Труба

Отчет и «кризисный план» отправили в Москву и там, вроде бы, успокоились на время.

Не смотря на это, московская комиссия появилась довольно быстро. Сначала посвященные в тему (директор, Два Винта и еще несколько человек) думали, что прибудут «следаки» для проведения мероприятий и разбирательства с пропажей, но оказалось, что приехали спецы по другой части. Почему именно они и о том, как они работали немного ниже. Сейчас хочется особо упомянуть об одном чухонце, который запомнился всем больше других.

Как это часто бывает, был он в комиссии, самый «никто» – адъютант их старшего. Толстенький, лысый, потный, с высоким, сбивающимся голоском, переходящим в моменты исступления на истерический визг. На предприятии за манеру забегать то с одной, то с другой стороны, чтобы оказаться поближе к хозяину, его сразу окрестили Бобиком. Он симинил своими короткими ножками между статных членов комиссии и вправду производил впечатление собачонки. Но был настоящей собакой! Все вынюхивал, вынюхивал везде; все нашептывал, нашептывал чего-то; все тыкал во все стороны пальцами.

Комиссия постановила: отстранить директора от занимаемой должности (ему на смену должен был приехать какой-то черт из Москвы), уволить половину охраны, оборудовать пост контроля.

С увольнением директора, совершенно неоправданной и бестолковой мерой, тянуть не стали. Удивительно, что не сняли «до кучи» и главного инженера с начальником охраны. Но это, возможно, только до поры, когда они разберутся со своими кадрами. Тут, надо признать, разобраться уже давно назрел вопрос. Мягкость ВДВ расслабила коллектив. Демократичность порой граничила с анархией. Но ЧП произошло, конечно, не поэтому, – просто так совпало.

Комиссия через пять дней уехала, а лысого оставили доделать кое-какие дела, дособирать необходимые материалы. И началось! Бобик стал всемогущим, и начал «давать из себя» большого начальника. Шатался по территории предприятия и, брызгая слюной, визжал и покрикивал на всех, кого встречал на пути. Особенно доставалось охранникам, которых он, не стесняясь в выражениях, называл врагами и предателями, упустившими государственную тайну. Половине народу, включая работников столовой, грозил сроками, а над другой половиной куражился, что сможет переубедить свое руководство и с коллектора снимут крышу, загонят туда народ с лопатами и заставят гавно перекидывать в отстойник до пенсии без оплаты. К счастью за пару дней управился и отбыл.

Если бы Бобик поменьше «рамсил», а потихоньку доделал работу и свалил, то доехал бы до своей Москвы без приключений. Но Лёша Савельев, из-за которого Костя сегодня попал на «трубу», получивший от лысого свою долю «позитива» и с ней угрозу тюремного заключения, не мог оставить такого хамства без наказания, поэтому позвонил старшему брату и рассказал о гастролере.

Саша Савельев после второго своего тюремного срока сходняком был направлен в небольшой соседний с предприятием город для наведения там порядка. А после третьего срока, когда он был коронован, уже «официально» возглавил местный бандитизм. И хотя сам уже не участвовал в мелких разборках, чтобы по горячности характера не впутаться в очередной «дешевый отмороз», а выезжал только по необходимости на важные «терки», с радостью откликнулся на просьбу брата «побазарить за рабочий класс».

Кое-какие подробности об отъезде Бобика сообщил ему Два Винта и единственное, о чем очень просил: не трогать портфель с бумагами, дабы не «навести». А вот почистить, чтобы все сошло за обычный грабеж, и покуражиться, на что Савельев был с детства мастер, можно.

Ну, так и сделали. За пару часов на машине со своими пацанами Саша прекрасно добрался до «станции обслуживания» лысых толстячков.

Бобик ехал домой с комфортом, попивая «Арарат», крайне собой довольный. Но по пути, на первой от города станции, его купе, которое он занимал единолично, посетили три не слишком вежливых, зато молчаливых и в костюмах (спортивных) гражданина. Перевернув лысого вверх дном, также спокойно как вошли, покинули поезд во время десятиминутной остановки, сели в свой автомобиль Ауди 80 и умчались. Уходя из купе прикрыли за собой дверь, но не плотно, чтобы проводник обнаружил примотанное скотчем за ноги к верхним, а за руки к нижним полкам тело не через сутки, а пораньше.

Бобик висел голый; избитый и напуганный; с выпученными, от боли и страха открывающейся двери, глазами, так как натянутый скотч связывал его главный, такой же ничтожный, как он сам, посиневший прибор с дверной ручкой. На эту пятую точку крепления спортсмены скотча маленько сэкономили, поэтому толстячок несколько неестественно изогнулся. Если бы не побои и вытекающая от головокружения, вызванного непривычным состоянием тела в пространстве, коньячная блевотина, выглядело бы это все комично.

Лишившись зуба; Ролекса; золотых: браслета, цепочки и перстня; почти новых кроссовок Найк; ремня и джинсов Армани; налички; Айфона и Айпада, лысый сохранил две ценные вещи, на которые представители от спорта не посягали: честь и документацию.

Инсценировка ограбления прошла отменно! Кто бы сомневался – матерый рецидивист Мойша, он же Саша Савельев, свое дело знал!

Первый раз он попал за решетку за плохо подготовленную мелкую аферу, поэтому и стал на зоне нареченным Мойшей. И отсидел бы Саша потихоньку свою сухую короткую статью, если бы не юношеская страсть к приключениям. Полез он зачем-то в сомнительную разборку. Никто его об этом не просил, никто его в ней не ждал, дело его совсем не касалось. И все бы кончилось плохо, если бы фраера в пылу потасовки чуть не «расписали» местного авторитета, который случайно под руку подвернулся. Вот тут-то и сгодился Савельев со своей, вернее с отобранной у кого-то по пути, заточенной ложкой. Махнул пару раз… и в трюм. Благодарный авторитет от больших проблем его «отмазал», но отсидеть, в результате, все равно пришлось чуть не в два раза больше назначенного.

Савельев вернулся домой, но сверх быстро снова оказался за решеткой. Причиной, как не странно, стал отец. Работяга, принципиальный мужик старой закалки, с порога заявил, что не потерпит в своем доме уголовника. А идти Саше больше было некуда, ведь квартиру, в которой он жил с матерью после их с отцом развода, отобрали. Саша обвинил в этом отца. А потом, когда скандал запылал, как стог сена, и не только в этом.

– Это ты мне жизнь искалечил, падла, – орал он на весь подъезд, – а теперь признавать это боишься! Это из-за тебя я стал такой! И за решеткой в результате оказался тоже из-за тебя!

Родители развелись, когда Саше пошел десятый год. Но и до этого их совместной жизнью называлось только пребывание в одной квартире со скандалами и рукоприкладством. Кроме ребенка родителей не связывало ничего.

Алексея Петровича жена, с его слов, «окрутила». Он мужик правильный, толковый, смурной и грубоватый. Она: веселая, шустрая, легкая, всегда везде первая. Женился он только, чтобы не говорили, что обрюхатил девку и бросил. Поначалу все думал, что сможет выбить «ветер из задницы», как он говорил, и семейная жизнь наладится. Но не вышло, и довольно долго промучившись, они все-таки разошлись.

Саша с матерью ушли жить в ее квартиру, где одну комнату занимала вонючая, прикованная к постели бабка, а в другой разместились они. А Алексей Петрович сразу же привел в дом такую же мощную и властную, как он сам, лишенную чувства юмора, вкуса и женского обаяния правдорубку Людмилу. Они, не скрываясь, встречались уже давно, но жена терпела и из вредности развода не давала и согласилась лишь когда Людмила забеременела. После этого жизнь матери быстро покатилась в пропасть: она с горя начала «поддавать», да со временем все сильнее и сильнее, и «веселиться» пуще прежнего. Выносить полоумную старуху, которую смерть категорически не хотела забирать и «гулящую» мать, Саша не мог и хотел вернуться к отцу. Но Алексей Петрович, уже достаточно намучился с озорным и неуправляемым мальчишкой, таким же бойким и не погодам смекалистым, как мать; таким же егозой, и проходимцем. Никакие его усилия не могли изменить эти два одинаковых характера. И как ей, вертихвостке, не помогал его кулак, так и этому, стервецу, ремень был не указ. Ненависть к сыну усугублялась еще и тем, что Саша, как зеркальное отражение походил на мать. Поэтому новой семье «чужой» сын оказался не нужен и отец прогнал своего Сашу, употребляя при этом множество непечатных выражений. А потом там родился Лёша.

Саша и правда был очень не по возрасту самостоятельный, и если бы родители расстались, когда он был поменьше, трагедии с матерью, может быть, и не произошло бы.

Территория всего предприятия, как венами, пронизана железнодорожными путями. Чтобы грузовики и другая колесная техника могла свободно перемещаться между цехами, шпалы закатаны в асфальт, поэтому из него торчат только рельсы.

Нелепая, жуткая смерть произошла после смены прямо на глазах у двух десятков работников, идущих вместе с Савельевой к проходной. Мать попала под «маневровый». Как такое могло произойти, ведь они шли одной «кучей», никто не может ответить до сих пор.

Подробностей описывать не станем, – там была непередаваемая картина. По этой же причине даже не предлагаю вам представить себе, что происходит с телом, которое затащило под тепловоз. От Савельевой не осталось практически ничего. Ее растерло и раскатало на три десятка метров. Все свидетели трагедии оцепенели от увиденного. Нереальность медленно исчезающего под тепловозом тела дополняло отсутствие не то что крика Савельевой, а даже хоть какого-нибудь звука. Ужас был такой, что никто, несколько секунд тоже не мог произнести ничего, а заорали на все лады, лишь когда из-под многотонной машины полилась багровая кровяная жижа вперемежку с кишками, костями и ошметками одежды.

В тот день Корнеев первый и последний раз появился на предприятии. Это он заставил машиниста отмывать и тепловоз и пути, а потом потащил к себе в отделение, где сердце бедного старика не выдержало, и он умер прямо в клетке для задержанных.

Машинист второй смены говорил, что от тепловоза, как на живодерне, стало пахнуть кровью и свежим мясом. Этот запах преследовал его повсюду и, проработав всего пару дней, попросил перевести его слесарем в цех. Никому даже в голову не пришло посмеяться над ним или проверить его слова. К машине подходить боялись.

Тепловоз по договоренности с краевой администрацией хотели обменять в области на другой, но оттуда прислали нового машиниста, которому о страшном происшествии рассказали только после того, как он подметил, что в том самом месте, названном «Лида», по имени погибшей, машина издает какой-то странный звук, негромкий, но отчетливый, похожий то ли на стон, то ли на крик и, теряя тягу, притормаживает, словно спотыкается. Это длится, может быть, какую-то секунду, но провал мощности, похожий на толчок, подтверждают все приборы. К счастью, новичок оказался не слишком впечатлительным, да и повышенная, после происшествия, зарплата машиниста сделала свое дело. Он так и работает на предприятии до сих пор. Но удостовериться и в его словах желающих не нашлось.

А ночью на «Лиде» происходит странное мерцание. Ночная смена обходит этот участок дальней стороной, – за соседним цехом. Даже охране Два Винта рекомендовал по ночам не ходить здесь.

Причиной тому стал молдован Богдан Хава́й по прозвищу Обжора. Он, как и ВДВ ничего подозрительного ни в какое время суток здесь не видел, и шел через «Лиду» на четвертый пост. Увидев в ночной мгле его темный силуэт, одна из женщин-работниц подняла такой крик, что разбудила, наверное, весь город. Ответственный и лишенный навязчивых мыслей Обжора подумал, что женщину нужно спасать и бросился ей на помощь, но та, увидев бегущее к ней приведение, упала в обморок. Случай не вполне веселый, так как после этого работница стала заикаться.

Кроме них ничего подозрительного здесь не видит только один человек – Савельев-старший. Несколько раз они втроем ночью приходили на «Лиду» и смотрели, но ничего необъяснимого не увидели. Наблюдательный Обжора предположил, что мерцанием могут быть отблески света, который качающейся на ветру прожектор отбрасывает на стекла цеха, а те на пути.

И вот, после взаимных упреков и «посылов» случился громкий скандал. Он быстро перерос в драку, а затем, также быстро в поножовщину, в которой Мойша в ярости махнул отца ножом по руке и по брюху, как на зоне отточенным «веслом». Хорошо, что в обоих случаях не до смерти!

Подоспевший, живущий в соседнем подъезде Два Винта, к которому втихаря прибежал Лёша, – младший Савельев, когда огонь родственного непонимания только разгорался, вытащил взбешенного Мойшу с окровавленным тесаком в руке на лестничную площадку. Потом отволок к себе домой, притащил сумку водки и закрыл дебошира на пару дней. Сам же вызвал из больницы свою подругу, хирурга Ренату, которая прямо дома зашила старшему Савельеву ножевые. Потом отправил с ней Лёшу с наказом: не отпускать от себя до команды.

К тому времени женщины в семье Савельевых уже не было. С Людмилой Алексей Петрович прожил недолго. Вредное производство быстро свело ее в могилу. Не помогла даже сила характера.

Два Винта остался с Савельевым и два дня ухаживал за раненным, уговаривая не заводить на сына «дело». Водки тоже выпили немало и, в конце-концов отец, то ли замученный уговорами, то ли ослабленный количеством алкоголя, согласился, но с одним условием: «Чтобы я больше этого выродка никогда в жизни не видел! Пусть катится отсюда куда угодно. Не то сам зарежу!». А потом добавил: «И на моих похоронах тоже, Виталий, чтобы его не было. Ответишь!». Два Винта пообещал (в уме держа только похороны, так как умершему уже все равно, а за живого разве поручишься, тем более за бандита, – мало ли что ему в голову может прийти!) и на третий день отправил Мойшу в другой город под протекцию своего однополчанина.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.