Давно не видались…

Они смотрели на быстро удаляющегося мента. Вдруг он остановился, и из кустов к нему вышли две фигуры. Большая и маленькая. В опускающихся сумерках и на таком расстоянии было не разобрать кто эти люди, но Мойша и Два Винта поняли, что это Лёха Беззубый и Корнет, который получил от папы сумку с тремя бутылками пива и, судя по взмахам рук, какие-то инструкции. После этого группа разошлась в разные стороны. Корнеев пошагал дальше, а сынок с другом скрылись обратно в кусты.

– Виталий Витальевич, что за дед? – тихо спросил Мойша, закрывая за собой входную дверь. – Я, выходя из подъезда, его на лавке срисовал.

У окна на табурете перед, ставшей коричневой от заварки банки с кипятильником, сидел, чуть сгорбившись, невысокий старичок в выцветшей полосатой рубашке и кепке. На этом табурете всегда сидел Мойша – это было его любимое место.

Незнакомец, не обращая внимания на пришедшего, разминал пальцами просыпанный на подоконнике черный чай и нюхал его.

– Проходи в комнату, – кивнул Два Винта.

Мойша прошел короткий коридор, из которого увидел силуэт гостя и вошел в комнату.

– Отец, местечко мое ослобони. Я чай пить стану, – бросив мимоходом взгляд на старика, произнес Савельев.

– Не гоже так гостя встречать, – сказал мужчина и повернулся, – да и поздороваться ты забыл, входя. Или сейчас в кентовке таких понятий не втусовывают?

Это был Дядя Миша. В детстве Саша, как и многие в городе, испытывал страх от одного лишь упоминания этого имени. Но детство прошло, и вместе с ним ушел и страх. Его место заняло гораздо худшее чувство – отвращение. Очень уж Дядя Миша сомнительная фигура.

Савельев не знал как себя вести. Такого с ним не бывало уже давно. На зоне все понятно, но на воле?

С одной стороны, встретились два уголовника, два рецидивиста. С другой, Сашины «пляски с ложкой» не идут ни в какое сравнение с двумя хладнокровными убийствами Дяди Миши, который Савельеву по возрасту еще и в отцы годится. Один больше половины жизни с четырьмя подсидками провел «за забором», другой только освободился со второго срока. Первый авторитетный вор, другой… А что, собственно, другой? Про себя Саша уже все знал, но что подумает гость, да еще такой «мутный»? Беда, правда, не в том, что надумает себе Дядя Миша, а в том, что в отличие от братвы, Мойша не считал гостя «правильным». Некоторые противоречия в положении не давали покоя Савельеву с тех самых пор, как он окунулся и стал своим в криминальной среде. Может, как раз сейчас все выяснится? В том, что рядом с ним наседка он не сомневался. Но чтобы «выкупить» и отсечь все ложные мысли, сначала надо послушать, о чем базарить станет.

Подождем. Ситуация слишком неоднозначная, а встреча вряд ли случайная. Мойша решил сыграть на том, что растерян и даже смущен неожиданным появлением авторитета.

– Дядя Миша! – потупился он. – Как же, Дядя Миша, не признал, звиняйте! Учили люди, а то ж…

– Кто учитель? – также спокойно продолжил пожилой мужчина.

– Статья…

– Стой, стой, – перебил Дядя Миша, – ты уж совсем не в ту степь коней погнал! Я ж не вертухай, да и мы с тобой не в хате. За твои статьи мне все известно. Да и не только за них. Я вообще все про тебя знаю: и про паровоз, и про раскрутку… Только статья – не учитель. Мне Виталий сказал, что погоняло у тебя? Так вот за него и ответь. Кто нарек? Если правильные люди, то и я тебя так называть буду.

– Витя Таёжный на первом сроке.

– В ёлочку. Еще кого знаешь?

– Базарова, Иглу.

Повисла небольшая пауза. Дядя Миша не спеша разминал чай и смотрел на свои пальцы.

– Не прощаешься с пацаном, значит, не все знаешь. Отъехал Игла, упокой его душу.

– Когда?

– Два дня.

– Помог кто?

– Некс. Перебор по «черненькой».

Помолчали.

– Помянем? – нерешительно предложил Мойша.

– Я с ним не чалился и дружбу не водил. Но люди разное про него базарят. Много муток имел за собой. Так что, ты помяни, – он твой сиделец, а я не стану.

– Тогда, может, чаю заварим?

– Некс. Чай у меня попьем.

Дядя Миша замолчал. Неожиданная новость о смерти Иглы еще больше сбила Мойшу с толку. Он никак не мог понять: как же вести себя и продолжал играть лоха. Он стоял, как школьник, не смея вымолвить ни слова.

«Откуда он может знать о смерти Иглы? Прокладка? На понт берет? Этот еще «некс»… Уж никто на зоне давно так не говорит. Старая закваска. Ладно, не собьешь, поботаем, мне все равно, тоже кое-что из старого знаем!» – подумал Саша.

– Я, кстати, тебя ждал. Почему сразу не пришел, как откинулся?

– Малявой братва не подогрела, – в раздумье, ответил Савельев, – беспонтово порожняком килять…

– Ну, мне особых подгонов-то и не надо. По-босяцки, замутку бы взял, да пришел, – и по-доброму засмеялся. – Ты что ж, зря что ли Мойшей нареченный? Придумал бы что-нибудь. А теперь получается, что это я явился нефеля канючить.

Потом после паузы добавил, с прищуром глядя на собеседника, пытаясь уловить его реакцию на сказанное.

– Ладно, я знаю, почему не заглянул…

– Я Тальянку не ломал, сыскал кемарку скоро, – перебил Савельев.

– Это я не сомневаюсь. Не о том базар. Ты мозговал: как дальше жить, будешь, какой дорогой пойдешь. Словились бы сразу, – все, назад уже не поворотишь.

Снова помолчали.

– Да, это выбор… Мне так не проканало. За меня вопрос как дальше жить: по понятиям или по законам их сучьим, первый срок порешал. Десятка от звонка до звонка, и все, – сразу ясность полная. А вот с тобой непонятка…

Дядя Миша сощурился еще сильнее и пристально посмотрел на Сашу.

– Ты когда за Таёжного вписался и тебе срока накинули, неужели в тот момент не определился: кто ты есть по жизни?!

Дальше случилось удивительное. Пошел такой разговор, что Два Винта даже рот раскрыл. Слова каждого произнесенного предложения он понимал, но окончательного смысла всей фразы, как не пытался, уловить не мог. Непонимание усугубляло еще и полное отсутствие интонации говорящих, хотя что-то подсказывало ВДВ, что они выясняют отношения: такие четкие, резкие фразы они бросали друг другу, так зло сверкали глаза Мойши, и так все более издевательски кривился рот Дяди Миши. Но как при этом они говорили! Ровно, мерно, спокойно, без повышения голоса и остановок они беседовали буквально пару минут. Два винта первый раз слышал настоящую феню, которую не зря называют блатной музыкой. Не отдельные слова, укоренившиеся в современном лексиконе, которые использует практически каждый, а именно сам разговор. Слушал с восхищением, но в тоже время с горечью и досадой на эту странную, несправедливую жизнь. Жизнь, внутри которой, как в коконе, живет другая – мерзкая, отвратительная, отравляющая и без того сложную и неприглядную наружную оболочку, но где говорят на таком красивом языке. И еще Два Винта никак не мог понять и даже винил себя в том, что их встреча с Савельевым не произошла раньше, когда этот парень из рабочей семьи, про которого рассказывают каким смышленым, умным, веселым пацаном он рос, стал на равных, на одном языке, разговаривать с матерым рецидивистом, беспощадным убийцей, известным в уголовной среде как Дядя Миша.