Сахарный вор

Я уставилась на нее. Она уставилась на меня в ответ. Но смотрела совсем не так, как я привыкла. Ее взгляд заставил меня занервничать. Она сделала шаг вниз, нога тяжело стукнула. Отец тоже двинулся вперед, и на секунду мне показалось, что он бросится к ней, чтобы поймать. Но она не двинулась с места, крепко вцепившись в перила.

– Джулия, – начал он и жестом указал на меня, съежившуюся в тени дедушкиных часов. – Это моя дочь.

Так он и сказал. Уверена, так и сказал.

Zia Стелла часто говорила о привычке иммигрантов трудиться и не поддаваться сентиментальности, и, кажется, она была права, так что несмотря на то, сколько мне тогда было лет, я быстро начала собирать всю картину воедино.

Мой отец не вернулся за умирающей женой в старую страну только потому, что у него уже была очень живая и очень красивая жена в новой.

Неприятно осознавать, что фундамент твоего дома прогнил. Что вся ваша жизнь была построена вокруг решений человека, для которого вы просто постскриптум. Мы с бабушкой отказались от своей жизни, чтобы приехать сюда. Я пошла в школу, стала канадкой, выучила новый язык и забыла старый. Обрела совершенно новую личность, а все только потому, что у этого человека проснулось запоздалое чувство долга.

Наверное, все могло бы быть иначе, если бы она была другой. Но Джулия с того момента, как мы переступили порог ее дома, была чужеродным элементом. В ту первую ночь она спустилась по лестнице, не зная, куда смотреть в первую очередь: на четырехлетнюю девочку с грязными ручками на стеклянной панели дедушкиных часов или на старушку с редеющими седыми волосами, одетую как ведьма из сказки.

Бабушка встала позади меня и положила обе руки мне на плечи. Тогда я почувствовала первое урчание в животе, это была смесь голода и беспокойства. Nonna была не из тех, кто тратится на непомерно дорогие сэндвичи в аэропорту, и потому кормила меня только арахисом с тех пор, как мы сели на рейс в Неаполе.

Джулия подошла к нам. Она была не так высока, как показалось на первый взгляд, но так же красива. Ее ноздри походили на изящно вырезанные изгибы скрипки, а глаза были чистого, неестественно синего цвета. Интересно, подумала тогда я, не мешает ли ей это прозрачность глаз? Вдруг люди могут заглянуть через них в ее мысли? Она уставилась на меня сверху вниз, и мой живот начал сильно урчать.

Бабушка, все еще удерживая меня за плечи, прошептала по-итальянски: «Эта женщина будет твоей матерью, Сабин. Поздоровайся, пока она не решила, что ты глухонемая».

Я открыла рот, собираясь сказать что-нибудь, чтобы доказать, что я и правда была такой очаровательной, как говорили мне сестры-урсулинки. Но желудок считал иначе, и вместо слов из меня вышли потоки арахисовой рвоты. Горячие брызги попали Джулии прямо на грудь, пропитали тонкий вязаный свитер, намочили жемчуг и образовали лужицу на персидском ковре под ногами.

Не самое лучшее начало. Джулия взвизгнула, и отец оттащил ее от меня. Сначала бабушка зажала мне рот ладонями, пытаясь остановить рвоту, а потом всем телом, как щитом, закрыла от меня ковер.

Джулия заковыляла обратно к лестнице, отец вел ее половину пути, но потом вернулся и пинком распахнул дверь в дамскую комнату. Бабушка притянула меня к себе и держала мою голову над раковиной. После того, как я выдохлась, мы прижались друг к другу, окутанные запахом арахиса. Она осторожно плеснула водой мне на лоб:

– Все в порядке, – сказала она, глядя на меня в зеркало. – Могло быть и хуже. По крайней мере, теперь все закончилось. – Потом она сделала то, чего я никогда раньше не видела. Она улыбнулась.

* * *

Сбоку от дома загорелся свет, и я инстинктивно съежилась за рулем, уверенная, что меня заметили. Появившаяся фигура направилась вниз по подъездной дорожке в свете фонаря. Она тащила что-то, издававшее громкий скребущий звук в тихую летнюю ночь.

Мгновение спустя Джулия вышла из тени. В свете уличных фонарей она казалась белой, почти призрачной. Я заметила, что она наконец-то постарела. Скульптурные черты лица опустились, волосы были туго зачесаны назад, поверх ночной рубашки было накинуто нечто, похожее на длинный кардиган. Это было удивительно, так как я никогда не видела ее иначе как полностью одетой и накрашенной. Даже никогда не видела ее без сережек. Я с облегчением заметила, что она выносила мусор. Джулия дошла до тротуара, поставила мусорное ведро вертикально и повернулась, чтобы посмотреть на противоположную сторону улицы.

После того, как меня вырвало на нее, казалось, прошли дни, прежде чем мы увиделись снова. Она не ела с нами, не смотрела телевизор, только входила, выходила и бесстрастно поднималась на третий этаж. Рациональная часть меня осознавала, что, должно быть, трудно быть мачехой. Но я была ребенком без матери, а она не прилагала никаких усилий, чтобы наладить отношения. Отец всегда спешил оправдать ее, что в моих глазах делало их одной неприкасаемой единицей. Мне казалось, что я ненавидела ее в детстве, но, возможно, я ненавидела только то, что она забрала отца прежде, чем у меня появился шанс заявить на него права.

Она все еще смотрела вниз по улице. Интересно, не впала ли она в маразм, не ждала ли возвращения отца домой. Сейчас ей, должно быть, за семьдесят и наверняка будет трудно продолжать жить без помощи мужа. Лунный свет падал сквозь ветви старых деревьев и проходил через лобовое стекло, отбрасывая на мои руки четкие тени. Я подумала о том, как легко было бы избавить ее от страданий. Просто завести машину и нажать на газ, быстро сократив расстояние между нами, перелететь через бордюр, наблюдая в зеркало заднего вида, как ее белый кардиган взлетает в воздух, а тапочки приземляются на соседский газон. Вряд ли она ожидала бы такого.

Джулия не была классической жестокой мачехой, просто ее как будто не было вообще. Такой она была. Но не можешь же ты нападать на кого-то за то, что он тебя не любил, верно?

Только я не просто проигрывала ситуацию в уме. Мои фантазия и нервная система всегда очень неудачно синхронизировались. Фары были выключены, нога стояла на педали газа. Моя машина была довольно бесшумной, но я почувствовала, как она движется. Руки вцепились в руль, дрожащие беспомощные руки. Я выдохнула пары Шардоне, а белая, будто в саване, фигура все приближалась. Все, что мне оставалось сделать, это резко дернуть руль вправо, преодолеть бордюр и выйти на контакт.

Глава одиннадцатая

Ванда

Уже светало, когда я вытащила бюстгальтер из-под простыней и выбралась из кровати Пола. Он крепко спал в своей обычной позе, на спине, прикрыв глаза рукой. Я наклонилась над ним и на мгновение остановилась, изучая вздернутый нос, совсем не сходившийся с его типом личности (которая, по прошествии трех лет знакомства, казалась мне кастрюлей на медленном огне). Даже не спрашивайте, что вообще можно угадать по носу. Но что еще остается, если имеешь дело с молчаливыми типами: они не дают тебе ничего, на что можно было бы опереться, и приходится проводить собственное расследование, чтобы сделать выводы об их характере, а потом, конечно, выглядеть дурой, поняв, что они были ошибочными.

Я оделась и села за стол у окна, чтобы натянуть носки. Пурпурные краски утра разлились над озером Верхнее и полуостровом Сибли, будто стоящим на якоре в бухте. Полуостров представлял собой возвышающийся монолит суши почти в километре от берега. Его называли Спящим гигантом из-за профиля, вырезанного в скальной породе. Он был очень знаменит. Легенда Оджибве[4], напечатанная на каждой футболке и кофейной кружке в сувенирном магазине отеля, гласила, что гигант когда-то был духом, который вошел в залив, лег на спину и превратился в камень, чтобы защитить местонахождение секретного серебряного рудника от белых людей.

Чего не сделаешь, чтобы сохранить свои тайны.

Прошлой ночью мы с Полом просмотрели кадры, снятые в гостиной Стеллы. Я смонтировала довольно грубое, но мощное продолжение видео Сабин о турбулентности в полете и ситуации в аэропорту. В то время как основной контент канала Sweet Rush был скорее легким и невинным, суровая реальность поднимала его на новый уровень. Из отснятого материала я выбрала фрагмент, который льстил бы чувствительности тети и подчеркивал уязвимость Сабин. Трогательное воссоединение, объятия тети, побледневшее лицо Сабин, когда она опустилась на покрытую пластиком мебель. Она по-прежнему выглядела прекрасно, Пол всегда заботился об этом. Я включила и потрясающую речь ее тети, расхаживающей по голубому ковру, и завершила фрагмент ее сетованием на дурацкую мемориальную службу вместо нормальных похорон.

Чего не удастся опубликовать, так это действительно хороших кадров: тетю, бранящую Сабин и предрекающую ей страшную смерть в одиночестве с обвисшей кожей и изуродованными татуировками. Этот материал я убрала в папку «Не для всех».

Наши еженедельные видео о выпечке требовали массы тщательной подготовки, профессионального освещения и многочисленных дублей, прелесть же бэкстейджа в подлинности. Такие видео быстрые и неаккуратные, для нас это отличная новость. Я планировала просмотреть отснятый материал и оценить реакцию Сабин еще до того, как она проснется, и определить ее следующий шаг в публичном пространстве. Звучит немного манипулятивно, но мы привыкли так работать. С Сабин что-то происходило, а я просто делала свою работу, чтобы ее запечатлеть.

В нашу первую встречу мы обе находились в затруднительном положении, и нам даже не пришло в голову устанавливать границы. Ее карьера шла на взлет, ей нужно было быстро сформировать свой облик в публичном пространстве. Меня же обманули, обвели вокруг пальца, не оставили ничего, что я могла бы назвать своим.

Я всегда была из того типа людей, которых называют бесстрашными: училась в школе искусств, получила степень бакалавра в области политологии и степень магистра в области бизнеса и технологий. Моей диссертацией было приложение, которое использовало общедоступные, но упущенные из вида данные для прогнозирования дефицита сельскохозяйственной продукции и высоких урожаев по всему миру. Если вы никогда особо не задумывались о сельскохозяйственных закономерностях, то вы не одиноки. Раньше, когда приложение все еще было на стадии разработки, я понятия не имела, какую именно информацию хотела обрабатывать. Просто знала, что, найдя какую-нибудь интересную статистику, получу и основу для ее анализа. Некоторое время спустя я случайно наткнулась на брошенную кем-то книгу «Виды Земли с высоты птичьего полета», тысяча девятьсот пятьдесят пятого года, в учебном отделе библиотеки Робартса. Это был том цветных фотографий, сделанных с коммерческих самолетов, и меня поразили щедрые просторы послевоенной Америки, выставленные на всеобщее обозрение: золотистая пшеница, сочный табак, белоснежный хлопок. Камеры лгут, но грандиозный масштаб этих полей, напоминающих лоскутные одеяла, позволял оценить здоровье и надежность, с такой высоты нельзя скрыть гниение и запустение. Я изучила снимки, и, как и в случае с любой отличной идеей, части головоломки встали на свои места. Благодаря спутниковым фотографиям, записям о засухах и лесных пожарах, погодным условиям, уровню заболеваемости, протоколам профсоюзов и сообщениям о социальных волнениях – всему, что находится в открытом доступе, всему, что влияет на сельское хозяйство, – я смогла собрать базу данных об избыточных и скудных урожаях практически в любой точке мира. Я назвала приложение Wheat Bump и потратила следующие два года на сбор достаточного количества данных, чтобы запустить программу.

Мой научный руководитель связал меня с Odin, компанией-разработчиком в Монреале, которая могла бы помочь сделать прототип более совершенным. «Готовым к продаже», кажется, именно так они об этом говорили. Когда представители Odin приехали в Торонто, чтобы встретиться со мной, они рассказали о том, как Wheat Bump можно использовать для содействия социальным реформам и распределению продовольствия и помощи в преддверии стихийных бедствий.

Все, что должно было волновать такую прогрессивно мыслящую студентку, как я.

Я, должно быть, сказала какую-то глупость, что-то вроде того, что хочу делать что-то хорошее во времена, когда данные так легко подтасовать. Они улыбнулись на это и небрежно упомянули, что планируют открыть штаб-квартиру в Торонто в недавно отремонтированном здании фабрики по производству столов для пинг-понга. А еще, что я должна приходить к ним по пятницам на встречи с бесплатными закусками и конечно же настольным теннисом. Через месяц они позвонили, чтобы еще раз пригласить на встречу. Они наняли небольшой штат, чтобы якобы управлять несколькими достойными проектами, которые у них были. Забавно, но я ни разу не слышала ни о каком другом их проекте, кроме Wheat Bump.

Когда Odin начали обхаживать меня, стоило понимать, что я была для них чем-то большим, чем типичный проект по развитию студентов. Стоило понимать, что Odin не заботился о перераспределении излишков пшеницы в страны третьего мира. И самое главное – мне следовало трижды подумать, прежде чем продавать им прототип Wheat Bump за двести тысяч долларов.

Но, к сожалению, так я и сделала. Половину денег отдала отцу, чтобы он внес первоначальный взнос за дом, а потом уехала в Европу. Когда шесть месяцев спустя я потратила большую часть, мне написал научный руководитель. Odin был в новостях. Они разработали многообещающий инструмент для ставок на фондовом рынке под названием Wheat Bump. Проприетарное программное обеспечение помогало трейдерам оценить реальные риски – например, правильно ли будет отказаться от посевов евразийской манной крупы или вложить значительные средства в корейскую сою. И Odin только что продали его Microsoft за сорок два миллиона долларов.

Глава двенадцатая

Сабин

Когда звонок гостиничного телефона пронзил сознание, я понятия не имела, где нахожусь. Он долго и мучительно трезвонил, прежде чем я доползла до края кровати и заставила его замолчать.

– Только не говори мне, что ты все еще дрыхнешь. Что ты за пекарь такой? – В голосе zio Данте не прозвучало ни радости, ни доброжелательности. Он всегда был очень занят, всегда готов к атаке и всегда в отвратительном настроении. То, что нужно в восемь утра, когда из-за наркотиков и алкоголя кружилась голова и болел желудок.

– Здравствуй, zio. – Я, должно быть, не разговаривала с ним с тех пор, как они с тетей расстались.

– И тебе не хворать, – заорал он. – Слышал, ты заявилась на похороны отца со съемочной группой.

– Это должна была быть вечеринка по случаю годовщины. – Я свесила ноги с кровати и встала, проверяя, как поведет себя кишечник.

– И не говори. У меня тут сотня арендованных стульев и шатер, все нужно сложить и убрать. Я верну фейерверки, но итальянская группа доберется до Упсалы, прежде чем я им позвоню. Теперь нужно будет заплатить по крайней мере за один день.

Я услышала, как он запнулся и втянул жидкость обратно в носовые пазухи. Я была так занята, оценивая, смогу ли дойти до ванной или нет, что едва заметила, что Данте начал плакать.

– Ты в порядке, zio?

– Gesù Cristo, поверить не могу. Сорок лет мы работали вместе, бок о бок. Как братья. А теперь его нет. – Дядя трубно подул в нос. – Знаешь, что последнее он сказал мне в четверг? «Проследи, чтобы заказ на Криксайд был отправлен к пяти часам».

Я проковыляла в ванную, включила телефон на громкую связь и поставила его рядом с раковиной. Выглядела я невероятно плохо. Волосы были липкими с одной стороны и спутанными с другой: скорее всего, меня вырвало на подушку, а потом я перевернулась на ней во сне. Кожа опухшая и серая, глаза высохли как две черносливины в суфле.

И тогда я вспомнила кое-что действительно плохое, что натворила прошлой ночью.

– В любом случае, сегодня утром у меня есть пятнадцать минут свободного времени. – Дядя откашлялся. – Встретимся в пекарне через полчаса.

О нет. Прошлая ночь. Что случилось прошлой ночью? Я схватила телефон, но не разобравшись, как отключить громкую связь, просто начала говорить в него.

– Zio, ты знаешь, как там Джулия?

– Что значит, как она?

Что значит? Она жива? Или свисает с решетки радиатора моей арендованной машины? Дыхание стало настолько тяжелым, что я практически чувствовала, как оно расходится по ноздрям, оставляя в воздухе два инверсионных следа.

– Твой отец умер. Конечно, она не в порядке.

– А когда ты ее видел? В смысле, в последний раз. – Я вслепую сползла по шкафчику в ванной. На полу прижалась одной стороной лица к прохладной плитке.

– Не трать время на вопросы. У тебя двадцать минут, чтобы добраться до пекарни. – Хрупкость яичной скорлупы в его голосе исчезла, на ее место вернулись скользящие друг по другу металлические пластины.

– Я не могу, у меня нет машины, – соврала я.

– Твой кузен приедет через пятнадцать минут. – Он повесил трубку.

Я еще не распаковывала чемодан, что значительно облегчило сборы. Как раз этим я и занималась, когда в комнате появилась Ванда. Она стояла в дверном проеме в джинсовом комбинезоне и возбужденно перекатывалась с пятки на носок. По одному этому детскому жесту, перенесенному во взрослую жизнь, можно было судить о том, какая она была: о ее неспособности сдерживать или маскировать чувства и о том, как она все принимала близко к сердцу.

Когда она заметила мое лицо, ее собственное скривилось, будто она отразила им мое уродство.

– Думала, ты собиралась лечь пораньше, – сказала она, обводя взглядом кровать, на которой царил беспорядок, и открытый чемодан на полу. – Здесь сильно воняет, Сабин.

– Тогда особо не устраивайся тут, – бросила я ей и чуть не упала, влезая в штаны. – Поменяй наши билеты на утренний рейс.

Ванда бросилась вперед, чтобы помочь мне, но я отмахнулась от нее.

– Мне казалось, ты решила остаться.

– Ну а теперь решила уехать. – Я сбросила халат и начала искать рубашку в чемодане. – Мне еще нужно сходить в пекарню, но я вернусь через час.

– Ты хоть читала вчерашние комментарии? Положительные отзывы зашкаливают.

Я смотрела в зеркало над комодом, пытаясь натянуть рубашку. Клянусь, в правой части головы как будто засел топор.

– Встретимся в вестибюле. Через час, максимум через полтора. Арендованную машину можно вернуть прямо в аэропорту.

– Я быстро все смонтировала, видео с твоей тетей уже набрало более тридцати двух тысяч просмотров!

– Какое еще видео с моей тетей?

– Не волнуйся – там не весь разговор. Только та часть про неожиданную смерть твоего отца и про то, что он значил для других. – Широкие брови Ванды ободряюще поднялись домиком. – Это правда было так трогательно, Сабин.

– Какого черта, Ванда! – Я никак не могла найти отверстие для головы в блузке и на мгновение оказалась в ее ловушке, паника внутри только продолжила нарастать. – Ты не можешь выкладывать видео без ее разрешения.

– В обычной ситуации я бы и не стала, – отозвалась она, складывая руки на груди с таким самодовольством, что мне захотелось дать ей пощечину. – Но она твоя тетя и не подаст на тебя в суд. Мне кажется, что даже будет польщена.

Наконец и левая рука нашла опору, просунувшись сквозь рукав. Я подняла ее в знак того, чтобы она наконец-то заткнулась и загнула все пальцы, кроме трех.

– Купи три билета домой. Встретимся в вестибюле. Больше ничего не делай.

Глава тринадцатая

Сабин

– Выглядишь дерьмово, – заявил Энцо, подъехав на внедорожнике. Он слушал лучшие хиты Journey на большой громкости.

Я бросила сумочку на пассажирское сиденье перед собой.

– Правда, что ли? Даже не заметила.

– Я звонил в твой номер прошлой ночью, но ты не ответила.

Я решила не пристегивать ремень безопасности. Хотела было уменьшить громкость музыки, но руки слишком дрожали.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал. Видишь тот серый «Ниссан» у фонарного столба? Подъезжай к нему. – Он пожал плечами и отпустил педаль газа.

– Так где ты была прошлой ночью?

Я покусывала растрескавшиеся губы.

– Кажется, я убила Джулию.

Энцо кивнул, будто я не сказала ничего необычного.

– Понятно. Она в багажнике? – Он подъехал к накренившемуся «Ниссану», который теперь занимал два парковочных места.

– Нет, объедь вокруг. Впереди – мне нужно видеть, что там впереди.

– Сабин, что происходит? Ты же не делаешь из меня соучастника? – Я распахнула дверь еще до того, как внедорожник остановился, и спрыгнула, ноги заскользили по тротуару. Я опустилась на четвереньки перед арендованной машиной. Решетка из металла и полимера выглядела неповрежденной. Ни крови, ни волос, ни вмятины, ни даже клочка ночной рубашки. Кажется, все в порядке. Энцо вышел из машины и встал рядом со мной, расчесывая пальцами усы. – Ты же шутишь, да?

Я помнила, как прошлой ночью парковалась возле дома, помнила, как Джулия протащила мусор по подъездной дорожке и поставила его на бордюр, все еще чувствовала педаль газа под дешевым сланцем. А потом внезапно снова оказалась на парковке отеля, обмотанная полотенцем.

Я подняла на него глаза и кивнула.

– Конечно шучу.

Он протянул руку и помог мне подняться на ноги.

– Тогда поехали. Ты уже опаздываешь.

– Сабин! Подожди!

Мы с Энцо оба повернулись ко входу в отель, где стояли Ванда и Пол, первая отчаянно махала рукой.

– Возьми Пола с собой! – крикнула она, толкнув его вперед. – Нельзя же проделать такой путь и не показать людям «Персидскую».

Энцо как маньяк гнал по деловому району в центре города, устраивая мне ускоренную экскурсию по причудливым малоэтажным зданиям моего детства. Некоторые из них были оживлены интерьерами кондитерских и бистро, другие же стояли напротив табачных лавок и тату-салонов. Оригинальное здание универмага Eaton в стиле ар-деко теперь стало центром телемаркетинга. За ним маячило казино.

– Ты не помогаешь моему похмелью. – Я схватилась за ручку над окном.

Энцо прикусил губу и вместе с ней усы.

– Я же говорил, мы опаздываем.

И тут до меня дошло. Он все еще боялся отца.

– Что ж, Маркус кажется клевым. – Я бросила взгляд на Пола на заднем сиденье, но вместо того, чтобы снимать, он держался за ручку двери, чтобы не упасть.

– Маркус классный друг.

– Но?

– Но он устал от всего этого. – Энцо не проверил зеркала, прежде чем перестроиться. – Ему надоело притворяться. Он хочет сменить свой статус холостого человека, разговаривает с рекрутинговой фирмой в Ванкувере.

– Какое отношение женитьба имеет к Ванкуверу?

– Он выдвинул ультиматум. Надо меняться, менять жизнь, двигаться дальше.

С этим не поспоришь.

– Не похоже, что твой отец не в курсе, что ты гей.

– Ну знаешь, он не то что знает, он знает. – Энцо уставился на желтый сигнал светофора впереди, нажал на педаль газа, и мы проскочили. – В прошлом году Маркус зашел кое-что занести в пекарню. Он попридержал дверь для меня, и это было прямо на глазах у ребят.

– О боже, твой отец, наверное, с ума сошел.

– Мягко говоря. – Энцо убрал руки с руля, закатал правый рукав и показал мне шрам, пересекающий его бицепс. – Мы со стариком немного увлеклись. Он держал мою голову над лопастями стационарного миксера.

– Господи Иисусе, Энцо! – Я схватилась за руль, чтобы мы не врезались в почтовый ящик. – Почему ты все еще там работаешь?

– А где еще мне работать? – Он смотрел на меня так, будто я задала самый безумный вопрос, который только можно вообразить. – Ты же знаешь, что я околачивался здесь, чтобы поучиться у твоего отца. – Энцо вновь взялся за руль и замедлил ход. – И вообще, не Данте управляет этим местом. Я точно знаю.

Нет, он просто владел им. Но я не стала об этом говорить. Я была не в том положении, чтобы вставать между Энцо и его отцом. К тому же мы приехали.

Если честно, я испытала легкий приступ ностальгии, когда мы въехали на парковку. Пекарня по-прежнему занимала целый городской квартал. Высоко над входом медленно вращалась вывеска пекарни, как и всегда. Ее распухшие очертания наводили на мысль о потрепанном дирижабле, который мог бы опуститься на проезжую часть Мемориал-авеню в особенно ветреный день. Обращенная к нам сторона вывески гласила: Bennett’s bakery. Когда доска повернулась другой стороной, мы прочитали:

НЕТ НИЧЕГО ВОЛШЕБНЕЕ,ЧЕМ «ПЕРСИДСКАЯ»!

Над надписью была изображена восьмилетняя я в образе джинна, скрестившего ноги и левитирующего, держа в руках розовую булочку.

Но вывеска не удержала мое внимание надолго. Само здание, некогда простое строение из красного кирпича, сделанное по меркам обувной коробки, претерпело кардинальные изменения. Фасад был срезан и заменен стеклянными стенами и потолком, достойными магазина Apple.

– Вау. – Это было первое слово, сказанное Полом с тех пор, как он сел в машину.

– Круто, правда? – Энцо повернулся, чтобы посмотреть на меня. – Мы немного поменяли все тут.

Внутри стеклянной коробки, вдоль здания, на виду у всех находилась конвейерная лента по производству «Персидской». Каждая деталь хромированного оборудования была извлечена из задней комнаты, отполирована до блеска и выставлена на всеобщее обозрение.