Кошки не пьют вино

– А вы… всегда писали книги?

Он указал на место у стола, Алекс покорно села на стул, сняла с ворота майки солнечные очки и положила рядом с тарелкой, ближе к стене.

– Да, но это не сразу стало моей работой, – сказала Алекс. – По профессии я инженер. Я много лет делала роботов, мечтая, что они заменят людей.

– Вот как, – удивился Уилл, извлекая бутылку из ведерка со льдом.

Солнечный луч проходил через один из бокалов, падал на стол диагональной полосой, в воздухе дрожали крошечные пылинки. Уильям Гатти срезал ножиком фольгу, Алекс наблюдала за движениями его красивых рук.

– Я не читал ваших книг, – признался Уилл, когда вновь повисла пауза, а штопор вошел в пробку. – Но слышал, что они пользуются успехом. О чем они?

Пробка вышла из горлышка с типичным звуком, Уилл снял ее с винта и положил на блюдце.

– Драма, мистический реализм, детектив, триллер. Где-то старинные замки, где-то современные декорации… Обязательно романтическая линия двух изгоев, обязательно антагонист, злой колдун-мистификатор, которому в итоге надирают зад.

Профессор Гатти наполнил бокалы, поставил бутылку обратно в ведерко со льдом.

– Думаю, мне бы понравилось, – молвил он.

Он подал бокал, разоблачив себя в глупой надежде прикоснуться к ее руке… Пальцы были холодными – как и в прошлый раз, – а ощущение мимолетным и призрачным. Он сделал глоток, чтобы спрятать эмоции за поднятым на уровень носа стеклом.

– Пишу я лучше, чем готовлю, – улыбнулась Алекс.

– Я не сомневаюсь.

И эльзасский рислинг, и сибас в исполнении Уильяма Гатти были вкусными. Он рассказал, как в свое время купил заброшенный дом на окраине городка, переделал и отремонтировал, почему в общей комнате стоит кровать, а на рабочем столе в кабинете – рыболовные снасти.

Ему было хорошо в своем уютном мирке, все спокойно и размеренно, все отточено и оптимизировано… И она – со своим вторженческим визитом и прямолинейностью.

Она все больше понимала его – и все больше удивлялась, что он, вопреки своей натуре одиночки, впустил ее к себе в домик, накормил и поделился чем-то личным…

Они сидели на собачьих лежаках напротив камина, молчали и смотрели на огонь. Айрис и Бастер устроились на кровати Уилла, Уинстон подпирал мордой хозяйский локоть и дремал. Солнце уже давно село, за широкими окнами вокруг жилища Уильяма Гатти бархатным покрывалом ложилась летняя ночь.

– Как бы мне ни было хорошо, мне пора, – сказала Алекс.

Уилл вздрогнул, перевел взгляд с сопла камина на женщину рядом. Действительно, уже было поздно – и было бы странно предложить ей остаться на всю ночь.

Хотя Уилл почему-то воспринял бы ее присутствие нормально – и, может быть, даже уснул.

Ему было спокойно… Бег мыслей остановился, тело расслабилось, сердце уже не колотилось от волнения, руки не дрожали, ладони не потели. Он принял ее. И он был не против, если бы она пришла еще.

Она поднялась на ноги, Уилл не сразу повторил за ней, а когда их лица оказались вровень, по телу вновь разливалось приятное тепло.

– Спасибо за ужин, – молвила Алекс. – И за вечер.

– Не за что, – отозвался Уилл. – Приходите еще.

– Хорошо.

Она прятала улыбку, следуя к двери, Уилл шел за ней по пятам, под пристальным взором трех пар глаз, и когда он отворил створку, собаки встрепенулись и выбежали на улицу вместе с ними.

Уилл был уверен, что она доедет до дома без приключений – и ляжет спать в своей уютной квартире на уютную кровать, и бело-рыжая кошка будет спать на ее подушке.

Алекс подошла к велосипеду и обернулась. Свет уличного фонаря на козырьке веранды делал очертания ее силуэта похожими на фигурку для коллажа, вырезанную из журнала.

– До завтра.

– До завтра, Алекс, – сказал Уилл.

Он сразу пошел в дом, чтобы не искушаться на подступающее к горлу, накатывающее чувство тоски – так, словно это он уезжает и уже скучает.

13. Праздник жизни

Лео Рот поправил кепку на темных кудрях, вытянул руку с телефоном и сделал селфи – на фоне зеленых рядов виноградника, смыкающихся вдалеке у подножия холма, широко улыбаясь белозубой улыбкой. Нос крутило от пыльцы и частичек травы, горло саднило, но он терпеливо выдерживал ежедневные часы практики на полях, пусть и частенько отлынивал.

Его одногруппники работали секатором, обрезая часть ягод, чтобы облегчить лозы, двигаясь вдоль густой стены муската, а он подбрасывал вверх и ловил перчатки, жмурился от дополуденного солнца и представлял, как возьмет на обед мешочек белоснежной бурраты с лепешкой из сыроварни.

Огромный шмель пролетел мимо уха, Лео отпрянул, но тут же забыл о нем и продолжил мечтательно изучать перистые облака, бегущие по небу. Дальнее облако, выползающее на купол голубого свода, похоже на ракетку для бадминтона, а ближнее слева – на непропорционального кота, с огромным хвостом и крохотной головой.

Телефон в кармане провибрировал, Лео открыл ответное сообщение и фото. Павлин – серебряно-черный, отлитый из металла, геральдический символ владельца винодельни, расправивший веер перьев с множеством глаз, – и висящие на стенах мечи и кинжалы, старинные музейные экспонаты из кабинета Джузеппе Д'Анджело. Гул шмеля над головой заставил юношу отмахнуться, почти не глядя, насекомое еще несколько секунд навязчиво кружило вокруг, но потом оставило его в покое.

«Сделай селфи с павлином», – написал он.

Через некоторое время ему пришло изображение гримасничавшей Алекс Марло на фоне птицы и полукруга хвоста. Он догадался, что ей так же скучно, как и ему – только в кабинете Д'Анджело, а не на полях виноградников.

Учиться на сомелье не было его выбором – синьора Мария Рот, мать Леонарда, мечтала, чтобы он пошел по стопам отца. Томас Рот, талантливый агроном, переехавший в Бароло еще до рождения сына, скончался от рака, когда Лео было пять, и синьора Рот воспитывала ребенка одна, приложив много усилий, чтобы привить ему хоть чуточку усидчивости и трудолюбия. Агроном из Лео бы не вышел, а вот сомелье – с его природной живостью и общительностью – вполне.

Лео нравились алкогольные напитки, их разнообразие, культура, объединяющая людей, множество разных профессий и ремесел… Но большая часть искусства виноделия казалась ему занудной и заумной, несмотря на то что он вырос в городке виноделов и впитал в себя его дух.

Лео мечтал открыть свой бар, с аперитивами, живой музыкой, вечным движем и безлимитом на игристое по четвергам – чтобы праздник жизни никогда не заканчивался.

Ради матери и ради жирного пункта в будущем резюме Леонард Рот решил во что бы то ни стало закончить базовый курс в школе при винодельне Sangue di Re – лучшем месте для получения знаний и умений в сфере алкогольных развлечений регионального масштаба. Порой он думал, что если бы не Алекс Марло, он бы сдох со скуки или сбежал в первый же день.

Лео было двадцать два, Алекс – тридцать два. Она выглядела как подросток, в своих драных джинсах, кроссовках, татуировках, с щуплой фигурой и мальчишескими замашками – и при этом с ней было спокойно, как со старшим братом или сестрой, которые шутливо ткнут тебя под ребра, но вытрут сопли и всегда встанут на твою сторону.

Лео сразу понял, что Алекс в романтике не заинтересована, и поэтому даже не думал подкатывать шары… Да и слишком глупо портить отношения попытками получить ее всю. Может, Лео и привык быть главным безбашенным дураком, но на этот раз симпатия была безжалостно утоплена в более фундаментальных чувствах – дружбе и принятии.

Забавно, что она примкнула к их группе, притворившись студентом… Лео с самого начала подозревал, что она неспроста все быстро схватывает, пускай и утверждает, что какие-то факты, действительно, слышит впервые и лишь применяет дедукцию.

Она была умна – умнее всех, кого он когда-либо знал.

Даже зануда Гатти ее выделял из толпы. Лео наблюдал с дальнего ряда парт – уже покидая аудиторию, но из любопытства обернувшись, – как Алекс после занятия подошла к лектору и о чем-то спросила, как тот с улыбкой от уха до уха оперся на доску, а доска решила сделать оборот вокруг оси, и в итоге профессор потерял равновесие, роняя маркеры и губку на пол. Белое полотно совершило вращение, опустилось на взлохмаченный затылок.

Лео зажал рот, чтобы не заржать, но мужчина и женщина были настолько сосредоточены на устранении последствий неуклюжести профессора Гатти, что ничего вокруг не замечали.

Судя по реакции, Гатти был готов провалиться сквозь землю, Алекс решила отвлечь его разговором, и последним, что застал Лео, было то, как профессор вынул из внутреннего кармана пиджака солнечные очки и отдал их ей.

Кажется, он что-то пропустил. Кажется, неспроста Гатти носит в карманах вещи Алекс… Так вот зачем она попросила одолжить ей велосипед!

Когда Алекс присоединилась к Лео, сидевшему на каменном парапете фонтана, тот снял с нее солнечные очки и надел на себя.

– Мама приглашает тебя к нам сегодня, она хочет что-то испечь, я надеюсь, это будет не морковный пирог… Она никогда не говорит заранее, – сказал он, обращая лицо к солнцу, на молодой коже еще утром гладко выбритого подбородка едва заметно синела щетина.

– Хорошо, – отозвалась Алекс. – Если будет морковный пирог, я съем и твой кусок.

– По рукам.

Он не стал спрашивать про Гатти, он тотчас забыл и про него, и про учебу, потому что занятия на сегодня закончились, а праздник жизни только начинался.

14. Это семейное

Велосипедный фонарь выхватывал из сгустившегося сумрака яркие пятна песчаного грунта, потревоженного ежа или землеройку, светящиеся в темноте глаза лисы, перебегающей дорогу. Жизнь уютного городка и его огней позади Алекс были призрачным воспоминанием о дневных красках и мареве горячего воздуха, она словно пересекла границу света и тени, оставив за спиной мирскую суету.

Минуты лихой езды на велосипеде были глубокой перезагрузкой и будоражащим опытом, предвкушением, волнением, которое растворялось в приятной прохладе наступающей ночи.

Свет в окнах дома на окраине не горел, лишь лампы над крыльцом освещали веранду. С громким лаем навстречу из распахнутой створки, перепрыгивая через ступени, вылетели три собаки.

Луч фары падал на кудри кустов, черных от контраста с серой землей, цикады стрекотали громким оркестром, псы профессора Гатти навалились на Алекс передними лапами, причем Бастер, самый мелкий из троицы, в полумраке был вовсе не белым, а коричневым.

Алекс кое-как освободилась от веса вытянувшихся в высоту ее роста Айрис и Уинстона, присела к дышащему ей в лицо собачьим обедом Бастеру. Он был весь в грязи, с ног до головы, коричнево-серый налет был еще влажным и лишь кое-где засох крошащейся коркой.

– Уильям! – наконец, позвала Алекс. – Уильям!

Беспокойство, заставившее ее на ночь глядя вдруг поехать к Гатти, интуиция, над которой она посмеивалась, теперь накрыла волной тревоги. Он, конечно, мог оставить дверь незапертой и мог уйти по своим делам, но у крыльца стоял его велосипед.

– Уильям!

Собаки эхом повторили ее зов, Алекс встала и начала оглядываться, кружась на месте. Вдалеке ухнул филин, черная тень взмыла из облака кроны раскидистого дерева позади дома.

– Идем в дом, – сказала Алекс и покатила велосипед к крыльцу.

Она прислонила его рядом с хозяйским транспортным средством, еще раз присмотрелась к пустой дорожке, прислушалась к безмолвному дому.

Она очень хотела, чтобы он просто спал внутри, устав после рабочего дня – и тогда она уедет.

Уинстон потянул за петлю на дверной ручке, очевидно, предназначенную для собачьего способа отворить створку, грязный Бастер и шустрая Айрис прошмыгнули внутрь, затем вошла Алекс. Когда все оказались в темном зале, Уинстон громко тявкнул и сел у двери, подметая пол пушистым веником бежевого хвоста.

– Уильям!

Она не чувствовала его здесь. Дома никого не было.

– Где он? – обратилась Алекс к собачьей семье профессора Гатти.

Она зажгла свет, Бастер зевнул и улегся на лежак, оставляя грязные крошки вдоль траектории своего перемещения.

– Где вы моетесь? Бастер, мыться! Где мыться?

Джек-рассел-терьер склонил голову набок, Уинстон вновь подал голос.

– Ребята, помогите мне. Нельзя оставлять Бастера таким чумазым, он все перепачкает, – вздохнула Алекс Марло. – Где Уильям вас моет? Как он вас моет?

Она дождется Уильяма и никуда не уйдет, пока не убедится, что все в порядке. Уинстон подошел ближе и коснулся ее пальцев так, чтобы ладонь легла ему на нос. Затем он, словно указывая направление, повел ее к двери, наружу, шагая вдоль настила веранды к ряду мисок, ведер и ковшей. Здесь же висели чистые полотенца.

Кажется, это не первый раз, когда кто-то возвращается домой по уши в грязи… Алекс снова вздохнула. Хорошо, что это не Айрис и не Уинстон – такого объема работу она бы выполняла до самого утра.

Четверть часа спустя она уже поливала из ковша Бастера, а четвероногие соглядатаи ободряюще тявкали, наблюдая за водной процедурой. Черная вода с мыльной пеной текла в широкий таз по белому пузу, Алекс надеялась, пес не замерзнет, прежде чем она запеленает его в полотенце, и они вернутся в дом.

Она успокаивала себя, что Гатти с минуту на минуту вернется, застанет их с Бастером, закутавшихся в плед на кресле-кушетке; что она смущенно извинится, что приехала без приглашения и уже собирается обратно…

Она задремала, Бастер сопел у нее под боком, Айрис и Уинстон устроились на лежаках, мордами в сторону входа. Когда ее разбудил громкий собачий лай, а Бастер, с полотенцем вокруг торпедообразного тела, выскользнул из руки и ринулся к двери, сон как рукой сняло.

Уильям Гатти, перепачканный точь-в-точь как джек-рассел-терьер пару часов назад, стоял на пороге. Его колотила дрожь – так, что стучали зубы, – и судя по ошарашенному взгляду, он не сразу узнал в женщине напротив Алекс Марло.

– Господи боже, – ахнула Алекс.

Уилл издал страдальческий, нечленораздельный возглас.

Она бросилась к нему, она гладила его по плечам и голове, он смотрел будто сквозь нее, и только гавканье собак вернуло его в сознание.

– Бастер! – наконец выдавил он с облегчением, с радостью и надрывом, после которого оставалось только разрыдаться. – Бастер!

Он чуть не свалился на пол, вставая на колени, обнимая тянущегося к нему Бастера, а Алекс придержала Гатти за плечи – на всякий случай.

– У вас что, это семейное? – стараясь скрыть беспокойство, нервно рассмеялась она. – Ночью в грязи валяться?

Гатти часто дышал, закрыв лицо руками, дрожь не проходила. Рубашка и джинсы, ледяные и мокрые, прилипли к телу, Алекс привлекла его к себе, и он вцепился пальцами в ее толстовку, приникая так, словно старался укрыться от страшной напасти.

– Ты искал Бастера? – спрашивала Алекс, прижимаясь губами к его макушке. – Ты ушел искать Бастера и долго не мог найти?

Уилл кивал, еще крепче прижимаясь к ней, ощущая дыхание у виска, тепло тела, не соображая уже ничего, едва сдерживаясь, чтобы не начать выть от усталости и перенапряжения.

– Теперь все хорошо. Он вернулся, ты вернулся, вы дома. Все хорошо.

Несколько минут они сидели на полу, Алекс ждала, пока он успокоится, по-прежнему обвив ее руками, уткнувшись носом в шею. Когда он поднял голову и посмотрел на нее, она погладила его по спутавшимся волосам.

Уилл моргнул.

– Пойдем в душ. Потом спать. Больше никаких приключений, – сказала она.

Вместо ответа Уилл притронулся к ее щеке, пытаясь вытереть грязь. Его пальцы были черными, он будто удивился, убрал руку, брови удивленно взметнулись вверх, ресницы трепетали.

– Уильям, мыться.

Губы его слегка дрогнули в вымученной улыбке, Алекс взяла его за плечи и потянула на себя, призывая встать. Он поднялся с трудом, под ободряющий лай трех собак.

Мылся он не на веранде, а в ванной, под душем. В голове не было никаких мыслей, одна пустота, горячая вода обжигала кожу, колени дрожали, мелкие порезы начали саднить, синяки ныли… Он будто выбрался с того света – побывав в диких болотах в поисках убежавшего после ужина Бастера.

Алекс ждала его в комнате с пледом наготове. Влажная шевелюра блестела кольцами на макушке, серая домашняя футболка облегала атлетический торс, руки с идеальным рисунком мышц и вен покрылись гусиной кожей, волоски встали дыбом.

Она накинула плед Уиллу на плечи, он покорно шлепал босыми ступнями по полу до кровати, опустился задом на матрас. Он смотрел в одну точку несколько секунд, но потом поднял взгляд, одна рука придерживала плед, вторую он протянул Алекс.

От соприкосновения пальцев он закрыл глаза. Веки казались тяжелыми, воздух вышел из легких вздохом усталости.

Алекс села рядом с Уильямом Гатти, по-прежнему замершем с закрытыми глазами, обняла за плечи, ловя ритм дыхания, привлекла к себе, заставляя лечь на постель. Он покорно подтянул ноги, забираясь на кровать, сворачиваясь на боку в позе эмбриона, спиной к ней. Несколько мгновений спустя бордер-колли, помесь овчарки и золотистого ретривера и джек-рассел-терьер тоже оказались на матрасе, окружая их теплой шерстяной колыбелью.

Алекс дышала Уиллу в затылок. Она слышала, как выравнивается сердцебиение, ощущала размеренное движение грудной клетки от вдоха и выдоха. Он почти сразу уснул – провалившись в спокойное, уютное, как собачий лежак, затишье.

Следом уснула и Алекс – как часть стаи Уильяма Гатти. И кто сказал, что кошка с собакой – не семья?

15. Химия

Бриошь уже разнесла наполнитель из лотка по коридору, кухне и части гостиного зала, перевернула миску с водой, сбросила на пол со стола беспроводную компьютерную мышь… А Алекс все не возвращалась.

Она бы выкопала еще три фиалки и бегонию, но дверь была заперта, а из окна выбраться не получилось, ибо створка была предусмотрительно закрыта.

Бриошь не кричала и не звала. Она была достаточно молчаливой, и палитра ее голоса варьировалась от тихого высокочастотного выдоха до треска птичьей трели, и лишь изредка – типичного возгласа «Мяу!».

Напрягать связки приходилось, когда она обращалась к посторонним – так, словно они были тупыми и глухими, и их уши были способны распознать только громкие звуки и вой.

Приближение Алекс Бриошь ощутила еще до того, как та подошла к лестнице и поставила у кадок с соседскими цветами велосипед. Кошка очнулась от полудремы, приподняла голову, уши дрогнули, по позвоночнику пробежались искрящиеся нервные импульсы.

Она была не одна. С ней был тот самый человек, от которого пахнет псиной, мылом без отдушек, который двигается, как пугливый кот, а глаза у него как у собаки.

Бриошь всегда понимала, когда между хозяйкой и ее визитерами происходит химия, когда их тела вдруг становятся горячими, они буквально излучают жар, садятся друг к другу ближе, говорят тише, трутся друг о друга и разбрасывают одежду по квартире – к кошачьему возмущению и недовольству.

Алекс редко приводила домой таких гостей, а когда приводила – как правило, не ходила вокруг да около, а сразу бралась за дело. Бриошь все ждала, когда, наконец, Алекс сожрет того или иного визитера, но все заканчивалось тем, что, наигравшись в свои игры, они успокаивались – и хозяйка спроваживала чужака восвояси.

Но чаще она просто возвращалась с посторонним запахом на себе, даже не утром, а еще ночью, шла в душ, чтобы смыть с себя женские духи или мужской парфюм.

На этот раз Бриошь с любопытством следила за непривычной робостью Алекс, за ее осторожными действиями, так, словно она боялась спугнуть этого странного собачника. Бриошь понимала его лучше остальных, как он волнуется или радуется, как потеет, и как его бросает в дрожь или в жар, как он то отводит глаза, то таращится на Алекс.

Он, действительно, был первым, кого кошка не встретила враждебным шипением и кому позволила себя погладить. Она подошла к нему, чтобы пихнуть под коленку – чтобы приободрить, потому что по какой-то причине Бриошь распознала его задумку – тянуть время.

Кошка убеждена, что она – центр вселенной, и потому была не прочь подыграть, перенимая на себя все управление, прекрасно зная, что стоит ей появиться в поле зрения представителей рода человеческого, ей тут же будет уделено столько внимания, сколько она порой не в силах снести.

Он гладил ее уверенно, но с уважением. Бриоши это понравилось. Она даже не хотела, чтобы Алекс его быстро съела, она была не против, чтобы он пришел еще…

И да, Бриошь позабавило, как легко можно разрушить их магию притяжения, ворвавшись резким звуком или действием, как они смутились и спохватились, отпрянув друг от друга.

Алекс переступила порог, наполнитель шуршал и хрустел под ногами, Бриошь сидела посреди гостиного зала, обняв себя пушистым хвостом-ершиком. Следом за Алекс вошел ее приятель, ноздри его чуть расширялись от вдохов, он смотрел не по сторонам, а на затылок и спину Алекс.

Ее толстовка и джинсы были в полустертых пятнах грязи, а гость был чистым.

Бриошь с трелью ринулась к Алекс, и та подхватила кошку, прижимая к себе, с хвоста и лап на пол упали несколько крошек наполнителя.

– Могло быть и хуже, – улыбнулась Алекс, оборачиваясь к Уильяму. – Я переживала, что она разнесет полквартиры.

Гатти ничего не ответил, лишь обвел взглядом коридор и проход к кухне и ванной, место, где, насколько он помнил, стояли миски и лоток. Он молчал с того момента, как они выехали на велосипедах от его дома, словно позабыл, как они болтали за завтраком и как наблюдали с веранды за резвящейся собачьей сворой.

Пока Алекс переодевалась, он налил кошке воду, подмел пол, убрал лоток. Бриошь наблюдала за ним с кухонного стола, на кончиках ушей светилась шерсть, зрачки янтарных глаз были практически незаметны. Она разрешила ему хозяйничать – и лишь следила, чтобы он все сделал, как следует.

Алекс застала Гатти с пакетом сухого корма в руках, глядящего на кошку с немым вопросом. Ей очень хотелось подойти и поцеловать его – не говоря ни слова, – но она сдержалась.

– Спасибо, – сказала она.

Уильям воспринял это как позволение продолжить. Когда они спускались с лестницы, дверь крыльца на первом этаже отворилась, синьора Мессина всплеснула руками.

– Уильям! – поприветствовала она его. – Доброе утро!

– Доброе утро, синьора Мессина.

– Заходите на кофе!

– К сожалению, нам уже пора идти.

Алекс невольно улыбнулась от слова «нам».

– А после работы?

Уилл задумался. Он просчитывал в голове варианты, строил дерево игры для событий, вычислял успешные и провальные исходы. Они не договаривались проводить время вместе – но так у него был повод снова увидеться с Алекс.

Он вдруг почему-то решил поставить желание превыше здравого смысла и привычного распорядка.

– Я могу прийти в пять.

«Если ничего не изменится», – мысленно добавил он. Сегодня он заканчивал раньше, сегодня у него было две лекции до обеда и одна – после.

– Замечательно, я буду ждать! – кивнула пожилая учительница.

Уилл уже садился на велосипед, крепко вцепляясь в руль, затылком ощущая на себе взгляд Алекс. Она надела солнечные очки и тронулась с места.

– Хорошего дня, синьора Мессина, – громко сказала Алекс, и эхо ее голоса разнеслось по залитой утренним солнцем улочке, пестрой от цветочных горшков.

Серый дворовый кот перебежал ей дорогу, шкура была похожа на ребристый кифель, а хвост с черным кончиком – на полосатую гусеницу.

Уилл пригнулся, чтобы не задеть висящие над головой кадки.

16. Катализатор

До винодельни они добрались быстро, несмотря на то что улицы вели в горку, вдоль аллей с каштанами, к комплексу зданий вокруг площади с журчащим фонтаном в центре.

Уилл ставил велосипед в нишу парковки, косился на Алекс рядом, словно тянул время и не решался что-то сказать. Жизнь кипела, отовсюду слышались возгласы и разговоры, сливаясь в какофонию, заполняя пространство множеством стимулов, яркий свет слепил, в пиджаке уже становилось жарко.

Леонард Рот подлетел к ним, хватая Алекс за руки, в нетерпении ловя ртом воздух.

– Угадай, куда меня взяли?

– Да ладно! – ахнула Алекс в изумлении, очевидно, догадавшись.

– В «Злую мидию»!

– Да ладно!

– Они сказали, что им наплевать, что у меня нет опыта!

Уилл медленно начал пятиться и отступать в сторону, но взгляд Алекс царапнул по щеке – ему не удалось уйти незамеченным. Она смотрела ему в глаза, он едва различимо кивнул, взмахнул длинными ресницами.

Лео проследил за удаляющейся спиной профессора Гатти, но потребность поделиться новостями пересилила любопытство – и потому он без умолку болтал, пока они шли к южному флигелю учебного корпуса.

Бар La Cozza Infuriata – «Злая мидия» – был лучшим коктейльным заведением городка. Каждый день, кроме понедельника, во внутреннем дворике – с деревянными столами и разбросанными повсюду лежаками – собирались громкие толпы, каждый турист, знающий толк в хорошем ночном отдыхе, заглядывал туда, а за стойкой работали два талантливейших бармена, в настоящее время бренд-амбассадоры крупнейшего производителя ликеров.