Шесть степеней свободы

– Трансураний.

– Возможно, не существенно, но этот элемент имеет нечетный атомный вес и теоретически должен делиться с выделением дополнительных нейтронов. То есть, создавать цепную реакцию. Которая может быть, как управляемой, так и неуправляемой. Вот это – важнейшая часть того, что мне стало известно от этого фашиста. А имея много электричества, мы обеспечим разделение урана на циклотронах и, опять-таки, со слов Тронстада, существует пять способов обогащения урана, три из которых требуют большого количества электроэнергии. Но пар-то мы можем получать не только на кораблях, но и на земле, у воды.

– Вот именно. Вот что! Едем сейчас в одно место, я Вас познакомлю с теми людьми, которые непосредственно занимаются этой проблемой. Это все нужно рассказать им. Вы же кандидат в члены ГКО, как я слышал?

– Да, такое предложение поступило. – Я показал ему свое удостоверение.

– Можете рассчитывать на мою поддержку при голосовании. Я же буду настаивать, чтобы непосредственным руководителем этой группы стали вы. У меня же целый Наркомат. Нет, я даже не буду пытаться «открутиться» от этого поручения, но мне кажется, что вы будете отличным генератором идей в этой компании. То, что вы предлагаете – это революция в производстве электроэнергии, да и дело с оружием может серьезно сдвинуться с места. Требуется только уточнить: насколько это физически возможно. Ведь мы с вами не специалисты в этом вопросе.

– Немцы в прошлом феврале запустили эту «урановую машину» в Лейпциге.

– Даже так?

– Именно так. Товарищ Сталин настаивает на интенсификации этих работ.

– Тогда вперед! «Нет таких препятствий, которые не преодолели бы большевики!»

В общем, добрался я до дома уже за полночь, из трех комнат доносился богатырский храп, в одной кто-то усиленно скрипел койкой. Лена спала, не раздеваясь, укрывшись легким пледиком. А я ей привез пропуска по Москве, полный комплект, день и ночь. Она проснулась, попыталась меня накормить, но я ужинал в большой и очень интересной компании, собравшейся на Октябрьском Военном поле, бывшем полигоне ВАИ. Второе название чаще встречается в «истории»: Серебряный Бор. Деревья там высадили позже, чтобы скрыть от глаз посторонних строения, внутри которых начиналось строительство ракетно-ядерного щита нашей Родины. До сих пор он нас прикрывает от внешних врагов. Против внутренних он бесполезен и даже опасен. Мы пошли гулять по ночной Москве. Лена будет работать в столовой «Лаборатории № 2», отсюда и пропуск. Возвращаясь с прогулки, мы у дверей столкнулись с жильцом квартиры № 1 в нашем доме: пожилым генерал-майором, вылезшим из автомобиля, которому адъютант сказал:

– Михаил Дмитриевич! Вы опять забыли свой портфель!

– Да-да, спасибо, милейший. – он забрал свой портфель, а потом спросил меня, потому, что мы остановились возле дверей парадной, – Вы ко мне, товарищ вице-адмирал?

– Нет, Михаил Дмитриевич, мы живем в квартире номер два со вчерашнего дня. Супруга впервые в Москве, а я получил на нее пропуск, вот и пошли смотреть Москву.

– Чайку после прогулки не желаете? Генерал Бонч-Бруевич.

– Адмирал Станкявичус. Лен, ты как?

– Я не откажусь.

– Милости прошу!

Генерал открыл дверь, из которой сразу выглянула милая мордашка пойнтера, получившего от генерала кусочек сухарика. Генерал жил не один, с дочерью, жену похоронил весной этого года, дочь сильно болеет. Говорит, что приходят внучка Зоя и невестка Софья выгуливать собаку, так как Тамаре несколько трудновато стало с ней управляться.

– Богатый у Вас «иконостас», Сергей Иванович. Откуда Вы, и какими судьбами забрались так далеко от моря? Ведь просто так в Москве жилье не дают.

– Мы приехали из Архангельска, вчера. Моя дивизия дислоцируется на Кольском полуострове, в Иоканге, но имеет свой штаб и в Архангельске, мы из Беломорской флотилии. С Леной три недели назад поженились. А познакомились в сорок первом, я был капитаном парохода «Вента», она работала на нем коком. Правда, там мы не общались, почти. Встретились в Архангельске зимой этого года, познакомились еще раз.

– У нас большая часть экипажа были девушки, а Сережа был «первым после бога», он меня и не узнал, когда мы встретились на берегу. Мне пришлось напоминать ему, что мы знакомы. Он только из госпиталя вышел, прожил у меня полтора месяца, квартиру снимал, потом ушел в море в середине марта, а назад вернулся в августе.

– Нас отвели на ремонт и переоборудование. Мы занимались противолодочной обороной в Баренцевом и Норвежском морях.

– Слышал-слышал! А что там у вас за какая-то новая система навигации?

И тут мы зацепились крепенько! У нас же все «секретно», а чужие системы, американские, охраняем пуще Цербера.

– То есть, это «декка», но работающая в другом диапазоне, и поддерживающая одновременно два способа определения, я правильно понял?

– Абсолютно, Михаил Дмитриевич. Там есть еще возможность просчета дополнительных поправок, в зависимости от солнечной активности, которая влияет на скорость прохождения радиоволн, что невозможно учесть в «Декке», и, за счет этого, значительно повысить точность определения места.

– Вот это вот очень интересно! Видите-ли, милостивый государь, я – начальник управления геодезии РККА, да-да, я еще служу Отечеству. Нам для проведения изысканий и аэрофотосъемок просто необходимы такие приборы.

– Там вначале требуется построить сеть станций.

– А вот это у нас есть! Есть места, где это можно установить, ведь насколько я понимаю, станции работают в автоматическом режиме, и синхронизированы по времени.

– Пишите письмо в ГКО, и можете передать его мне, поставки американского оборудования идут, но нам требуется создать собственные станции на собственных частотах, так, чтобы не зависеть от поставок из Америки.

– Это я понимаю, и у меня на примете есть человек, который может это сделать. Кстати, тоже адмирал, только контр-адмирал, Берг его фамилия. Эх, сейчас уже не позвонить, но я его утром достану.

– Да-да, мы что-то засиделись в гостях.

– Ничего-ничего. Кстати, а что у вас с этим «проклятым вопросом»? Там же наверху была столовая и банкетный зал. Наделали какие-то перегородки, нас «уплотнили». Раньше весь этот дом занимала моя семья, правда, вот, она уменьшилась на пять человек: двое умерло, Костя с семьей квартиру получил, дочь вот-вот уйдет, сердце и инсулин требуется, а он в дефиците. Перебирайтесь-ка вы ко мне, адмирал. Не стесните. Две комнаты будут в вашем распоряжении. Вы в ГШФ работаете?

– Нет, в ГКО, первое главное управление.

– Ну, тем более! Они два дома для «своих» строят, так что долго здесь не пробудете. У них очень пробивной комендант, Сахновский его фамилия. Одессит, одно слово.

– Я через три дня смогу дать ответ на ваше замечательное предложение. Завтра или послезавтра у меня представление одного проекта, от которого зависит в каком качестве и в какой должности я буду продолжать службу. Одно предложение я сегодня уже принял, если оно окажется единственным, то мы переберемся ближе к месту службы, там квартиры почти готовы. Если проект пройдет и будет постановление ГКО, то мне удобнее будет находится здесь, основное место работы будет за красной стеной.

– Даже так?

– Да, заместителем Председателя.

– Тогда никаких разговоров, вы – мои гости. Я сейчас покажу вам вашу спальню. Ванных и санузлов у нас три, кухня, правда, одна…

– Зато я – повар 8-й категории! Готовку и прогулки с собакой могу взять на себя. – вставила Леночка. В общем, нам очень повезло с соседом! Официально мы числились в комнате № 7, а проживали этажом ниже. Окно спальни выходило во двор, а из моего кабинета был виден Кремль. Верхний этаж был когда-то «парадным», для балов и обедов, а нижний – жилым. Прекрасно обставленным и по-настоящему удобным. На работу в лаборатории № 2 Лена так и не вышла, взяв на себя заботу о больной дочери генерала и довольно большое хозяйство: шесть комнат плюс кухня, столовая, санузлы и собака.

Днем Михаил Дмитриевич организовал встречу с контр-адмиралом Бергом, заместителем комитета № 4, и передал мне письмо Управления геодезии РККА с просьбой организовать строительство подстанций будущей РНС «Чайка» для нужд Управления, ВМФ, ВВС, ГВФ и других организаций. Так что, мой план, еще не утвержденный правительством, начал реализовываться «снизу», и через два дня это реально помогло защитить проект. Моя кандидатура в члены ГКО была одобрена всеми заместителями Председателя, при одном воздержавшемся, нарком финансов товарищ Вознесенский высказал свое «особое мнение», типа «Денег нет, но вы держитесь!», впрочем, его можно было понять: требуемые суммы на его реализацию были астрономическими. Это и ядерный проект, и развитие систем РНС, и ракетостроение, и проектирование новых классов кораблей, не каботажного, а океанского плавания, и создание двух новых родов войск. Ответил Вознесенскому не я, в тот момент я еще не был утвержден, шли прения после моего доклада, ответил «сам».

– Я бы хотел возразить товарищу Вознесенскому, вы, конечно, «напомнили» нам, что идет война, мы об этом как-то не догадывались, третий год воюем, но не догадываемся. Сегодня наши войска форсировали Днепр в шести местах, захватив плацдармы на его правом берегу. Начались бои за удержание плацдармов. Именно поэтому мы сегодня обсуждаем этот проект развития нашего государства. Адмирал Станкявичус прекрасно подготовил свой доклад, сделав комплексный анализ ситуации не только развития ВМФ, но и системы обеспечения его будущих действий с учетом возможного изменения международной обстановки. Давайте не будем забывать об агрессивной сущности империализма. Исторически так сложилось, что Великобритания с момента окончания Первой Мировой войны начала терять былое влияние в капиталистическом мире. На первое место по всем параметрам начали выходить Соединенные Штаты Америки. Именно они подготовили условия для второй мировой войны, и, до декабря 1941 года, активно разрушали две великие державы: Францию и Великобританию. В декабре сорок первого они сами вступили в эту войну. Их цель – мировое господство. Не Гитлер, а Америка ведет против нас войну. Гитлер – только инструмент в руках американского капитала. Из бесед с адмиралом Станкявичусом, мне стало понятно, что адмирал хорошо разобрался с этим вопросом. Целый ряд победных операций, проведенных им, показывают, что он умеет не только говорить и предлагать какие-то действия, но и умеет их воплощать в реальность. Вот и сегодня, вот эти вот бумаги и письма шести ведомств и наркоматов показывают нам готовность и необходимость начать работы по этому проекту, и во всех этих письмах, товарищ Вознесенский, речь идет о существенном уменьшении расходов за счет внедрения новых способов, предлагаемых товарищем Станкявичусом. Возьмем ту же «Вторую лабораторию», эти бумаги у Вас есть. Есть?

– Есть, товарищ Сталин.

– Сравните их требования тогда и сейчас! Сколько мы выигрываем в новых условиях? А эти расходы нам все равно придется нести, товарищ Вознесенский! От этого зависит само существование нашего государства! Вам показать, что готовит нам Гитлер и Америка? Миллион тонн тротила в одной бомбе! Вдумайтесь. Миллион тонн.

– Я этого не представляю, это нереально.

– Товарищ Курчатов, ответьте товарищу Вознесенскому.

– К сожалению, Николай Алексеевич, в расчетах Тронстада мы ошибок не обнаружили. Это реальные цифры возможной мощности водородной бомбы.

– Но ведь адмирал – не специалист в этом вопросе, возможно, что это мнимое «удешевление проекта».

– Да, он – моряк, но физику он знает. Реактор Ферми сделать проще, но… куда его потом девать, да и нет у нас столько урана. На всю страну – одно месторождение, Туя-Муюн, без подъездных путей.

– Все настолько плохо? – задал вопрос Сталин.

– Да его и не искали, товарищ Сталин. Туя-Муюн давал радий, очень редкий элемент, а урановую руду в отвал выбрасывали. – мрачно сказал Курчатов.

– Вот я и говорю, что зря мы всё это затеваем. – уперся на своем Вознесенский. Пришлось вмешаться в разговор.

– Николай Алексеевич, Игорь Васильевич весьма точно указал причину отсутствия в стране урана. Его никто не искал. Он достаточно распространен. Ближайшее от нас месторождение находится в Пятигорске.

– А вы откуда знаете? – спросил незнакомый худощавый гражданский.

– А с кем я говорю? У нас на флоте принято представляться, либо до, либо после вопроса.

– Моя фамилия Щербаков, ВИМС, доктор геологии.

– Отлично, на южных отрогах горы Беш-Тау, ночью, в безветренную погоду из некоторых разломов выходит легкое свечение и имеются так называемые «кошкины глаза», небольшие наплывы желтого цвета. Они слоистые, хорошо гнутся. Я отдыхал там, в середине 30-х, заинтересовался: что это такое? Думал, сера или фосфор. Оказалось, что это отенит, минерал урана и урановая руда. А там, где есть минералы, есть и сам уран.

– Это закономерно. А почему не заявили об этом?

– А я не знал, что этого никто не знает. Интересовался чисто для себя. Я, вообще, любознательный. Так что, в стране уран есть. Тот человек, который мне сказал об этом, говорил, что первый раз видел подобные минералы в пустыне Кызыл-Кум, у крепости Яны-Курган, на левом берегу Сыр-Дарьи. Говорил, что под песками этой реки, поверх меловых отложений, полным-полно золота, различных минералов, всего того, что принесла река за миллионы лет с Памира.

– Как звали этого человека?

– Дядей Мишей, что ли… Уже не помню.

– Товарищ Сталин, сказанное совпадает с той докладной запиской, которую я вам писал в 38-м, после завершения Памирской экспедиции, что в осадочных породах Аму- и Сыр-Дарьи требуется вести целенаправленную геологическую разведку.

– Вам, товарищ Щербаков, деньги выделены. Ищите, у Яны-Кургана, значит, у Яны-Кургана! Под Пятигорском, значит там. Найдите уран, он нужен срочно!

– Место на карте показать сможете, тащ адмирал?

– Конечно, я же – штурман. Я считаю, что для поиска урана целесообразно использовать приборы, регистрирующие радиоактивное излучение, их, кстати, можно устанавливать на самолетах, а потом исследовать район всплесков радиоактивности. Таким образом мы быстрее всего доберемся до урана. Мы так лодки ищем, разбрасывая радиобуи в подозрительных районах. Вот вам еще один способ удешевить и ускорить атомный проект.

Сталин вновь перехватил разговор, в отличие от остальных, он прочел мой доклад полностью, затребовав его позавчера. Там я расписался на все 100 %, недаром его секретариат просил сократить «цидулю». Упомянул очень и очень многое, в том числе, ракеты Березняка-Победоносцева, с прямоточным воздушно-реактивным двигателем, которым не хватало лишь ГСН (головки самонаведения) и приемо-индикатора радионавигационной системы. Ну, не было их у нас! Кстати, знаменитая «Фау-1» летала без них, тем более, «ФАУ-2». За время войны, несмотря на блокаду, ГИПХ (государственный институт прикладной химии) в Ленинграде весьма продвинулся в части создания новых топлив для реактивных артиллерийских систем. К началу 1943-го года они завершили работы над баллиститным топливом «А»-серии. Позволяло увеличить дальность гвардейских минометов и реактивных бомбометов втрое, при той же массе. На его основе я и предлагал сделать ускорители для ракеты Березняка. В аэротрубе ЦАГИ его двигатель работал, а запустить его на старом топливе не удавалось. С помощью этих ракет мы могли из Москвы обстреливать Берлин и Гамбург, но надобности в этом не было. В общем, практически единогласно, при одном воздержавшемся, меня утвердили в должности заместителя Председателя ГКО, и сделали сопредседателем шести спецкомитетов. Самим «председателем» был Маленков, первый заместитель Молотова. Я же удостоился похвалы Верховного:

– Хороший доклад подготовили, товарищ Станкявичус. К сожалению, проблем на флоте оказалось несколько больше, чем я предполагал. Мною издан приказ о возобновлении обучения флотским специальностям в Ахтубинске и Баку, и создании еще трех училищ по подготовке офицеров ВМФ. Пока этого будет достаточно, к сожалению, отсутствуют кадры преподавателей. Кто ушел на фронт, кто на флот. Командиров взводов в морскую пехоту направим из пехотных училищ, это не проблема. Я настоял, чтобы Вас включили в состав шести комитетов. То, что будет тяжело, я – знаю, но, поймите меня правильно, очень не хватает людей с хорошим образованием, способных осознать сложность и значение тех проблем, которые возникают перед этими комитетами. Война будет закончена в ближайшее время. Разгром Германии предопределен. Ваша задача: обеспечить строительство послевоенного мира для СССР, которому отводится роль «Великой державы» в этой новой конфигурации нового мира. Мы должны быть готовы нести эту ношу. Подчеркиваю: НОШУ! Это – тяжкий труд, товарищ Станкявичус.

– Я понимаю, товарищ Сталин. «Готов к труду и обороне».

Глава 4. «Хозяин» шести «спецкомитетов», которых еще нет

На выходе из кабинета Сталина меня поджидал товарищ Щербаков, которому я пообещал показать второе месторождение урана, и Курчатов с Первухиным, искренне обрадованные тем обстоятельством, что у комитета появился новый «председатель», который несколько больше сечёт в проблеме, чем предыдущий.

– Я вам уже говорил, товарищ адмирал, что у нас есть еще одна проблема: флюорит. Чертовски его мало, плюс приходится его делить на неравные части. Большая часть его уходит на изготовление флюсов для алюминиевой промышленности. – сразу взял быка за рога Первухин.

– Насколько я припоминаю, чисто с геологической точки зрения, его должно быть много в Забайкалье и Монголии. – Геолог Щербаков активно закивал головой.

– У нас средств не хватало, чтобы организовать комплексное обследование тех мест. – заявил он.

– У флюорита, ведь, голубые кристаллы? – спросил я.

– Да, голубоватые.

– Почти на самой границе с Китаем, в 1910 году, рядом с южной веткой КВЖД, было открыто большое месторождение флюорита. Мне об этом рассказывал бывший партизан и замначальника ВЧК Дальневосточной республики Илья Алтобасов. Его семья проживает там с бог знает какого года, со времен Ивана Грозного. Он говорил, что в том районе, севернее, есть огромная кальдера, битком набитая всякими разностями. Он – химик по специальности. Рудник был заброшен во время революции. А уран явно тяготеет к районам с повышенной вулканической деятельностью.

– Да, это так. И к осадочным породам, где он осаждается из размывов. Он же тяжелый, гораздо тяжелее свинца. Я пошлю туда людей.

– Это район станции Забайкальск.

– Я понял, да, я и припоминаю, что было такое месторождение, действительно заброшено, там семеновцы постарались, людей выбили, поселок сожгли. И рядышком посмотрим, может быть, что и накопаем. Интересный Вы человек, Сергей Иванович. Очень разносторонний. Я рад, что у нас появился такой «куратор», который представляет те сложности, с которыми придется столкнуться. Людей в те районы, о которых вы говорили, я сегодня же отправлю. Еще, по некоторым данным, рядом с Туя-Муюнским месторождением, находится еще одно, более мощное месторождение урана. Мы, пока, еще не завершили его обследование, но уран там есть. Неизвестны точно его запасы. Но фонит там очень сильно.

– Тянь-Шань, по идее, весьма перспективное место в этом отношении. Там есть две интересные реки: Чу и Тюп или Кара-Су. Их долины могут быть весьма перспективны, как по золоту, так и по редкоземельным элементам.

– Деньги на это мы только-только получили, а люди в армию ушли, товарищ адмирал.

– Отзывайте.

– Мы так и делаем, но погибло много толковых людей.

– Я в курсе.

Война, действительно, сильнейшим образом сказалась на кадрах. Специалистов и до войны было не слишком много, их «бронировали», но очень многие либо попали под оккупацию, либо извернулись и ушли в армию, в первые дни войны страна еще не задумывалась о том, что она будет идти долгие четыре года, поэтому формировала добровольческие батальоны и дивизии свободно, оставляя в тылу только тружеников военных заводов. Геологи в первый год войны под бронь не попали, а две лучшие «школы»: харьковская и ленинградская, оказались блокированы и оккупированы. Студенты уходили в ДНО (дивизии народного ополчения) массово. Отток кадров был огромным. Этот пробел был ликвидирован только в 60-е годы.

А Щербаков оказался очень оперативным товарищем, с помощью которого уже в ноябре мы получили первый металлический уран, правда, необогащенный. Он годился для создания реактора, работающего по «немецкой схеме» на тяжелой воде и для создания реактора Ферми, от которого мы отказались сами, так как он «одноразовый» и его необходимо «могилизировать» на месте после выработки заложенного туда урана. Основное наше внимание было обращено на обогащение урана и создание реактора-размножителя на быстрых нейтронах, идею которого подбросил я. Так как достоверные сведения о том, что управляемая цепная реакция возможна, у нас были, то экспериментировать с этим мы не стали, стремясь обойти немцев и американцев за счет этого вопроса. Реактор разрабатывали Келдыш и Завируха. Последний из них в реальной истории создал лодочный реактор на быстрых нейтронах. Я привлек его к работе, вытащив его из конструкторского бюро завода «Электросталь» в Подмосковье. Благо, что очень интересовался ядерной физикой в старших классах школы и, по специальности, я – подводник, не тот, который на подводе работает и лошадью управляет, а бывший командир БЧ-2 на лодках проекта «675». Лодку мы тоже начали проектировать, на «Дальзаводе», который тогда назывался «завод № 202». Там, в сухом доке № 3, «николаевском», она и была заложена весной следующего года. Этот завод первым в мире начал применять электросварку для сборки судов и кораблей. Там же было построено первое цельносварное судно в 1930-м году. Авторами проекта стали профессор Вологдин и главный конструктор «Дальзавода» Павел Пустынцев, «отец» и главный конструктор тех лодок, на которых мне приходилось ходить в молодости. «Раскладушка» и стала прообразом проекта «КР-16», так как других ракет, кроме ракеты Березняка-Победоносцева у нас не было, она еще не слишком летала, но у меня была уверенность в том, что мы ее доведем до ума. Все предпосылки для этого имелись. Березняк, после нашей встречи в Новосибирске, согласился с тем, что требуется кардинально поменять конструкцию планера, так как двигатель не может запуститься из-за маленькой скорости, а мешает набрать скорость прямое и толстое крыло, и огромный воздухозаборник. Две звезды в ряд на погонах позволяли мне критиковать все абсолютно свободно, плюс к тому времени я уже считался крупным специалистом по ракетному вооружению, из-за бомбометов, производство которых было поставлено на поток, и они заняли свои места на кораблях всех классов. Так что, меня слушали внимательнейшим образом, так как я был «представителем заказчика» и «сталинским наркомом». Ну, а так как мне приходилось бывать на обогатительной фабрике, и я собственными глазами видел устройство современных закритических центрифуг, а доктор Тронстад на допросе упомянул, что существует пять способов обогащения, в том числе, и с помощью газовой центрифуги, но изобразил ее горизонтальной и огромной, но при этом назвал реальную цифру толщины никелевого фильтра, то у меня сразу получилось указать на ошибку немецких разработчиков.

– Игорь Васильевич, если крутить такого монстра, при такой толщине стенок, то он превратится в шар, это однозначно. Думаю, что главное – это высокая скорость вращения и громадное количество таких «каскадов», сразу нам этого не потянуть, придется повторять опыты Гана и использовать газовую диффузию для обогащения, чтобы запустить первый реактор-размножитель, а там появится дополнительное электричество, но готовиться к этому начнем немедленно. Центрифуги начнем изготавливать и испытывать сейчас. Да, большое количество каскадов мы сделать не сможем, иначе заберем у Москвы все мощности, нам этого сделать не позволят. Думаю, что центрифуги должны быть небольшими, располагаться рядами вдоль и вверх, ну, как на ткацком станке. И отработанный газ должен многократно проходить через них, с добавлением свежей порции, а тот, в котором будет повышенная радиоактивность, переходить на следующий и следующий каскад. Мне кажется, что сразу весь 235-й мы извлечь не сумеем. Он останется и перейдет, куда нужно, позже, после нескольких сот циклов.

– Согласен, Сергей Иванович. Маленький и небольшого диаметра цилиндр значительно проще заставить вращаться с большой скоростью, а идея многократного прохода по каскадам мне нравится. Подшипники будут сыпаться.

– Будем обходиться без них, либо подвешивая цилиндр в магнитном поле, либо поставим на иголку в кристалле.

– Отлично! Можно подумать, что вы эту центрифугу уже видели.

– Видел, во сне. Такой длинный цех со стоящими голубыми станками, соединенными между собой двумя трубами, одна красная, обогащенный, вторая белая, природный.

– Богатое у вас воображение! Картины писать не пробовали?