Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945

К первой группе относятся императорские указы, нормативно-правовые акты Кабинета министров, Императорской верховной ставки, Военного министерства, Генштаба, определявшие японскую внешнюю политику на советском направлении, регулировавшие деятельность разведывательных органов армии и флота, планирующая и финансовая документация различных ведомств[46].

Во вторую группу попали доклады военных атташе и резидентов Генштаба в Советском Союзе, странах Европы и Ближнего Востока, донесения разведывательных органов соединений и объединений сухопутных войск (СВ) на Североманьчжурском, Южносахалинском и Корейском театрах военных действий (ТВД), служебная переписка МИД и Военного министерства по различным вопросам оперативного взаимодействия, справочные материалы Разведуправления, воспоминания руководителей советского направления. Анализ этих документов позволяет оценить основные формы и направления деятельности японской военной разведки против СССР в 1922–1945 гг., рассмотреть влияние разведывательной информации на принятие решений руководством Японии[47].

Третью группу составили материалы Токийского международного трибунала по делу японских военных преступников из фондов Национального архива Японии, содержащие оригиналы и копии документов разведорганов армии, показания участников судебного разбирательства – бывших агентов и сотрудников военной разведки, а также подготовленные советской стороной обвинения справочные данные о Вооружённых силах и спецслужбах Японии[48].

Значительный пласт документов о сотрудничестве органов военной разведки Японии и Польши в 1918–1939 гг. выявлен в описи I.303.4 Oddział II («2-й отдел польского Генерального штаба») фонда «Архивные материалы за 1908–1939 гг.» Центрального военного архива (Centrale Archiwum Wojskowe) Республики Польша[49].

Большой объём материалов по теме исследования хранится в Национальном архиве США (National Archives and Records Administration). В фондах «Управление стратегических служб» (Record Group 226), «Центральное разведывательное управление» (Record Group 263) и «Штаб-квартира Дальневосточного командования Главнокомандующего союзными оккупационными войсками и войсками ООН» (Record Group 554) осели протоколы допросов бывших сотрудников японской военной разведки, действовавших против СССР, справочные материалы о разведывательной деятельности Генерального штаба Японии в Европе и на Ближнем Востоке накануне и в годы Второй мировой войны. В фонде «Коллекция иностранных документов трофейного фонда» (Record Group 242) хранится переписка периода Великой Отечественной войны отдела атташе Верховного командования сухопутных войск (ОКХ) с немецким военным атташе в Токио по вопросам разведывательного сотрудничества и справочные материалы отдела «Иностранные армии – Восток» ОКХ о советском военном потенциале, составленные на основе данных японской военной разведки[50].

При написании книги был также использован фонд «Служба безопасности: Персональные файлы» (KV 2 (The Security Service: Personal (PF Series) Files)) Национального архива Великобритании (The National Archives), проливающий свет на контакты японской военной разведки с белоэмигрантскими организациями и сотрудничество разведорганов стран оси в Иране[51].

Все даты приводятся по григорианскому календарю (новому стилю). Современные названия населённых пунктов указаны в скобках.

Автор благодарит за помощь родителей, д. и. н. Ю.С. Пестушко, д. и. н. Д.В. Лихарева, д. и. н. С.В. Смирнова, к. и. н. С.В. Тужилина, к. и. н. А.И. Гореликова, к. и. н. А.В. Полутова, В.Г. Зорихина, В.В. Овсянникова, А.С. Колесникова, С.А. Куртинца, доктора наук Здзислава Капера, А.А. Кириченко, М.М. Зензину.

Глава 1

Военная разведка Японии против СССР в 1922–1931 гг

§ 1. На пути к компромиссу (1922–1925)

Органы военной разведки появились в японской армии в последней четверти XIX в. в процессе того, как Япония, став крупнейшей региональной державой, в условиях дефицита ресурсов и узости рынков сбыта взяла курс на аннексию Кореи. Являясь частью государственного аппарата, военная разведка действовала в строгом соответствии с внешнеполитической доктриной империи, поэтому не только решала задачи по сбору и анализу информации, но также активно участвовала в комплексных операциях по дестабилизации обстановки в соседних странах.

Первым разведывательным органом японской армии стал образованный в июле 1874 г. 1-й отдел Штабного бюро Военного министерства, который отвечал за ведение агентурной разведки и руководство военными атташе при японских дипломатических миссиях за границей[52]. В течение следующей четверти века структура военной разведки неоднократно менялась, пока в 1899 г. командование Вооружённых сил (ВС) с помощью немецких советников не развернуло в аппарате Генштаба 1-е и 2-е управления, наделённые функциями оперативного планирования и сбора разведывательной информации на Европейском и Азиатском театрах военных действий. Разведкой в России занималось соответствующее отделение 1-го управления. Ему подчинялись все легальные резидентуры под прикрытием военных атташатов в Европе, а также разведывательные органы в Благовещенске, Владивостоке и Харбине. В то же время значительная часть легальных резидентур Генерального штаба, организованных вокруг русских военных объектов в Китае и Корее, замыкалась на 2-м управлении[53].

Совместными усилиями обеих ветвей военной разведки к началу Русско-японской войны Верховное командование ВС Японии располагало исчерпывающей информацией о численности, вооружении, дислокации и мобилизационных возможностях русской армии на Дальнем Востоке и в Маньчжурии, состоянии транспортной сети и особенностях топографии регионов. В ходе боевых действий органы военной разведки регулярно снабжали Императорскую верховную ставку и Маньчжурскую армию достаточно точными сведениями о противнике, поэтому информация о непрерывном наращивании русских резервов в Маньчжурии стала одной из причин принятия японским правительством решения о приостановке боевых действий и начале мирных переговоров с Россией в 1905 г.

Ненужный параллелизм в работе военной разведки был устранён в ходе реформы Генерального штаба в декабре 1908 г. Все нити по сбору и анализу информации сосредоточились во 2-м управлении, которое стало включать два отдела – 4-й, отвечавший за сбор и обработку зарубежной информации, и 5-й, занимавшийся топографической разведкой, сбором и систематизацией военных карт. Разведка против России велась соответствующим отделением 4-го отдела[54].

3 мая 1916 г. Генштаб отказался от прежнего разделения аппарата разведки по линейному признаку и перевёл его на новую организационно-штатную структуру, включавшую 40 сотрудников:

Начальник

4-й отдел (западный):

1-е отделение (Россия),

2-е отделение (Европа и США),

5-й отдел (китайский):

3-е отделение (Китай),

4-е отделение (военная топография)[55].

10 августа 1920 г., в связи с организацией в составе Генерального штаба нескольких новых подразделений, западный и китайский отделы получили «5-й» и «6-й» номера соответственно. Согласно положению об органах военной разведки, 5-й отдел занимался изучением военного потенциала, экономики, внешней политики, военной топографии, природных и материальных ресурсов всех стран, кроме Китая, а также сбором необходимой для оперативного планирования информации. Аналогичные задачи по Китаю и Японии решал 6-й отдел, дополнительно отвечавший за координацию военно-топографических исследований всех подразделений Генштаба[56].

К 10 октября 1924 г., согласно «Таблице распределения командного состава Генерального штаба», центральный аппарат военной разведки имел следующую организацию:

Начальник

5-й отдел (западный):

1-е отделение (Россия),

2-е отделение (Великобритания),

3-е отделение (США),

4-е отделение (Германия),

5-е отделение (Франция),

6-й отдел (китайский):

6-е отделение (китайское),

7-е отделение (топографическое)[57].

В следующем году в составе западного отдела остались 4 отделения – 1-е (США), 2-е (Россия), 3-е (Европа) и вновь образованное 4-е, отвечавшее за анализ и оценку разведывательной информации. До 1932 г. в русском отделении имелось 3–4 оперативных сотрудника, 2–4 стажёра и 1–2 состоявших в его распоряжении офицера, которые готовились к выезду или уже находились за рубежом. В таком виде центральный аппарат Разведуправления просуществовал до 1936 г., после чего русское отделение было развёрнуто в самостоятельный советский отдел[58].

Таблица 1

Динамика численности центрального аппарата 2-го управления Генерального штаба Японии в 1920–1931 гг.[59]

Существенным недостатком в организации центрального аппарата военной разведки являлось отсутствие в западном отделе топографического отделения, что не позволяло ему оперативно накапливать и обрабатывать материалы о географии, природных ресурсах, транспортной инфраструктуре Северной Маньчжурии и советского Дальнего Востока, в результате чего планы войны против СССР в 1923–1927 гг. носили размытый характер[60].

Кроме того, поскольку в структуре военной разведки отсутствовало специальное подразделение, отвечавшее за разработку и производство оперативной техники, эти задачи решались образованным в апреле 1919 г. Научно-исследовательским институтом Военно-технического управления (НИИ ВТУ) сухопутных войск. В сентябре 1939 г. в составе института было учреждено «отделение Ноборито», занимавшееся научно-исследовательскими и опытно-конструкторскими работами (НИОКР) в области оперативной техники, радиоперехвата, агентурной радиосвязи и диверсионных средств. Приказом военного министра от 14 июня 1941 г. институт был расформирован, а «отделение Ноборито» преобразовано в 9-й НИИ ВТУ.

Анализ сохранившихся документов центральных органов военного управления империи свидетельствует, что основными задачами 2-го управления в 1922–1945 гг. являлись: своевременное информирование руководства страны о военных приготовлениях вероятных противников и их замыслах в отношении Японии; о состоянии Вооружённых сил иностранных государств в целом, их мобилизационных, оперативных планах, готовности экономики к ведению войны; о развитии оперативно-стратегического искусства, новых тенденциях в организации и строительстве армии, разработке перспективных образцов вооружения, военной и специальной техники; обеспечение командований всех уровней информацией, необходимой для успешного ведения боевых действий; подготовка сил и средств специальной разведки для проведения диверсионных операций в тылу противника в особый период и в ходе войны.

Перечень приоритетных задач военной разведки, объём выделяемых ей денежных средств и методы разведывательной деятельности определялись текущей военно-политической обстановкой, состоянием отношений Японии с ведущими мировыми державами и долгосрочными планами Токио по укреплению своих позиций в Азиатско-Тихоокеанском регионе. В этой связи разведывательная деятельность японской армии против нашей страны в первой четверти XX в. характеризовалась частой сменой приоритетов.

Так, несмотря на принятие в 1907 г. «Курса национальной обороны империи», провозгласившего её главным противником на суше Россию, в межвоенный период японское правительство постепенно нормализовало отношения с Петербургом, закрепив этот курс рядом секретных соглашений о разделении сфер влияния в Маньчжурии, Монголии и Корее.

Поэтому в 1906–1916 гг. японские разведорганы действовали против России в основном с легальных позиций, используя для прикрытия вакансии в дипломатических миссиях или официальные должности офицеров-стажёров. На Дальнем Востоке японская разведка располагала небольшим, но квалифицированным агентурным аппаратом из числа возвратившихся в Россию после войны японских мигрантов и осевших в Маньчжурии агентов-китайцев и корейцев. Ключевую роль в агентурной сети Генштаба играли главы японских колоний в Хабаровске, Николаевске-на-Амуре, Никольск-Уссурийском (Уссурийске), Имане (Дальнереченске), Иркутске, Маньчжоули и Хайларе, в руках которых концентрировались сообщения от всех проживавших на данной территории японцев, не подозревавших об истинном получателе информации.

Однако после победы Октябрьской революции в 1917 г. и выхода из войны Советской России, заявившей об отказе выплачивать царские долги за японское вооружение, Токио взял курс на аннексию советского Дальнего Востока, возложив на органы военной разведки задачи по сбору необходимой для высадки войск информации и сближению с антисоветскими элементами для их последующего использования в реализации плана создания так называемой «автономной Сибири». Зимой 1917/18 г. Военное министерство командировало на Дальний Восток, в Забайкалье, Сибирь, Внешнюю Монголию, Северную Маньчжурию и Синьцзян 20 офицеров Генерального штаба во главе с начальником 2-го управления генерал-майором Накадзима Масатакэ[61].

Благодаря активной работе всех звеньев военной разведки во второй половине 1918 г. японская армия захватила советский Дальний Восток, Забайкалье и Северную Маньчжурию. Для руководства марионеточными режимами и сбора информации Генштаб развернул там в начале 1919 г. сеть так называемых «японских военных миссий», которые наряду с разведывательной, пропагандистской и подрывной работой выполняли функции официальных дипломатических представительств и при необходимости заменяли японские посольства в стране пребывания. В своей деятельности миссии опирались на агентуру в высших эшелонах белых правительств, многочисленную колонию японских мигрантов и проживавших в России корейцев и китайцев[62].

Провал интервенции и вывод войск с советского Дальнего Востока осенью 1922 г. заставили Кабинет министров Японии взять курс на нормализацию отношений с Советской Россией. К такому шагу Японию подталкивали в первую очередь решения Вашингтонской конференции 1921–1922 гг., ограничившие её военно-морское присутствие в Мировом океане и ослабившие позиции в Китае. Руководство империи пришло к выводу о необходимости создания на Дальнем Востоке советско-японского противовеса навязанной Соединёнными Штатами «вашингтонской системе»[63].

Активным сторонником нормализации отношений с Россией выступало командование ВМФ Японии, которое традиционно рассматривало США в качестве главного противника империи. Представлявшие флот премьер-министры адмиралы Като Томосабуро (1922–1923) и Ямамото Гомбээ (1923) не только инициировали негласные советско-японские переговоры, но и скорректировали в феврале 1923 г. основополагающий для государства «Курс национальной обороны империи» в сторону избегания конфликта с Советским Союзом, определив первостепенной задачей Вооружённых сил подготовку к возможной войне с США. Авторы «Курса», в частности, констатировали: «Промышленность России после революции находится в упадке, экономика пришла в запустение, поэтому не только истощена мощь государства, но и нет единства внутри страны. Сегодня Россия целенаправленно прилагает усилия для своего возрождения. Восстановление экономики и объединение страны, по-видимому, самые неотложные сейчас для России задачи, не решив которые она не сможет реставрировать государство. Поскольку советское правительство ломает голову над получением международного признания и экономической помощи, следовательно, и в Восточной Азии оно возлагает большие надежды на скорейшее налаживание взаимовыгодного сотрудничества с империей ради нормализации двусторонних контактов. Оценивая перспективы военного столкновения с Россией, похоже, что и сейчас, и в ближайшем будущем состояние её военного потенциала и политическая ситуация не позволят напасть на Японию. Поэтому если политика империи в отношении России будет основана на принципе добрососедства, то вероятность войны между нами крайне невелика. Однако политическая система России и её национальный характер иногда отклоняются от общепринятых норм, и, если в будущем империя вступит в войну с другими державами, наличие у Японии слабого военного потенциала против России может создать с её стороны серьёзную опасность нашим границам»[64].

Переговоры об установлении дипломатических отношений начались зимой 1923 г. с неофициальных консультаций между бывшим министром иностранных дел Японии Гото Симпэй и советским полпредом в Китае А.А. Иоффе. Согласившись на участие в них, Советский Союз преследовал, прежде всего, политические цели, стремясь добиться от Токио признания легитимности новой власти и освобождения оккупированного японцами в 1920 г. Северного Сахалина. Япония исходила из экономических интересов, в принципе соглашаясь на официальное признание Советского государства и вывод войск с севера острова в обмен на совместную эксплуатацию его природных ресурсов. Спустя год переговорам был придан официальный статус, поскольку Гото вошёл в состав нового кабинета в качестве министра внутренних дел, а с советской стороны к ним подключился нарком иностранных дел Г.В. Чичерин.

Итогом двухлетних переговоров стало подписание 20 января 1925 г. «Конвенции об основных принципах взаимоотношений между Союзом ССР и Японией». В основу урегулирования советско-японских отношений легли соглашение о выводе японских войск с Северного Сахалина, признание обеими сторонами Портсмутского мирного договора 1905 г. и предоставление японским подданным угольных, нефтяных и лесных концессий.

В период активного обсуждения двумя странами деталей нормализации отношений органы военной разведки вели сбор необходимой руководству Японии информации о внутренней и внешней политике СССР, мерах советского правительства по поддержке национальных движений в Китае, Корее и Северной Маньчжурии, всячески избегая каких-либо акций, способных дискредитировать позицию Токио на переговорах с Москвой. Агентурные сведения о СССР поступали в Генштаб по каналам органов стратегической и оперативной разведок. Первый уровень представляли легальные резидентуры Генштаба в Германии, Польше и Латвии под прикрытием военных атташатов посольств и дипломатических миссий. На втором уровне оперировали японские военные миссии и разведывательные органы в Северной Маньчжурии, Корее и на Сахалине, подчинявшиеся Квантунской, Корейской и Сахалинской экспедиционной армиям. Вместе с ними сбором информации о советском Дальнем Востоке и Забайкалье занимались генеральное консульство Японии во Владивостоке, японские консульства в Маньчжоули и Цицикаре, полицейские бюро генерал-губернаторств Кореи и Квантунской области, представительство Министерства внутренних дел в Харбине, разведорганы Морского Генерального штаба, действовавшие в тесном контакте с военной разведкой.

Ведущую роль в получении сведений о нашей стране с позиций Европы играл аппарат военного атташе при посольстве Японии в России, пребывавший после разрыва советско-японских отношений в августе 1918 г. в Стокгольме, с октября 1919 г. – в Париже, а с ноября 1920 г. – в Берлине. В январе 1923 г. назначение туда получил начальник русского отделения РУ ГШ подполковник Хасимото Тораносукэ, в помощь которому был придан бывший советник атамана Г.М. Семёнова майор Андо Риндзо. Необходимо отметить, что берлинский разведаппарат существовал независимо от военного атташата при японском посольстве в Германии и вплоть до установления дипломатических отношений с СССР в январе 1925 г. занимался исключительно агентурной разведкой против нашей страны, координируя деятельность аналогичных резидентур в Варшаве и Риге. Хотя в январе 1925 г. берлинский разведорган был упразднён с передачей функций военному атташату в СССР, в декабре 1933 г. японский Генштаб возобновил его деятельность, поскольку стал испытывать сложности с ведением разведки непосредственно в Советском Союзе, и начал искать выходы на антисоветские эмигрантские центры в Европе.

Переписка Хасимото с Генштабом за 1923–1924 гг. свидетельствует о его успехах в создании небольшой агентурной сети в СССР и поддержании контактов с эстонской, польской и немецкой разведками, благодаря чему резидентура получала достаточно интересные сведения о Советском Союзе. Например, в феврале 1923 г. Хасимото передал в Токио подготовленное Генштабом Эстонии боевое расписание 5-й Краснознамённой армии на Дальнем Востоке и в Забайкалье, сообщил полученные от агентуры и почерпнутые из советской печати сведения о пропускной способности российских железных дорог, производственных и ремонтных мощностях вагоностроительных заводов, характере железнодорожных перевозок в СССР из Германии и Швеции. В других телеграммах резидент освещал переход Красной армии на территориально-милиционную систему и состояние её ВВС, анализировал мероприятия советского правительства в рамках новой экономической политики, положение дел в промышленности, валютно-финансовой сфере, информировал о контактах Москвы с Германией и Францией, что представляло большой интерес для японского руководства на завершающей стадии переговоров с Иоффе[65].

Однако возможности Хасимото не были безграничными и не могли в полном объёме удовлетворить потребности Кабинета министров в информации о СССР, поэтому Генеральный штаб компенсировал дефицит данных за счёт кооперации с разведывательными органами Польши, Латвии и Эстонии.

Следует отметить, что первоначально, после обретения независимости в ноябре 1918 г., внимание Польши было сосредоточено на изучении обстановки в европейской части Советской России, а после начала польско-украинской войны (1918–1919) – на событиях в Галиции, поэтому основы для установления двусторонних контактов с японской разведкой тогда не имелось. Ситуация изменилась только в январе 1919 г., когда начались первые советско-польские столкновения в Западной Белоруссии и Прибалтике. В разгоравшейся войне с Советской Россией полякам было важно иметь достоверную информацию об обстановке на Дальнем Востоке, её влиянии на события в Европе и возможностях советского командования перебрасывать войска на Польский фронт из разных районов страны[66].

Точкой отсчёта в сотрудничестве японской военной разведки со 2-м отделом польского Генерального штаба (ПГШ) стало прибытие в июне 1919 г. в Варшаву капитана Ямаваки Масатака. Из-за отсутствия двусторонних дипломатических отношений Ямаваки был аккредитован в качестве наблюдателя в польской армии, однако после официального признания стран друг другом весной 1921 г. стал первым японским военным атташе в Варшаве. Поступавшая к нему от польских коллег информация касалась характера боевых действий советских войск против Добровольческой и польской армий, организации, дислокации и боеготовности Красной армии в европейской части Советского Союза, социально-экономического и политического положения СССР. Эти сведения предоставлялись японцам по личному распоряжению начальника ПГШ, который санкционировал передачу развединформации не только военному атташе, но также стажировавшимся в польской армии капитанам Мураками Кэйсаку (1919–1922) и Касахара Юкио (1922–1925). Непосредственным куратором контактов с японцами выступал глава 2-го отдела[67].

Информация польской военной разведки обогащала японские знания о Советском Союзе и носила всесторонний характер. Так, в апреле 1922 г. 2-й отдел передал японцам подробный отчёт об организации радиосвязи в Советской России, в ноябре 1922 г. военный атташе в Варшаве майор Окабэ Наосабуро получил справочные материалы о мобилизационном развёртывании Красной армии, а 5 февраля 1925 г. японский Генштаб на основе переданных через Касахара Юкио сведений подготовил для высшего руководства страны доклад «Политическая работа русской армии во фронтовой полосе (пропаганда и военно-административное управление)»[68]. Кроме того, поляки регулярно закупали в Москве через своего военного атташе и передавали японцам советскую военную литературу: только в июне – ноябре 1923 г. ВАТ в СССР подполковник Игнаци Бёрнер выслал Окабэ 50 разных книг и журналов, а в январе 1925 г. закупил для него 9 книг, в том числе «Устав кавалерии», «Военный ежегодник (на 1925 г.)», «Устройство Вооружённых сил СССР», «Стратегический очерк войны 1914–1918 гг. (Часть 2)», «На Висле. К истории кампании 1920 года» Б.М. Шапошникова, «Ночные действия» А.А. Самойло, «Конница: по опыту мировой и гражданской войн» А.Л. Певнева и «Новая организация местного военного управления» М.А. Кульчака[69].

Со своей стороны, японский военный атташе информировал ПГШ о ситуации на советском Дальнем Востоке, где до 1920 г. находилась 5-я польская Сибирская дивизия. В докладах, датированных маем 1920 г., Ямаваки, в частности, сообщил полякам о ходе переговоров командования Владивостокской экспедиционной армии с Приморской областной земской управой о пребывании японских частей в полосе Уссурийской и Сучанской железных дорог и подробно изложил детали трагедии в Николаевске-на-Амуре[70].