Сердце трона

Айрон приходится госпоже троюродным братом – не близкий родственник, но все же носитель королевской крови. Притом он из верной династии семьи, сын управленца отделом по разведке и добыче воды – весьма уважаемого человека. Кандидата по статусу более подходящего для брака с королевой найти трудно.

– Я его не люблю, – говорит Ларрэт твердо. Я замечаю, что ее глаза красные, как рассвет. Одной ей известно, сколько слез она пролила прошлой ночью.

– Любовь не основание для судьбоносных решений.

– Что может быть более свято?

– Хорошо бы принимать решения головой, а не местом пониже…

Прозвучало двусмысленно, а потому грубо, но я имел в виду сердце и надеюсь, она не поймет превратно. Щеки Ларрэт покрываются легким румянцем. Она, кажется, додумала себе что-то другое. Если извинюсь за дерзость, она сделает вывод, что я имел в виду именно это. Неудобно вышло, но, к счастью, она прерывает молчание первая, и мне не приходится оправдываться.

– Говорят, он пьяница и бездельник, – робко отвечает она.

– Вы недавно сами рассуждали, что слухи – пустяк, что человека не узнаешь, пока он сам о себе не расскажет. Ну и когда вы говорили с Айроном в последний раз? Он вот уже полгода как вернулся из столицы и ищет встречи. Почему Вы его отталкиваете?

– Давай о другом. Наверное, найдутся дела и посерьезнее моего брака.

На одной из стен королевского кабинета изображено дерево с большими корнями и надписями возле корней и на ветвях. Рисунок и буквы высечены на камне родоначальником династии, Арианом, при возведении замка.

Надписи не бросаются в глаза: сначала видишь большое и величественное растение, которое вряд ли когда-нибудь встретишь в жизни, затем, разглядывая, замечаешь слова.

На ветвях – мир, справедливость, достаток и процветание; под стволом – закон, сила, единовластие и преемственность.

– Мир держится на власти, а власть – на насилии, – шепчет Ларрэт, разглядывая рисунок. – Так говорил папа.

Ее отец, король Эдриан, – тот самый враг, ради которого я согласился служить Дэмьену и покрывать его злодеяния. Могу ли я теперь с чистой совестью служить Ларрэт? Быть может, я мечтаю о бегстве в далекие края не потому, что могу вообразить себе другую жизнь, а потому, что хочу сбежать от этой и начать с чистого листа. Иначе пролитая отчасти по моей вине кровь когда-нибудь выйдет мне боком.

– Ты согласен с этим? – спрашивает она. – Разве нельзя обойтись без насилия?

– Насилие – примитивный способ сплотить народ и не допустить раскола, но действенный. Можно ли построить общество на мирных началах? Наверное, да. Но Ваших предков заботило другое. Они не могли допустить, чтобы человечество окончательно вымерло от войны за ресурсы. Тогда, наверное, не было дела до жизни простых людей.

– Мир держится на простых людях.

Мир принадлежит сильным – я давно смирился с этой мыслью. Я давно стал частичкой системы, которую когда-то проклинал, и мне трудно представить, будто все может быть иначе. Неужели я достиг того возраста, в котором привычный ход вещей милее любых перемен?

***

Охрану я удвоил еще вчера. Так же, чтобы обеспечить госпоже еще большую безопасность, я поставил на кухню доверенных людей – наблюдать за тем, чтобы в тарелку Ларрэт не попало ничего лишнего. Предупреждать госпожу о своих опасениях насчет Председателя я пока не стал: ей хватает потрясений. Приму меры без ее ведома.

Оставив ее в кабинете в окружении слуг и стражников, я отправляюсь в Орден. На входе в здание я сталкиваюсь с Крэйном. Он разговаривает с другими наставниками и, видя меня, тут же переключает внимание.

– Здравствуй, – говорит он и кланяется, как это положено с его шестым рангом. – Что-то случилось?

Мой визит в целом не выглядит странным – я частенько здесь бываю.

– Здравствуй, – оглядываюсь по сторонам и убеждаюсь, что поблизости нет третьих лиц. – Ты не знаешь, где она? – спрашиваю полушепотом.

– Спустилась на склад.

– Отлично. – Как же удачно вышло, что спустя столько времени мы с Норой встретимся именно там, где нас связывают воспоминания. – Окажешь мне одну услугу? Мне нужно пробраться к ней без свидетелей. Если все пойдет по плану, я все объясню.

– Хорошо, – отвечает он не сразу.

Из кабинета Крэйна есть тайная лестница. Если бы я шел по прямому пути, я бы не остался незамеченным, и о нас с Норой могли бы пойти слухи. Никто не должен знать, что мы общались, иначе план провалится.

– Было бы еще хорошо раздобыть ключ от кладовой, – говорю я, закрывая за нами дверь.

– Вен, что ты задумал? Надеюсь, ты помнишь третье правило Ордена.

А оно гласит, что личная жизнь в стенах Ордена и во время службы недопустима. Если кто-нибудь узнает, что мы с Норой встречались наедине при закрытых дверях, проблемы будут как минимум у нее.

– Конечно, помню, – говорю. – Именно поэтому я прошу тебя помочь.

Лицо Крэйна заливается алой краской, прямо как в тот день, когда Дэмьен расспрашивал его обо мне, назвав мальчиком со шрамом. Я встрял и без должной вежливости заметил, что вообще-то у меня есть имя.

Немного спустя Крэйн все-таки открывает ящик стола, достает ключ и вручает его мне – в Ордене он не последний человек, поэтому у него немало привилегий.

– А ты побудь здесь, – прошу. – Якобы я с тобой.

***

К счастью, на складе я не застаю никого, кроме Норы. Здесь достаточно темно, чтобы я мог тихонько подкрасться поближе.

– Здравствуй, – говорю.

Нора оглядывается и, испугавшись, делает шаг назад.

– Ты?.. – Она широко раскрывает глаза, будто я восстал из мертвых.

– Иди за мной.

В любой момент нам могут составить компанию, и нужно быть осторожнее. Нора сначала сопротивляется, но все же идет за мной в самый конец склада. Там дверь, за нею – кладовая, куда кому попало вход запрещен. Я открываю эту дверь ключом, жду, пока Нора зайдет следом и запираю комнату.

В помещении полная темнота. Я нащупываю лампаду и зажигаю ее – пространство озаряется тусклым светом, и я вижу Нору, стоящую у дверей. Она заметно нервничает, но не опускает голову.

– Что случилось? – спрашивает она робко.

Я бы тоже удивился, если бы человек, который долгие годы не обращал на меня никакого внимания, вдруг объявился бы и без единого слова запер меня в темном помещении.

Знаем мы друг друга давно, еще до Ордена – ее дом расположен рядом с домом Крэйна. Служба нас сблизила. Я в те годы не шел на контакт: был замкнут, угрюм и никого вокруг себя не видел. Но как-то так сложилось, что у нас нашлись общие темы, мы долгое время общались, чаще – с ее инициативы, а там, чего таить, и до поцелуев дошло. Мы, объятые пламенем юношеской страсти, изучали губы друг друга именно здесь, среди коробок и рухляди. Это происходило накануне того, как меня заметил Дэмьен. После я забыл Нору и полностью отдал себя службе. Наши отношения закончились, толком не начавшись.

– За шесть лет много что случилось, – говорю. – Но сейчас не об этом. Я слышал, турнир начнется на третий день после коронации. Ты готова?

– Наверное. – Скромность – ее второе имя. Нора родилась не самым крепким ребенком, но усредню тренировалась всю жизнь и шла к повышению долгие годы. – Но зачем ты пришел?

– Мне нужна твоя помощь. Но для начала ты должна получить шестой ранг. – Я подхожу ближе, приподнимаю пальцем ее подбородок.

За шесть лет Нора мало изменилась. Выросла только, обрела формы – и весьма неплохие. А так все тот же маленький нос, большие карие глаза и две аккуратно сплетенные светлые косы по плечи.

Мимолетный огонек в ее глазах сменяется холодным упреком. Она отстраняется.

– Ты пришел, потому что я тебе пригодилась?

– Сейчас именно ты и только ты можешь это сделать. У меня есть подозрения насчет Председателя. Мне нужно, чтобы ты служила в Совете и докладывала мне обо всем, что услышишь. Я могу пристроить тебя как его личную стражницу.

– Господин Лайсэн может узнать, что мы с тобой знакомы.

– Об этом я позабочусь. Твоя задача – выиграть турнир и получить повышение, чтобы у меня появились основания дать тебе высокий пост.

Пристроить ее как личную охрану Председателя Совета не проблема, так как посты охраны назначаются Орденом, а в Ордене мое мнение многого значит. Маловероятно, что Лайсэн заподозрит слежку. Он питает слабость к миловидным стражницам и не станет копаться в ее прошлом. Даже если ему сообщат, что мы с Норой служили вместе, он скорее закроет на это глаза, чем примет меры. Лайсэн не самый осторожный человек – он легко идет на поводу собственных страстей.

– Ты ведь никому не расскажешь, что говорила со мной? – Я стою совсем близко и почти касаюсь ее губ своими, прижав ее к стенке.

– Для тебя это правда ничего не значит?

– Ты о чем?

– Поцелуешь – и снова уйдешь. Исчезнешь, пока я не пригожусь снова. Вот где ты был все шесть лет? Не разу ведь не пришел, не спросил, как я. А я скучала, страдала без тебя.

– Я не мог с тобой общаться как раньше. Я о многом должен был молчать…

– Не хотел втягивать меня в свои грязные делишки?

– Не то чтобы грязные, но первый завет, все такое. Знаю, что это не оправдание, но, если ты пойдешь мне навстречу, мы можем начать все сначала.

В другой жизни я был бы самым честным человеком. Я ненавижу лгать. Именно поэтому необходимость помалкивать заставила меня отречься от Норы: я не могу строить жизнь с человеком и скрывать от него что-либо настолько важное. Именно поэтому я сейчас чувствую себя противно, потому что понимаю: я не могу ей ничего обещать. Могу только закрепить слова поцелуем, пусть я в них не уверен. Я касаюсь ее губ, но она отталкивает меня – не грубо, осторожно.

– У тебя был кто-нибудь, кроме меня? – спрашивает она.

– Никого. – На этот раз я говорю правду.

И целую. Сначала медленно, неумело, затем с чувством, по-взрослому, совсем не так, как раньше. Она обнимает меня за шею, и от прикосновения ее рук я завожусь еще сильнее.

***

Не знаю, что у меня написано на лице, но как только я возвращаюсь в кабинет, Ларрэт спрашивает:

– Что-то случилось?

– Я заглянул в Орден. – Зачем я это говорю, если у нее же и отпрашивался? – Ничего нового.

– Я имею в виду с тобой. Ты в порядке?

Сердце уходит в пятки. Неужели на моем лице остались следы от встречи с Норой?

– Да, – отвечаю невозмутимо.

– «Клянусь отныне и до конца своих дней ни при каких обстоятельствах не обманывать Вас, ничего не скрывать от Вас…»

Текст клятвы, которую мне нужно произнести на коронации. Законы, как ни крути, противоречивы. Второе правило Ордена требует от стражника держать чувства при себе. Что делать, если о них спрашивает человек, которому ты обязан говорить правду? Вот же дилемма.

– Почему Вы не спросили, хочу ли я Вам служить? Вы приняли это как данность.

– Я думала, ты не возразишь.

– Но все же не спросили.

– Ладно. Раз уж так, я даю тебе выбор.

Второе правило Ордена – держать чувства при себе. Буквально только что я нарушил третье: поцеловал Нору в кладовой. Если расскажу про события шестилетней давности, про заговор против короля Эдриана и королевича Брэййна, то нарушу еще и первый завет: нельзя разглашать тайны своих господ. Я не могу предать Дэмьена, ведь это в большей степени его убийство.

Я умею переступать через правила, мне это всегда удавалось. Но я не могу отречься от них полностью, они будут преследовать меня до гробового камня. Каждый раз мне придется выбирать и взвешивать – как поступить, и я очень завидую людям, которые слепо подчиняются порядку и умеют отключать голову. Или столь же слепо сопротивляются, не думая о последствиях.

– Мой выбор – покориться Вашей воле, – говорю то, что должен сказать.

– Моя воля – узнать, чего хочешь ты. И напомни-ка, сколько ночей ты не спал?

– Две с половиной.

– Все равно плохо. Сходи-ка ты выспись, потом продолжим.

Я не должен был ни о чем спрашивать, вырвалось так некстати. Она права: с несвежей головой охота сболтнуть что-то по глупости.

Я повинуюсь приказу. По пути к Алтарю ко мне подбегает стражник.

– Господин Венемерт, – говорит он услужливо, – господин Лайсэн хочет Вас видеть.

– Какого черта?..

Чертями мы называем неупокоенных душ, которые по истечении десяти дней после смерти не смогли уединиться с землей. Они блуждают по свету в бесконечном поиске покоя – это их наказание за проступки в течение жизни и за отречение от дома. Если похоронить человека вдали от его родовой могилы, он никогда не растворится в вечности.

Я стараюсь казаться человеком сдержанным, но в редкие минуты слабости я не прочь выругаться, хотя не могу сказать, что верю в сказки про загробную жизнь. Наверное, потому что не хочу уготованной мне участи, боюсь стать тем, к кому время от времени взываю.

***

Председатель встречает меня хмурыми бровями и красным лицом и резко вскакивает с места, как тогда я переступаю порог. Он машет руками так, что мне кажется, что вот-вот придется обороняться.

– Какого черта?! Вместо того, чтобы исполнить мой приказ, ты бежишь жаловаться? Ах ты…

– Я должен был объяснить госпоже, почему должен отлучиться.

– Долго еще ты будешь думать, что тебе все позволено? Раньше ты стоял за спиной сильного короля, а теперь прячешься за шестнадцатилетней девчонкой. Какой же ты… – Еще одна его привычка – не договаривать, когда гнев хлещет через край.

Он объясняет свою неприкосновенность именем династии, а сам говорит так пренебрежительно про королеву – и за ее спиной. Интересно, однако, но я решаю не вступать в войну. Сейчас это бессмысленно. Лайсэн не в духе, я тем более.

– Вы только затем меня позвали? – спрашиваю, собрав в кулак все спокойствие.

– Проваливай добровольно, если не хочешь, чтобы она узнала правду. – Лайсэн наконец приостывает и садится на кресло.

– Какую правду?

– Напомни, как называется та заразная болезнь, которая скосила моего брата.

– Неизвестно.

– Какая-то непонятная болячка взялась из ниоткуда и поразила именно его и его любимого наследника? Какое интересное совпадение, а?

– Они как раз вернулись из долгого похода. Подцепили в дороге, все бывает.

– Есть теория поинтереснее. И поверь, она совсем не понравится госпоже. Слушай, твое положение довольно шаткое… Я уже молчу, что в смерти господина Дэмьена я тоже могу обвинить тебя.

– Разве у Вас есть основания, свидетели?

– И ты ведь понимаешь, с какими слухами можешь столкнуться, раз уж собрался сторожить сон молоденькой королевы? – Уголки его рта изображают ухмылку. – Дам тебе добрый совет: не рой себе яму. Не то я сделаю все, чтобы тебя в ней закопать живьем.

Он не выслушивает возражений – выставляет за дверь. Врага нельзя недооценивать, но все же я знаю Лайсэна не первый день и могу ручаться, что он слишком труслив, чтобы воплотить в жизнь свои самые грандиозные планы. Он не станет обвинять безосновательно – клевета преступление не менее серьезное, а доброе имя ему дороже всего на свете.

Все-таки каким же нужно быть недалеким, чтобы угрожать вот так открыто! Я ведь теперь буду еще осторожнее.

***

Прошел день. Я всерьез подумал над предложением Ларрэт и решил ничего не менять в своей жизни по трем основным причинам. Во-первых, я несу ответственность за смерть ее отца и брата, и, если я могу ей помочь в непростое время, это мой долг. Во-вторых, сделав ноги, я тем самым признаюсь Лайсэну, а прежде самому себе, в слабости. В-третьих, мне все равно некуда идти. Я сообщил госпоже о решении еще вечером.

Я сплю крепко, но моментально просыпаюсь от стука: привык слышать каждый шорох. Одеваюсь, выхожу в коридор.

Это Ларрэт. Она обеспокоена.

– Она ушла! – говорит.

– Кто? Тэта?

– Да!

– И не сказала, куда?

– Мы разговаривали утром. Я сообщила, что моей правой рукой теперь будешь ты. Тэта приняла это как оскорбление. Я предложила ей другую хорошую должность на выбор, готова была уступить даже место в Совете.

– Но она не оценила Вашу доброту.

– Хуже. Она пошла к Председателю и вызвалась пойти в Адас вместо тебя.

Чего-чего, а этого я не ожидал.

– Ну, я так полагаю, она объявила Вам войну.

– Но Тэта моя подруга! – Ее щеки пылают. – Она не может стать врагом.

– Если она встанет на сторону Эмаймона, Вам придется это признать.

– Вен, что делать?.. Ты думаешь, она… Я не могу допустить мятеж!

– Сперва я хотел бы понять мотивы Лайсэна. Почему он согласился ее отправить.

– Может, он сотрудничает с Эмаймоном?

– Нет, ему это невыгодно, как и всем нам. Если мы потеряем Адас, то потеряем топливо и плодородную землю. А переметнуться к Эмаймону Лайсэну не может просто потому, что здесь, во Дворце, у него есть чем кичиться – кровью. Там он никто и звать его никак.

– А Тэта?

– Возможно, это часть какого-то ее плана.

– Она хочет женить на себе Эмаймона?

– Вы и сами понимаете, как адасцы относятся к межплеменным союзам. Я, конечно, не сомневаюсь, что Тэта ради этого изрядно постарается, но ей понадобится на это время, много времени, и я бы не спешил паниковать.

– Еще вчера она поддерживала меня, а сегодня вот так предает? Чем я такое заслужила…

– Ничем. Скажите лучше, не знает ли она ничего такого, что может навредить Вам?

– Ну…

– Про тайный выход из Алтаря?

– Не знает.

– Что-нибудь еще не менее важное? – спрашиваю.

– Один мой секрет.

– Если она наболтает о нем Эмаймону, что-то случится?

– Не знаю. Это личное. Но… Тэта многое обо мне знает, я все не вспомню.

– Ладно. Разберемся.

– Вен. – Она смотрит мне в глаза. – Я так устала. Мне очень нужна передышка.

– Вы можете спать спокойно. Поручите все мне, я с ней поговорю, когда вернется.

– Нет. Мне тяжело оставаться здесь, в замке.

– Но сейчас не самое время выходить в люди.

– Хочу прогуляться за горами. Если мы выйдем через тайный ход, никто не узнает, что мы не в замке. Скажем всем, что я легла отдохнуть на полдня. Имею же право? Как тебе идея?

– Если честно, это риск.

Я думаю об угрозе Лайсэна. Если я ему пригожусь, и он обнаружит, что я куда-то исчез вместе с королевой, я по уши погрязну в проблемах. Ларрэт тоже.

– Мне это просто необходимо, – молит она, медленно проговаривая последнее слово.

– Но мы должны вернуться как можно раньше.

– Да.

Плох замок, если в нем нет тайных ходов. В Алтаре таковых два, и они сливаются воедино в середине: из левого и из правого крыла. Я предлагаю Ларрэт войти в подземелье из ее комнаты в левой половине.

Ларрэт отдергивает рычаг в виде светильника, чтобы разблокировать тайник. Затем я открываю шкаф, отодвигаю заднюю выдвижную стенку и помогаю королеве проникнуть внутрь лабиринта.

– Мы взяли достаточно масла? Лампада не погаснет?

– Должно хватить. Я взял с запасом.

Какую-то часть пути мы идем молча. Я понятия не имею, что обсуждать с ней в неформальной обстановке.

– Почему мы не исследуем другие территории? – спрашивает она вдруг. – Может, где-то далеко еще льют дожди и текут реки?

Водный вопрос в наш век стоит особо остро. Вода с поверхности давно испарилась, и источники находятся глубоко под землей. Колодцы высыхают, и нам приходится спускаться в шахты, искать в поте лица, чтобы не умереть от жажды. На сегодняшний день мы добываем литр в день на душу, и это гораздо больше, чем сотни лет назад, в годы Великой засухи. Тяжелое было время: власть тогда ослабела и не могла удержать в узде голодный народ, и люди пошли друг против друга в надежде избежать смерти.

– На данный момент у нас два источника, – отвечаю. – Верма и Цейдан. Первый прямо под нами, истощен и малопригоден. Второй перспективнее.

– Вен, я знаю больше, чем тебе кажется. Мне это и так известно, не настолько же я далекая. Еще я уверена, что нам необходимо искать новые источники. Цейдан тоже не вечен.

– Согласен, но есть трудности. Лучше это обсудить с Цвэном или Айроном, они в этом разбираются лучше меня.

От упоминания жениха госпожа вздыхает.

– Я же просила не вспоминать его.

– Может, он Вас чем-то обидел? Если да, то скажите, и он за это ответит.

– Ничем.

Не знаю, кому пришло в голову назвать прямой маршрут лабиринтом. Дорога под землей занимает пару часов, и вот солнечный свет уже просачивается в тоннель через небольшие щели. Еще пару шагов – и перед нами открывается вид на пустыню. Слева и позади от нас – тянущаяся дугой цепь скалистых гор. Где-то за ними, если пройтись вдоль хребта на запад, – Адасский округ. Бунтари основались только на южном горном берегу, так как горы считаются непроходимыми.

Здесь, на севере, безлюдно. Мало кто знает о существовании лабиринта, так что это место не вызывает никакого интереса. В общем, можно быть уверенным, в пустыне мы не встретим живой души. Возможно, это самое безопасное место на свете.

Желто-серый песок, бескрайнее небо и ровный горизонт, размываемый по краям горами. Абсолютно ничего лишнего. Во Дворце куда ни посмотришь – стена, а в ближайших округах, особенно в столицах, днем и ночью много шума. Я редко бываю на окраинах, где можно вдоволь надышаться в полной тишине. Проблема таких мест в том, что ты остаешься наедине с собой и слишком много думаешь.

– Мне так жаль, – говорит Ларрэт, – что я не могу толком оплакивать брата. Столько всего навалилось… – Она садится на песок и устремляет взор в небо. – Когда мне было шесть, мы с Дэмом пробрались сюда тайком от родителей, и я впервые увидела эту красоту. Он во мне тогда души не чаял, любил безмерно. Что же с ним случилось? Вырос и перестал замечать меня. А когда получил корону, совсем забыл, что у него есть сестра.

– Это печально. – Тоже сажусь. – Так бывает, что люди тонут в своих заботах и забывают про близких. И со мной такое случалось.

– Да? Расскажи.

– Наверное, Вы знаете Крэйна. Он был моим наставником в Ордене. Своих детей у него нет, и он относился ко мне как к сыну. Я редко его навещаю.

– Но так нельзя.

– Знаю. Я хотел бы исправиться, но мы слишком долго не общались, и сейчас… Боюсь, что не о чем, трудно сделать первый шаг.

– Он же не единственный, кого ты оставил. – Откуда она знает про Нору? Все-таки у Тэты слишком длинный язык. – Расскажи про нее. Ты ее любишь? Любил?

– Все сложно.

– Поссорились? Из-за чего?

Ларрэт задает вопрос со вопросом, но на все я отвечаю немногосложно. Сам не разобрался.

– Вен, кем бы ты был в другой жизни? – спрашивает она, сменив тему. – Если бы тебе не пришлось повиноваться судьбе и обстоятельствам.

– Я был бы самым обычным человеком. Ничем не примечательным.

– Дом, семья, орава ребятишек, тяжелый труд, быт… Так?

– Наверное, это наивно.

– Да, но я тебя понимаю. Иногда я тоже думаю, вот бы переродиться в другом теле. Но я была бы плохой женой – я не знаю, как вести хозяйство.

– Всему можно научиться. Это не главное.

– А что главное?

– Умение слышать друг друга, принимать, прощать.

– Ты же сам назвал любовь глупостью.

– Во-первых, именно так я не говорил. Во-вторых, я не знаю, что это такое, но знаю множество других понятий, которые трактуются как любовь. Само это слово слишком всеохватывающее, оно само себе ничего не значит. Значение имеет то, что люди подразумевают под этим. Но многие даже не задумываются, не вникают. – Я смотрю на небо, но чувствую на себе ее взгляд. – А еще я думаю, что нельзя любить человека, пока не узнаешь его полностью.

– Ты обесцениваешь слово «любовь», а сам используешь его, чтобы выразить свою мысль. Ты сказал «любить».

– Но я объяснил, что это значит для меня. С этим уточнением слово имеет смысл.

– Умение слышать друг друга, принимать и прощать. Я запомнила.

– А для Вас что оно значит?

– То, что трудно описать словами.

Разговор заходит в тупик. При всей своей замкнутости я умею быть откровенным, но мой запал быстро иссякает: мне неловко говорить с королевой о таких вещах.

Не зная, чем себя занять, я снимаю с пояса кинжал и разглядываю его. Это подарок Крэйна в день, когда я стал свободным – во время посвящения в Орден. Памятная вещь.

– Он из настоящего зуба? – интересуется она.

– Такое руками не сотворишь. Это наследие какого-то древнего хищника.

– Дай подержать.

В шахтах чего угодно не находят, а зубы и скелеты не редкость. Если подумать, наш мир на костях и держится. Животные давно вымерли, остался только один вид. Мы называем их быками. Они спокойны, неприхотливы в содержании и полезны в быту. Они хранят воду в жировой прослойке на спине и могут выдержать десять дней без питья. У них длинная шерсть – из нее мы получаем ткань, – крупные толстые рога, изогнутые в сторону ушей. Они не в состоянии ранить кого-либо, но зато толкают грузы или тащат на спине. Ну и, конечно же, бычки – наша пища.