Полная версия
Под знаком OST. Книга 4
– Эй, француз! Летчик-налетчик! Поль! Анджи! Ты чего смену прогулял?
Поль, просыпаясь, на ломаном русском:
– Я не прогулял. Заснул просто. Болею и знобит вообще.
К нарам Мити Андреева и Поля Анджи подошел новенький: тщедушный Иван, местный гражданин города Рыбинска, злобно посмотрел на симпатичного француза, покашлял.
– Эй, чернявый, закурить не найдется?
– Не курю.
Конвоир выключил свет в бараке.
– Разговорчики, курить на улицу! Табак выдан каждому по норме!
– Не твой табак, воришка!
Конвоир вышел на улицу, новенький подсел поближе к Полю и сказал быстро.
– Скажи, француз, а ты откуда? Из самого Парижа?
Француз не успел ответить.
– Я отвечу. Поль Анджи из Марселя. В начале войны, в 17 лет, он сбежал из семьи, поссорившись с братом-близнецом Зигфридом (громко, Полю) Так?!
Поль отвечал Мите на ломаном русском языке.
– Из Франции, Зигфрид зарегистрировался на немецкой бирже в 1940-м, а я сбежал из Виши!
– Ух, ты! А у тебя брат где? На немчуру, значит, трудился твой брат! А как ты здесь оказался? Эй, француз!
Митя встал, махнул Полю рукой, они вышли из барака, новенький оглянулся и воровато залез в вещмешок француза, потому что искал махорку. Однако ничего кроме писем, написанных на треугольниках из листочков тетради химическим карандашом, во Францию, в Марсель, с пометкой «для мадам Анджи», так и не увидел. Махорку он не нашел, скрипнула дверь барака, новенький отскочил от нар, обнаружив, что Поль вернулся. Месье Анджи зашел за своими письмами, сунул их в карман ватника и вышел. Митя и Поль сели на лавочке рядом с бараком. Митя полез за пазуху, достал кисет, скрутил папиросу, отдал Полю, они закурили. В этот вечер, как обычно, конвоир первый спустился вниз с вышки, подошел к огромной стеклянной конструкции с мостиком рядом с бараком. Это была солнечная электростанция Миши, его изобретение, благодаря которому в бараке был свет. Дмитрий Андреев посмотрел вверх, где на мостике стоял второй конвоир.
– Ну, что? Вырубаем электричество?
– Да!
Конвоир 2 замолчал, Конвоир 1 отцепил провод и бросил его на землю.
Письма для матери грели сердце Поля Анджи, он замолчал и неожиданно задал один вопрос.
– Митя! Что случилось?
– Радостная новость, Поль! Амнистия грядет в связи с кончиной Сталина. Вот как! Эх, жаль! Лакшин, друг мой по несчастью, не дождался амнистии!
Он выдерживает паузу.
– Друг? (пауза) А кто он Лакшин?
– Я с ним из плена бежал, потом встретил на Рыбинской ГЭС: должны были нас амнистировать еще в августе 1945-го в связи с победой, я в Москву собирался, но признался Кичигину, руководителю Рыбинской ГЭС, что живу под чужой фамилией, Левченко Павел, и вот меня арестовали, я еще и срок получил – 10 лет. Вернули меня в Рыблаг, его оставили в трудовом лагере при ГЭС, в итоге он, оказывается, покончил собой в бараке! Нашли предсмертную записку: «Не могу жить дезертиром».
– Ох, ничего же себе! Застрелился?
– Нет, повесился. Хотя, дело темное. Труп нашли с утра, то ли сам, то ли его. Вот как!
– Как ты думаешь, а что нужно сделать мне, чтобы вернуться на родину, во Францию?
– А ты за что сидишь?
Поль Анджи закурил скрученную папиросу, помолчал, вздохнул, а потом решился на рассказ, говорил он с заметным акцентом.
– Освобождение моего Марселя в августе 1944-го я не пропустил, однако долететь с американцами до своего дома так и не смог. Был сбит немцами, попал в Кольмарский котел, а позже вместе с ними был захвачен частями Красной армии. Я был доставлен по этапу сначала в Ламсдорф, потом в Рыблаг! Моих документов и вовсе нет.
Кто-то закашлял громко рядом: к ним подошел старый зэк Костыльков. Разговор Миши и Поля привлек его внимание.
– Слушай, француз! Могу помочь, сговорюсь с начальником Рыблага, достанут тебе чистые документы. Ну тех, кто уже отсидел, но умер. Из Рыблага выедешь по советским бумагам, а там и до Москвы доедешь к своим. Лады? Только не бесплатно. Самогону достанешь или марафету? Да и махорку предпочту.
Поль удивленно посмотрел на Костылькова: он был скрюченный, весь в морщинах, на работу не ходил из-за чахотки, однако курил не останавливаясь.
– Скажи, а что действительно можно по чужим документам из Рыблага выехать? Я вот за подделку и укрывательство своего настоящего имени сижу вот 10 лет, без малейшей надежды освободиться.
– Слушай, парень! Ты сколько по чужим документам жил? До Берлина дошел! Тебя рассекретили, и вот! Ты уже анкету замарал так, что либо сидеть в Рыблаге и нос не высовывать на улицу, либо с новыми документами бежать совсем в Москву! Я вот живу здесь на полном довольствии, и мне отлично.
– А я подаю каждый год на амнистию! Вот, Иваныч!
Митя встал, Иваныч крякнул и закурил. Поль Анджи пожал плечами, не все из того, о чем говорил старый заключенный, было ему понятно. Иваныч встал и пошел в барак, отчаянно кашляя.
– Митя, ты вот мне рассказывал историю про то, как имя менял. Ты был кем?
– Повторяю, я был всю войну Павлом Левченко. Дошел до Берлина, орденов целая грудь, статьи в газетах, военный билет на новое имя делала мне Растопчина Зоя: старшая сестра моей невесты Муси! А вот у этого (разводит руками) Дмитрия Андреева ничего такого нет! Я уходил в 1941-м в народное ополчение рядовым Андреевым, потом когда попал в немецкий плен и бежал, потерял документы, так как на меня майор Жлудов в НКВД настучал. В общем, сестра моей девушки Муси меня спасла. Ее зовут Зоя. Зоя Растопчина. Она врачом была в военном госпитале. Короче, сложная эта история, имя менять все равно что судьбу.
Поль достал еще раз газетный лист, послюнявил, досыпал в газету махорку из кармана, скрутил две самокрутки, дал Мите одну папиросу и закурил.
– Жалеешь? Что имя менял?
– Жалею, однако уверен, что сделал все правильно. Не потому, что испугался, потому что хочу дойти до своей самой любимой женщины. Муся Растопчина ее зовут!
– Расскажи, а какая она, твоя Муся?
– Красивая!
Он замолчал, полез за пазуху в ватник, показал фотографию Муси. (подпись карандашом: Мите от Муси. 1941), Поль рассмотрел фото, потом обнял товарища и встряхнул.
– Да… Повезло тебе, парень! Красивая у тебя невеста! Ждала всю войну?
Митя вышел из забытья, махнул головой, вскочил, посмотрел на заходящее солнце и сказал быстро Полю.
– Ждала! Правда, вот приехала в Москву с дочерью Диной от француза. Я вот ей письмо недавно отправил, что сидеть буду долго тут. Что отказали мне в амнистии. В общем, в итоге выйдет она наверное за моего друга Трофима Трепалина. У него вот никаких проблем. Имя не менял, вернулся с фронта, вся грудь в орденах. Вот так-то!
Поль возвращает фото.
– Кстати, как француза звали?
– Стефан Мишо. Он с ней у бауэра работал. Ладно. Короче, утро вечера мудренее! Я буду подаваться опять на УДО, а тебе наверно и правда лучше Иваныча попросить по поводу документов. Марафет достать?
– Попробуй… Эх, Митя. Не рискуй. Я лучше дождусь, когда меня тут французское посольство найдет. (вздохнул) По секрету скажу, писал прошение на французском на волю, передал конвоиру, когда прочитал вот эту газету. – Он вынул из нагрудного кармана газету «Известия». – Здесь вот о смерти Сталина на первой полосе и вот (показывает отмеченный карандашом кусочек статьи) – читай.
Митя выхватил газету из рук, быстро прочел то, что было отмечено карандашом.
– Не знаю. Хотя (рассматривает газету «Известия») я хотел бы прочесть все о смерти великого вождя. Он моей девушке и ее родным всю жизнь испортил!
Митя встал и пошел к забору из колючей проволоки, потом побежал.
Конвоир на вышке внезапно выстрелил в воздух.
– Стой! Стой… Стрелять буду!
Но Митя лишь прибавлял шагу, а потом побежал, размахивая газетой.
Конвоир опустил ружье, взял Андреева на мушку и неожиданно выстрелил прямо в Митю. Тот упал.
Иваныч присвистнул, махнул на француза рукой.
– Эх, потеряли мы Андреева твоего… Не будет марафету, не будет и документов тебе, француз!
Поль остался на лавочке, всматриваясь в заходящее багровое солнце, затем он закрыл глаза, открыл и достал свои неотправленные письма к мадам Анджи в Марсель из своего ватника, решил перечитать.
ГОЛОС ПОЛЯ: «Дорогая мама! Ухожу на фронт, предложили поступить в летную школу „Нормандии-Неман“. Не могу оставаться дома. Хочу сражаться с фашистами. Передавай брату Зигфриду привет, когда вернется! 1942. Твой Поль»
«Дорогая мама, попал в аварию, нас конвоируют в Рыблаг, вместе с другими военнопленными. В основном из войск Вермахта. Доеду, напишу. 1945. Твой Поль»
Поль закрыл глаза. Солнце спустилось за барак, он вздохнул.
Конвоир залез опять на вышку, вскинул автомат на плечо и застыл, пока двое конвойных переносили труп Мити.
Завыла сирена, лучи прожекторов разрезали ночную темень, когда на вышке медленно на тросах стал подниматься огромный портрет Сталина в черной рамке, украшенный еловыми ветками.
Поль встал, вытащил письма к матери из ватника, еще раз всмотрелся в портрет бывшего диктатора, который был подхвачен ветром и тихо трепетал, подхваченный очередным шквалистым бураном, переходящим в колкий снег. Поль Анджи быстро засунул все письма за пазуху и быстро зашел в барак. Конвоир начал обход периметра.
Глава 2. Пригород Парижа/ПАРИЖ. Франция. 1953
Они сидели под виноградной лозой и пили белое вино, солнце ласково припекало. Вся семья Мишо: мадам Мишо, месье Мишо и их сын, Жан, стажер газеты «Париж». Шардоне было отменным. Полная и черноволосая мадам Мишо встала и пошла в дом. Отец и сын сидели на террасе, пили вино из больших граненых стаканов, а Стефан предавался воспоминаниям. Он решил наконец-то рассказать сыну о русской Мусе Растопчиной, с которой познакомился во время плена в Третьем рейхе (Германии), и о желтом платье, подаренном Мусе.
– Представляешь, сын! Я чуть не изменил твоей маме. Со мной на ферме, у фрау Якобс в Германии, трудилась девушка. Русская. Очень красивая. Зовут Муся. Воспоминания нахлынули на Мишо.
…1944. Солнечный свет, яблоки, которые плавают в озере, песочный берег располагали к радостному настрою. Через пять минут появилось желание просто поплавать, ни о чем не думая. Она настолько задумалась и расслабилась, что просто забыла обо всем, не замечая, как Стефан за ней подсматривает.
Француз купил ей вчера в местном магазине красивое желтое платье, он просто мечтал сделать ей предложение руки и сердца.
Стефан повесил платье на ветки, стал смотреть из-под веток на плавающую Мусю. Муся вышла из реки через полчаса, мокрая и прекрасная. Голая фигура эффектно выделилась на фоне озерных бликов, Стефан просто залюбовался.
– Муся, как у тебя блестят глаза!
Муся охает, видит француза, быстро прижимает к себе свое платье. Стефан пытается ее успокоить и отворачивается, протягивая ей платье. Муся ежится, но одевается.
– Стефан! Ты меня напугал!
– Ты уже надела платье?
Стефан смотрит из-под своих пальцев на Мусю в желтом платье, оно шелковое, нежное и ей очень идет…
Стефан выпил вино и вспомнил, как Муся плавала в пруду. Стефан Мишо, арестованный гестапо в 1944-м, освободился лишь в 1946-м, вернулся в немецкую деревушку, пытаясь разыскать свою русскую любовь.
Но первой, кого он увидел, была немецкая бауэрша Якобс.
…1945. Она стояла рядом со стогом сена, с вилами, на голове платок, подол платья фрау Якобс заткнут за пояс. Увидев Стефана, она бросила вилы подальше и крикнула.
– Эй, француз! Ты чего? Вздумал вернуться?
Стефан смотрел на нее из-под ладони, улыбнулся. Было очевидно, что фрау Якобс вовсе не простила ему смерть своего сына Карла.
Француз почувствовал себя неловко.
– Фрау Якобс, я хотел спросить про Мусю. Меня выпустили совсем, оправдали в общем, я хотел забрать свои вещи и уехать. Так где ваша русская?
Фрау Якобс помолчала с минуту, а потом вдруг бросилась на Стефана с кулаками. Тот еле ее остановил, перехватив руку.
– Ах ты гад! Сволочь! Смел явиться в мой дом! Убирайся, убийца, из моего дома к своей шлюхе в СССР.
– Она не шлюха. (через паузу) Могу я забрать свой чемодан? Я не убивал вашего сына. Он сам себя убил на старой мельнице.
Фрау Якобс в сердцах плюнула, побежала внутрь дома, залезла в шкаф, достала чемодан Стефана, выбежала на улицу, бросила его на землю, убежала внутрь дома, хлопнув дверью. Чемодан раскрылся, вещи: рубашка, брюки, мыло, зубной порошок – все вывалилось на землю. Стефан собрал вещи в чемодан, а затем, перед тем как его закрыть, достал из-под обшивки фотографию Муси. Муся Растопчина была в клетчатом платье со знаком OST…
Солнце уходило за горизонт: Стефан замолчал, махнул на сына Жана рукой. Воспоминания о Мусе Растопчиной в желтом платье мучили его невероятно.
…Муся открывает глаза, отводит руки Стефан, надевает желтое платье, оно шелковое, нежное и ей очень идет. Стефан смотрит на Мусю, которая все еще дрожит после реки, волосы ее спутались и кудрявились от влажности.
– Пойдем, пойдем в какое-нибудь укромное место.
Стефан обнимает Мусю, она хватает свое синее старое платье в руку, и они медленно, обнимая друг друга, движутся в сторону поля, где стоит мельница…
Стефан встряхнул головой, сын был рядом, Жан внимательно рассматривал надпись на второй фотографии: «Стефану Мишо от Муси». 1943».
Месье Мишо задумчиво смотрел на фото Муси в платье со знаком OST, еще выпил вина, вздохнул, потом сказал быстро, тщательно подбирая слова.
– Я поссорился с твоей матерью из-за этой девчонки, она долго меня к ней ревновала. Жан, я дарю тебе эту фотографию. (повторил) Я очень хочу, чтобы ты нашел Мусю в СССР.
Жан удивленно рассматривал фото. Жизнь отца в Третьем рейхе его интересовала, он достал из своего портфеля газету «Париж», положил на стол. В газете была первая статья Жана о бывших летчиках. Стефан взял в руки газету «Париж», развернул ее, нашел статью сына. Жан Мишо был корреспондентом. Он вздохнул: стесняясь своих родителей, Жан жил в Париже у русской эмигрантки: мадам Веры Франковской, приезжая лишь на выходные к родителям в пригород французской столицы. В газету «Париж» он попал стажером и, пытаясь выбиться в корреспонденты, стал писать маленькие заметки. Статья о летчиках была его первой настоящей победой.
Когда отец положил газету со статьей на стол, показав большой палец сыну в знак одобрения, Жан задумался, а потом, выдержав паузу, задал один вопрос.
– Расскажи мне свою историю, отец. Я хотел тебя спросить: изменял ли ты моей маме в Германии?
– Я попал в Германию на работу в 1940-м в трудовой лагерь при KDF-вагене. Потом работал у бауэрши Якобс почти три года, а вот арестовало Гестапо меня в 1944-м, из-за ее сына Карла из гитлерюгенда, освободив лишь в 1946-м. Я вернулся в немецкую деревушку. Пытался разыскать свою знакомую Мусю Растопчину, остовку, однако фрау, у которой я работал, рассказала мне, что Муся уехала к себе в СССР, когда немецкую деревню освободили американские войска!
– А как ее звали? Баэршу?
– Ее звали фрау Якобс (через пауза) Я рад, что восстановил виноградники. Хорошее вино, ведь правда? Пришлю тебе ящик на окончание института. (махнул рукой) Найди Мусю!
– Хорошо!
Жан встал, оглянулся и увидел свою мать, которая вешала белье на заднем дворе. Скрипнула калитка, он сел на велосипед и поехал к ближайшей железнодорожной станции. Его одинокая фигура в белой рубашке и брюках выделялась в желтом пшеничном поле.
На другое утро в квартире мадам Веры Франковской, русской эмигрантки, прозвенел будильник. Жан встал, зашел с утра в душ и, съев яйцо на завтрак, стал одеваться. Мадам Франковская проснулась в своей кровати, открыла занавеску, увидела Монмартр и вышла на кухню. Увидев Жана Мишо за столом, она махнула рукой, стажер газеты «Париж» изучал русский язык и платил ей за уроки.
Она пошла в ванну, когда в коридоре зазвонил телефон.
– Мадам Франковская, вам звонят.
Он подошел на цыпочках к телефону в коридоре, поднял трубку, она что-то прожурчала по-французски, он услышал короткие гудки. Франковская была у себя в спальне:
– Жан. Кто звонил?
– Спрашивали вас!
Он замолчал, подошел к двери, приоткрыл, посмотрел на Веру Франковскую. Мадам приводила себя в порядок, закалывая вверх свои волосы. В ее руках был черепаховый гребень, и вскоре она создала некое подобие высокой аристократической прически.
– Жан, мон шери! Вы меня слышите? Я хотела поговорить с вами.
– Да… Иду варить нам кофе.
Жан варил кофе на кухне мадам Франковской. Через минуту он с двумя фарфоровыми чашечками, блюдцами и кофейником на серебряном подносе зашел в спальню.
– Мадам, вот ваш кофе. Я спешу в редакцию газеты «Париж». У меня встреча с месье Лебланом.
Он держал в руках папку с тесемками, в которой были вырезки из газет и один листок, исписанный карандашом. Говорили они по-русски.
– Я хочу попроситься в Советский Союз, чтобы написать статью о смерти диктатора, а еще найти автора вот этого рассказа.
Мадам Франковская вздохнула, взяла в руки бумагу.
– Желаю удачи, однако я с завтрашнего дня подымаю арендную плату за комнату. Мне надо ехать в Ниццу лечиться и нужны деньги.
– Договоримся… И я счастлив, что знаком с русским языком благодаря вам. Занятия не прошли даром.
Жан целует руку мадам и выходит из квартиры. Франковская вздыхает, открывает дверь на балкон, вытаскивает туда же цветок в горшке и через пять минут садится в кресло-качалку с кофе.
Жан появляется на улице со своим маленьким черным портфелем.
Когда Жан оглянулся: он увидел мадам Франковскую на балконе, которая махала ему рукой, прощаясь.
Стажер спешил в редакционное бюро газеты «Париж».
Улицы тем временем были пусты, однако местные лавочники открыли свои лотки. В одном из цветочных киосков он купил букетик ландышей. На ступеньках костела сидел нищий с черной шляпой в руках, в которую он собирал мелочь. Рядом с ним на аккордеоне играл музыкант, а также скрипач. Скрипка издала фальшивый звук, аккордеон заскрипел мехами, а нищий, увидев блеснувшую в воздухе монету, поклонился Жану, который кинул ему два франка.
– Мерси! Спасибо!
Жан махнул рукой и пошел в издательство «Париж», держа в руках букет ландышей. При входе в редакцию он увидел парня, продающего свежие газеты: «Великий диктатор умер. Сталина больше нет».
Жан купил газету, увидел фотографии Африки с подписью: фотограф Арни Тевье. И новость дня: в СССР умер Сталин. Он быстро прошел внутрь здания газеты «Париж» и увидел самого фотографа. Жан протянул руку, тот ответил рукопожатием, Жан произнес:
– Отличные фотографии, Арни, поздравляю!
– Спасибо! У месье Леблана какое-то поручение к тебе. Готов помогать юному дарованию! Спасибо!
– Сталин умер?!
– Вчера. Седьмого-восьмого марта – похороны великого кормчего. Я хочу поехать в СССР. Это моя тема!
– Ну, я был бы рад, если бы месье Леблан отправил бы меня с вами.
Арни Тевье вышел из коридора, а вот Жан Мишо решил зайти в кабинет главного редактора, месье Леблана.
Месье Леблан руководил газетой «Париж» лет 20, это было написано в большом дипломе, который был в рамке на стене в приемной его кабинета. Вторая мировая война застала его в Париже, он же руководил и военными корреспондентами, отправляя их на линию фронта. На стене кабинета были и фото военных действий, а также фотографии французских генералов, в том числе самого Шарля де Голля. Мадам Эндрю, секретарь месье Леблана, сняла со стены эту фотографию ровно в тот момент, когда зашел стажер Жан Мишо. Она махнула рукой на молодого корреспондента, который подарил ей цветы.
– Спасибо, Жан! Вы к месье Леблану? Что-то рановато. (ставит цветы в вазу) Кстати, читала вашу статью о летчиках. Поздравляю с публикацией!
– Я к месье Леблану!
– Месье Леблан, к вам пришли! (Жану) Подождете?
Жан кивнул, сел на диванчик рядом с кабинетом, мимо него бегали корреспонденты «Парижа». Мадам Эндрю подошла к окну и подняла жалюзи. Верстка газеты «Париж» была практически закончена, но оставались кое-какие дела. Высокий голос месье Леблана звучал громко в кабинете. Жан зевнул, ему мучительно хотелось спать, и через минуту он задремал. Проснулся он только тогда, когда мадам Эндрю начала трясти его за руку.
– Жан, заходите!
Жан встал, зашел в кабинет. На двери главного редактора висела бронзовая табличка: «Месье Леблан, главный редактор газеты «Париж».
Он сам сидел в мягком черном кресле с газетой в руках.
Это был вальяжного типа мужчина, в пенсне, в хорошем твидовом костюме и в начищенных ботинках.
– Здравствуйте, месье Леблан! Я только что узнал о смерти Сталина и о его похоронах. Хотел бы ехать с Тевье в Советский Союз.
– Мы уже сделали материал о смерти Сталина.
– Спасибо! Но я хочу писать о похоронах Сталина, которые будут устроены седьмого-восьмого марта в Советском Союзе.
Зазвонил телефон, и пока месье Леблан разговаривал, стажер Жан Мишо сел в мягкое кожаное кресло напротив главного редактора.
– Жан, я готов отправить вас с Тевье! Но. Ваша статья о военных летчиках наделала много шума, мне звонили из резиденции президента Франции. Просили экземпляр.
Месье Леблан подошел к бару, достал стакан, открыл виски, подумал, налил себе и Жану в два стакана по 100 грамм.
– Жан, выпейте со мной! Отличный, солодовый.
Возникла неловкая пауза. Предчувствие какой-то важной тайны, в которую он будет посвящен самим месье Лебланом, редактором «Парижа», волновало стажера чрезвычайно.
Месье Леблан открыл сейф, достал стопку желтых листков, положил на стол.
– Месье Леблан, хотел вас кое о чем попросить.
Жан закашлялся, открыл папку и достал из нее рассказ «Самолет» на желтом листочке.
– Я хотел бы, чтобы вы прочли рассказ летчика, который служил с теми, о ком я писал, но пропал без вести в СССР. Я хотел бы найти его. Его зовут Поль Анджи. Рассказ передал мне один ветеран. Сам Поль пропал без вести.
– Может быть дождаться Арни? Нашего фотокорреспондента?
Месье Леблан выдержал паузу, посмотрел на часы, набрал номер секретаря.
– Пригласите месье Тевье! Срочно. (положил трубку телефона) Он будет через десять минут.
Жан мотает головой и протягивает желтый листок месье Леблану.
– Читайте! Рассказ называется «Самолет».
Леблан взял в руки рукопись с рассказом, при чем он почему-то чуть не уронил все бумаги на пол.
На титульном листе была надпись от руки: «Рассказ „Самолет“, автор: Поль Анджи (по-французски)»
Месье Леблан с интересом открыл первый лист и прочел: «Самолет. Поль Анджи. 1943 год».
Он начал читать рукопись: «Когда я зашел первый раз внутрь «железной птицы» и взял в руки штурвал, мне показалось, что я немедленно взлечу вверх. Перед глазами была длинная взлетная полоса, когда я закрыл глаза.
Вся моя новая летная жизнь пролетела перед моими глазами.
Во французскую армию я попал в 1940 году. Сначала меня отправили в Великобританию, позже меня эвакуировали из Норвегии. Во французском местечке под Марселем меня всегда ждала моя мать: мадам Анджи. Однако судьба моего брата-близнеца Зигфрида Анджи была мне долго неизвестна. Он поехал в августе 1941-го в Марсель за новой рыбацкой сетью, однако был схвачен на улице местной полицией Виши, зарегистрирован на немецкой бирже труда и отправлен на завод KDF-ваген в фашистскую Германию. Возвращаться домой в Марсель мне не хотелось, мне предложили пополнить ряды «Легиона де Голля», или, как называли его англичане, движения «Свободная Франция».
С 1942 года «Свободная Франция» стала «Сражающейся Францией», нас готовили к вылетам, однако до полетов на фронт дело не дошло.
В 1943-м я был переброшен в СССР в составе эскадрильи «Нормандия». Началась моя новая летная жизнь. Я открыл глаза, штурвал военного самолета Air France был в моих руках. Я перекрестился, поцеловал свой крест, через час мы взлетели».
Месье Леблан закрыл рукопись, посмотрел на Жана.
– Рукопись этого рассказа была передана мне военным летчиком, который служил в одной с ним эскадрильи. Он был знаком с автором, летчиком Полем Анджи. (вздыхает) Я хотел бы разыскать автора этого рассказа.
Месье Леблан посмотрел на рукопись еще раз.
– Как его зовут?
– Поль Анджи. В 1945-м (показывает на печатные листы) следы этого писателя потеряны в СССР, он был сбит вражеской авиацией и пропал в советских лагерях.
– Так как я хочу отправить Арни Тевье в командировку по случаю пышных похорон великого советского диктатора, я хотел бы вас попросить составить ему компанию.
– Я хочу навести справки об этом французском гражданине (залезает в стол), вернее о двух гражданах. Вот архивная справка о двух французских пленных: Поле и Зигфриде Анджи, братьях-близнецах из Марселя. Поль Анджи до сих пор в ГУЛАГе! Зигфрид был освобожден британскими войсками и лично британским офицером Иваном Хирстом и работает сейчас на заводе Рено!
