Справедливости – всем

– Товарищ полковник, почему вы меня так не любите? – снова вырвалось само собой, но теперь я не сожалел о своих словах. Ну, какого черта, правда! Уволят? Да наплевать мне! Больше времени будет на свои дела! На важные дела! Не на писание дурацких бумажек!

– Тебя? – Татаринов задумался на секунду и тут же ответил, хотя я и не рассчитывал на ответ. Кто я и кто он?

– Такие, как ты, дилетанты убивают уголовный розыск. Такие, как ты, бесполезный балласт! Из-за таких, как ты, уголовный розыск превращается в сборище… в сборище… в общем, зря ты сюда пришел! Зря!

Татаринов как-то сразу осел, посерел, откинулся на спинку кресла, полуприкрыв глаза, и замолчал, будто уснул. Я сидел и молчал, не зная, то ли мне нужно уйти, то ли сидеть, глядя на спящего начальника. И снова меня толкнул бес:

– А вы? Вы просто уйдете, зная, что в розыске останутся такие дилетанты, как я? Или мудаки вроде Самойлова? Вам не кажется это дезертирством? Совесть не замучает? Кто будет искать злодеев, когда вы уйдете?

Татаринов открыл глаза, и взгляд его стал странным – будто он увидел меня впервые. Увидел и не узнал. С минуту смотрел на эту «неведому зверушку», которая звалась Андреем Каргиным, потом бесстрастно констатировал:

– Две недели. Результаты мне на стол. Вперед! И с песней…

Петь я не стал, дабы не выглядело слишком уж вызывающе, молча поднялся, вышел из кабинета, буквально физически чувствуя взгляд полковника всей своею спиной. Думал даже, что он что-то скажет мне вслед, что-то такое… эпическое, напутственное, типа: «Верной дорогой идете, товарищ!» Или: «Шел бы ты подальше, тупоголовый павиан!»

Итак, брошен в воду – плыви или тони. Я решил плыть. Злость – вот двигатель многих человеческих поступков. Иногда она мешает жить, а иногда – только в помощь. Заело меня. И правда – какого черта этот Татаринов считает меня полнейшим идиотом? Между прочим, я в участковых был не на самом плохом счету!

Уходя из ГОВД, пистолет оставил в сейфе. Зачем он мне? Я сам теперь… как пистолет.

И сразу понятно, чем участковый отличается от опера: в руках нет здоровенного дипломата с бумагами. Странное ощущение – ты на работе, а руки свободны! Так и хочется взять в руки что-нибудь тяжелое, квадратное. Чтобы не было разрыва шаблона, чтобы как всегда!

А пистолет у меня все-таки был. Только не дурацкий служебный «макаров». Честный трудяга «марголин», из которого я мог пристрелить муху на стене кабинета, даже не особо напрягаясь. Как персонаж одного рассказа, который именно так и развлекался – бил мух из дуэльного пистолета. «Выстрел» – так вроде рассказ называется.

Под сиденьем лежит мой «марголин», ждет своего часа. Есть у него замечательная особенность – мягкие свинцовые пули, которые при попадании в кость плющатся так, что по ним нельзя установить, из какого конкретно оружия они были выпущены. И при всем при этом звук выстрела малокалиберного пистолета гораздо тише, чем у «макарова». А если еще и навернуть на него глушитель, сделанный мне по заказу на приборостроительном заводе, так звук вообще превращается в нечто похожее на то, как если бы рядом кто-то выдернул пробку из бутылки вина. Вот только мощность в этом случае падает процентов на тридцать, если не больше.

«Девятка»-«мокрый асфальт» завелась с полтычка, я привычно включил заднюю передачу и плавно, без рывка отъехал от здания ГОВД. Миновав ворота КПП, осторожно ввинтился в поток машин и поехал по улице, приводя мысли в порядок.

Итак, что я сейчас должен сделать? Найти убийц, совершивших преступление четыре месяца назад. Через четыре месяца – это никак не по горячим следам! Ей-ей, мне эти дела спихнули именно потому, что были они чем-то вроде бетонного блока на ногах жертвы. Гарантированный способ сделать так, чтобы несчастный никогда уже не всплыл со дна речного!

Что я имею? Место преступления – заводской район, кинотеатр «Заря». Самый что ни на есть криминальный район города. Картинка: идет парень, разговаривает по сотовому телефону. Мечта любого парня – сотовый телефон. А у этого лоха – есть! А у них, у реальных пацанов, – нет! Несправедливо!

Что мне делать дальше? Надо ехать туда, на место преступления. Но не сейчас, а вечером, в то время, когда возле кинотеатра, возможно, будут кучковаться те, кто мне нужен.

А пока – к Сазонову. Общая тренировка будет вечером, сейчас – персональная. Почему персональная? Потому что Сазонов по непонятным мне причинам отказался обучать моих соратников специальным приемам. Особым приемам максимально эффективного убийства. Отказал без каких-либо объяснений. Сказал, что эта тема – табу. То есть он не будет отвечать на мои вопросы на данную тему. И даже спарринговать, применяя эти приемы, я могу только с ним. Ну и еще со злодеями, которые точно этого не переживут.

Сазонов был дома. Вечером запланирована общая тренировка, в спортзале, который я взял в аренду. По большому счету, это был не спортзал, а что-то вроде теплого склада в одном из предприятий, благополучно «отпущенных» государством на вольные хлеба. И предприятие распустило большинство рабочих в отпуск без содержания, обрекая их практически на голод, и усиленно сдавало в аренду многочисленные производственные площади. А люди – как хотите, так и выживайте – вот лозунг нашего времени. Отвратительного, жестокого времени.

Большой, чистый и теплый склад, некогда бывший хранилищем высокоточных приборов, стал нашим спортивным залом, благо что нам не нужно было ничего особого, кроме деревянного пола и уединенности (чтобы и заглянуть туда никто не мог). Осталось только повесить боксерские мешки и груши, поставить несколько штанг со скамейками да выгородить кабинет, который на время стал нашей штаб-квартирой и одновременно – бухгалтерией.

И бухгалтер нашелся – Косой привел своего знакомого, Льва Семеныча Шварценфельда, утверждавшего, что родом он из поволжских немцев. У меня большие сомнения на этот счет, так как Лев Семенович точно не прошел бы исследование своего черепа в специальной службе Третьего рейха, определявшей по форме мозгохранилища принадлежность к очень хитрой, изворотливой и – я не побоюсь этого слова – мудрой расе. Он картавил, обладал копной черных с проседью курчавых волос и огромным, горбатым шнобелем, но при этом, как ни странно, был антисемитом и утверждал, что все беды государства идут от евреев.

Когда я впервые это услышал от него лично – едва не расхохотался, и мне стоило большого труда сохранить каменное лицо и даже покивать в ответ на идиотические размышления о всемирном заговоре «жидов-рептилоидов».

Не люблю нацизма, все-таки я был и остаюсь советским человеком, воспитанным простой советской школой в духе интернационализма. При этом я человек очень практичный и рациональный, и если мой работник хорошо исполняет свои обязанности, выполняет мои приказы и совершенно мне лоялен – пусть верит хоть в заговор карликовых бегемотиков-гомосексуалистов или в нашествие русалок-лесбиянок. У всех в голове свои тараканы. Вот я, к примеру, считаю себя живым мертвецом, случайно задержавшимся на этом свете, и хочу убить много всякого нехорошего народа. Так что же теперь, со мной дела не иметь?

Шварценфельд выполнял свои обязанности не то что хорошо – с блеском! Он не только вел нашу бухгалтерию, учитывая поступающие в черную кассу деньги, но еще и распределял их согласно моим указаниям – что-то на развитие бизнеса, что-то на зарплату сотрудникам. А еще – и это очень важно – он осуществлял аудит фирм, которым мы «ставили крышу». Платили-то они от доходов. И как определить доход, от которого фирма заплатит законный «оброк»?

Во-первых, Лев Семеныч разбирался с бухгалтерской документацией, которую ему предоставляли наши клиенты. Во-вторых, он отслеживал темную деятельность фирмы, закономерно полагая, что большую часть доходов она пускает мимо официальной кассы.

Отследить не так уж и просто – попробуй отследи все финансовые потоки, если фирма занимается и торговлей, и строительством, и сдает в аренду помещения! Но для того и существуют умные, а еще – продажные люди. Там подмазал, тут подмазал, и всегда найдутся те, кого обидел директор, кому не нравится зарплата, просто те, кто за деньги продаст и мать родную, и родину. И они расскажут о родной фирме все, даже то, чего и сам директор с его замами не знают. И эти данные Лев Семеныч предоставлял уже мне для решения, какой данью обложить клиента, и для принятия мер, если тот занижает свой доход, обманывая «крышу»-благодетеля.

Занижение доходов – у каждого второго. Почему-то люди считают себя умнее других и абсолютно уверены, что их делишки не сможет раскопать никто. Огромное заблуждение. Лев Семенович обладал чутьем акулы, чующей запах крови в морской воде за десятки километров. Он безошибочно определял доходы фирмы с погрешностью в два-три процента, снижая ошибку в расчетах до одного процента после проведения комплексной экономической разведки. В свои пятьдесят лет он был азартным игроком, который с наслаждением играл роль то ли сыщика, то ли Робин Гуда и при этом абсолютно не заморачивался вопросами морали.

Странная личность, конечно, – смесь бессовестности и абсолютной лояльности. Лояльности к своим и бессовестности к чужакам.

Плачу я ему очень хорошо. Очень. За один месяц он получает больше, чем какой-нибудь нищий профессор за целый год. Но Лев Семеныч стоит своих денег до последней копейки. И он самое удачное приобретение за все время моей новой жизни. Не знаю, что бы я делал без такой вот акулы капитализма.

Само собой, я сразу его предупредил, чем занимаюсь, предупредил, что, если он попробует меня предать или обобрать, не проживет и дня. Но первое его ничуть не беспокоило, а второе он воспринял вполне нормально, сообщив, что предавать не собирается, потому как считает предательство тяжким грехом, а он человек верующий и грешить не будет по определению. Чем тоже меня очень насмешил – видал я и верующих подлецов, и неверующих бессребреников. Но потом понял – бухгалтер (или лучше назвать его финансовым директором) говорил все это вполне искренне, веря в свои слова так же, как верил в священную для каждого христианина книгу – Библию.

Я читал, что самые истовые верующие христиане получаются из выкрестов – евреев, принявших православие. Но ведь Шварценфельд – немец! Наверное. Впрочем, мне нет никакого дела до его нации. Совсем нет дела. Как и до нации любого из моих работников. Или точнее – соратников. А может, подельников?

Конечно, нас пытались обмануть. И не один раз. Но после того как мои миньоны устроили разгром в офисе одной фирмы, убедились, что обманывать нас бесполезно и очень опасно, и выплатили круглую сумму за обман. После этого число пытающихся нас надуть уменьшилось многократно. Слухами земля полнится.

Шварценфельд уже не раз заговаривал о том, что стоит зарегистрировать что-то вроде охранной фирмы с правом вести коммерческую деятельность. Тогда можно получать деньги безналом, притом совершенно официально. В этом случае и не придраться: официальный доход – это не то, что мятая пачка купюр, залитых пивом и соусом из банки с килькой. Но я все-таки пока не решался.

Правда, все-таки подумывал это сделать – и правда, наверное, будет удобнее работать. Посажу в кресло директора кого-нибудь из парней, а может, даже и самого Шварценфельда. И будем работать как работали, почему бы и нет? А уволят – так и черт бы с ним. И правда – чего я так держусь за ментовскую жизнь? Сейчас деньги все решают. «Корочка» уже вторична.

Сазонов открыл мне, как всегда, молча возникнув на пороге дома, как призрак платяного шкафа – квадратный, бесшумный и твердый. Настоящий ниндзя. Не киношный. Киношных ниндзей этому «старичку» на один укус – штук двадцать.

Вначале мы пообедали, и во время обеда я рассказал ему о том, как мне живется-можется в уголовке Главка. И как мне надоело такое ко мне отношение и такая жизнь. А еще – как вижу свое ближайшее будущее в этом бушующем мире, что на самом деле есть миг между прошлым и будущим. На что Сазонов мне настоятельно рекомендовал держаться за должность столько, сколько смогу продержаться, так как мой нынешний статус позволит максимально быть в курсе поисков меня самого. А если я покину ряды доблестной милиции – контролировать события будет труднее. Хотя и вариант с увольнением тоже будет вполне приемлем. В общем, решать мне самому. А то, что Татаринов принял меня в штыки, так это нормально. Какой начальник любит, когда к нему назначают сотрудника, не испросив его, начальника, согласия? Такой мутный сотрудник сразу же вызывает подозрения и, как следствие, неприязнь. Скорее всего, все утрясется. В любом случае – делай свое дело, и будь что будет.

С таким оптимистичным напутствием я переоделся в форму для тренировок, и мы начали свой ежедневный – на протяжении уже нескольких месяцев – жестокий, злой тренинг моего многострадального тела, выковывая из него идеальное оружие против Зла. При этом оставляя за скобками тот факт, что выковывается клинок очень тяжко, получая по своей еще довольно-таки мягкой стали в высшей степени болезненные удары.

Справедливости ради нужно сказать, что я уже совсем не тот лох, что некогда переступил порог дома Сазонова, дыша в сторону застарелым многодневным перегаром. Теперь Сазонову стало гораздо сложней оставить на моем теле синяки, шишки и растяжения. Хотя, увы, до его уровня мне еще далеко. Но какие наши годы? Посмотрим, что будет через год! Если, конечно, я его проживу…

Глава 2

Вначале собирался ехать один. Потом подумал и решил: нефиг геройствовать. На всякую хитрую задницу может найтись прибор с винтом. Шпана с Заводского района борзая, арматуры у них хватает, как и ножей, а в темноте, пока толкуешь с моральными уродами, лучше всего иметь нелишнюю пару глаз у себя за спиной.

Нет, конечно же, есть и еще один способ разобраться сразу и радикально – подъехать и перестрелять к едреной фене всех козлов, которые окажутся на месте. Это хороший способ, и он меня привлекал. Но вот проку от него совсем немного – в плане моих первоочередных задач. Во-первых, покойник мне ничего не расскажет. Следовательно, я не могу быть уверен, что завалил того, кого нужно.

Во-вторых, мне необходимо было не завалить, а найти убийц. А это совсем другое дело. Найти, притащить их в отдел и сделать так, чтобы эти самые убийцы раскололись до самых пяток. Последнее, вообще-то, несложно – я не собираюсь с ними миндальничать. А вот первое…

Янека с собой взял. Валерку Инятина. Давно его знаю, в секции вместе занимались. Почему у него такой позывной? Да похож Валерка на парнишку из старого польского сериала «Четыре танкиста и собака». Был там такой парнишка, Янек, – небольшой, светловолосый. Так вот Валерка – ну копия того Янека! И фамилии созвучно: Инятин – Янек.

Янек, вообще-то, интересный парень, на вид – совершеннейший лох. Ну такой – правильный лох! Который заступится за девочку и нормально огребет пилюлей, а девочка потом, сидя у постели, будет протирать ему героические кровоподтеки и ссадины. Только вот впечатление от его внешнего вида очень-очень обманчиво! Если кто и будет потом лежать на постели и ждать, когда ему протрут фингалы, так это не Янек. Более бесстрашного, более резкого и даже жестокого бойца трудно себе представить. Если он не сможет победить, то просто сбежит, но перед этим положит уродов немерено и половину из них покалечит до состояния нестояния.

Я потому его и выбрал – знал, что Янек готов на любой кипеж, кроме голодовки. Ему только дай «потренироваться», и лучше, чтобы это было с участием настоящих «кукол». Фанат, понимаешь ли, боевых единоборств. Он и ко мне пошел, скорее всего, не потому, что идейный борец с преступностью, и не потому, что хочет денег. Нет, стоило только услышать, что его будет обучать особый тренер, обучать приемам, которых он раньше никогда не знал, тут же и загорелся. Глаза заблестели, щеки порозовели – обо всем забыл! Даже не фанат он – фанатик! Так-то я по жизни не люблю фанатиков – в чем бы то ни было: в вере или в убеждениях. Страшные люди, которые ради своих убеждений ни друга не пожалеют, ни родню. Но тут случай особый, такие люди, как Янек, – это что-то вроде оружия, что-то вроде острого клинка. Которым можно и порезаться, но, если использовать правильно, если направлять его в нужную сторону, будет незаменим.

Я позвонил Янеку перед тем, как ехать, вкратце объяснил ситуацию, и через час мы уже катились по широкой улице, слушая музыку и вдыхая запах мокрой земли и распускающихся почек.

Весна! Начало мая! Только что прошел Первомай, скоро девятое – Праздник Победы. Хороший праздник, добрый. Только вот менты от всех этих самых праздников стонут и воют. Обязательно – усиленный вариант несения службы. Обязательно – драки, мордобой, поножовщина и убийства. Не умеет наш народ отдыхать без того, чтобы не набить морду ближнему своему. В ночь после праздника райотдел обычно забит перемазанными кровью пьяными ублюдками. Нет, я не про ментов (хе-хе!). Ментам в эту ночь не то что выпить – вздохнуть некогда. В одном углу кого-то вяжут на «ласточку», в другом участковый оформляет протокол по «пьянке». В дверь камеры барабанит совершенно потерявший ориентацию отморозок, и без того по жизни тупой, а от паленой водки совсем ополоумевший. Когда он начнет бросаться на соседей – его тоже положат на «ласточку». Это такой прием, когда «пациент» лежит на животе, руки назад, за спину, привязаны к согнутым ногам. Я не знаю, как это называется официально, но у нас это – «ласточка». Пятнадцать минут – и реципиент начинает блажить, горючими слезами оплакивая свою судьбу. Часа не выдержит никто – без того, чтобы не завыть как волк, проклиная все и вся и умоляя палачей его отпустить.

Впрочем, на такой долгий срок никого не вяжут. Чревато. Вдруг с негодяем что-то случится? Сердце, например, откажет. А потом отписывайся! Эдак не в народное хозяйство можно загреметь, а в Нижний Тагил, на ментовскую зону. А там не слаще, чем в обычной.

Нет, праздники я разлюбил после того, как пришел работать в милицию. И весну разлюбил. После того как в мае погибла моя семья. Осень – сентябрь, октябрь – вот хорошее время года. И прохладно, и красиво. Летом – жарко. Зимой – холодно. А мой организм лучше всего переносит двадцать градусов тепла, не больше и не меньше.

На место приехали раньше времени. Солнце уже садилось, но до темноты еще довольно-таки далеко. Так что у кинотеатра (давно уже не работавшего) никого не было. Нечисть не любит солнечного света. Нечисть выползает в темноте. «Час Быка» – это время, когда выползает вся нечисть, вся мразь, которой не нужно жить в этом мире.

Наверное, кто-то может сказать: «Неужели тебе их не жалко? Ведь это заблудшие мальчишки из неблагополучных семей! Пьющие родители не смогли дать им хорошее образование, научить морали! Вот они и оказались на улице, где их подобрали все эти шайки! Мальчишек надо воспитывать! Надо прививать им бла-бла-бла…»

Нет, не жалко. Во-первых, это не мальчишки. Шестнадцать-восемнадцать-двадцать лет – взрослые люди. Наши деды в этом возрасте в атаку поднимались! Фашистов убивали, погибали в бою! А эти твари, эти нелюди только и умеют, что сидеть на корточках, харкать и гоготать над дебильными анекдотами.

А еще – бить по голове умных парнишек, которые могли осчастливить человечество своим светлым разумом. А теперь нет этого разума. Совсем нет! Черви его едят. Разве ЭТО справедливо?

Мы проехались мимо кинотеатра, отсмотрев пути отхода от места тусовки. Его сразу можно было заметить, это – вытоптанный пятак возле скамейки советского еще производства. Тогда делали скамейки такой прочности, что разбить их можно только из танкового орудия. Чугун! Хотя теперешним отморозкам и такой подвиг по плечу.

Вокруг пятака – ящики, на которых то ли сидели, то ли раскладывали хавчик и бухло. И весь этот пятак завален бычками разного калибра и модификаций, среди которых явственно выделялся всем известный «Беломорканал», будто специально производимый по заявкам наркоманов. Очень уж удобно забивать в него «косячок». Вытряс табак, смешал его с анашой и натолкал обратно в бумажную гильзу. Дешево и сердито!

Осмотрев, отъехали подальше в сторону, чтобы не светиться. Благо что по дороге Янек заметил круглосуточный ларек со всякой (на мой взгляд) не очень удобоваримой снедью. Янек тут же сообщил, что, если он не пожрет, его вклад в борьбу с прогрессирующей преступностью будет невероятно мал, склоняясь к полному нулю или даже минусу. Ибо двигаться не может тот автомобиль, в который нерадивый хозяин вовремя не залил горючки.

Пришлось встать у ларька и, задыхаясь от запаха фастфуда, слушать и смотреть, как Янек чавкает здоровенной шаурмой. Я есть не хотел (недавно ведь от Сазонова!), и даже запах этой неаппетитной дряни вызывал у меня непроизвольный спазм желудка. Настанет апокалипсис, и то – последнее, что я возьму пожрать, это будет шаурма, сделанная в Заводском районе, на улице Пролетарка. По слухам, делают ее из бродячих собак, грязными ссаными руками, а еще… еще… много чего еще делает этот потный, заросший курчавыми волосами продавец шаурмы. Этот луноликий джигит. О чем я тут же сообщил Янеку, перечислив все свои и народные подозрения относительно мерзкого морального облика продукта. Что подействовало на Янека меньше, чем никак; он с завидным наслаждением сожрал свою отраву, потянулся и, блаженно улыбаясь, сообщил, что теперь готов повести левой рукой, чтобы переулочек образовался во вражеском войске, и повести правой – чтобы улица! Илья Муромец, понимаешь ли, мать его за ногу!

Потом мы долго сидели в машине, дожидаясь времени, когда тьма надежно укроет ненавидимый всеми прокураторами район города. Делать было нечего, только сидеть да говорить ни о чем. Вернее, больше говорил Янек, я же только слушал, вставлял междометия типа «Ага», «Точно!», «Угу». Что вполне устраивало моего собеседника, упивающегося своим словесным дождем. Или поносом.

В основном Янек обсуждал тренировки, приемы, которые изучил вместе с напарниками у Сазонова, способы нанесения травм и увечий несчастным, которые в свой недобрый час окажутся на пути жестокосердного бойца, а еще – женщин, до которых Янек был очень большой охотник.

Справедливости ради нужно заметить, что и женщины были большими охотницами до Янекова тела – похоже, что, увидев этого ботана, каждая вторая потенциальная жертва любовных страстей загоралась к Янеку чувством сродни материнскому. Им хотелось его накормить, напоить и в баньке напарить. Ну как Баба-яга – Иванушку. Только вот в сказке не рассказывается, что Иванушка делал с этой Ягой в той самой баньке. Янек же всегда горел желанием поделиться впечатлениями о встрече с очередной своей пассией. И, как ни странно, обычно это происходило именно в бане, то бишь в сауне.

Я лично брезгую не то что заниматься сексом в общественной бане, коей, по большому счету, и является сауна, но даже и мыться в этом заведении. Слишком хорошо знаю, какой контингент посещает эти пункты раздачи продажной «любви». Можно такую там подхватить заразу – мало не покажется! Янек же может зависать в этих саунах днями напролет, не боясь ни болезней, ни разгневанных мужей, с женами которых он в бане и осуществляет свой гнусный разврат. В первом случае помогают современные лекарства, со слов Янека, вылечивающие все подряд за три укола, во втором – боевые способности, позволяющие справиться с законными мужьями, либо убежать, если те прибегают к нечестным способам ведения боевых действий вроде применения обрезов или «калашей». Впрочем, до последнего у него пока не доходило, хотя угрожали не раз.

У Янека был свой путь самурая – эдакий путь сексуального отморозка, и этот путь когда-нибудь все равно закончится дурно, о чем я ему не раз уже говорил. Но кто слушает умных людей, тем более если наставляемому едва исполнилось двадцать два года? Хорошо хоть, что признает мое главенство и беспрекословно исполняет приказы. А то, что он секс-отморозок, так в нерабочее время и делу пока не мешает. Пусть дурит – кто из нас без греха?

Кстати сказать, пока слушал, живо вспомнил свою бывшую любовницу, служившую в райотделе, в детской комнате милиции. Когда я перешел в ГОВД, мы с ней расстались. Наконец-то расстались. Тяжелая связь, хотя и очень бурная, и в высшей степени сладкая. Я знал ее мужа, потому встречаться с ним, здороваться было очень неудобно. Совесть-то у меня все-таки есть! Встречаешь его, и тут же в глазах – она! Ее глаза, лицо, грудь, бедра, ее стоны… И у тебя кровь бросается в лицо. Краснеть каждый раз, как ты видишь ее мужа, – что может быть глупее?

Да и любовницу наша связь тяготила, хотя каждый раз, как мы попадали на дежурство в одни и те же сутки, она буквально требовала, чтобы мы занялись сексом. Признавалась, что я ей как наркотик и что рада бы от меня отказаться, да никак не может.

Любви в общепринятом понимании у нас никакой не было. А тянуло друг к другу, как магнитом. До воя тянуло, до скрежета зубовного!

Первые дни после расставания, когда я ушел из отдела, не один раз порывался приехать к ее дому, перехватить, вывезти за город и как следует… Но сдерживался. Заглушал мысли работой, суетой, и… потихоньку отпускало. И правда, это как наркотик!