Взмах над морем

– Хотя мне нравятся нарциссы. А у тебя?

– Гиацинты. У них очень нежный, но сильный запах. Они всегда стояли у папы и мамы в комнате на подоконнике.

Мы неспешно проходим несколько десятков метров вместе. Я знаю, что уже порядком опаздываю на работу, но ни о чём не жалею. Мне хочется проводить Лилию до Дома, но она говорит, что лучше дойдёт сама. Я волнуюсь, что с ней может что-то случиться, но заставляю себя вспомнить, что она и без меня прекрасно справляется. Кажется, ей не нужна ничья помощь. Мы желаем друг другу удачи и расходимся.

На улице бушует ветер, а мне непривычно тепло.

Я прихожу на работу с опозданием в час. Никто, конечно, меня за это не ругает, потому что владелец пекарни никогда сам в ней не бывает, но я всё равно чувствую себя немного виноватым.

Ещё не успев дойти до здания, я замечаю пару девушек, которые стоят около двери. Что-то в последнее время стало слишком много покупателей по утрам, удивительно.

Приветствуя девушек, я открываю дверь, чтобы мы прошли внутрь. Я обслуживаю их на автомате, а в голове всё ещё крутится наш с Лилией разговор. Навязчивей всего – момент про встречу с Киром. Что-то вновь закручивается в груди, как вчера. Какие-то смутные, непонятные мне самому чувства. Будто-то слова задели что-то внутри меня. Невидимые колокольчики. Звяк. Звяк! Разве случайность, что второй день подряд жизнь напоминает мне про друга?

Я мотаю головой, отгоняя раздражающие мысли, и стараюсь сосредоточиться на покупательницах. Но эти назойливые размышления всё равно возвращаются. Зачем ворошить прошлое? Мы все разошлись. Наша общая история закончена. Жирная, окончательная точка всей той, другой, жизни.

Я немного поёживаюсь, представляя нашу встречу. Как давно мы с Киром разговаривали? Что я вообще ему скажу? Будет ли он рад меня видеть? Разве я могу быть в этом уверен? Я думаю о том, что мы были лучшими друзьями… О том, что больше это не так. Да, глупо было надеяться, что у нас будет «дружба до самой смерти»…

Я дёргаюсь, когда ощущаю, что стою в луже. Нет, лучше уж так. Лучше сохранить у себя в голове его вечный приветливый образ.

Мысли жужжат роем и жалят. Я чувствую, как они всё бьются и бьются о стенки моего мозга. Тысячи «до», тысячи «после».

Голова начинает болеть. «Ему будет приятно». «Он будет осуждать, что ты его бросил». «Он ведь твой друг, он поймёт». «Ты вспомнил о нём, только когда это понадобилось тебе». «Ты хороший друг». «Ты ужасный друг». Друг, не друг, друг, не друг, друг, не друг…

Я листаю социальные сети, но красивые фотографии и смешные картинки слабо помогают отвлечься. Я решаю заняться выпечкой – сделать кексы с изюмом. Это немного заглушает назойливое жужжание в голове, но чувства сомнения и беспокойства не оставляют меня в покое – мои движения дёрганые.

Посетители приходят и уходят, и я уже начинаю забывать о навязчивых мыслях, когда ближе к четырём в пекарню заходит компания подростков. Они весёлые и шумные, но ведут себя прилично. Их пятеро. Две девушки: одной, той, что явно помладше, лет тринадцать, другой – около пятнадцати, – и три парня, примерно того же возраста. Они все долго откапывают у себя мелочь и мелкие купюры, а потом отдают все деньги парню с зелёной прядью. Тот ещё раз всё пересчитывает, уточняет, кто что хочет, и идёт ко мне. Протянув с улыбкой деньги, перечисляет названия. Мне приходится напрячь всю свою память, чтобы запомнить огромный список, в который входит половина всего существующего ассортимента этой булочной. И я уверен, что всё равно что-то забыл.

Пока я собираю заказ, ребята садятся на барные стулья около окна. Места только три, так что два парня остаются стоять. Но их это, кажется, не расстраивает. Все сначала что-то весело обсуждают, а потом начинают спорить. Но спорят по-доброму, подкалывая друг друга и шутя. Я уже видел эту компанию. Они приходили сюда и во вторник, и на прошлой неделе. Но сейчас я никак не могу отделаться от ощущения, что ребята пришли сюда не просто так. И даже понимая всю нелепость своих мыслей, я слышу, как в голове кто-то так и кричит: «Это знак!».

Когда я всё приношу, компания не уходит. Подростки говорят мне «спасибо» и сразу начинают есть, продолжая болтать. Я возвращаюсь на кухню, чтобы сделать ещё одну порцию кексов, но их голоса все ещё очень хорошо слышны мне. Я плохо разбираю конкретные фразы, но догадываюсь, что они обсуждают новый сезон «Доктора Кто». Он всё ещё выходит? Давно я не смотрел сериалы. Да и фильмы тоже. Чем я вообще занимаюсь в свободное время? Проскальзывает ироничная мысль, что у меня нет свободного времени, а сразу за ней другая – «Почему так?». Я не отвечаю на этот вопрос.

Наконец голоса стихают – я только слышу, как на прощание мне звучат колокольчики над входом. По-хорошему, надо бы их снять, тут и так хорошо слышно, если кто-то входит: полы не меняли вечность, и они скрипят похуже двери.

Меня накрывает воспоминаниями. Дуновениями ветра они проносятся быстро, но чётко. Об играх в прятки на дворе, о перекидываниях в карты. О шушуканьях про новые игрушки, о сплетнях про влюблённые парочки. О лишней съеденной порции, о нарушении комендантского часа. Кир. Джефри. Джошуа. Воспоминания ноющие, будто не мои. Но тёплые.

Я заворожённо смотрю на тесто, замешивая его. Где-то совсем далеко – спрятанные мысли о том, как Лена учила меня печь.

Я так и не нашёл новых друзей. Общаться всё сложней. Слов всё меньше.

Я вновь чувствую на шее удушающую петлю. Рёбра сжимаются, так и норовя хрустнуть. Тишина накрывает меня, забирая остатки чувства покоя.

Я думаю о том, что я совсем один.

Что это уже не изменить, что это навсегда.

Я из Дома. Из Детского Дома.

Я никому не нужен.

Теперь нет.

Теперь навсегда сам по себе. До самой смерти.

Я думаю про Кира, и мне кажется, что он не будет рад меня видеть.

Я думаю о том, насколько же я жалок.

О том, что всё сломалось и ничего не починить.

И всё равно я не могу успокоиться. Стереть все мысли, отбросить глупые фантазии. Нелепой жижей бурлит глупая надежда, что… «А вдруг что-то изменится?»

Ещё немного поспорив с самим собой, я наконец признаю поражение и решаю, что сегодня же, пока не передумал, я схожу к Киру. Тут же появляется мысль, что лучше просто написать, ведь он может оказаться занятым. И потому что так проще. Но нет, лучше встретиться, как предлагала Лилия. Лицом к лицу.

В худшем случае я хотя бы прогуляюсь. Возможно, мне стоит взять с собой Грину – Кир её любит. Любил, по крайней мере. Даже если у меня не получится встретиться с другом, то я хотя бы просто выгуляю собаку. Овчарка, наверное, тоже обрадуется встрече с Киром: он всегда её баловал, угощая всем подряд. Я не уверен, что половину того, что он ей давал, вообще можно есть собакам. Но Грина не жаловалась. Я особо тоже.

Я вспоминаю предложение Лилии купить Киру конфеты и игрушку и по-доброму смеюсь. А что, если ради прикола и вправду подарить ему это всё? Так и представляю его поражённое щетинистое лицо. Его брови изогнутся в непонимании, и он посмотрит на свои руки, в которые я положу свои «дары». «И что мне с этим делать?» А потом он почувствует обиду и раздражение. «Ты забыл, что я диабетик?»

С другой стороны, можно и впрямь ему что-то купить – не с пустыми же руками идти. Вместо конфет – солёную рыбу, вместо игрушки – пиво. Светлое, как он любит. А может, лучше купить газировки. Я же не пью, а выслушивать на трезвую голову его нетрезвые мысли мне неохота. Кир, если напивается, становится самым главным в мире занудой и философом. Я никогда бы не поверил, если бы сам не слышал, что можно часами обсуждать, как сильно изменились чипсы за последние шесть лет и как тётя Нелли, с кухни, наколлекционировала уже столько пакетов, что из них можно построить целую дачу. Кир так любил напоминать про эти жалкие пакеты, что однажды мне даже захотелось наконец увидеть их самому. Убедился бы, что из них можно что-то построить.

Я ставлю кексы в духовку и засекаю время. Подумав, ставлю на всякий случай будильник – со своими затягивающими в болото мыслями я могу о них и забыть. А пожар никому не нужен. Затем я возвращаюсь к кассе, около которой уже стоит пожилая леди, обслуживаю её. После заходят ещё несколько человек. Посетителей сегодня побольше, чем обычно. Что-то удивительное происходит в эти две недели: то много посетителей, то кто-нибудь заявится с самого утра. В последние несколько дней моя жизнь идёт не по обычному расписанию. Непривычно. Странно.

Работа в пекарне заканчивается в восемь, но сегодня я не могу ждать так долго. Если в это время я только закончу работу, то к Киру я приду не раньше десяти, а это значит, что можно вообще уже не идти. Я думаю о том, что сегодня я прогуливаю почти весь рабочий день. Но если не навещу друга сегодня, то завтра уже и не попытаюсь.

В пять я убираю всё со столиков около окна. Хоть компания ребят и вела себя воспитанно, но мусор после них всё равно остался. Я переворачиваю табличку на двери так, чтобы с улицы виднелось «закрыто», написанное от руки корявым, но явно твёрдым почерком, недоумевая, кто же её написал и почему её ещё не поменяли на нормальную. Всё же хозяин странный.

Я размышляю, стоит ли мне зайти домой перед тем, как отправиться в магазин, или после, и решаю, что лучше после. У меня с собой немного денег, но, думаю, должно хватить. Хотя я тысячу лет уже не покупал солёную рыбу, так что не удивлюсь, если теперь она стоит несколько сотен за пачку. Что ж, если что, обойдёмся сухариками.

Интересно, Киру вообще всё это можно? Он уверяет, что подобная пища не вредит ему, но я в это слабо верю. Он всегда игнорировал свой диабет.

Мысли об этом приводят к мыслям о быстрой смерти. Я жмурюсь, обрывая себя на середине размышлений. Нет. Нет. Нет. Нет. Не думать.

Погода всё ещё пасмурная, но в целом тепло. Я удивляюсь этим погодным американским горкам: тепло, холодно; ветрено, сухо; зябко в куртке, тепло в футболке. Это как игры с температурой воды – русская рулетка.

Я планирую купить всё в продуктовом, который расположен через дорогу от пекарни, но, зайдя туда, натыкаюсь на такую очередь перед кассами, что быстрей будет слетать в магазин на Луну.

Приходится идти в гипермаркет, что находится на соседней улице. Конечно, может быть так, что то время, которое я потрачу на дорогу, будет не меньше, а может, даже и немного больше, чем время, которое я потратил бы на стояние в очереди, но так я хотя бы иду, а не копирую улитку, продвигаясь миллиметровыми шажками к кассирше. Можно подышать свежим воздухом и насладиться пейзажем. Пусть он мне уже до каждой мелочи знаком и смотреть на него не так интересно, но это всё ещё лучше удушающей очереди.

Передо мною всплывают кадры воспоминаний, как по улицам гуляла Лилия. Она шла аккуратно, неспешно. Я вдруг понял, что дело было далеко не в её слепоте. Конечно, из-за отсутствия зрения она не может идти в таком же темпе, как большинство остальных, но, когда мы с ней возвращались из парка, девочка шла куда быстрей, чем в тот день, когда она была около магазинов. Я вдруг догадываюсь, что шла она медленно потому, что хотела насладиться прогулкой, почувствовать каждый запах и каждую поверхность. Мне вспоминается, как она медленно проводила рукой по кирпичам зданий, изучая каждую щёлочку, как останавливалась около булочной и цветочного, чтобы насладиться ароматом, как гладила листочки растений, чтобы узнать, какая у них текстура. Тут же вспоминается и её восхищение, когда она обо всём этом рассказывала. А ведь я в тот раз, хоть и хотел пройтись по той же улице, не сделал этого, посчитал, что в этом нет смысла.

А теперь вот я точно так же не вижу смысла наслаждаться пейзажем, ведь он мне уже давно знаком. А вот Лилия бы наслаждалась. Она бы шла, затаив дыхание. Она бы еле ощутимо касалась стен, чтобы за них держаться. Она бы обязательно остановилась около маленького фонтанчика напротив обувного и, как сегодня утром, протянула бы ладони к воде, удерживая её поверх сложенных пальцев.

Я бы мог сводить Лилию в магазин игрушек. Её нос тонул бы в шерсти плюшевых медведей, а сквозь пальцы скользяще протекал бы «лизун». Маленькая девочка, не замечая других посетителей, стояла бы среди гор игрушек, которые она даже не может себе вообразить, и была бы счастлива. Я бы душу продал, чтобы меня в детстве кто-нибудь сводил в такой магазин. К сожалению, когда ты живёшь в детском доме, то даже не подозреваешь, что такой рай существует…

Тот ряд магазинов находится далековато от того места, где я сейчас нахожусь, но я решаю, что завтра обязательно пойду на работу через ту улицу. А сегодня можно научиться видеть красоту и на этой дороге. Может, я даже найду для себя то, чего не замечал раньше.

Я почти прошёл мимо гипермаркета. Утонув в мыслях и чувствах, я совсем забыл, что шёл в какое-то конкретное место. Дома и детские площадки проносились мимо меня. Я всё ещё не мог посмотреть на пейзаж «как в первый раз», но теперь мне очень этого хотелось. И только огромные красные буквы названий, покрывавшие неоновым светом всю дорогу, перекрывая бледно-жёлтый свет уличных фонарей, криком напомнили, что у моей прогулки есть цель.

В этом магазине людей тоже много, но благодаря большому количеству касс очередей нет. Кое-где стоят человека по два-три, но и они стремительно продвигаются вперёд. Я давно тут не был, так что мне приходится немного покрутиться в лабиринте стеллажей, чтобы найти то, что мне нужно. Я пересчитываю деньги и, убедившись, что мне точно на всё хватит, решаю взять, как первоначально и планировал, рыбу. Солёная рыба – любимый снек Кира. Будет звучать мерзко, если я скажу, что таким образом хочу «подкупить» расположение друга, но если не лгать и быть честным с самим собой, то с неохотой я всё-таки должен признать, что так оно и есть.

Из газировок я беру тархун. Солёная рыба и тархун – н-да, специфичное сочетание. И вот она, ирония – я застреваю на кассе. У покупателя не хватает денег, и всем приходится ждать охранника, который сможет убрать из чека лишние продукты. Его нет на месте уже минут пять, кассир почти потерял голос, стараясь докричаться до нерадивого коллеги, а высокий лысый мужчина покрывается третьим слоем пота из-за пристальных ненавидящих его взглядов, понимая, что именно из-за него собралась вся очередь.

Переходить на другую кассу смысла тоже нет. Во-первых, я зажат между столом кассира и девушкой с большой тележкой за мной. Во-вторых, видя, что наша касса не продвигается, все остальные покупатели уходят на другие, из-за чего, даже если я и перейду в другое место, то и там всё равно придётся стоять в очереди. На двух кассах кассиров вообще больше нет, хотя, когда я заходил, на месте были все.

Я разрываюсь между «меня это забавляет» и «как же хорошо я подумал про этот мир». С досадой замечаю, что у меня с собой нет наушников, – мне приходится слушать окружающих. Ощущение – будто мне просверливают черепную коробку. Шум. Гам. Крики. Споры. Где-то рядом маленькие дети. Смерч кружится всё сильней и сильней, погружаясь глубже в мой мозг. Мне хочется взвыть.

Почему-то кажется, что, даже если я сейчас заору во всю силу, меня никто не услышит.

Слишком много голосов. Слишком много личных дел. Что им проку от ничем не выделяющегося незнакомца? Я стараюсь заглушить всё в голове, покрыть уши густым туманом и сосредоточиться на чём-то хорошем и конкретном. Сначала мне кажется, что я не слышу. Иллюзия тишины, созданная мной. Но вот сквозь всё прорывается детский голос. Маленькая девочка разговаривает где-то совсем рядом – наверное, около соседней кассы. Ей года три, она ещё плохо выговаривает слова и немного шепелявит. Она рассказывает маме, как сегодня в садике танцевала со своей подругой. Все мальчики стеснялись и сидели за столами, а вот девочки, наоборот, очень обрадовались возможности потанцевать. Она просит у мамы новую юбочку, как у Кейти, потому что юбочка подруги красиво развевалась, когда девочка крутилась, а у неё – нет. Она спрашивает у мамы, можно ли будет потанцевать дома, когда они придут, и, видимо получив положительный ответ, радостно хлопает в ладоши.

Я всё ещё слышу её маленькие счастливые хлопки, когда до меня доносится разговор двух молодых людей. Первый голос – бархатистый, с хрипотцой – сообщает, что его владелец наконец нашёл работу. Голос второго человека изумлённый. Он спрашивает, что это за работа и есть ли там ещё вакансии. Потом наступает тишина, и я уже думаю, что потерял голоса в пустоте, но вот первый парень отвечает, что он устроился слесарем и что пока там, насколько ему известно, работники больше не требуются, но если он узнает, что какое-то место освободилось, то сразу скажет. Второй парень благодарит. Он предлагает купить выпивки и устроить тусу. Первый соглашается. Они начинают перечислять тех, кого можно позвать, и я перестаю вслушиваться.

Где-то слева от меня пожилой старичок охает и, кряхтя, что-то бубнит. Я слышу, как по полу что-то катится, и понимаю, что дедушка что-то уронил – мандарин или яблоко, – а теперь, согнувшись и еле приседая, он пытается поднять это что-то с пола. Он кряхтит ещё пару раз, а потом довольно выдыхает. «Я взял яблоки, милая. Что тебе ещё нужно для шарлотки?»

Сзади слышится цокот. Женщина на тонких шпильках проходит между мной и девушкой с тележкой. Она разговаривает с кем-то по телефону, обсуждая свою свадьбу: что-то про огромный зал с большими люстрами и длинный шлейф платья, который безжалостно был затоптан и испачкан.

Меня резко толкают вперёд. Открыв глаза, я понимаю, что в меня упирается холодный металл тележки. А я смотрю, девушка за мной очень приличная – все же мы знаем: если нужно, чтобы человек спереди прошёл подальше, с силой толкни его чем-нибудь. Я перевожу недовольный взгляд на неё, ожидая извинений, но она только медленно моргает и мерзко кривит рот, даже не скрывая своего нахальства.

Я разворачиваюсь обратно к кассе и кладу на ленту свои покупки. В голове опять шторм из взрослых криков, детского плача и общих споров. И так трудно поверить, что где-то среди этой адской песни есть радостные хлопки малышки, воодушевлённый разговор друзей, тихий добрый вопрос старичка и счастливые свадебные рассказы.

Когда я выхожу из магазина и смотрю на часы в телефоне, уже четверть седьмого. Знаю, что большую часть времени я потратил на прогулку, но мне всё равно кажется, что дело в очереди. Я сворачиваю на узкую тропинку, протоптанную людьми, чтобы сократить дорогу до своего дома, и ускоряю шаг. Понимаю, что опоздать я никуда не могу, так как ни на какое конкретное время я ни с кем не договаривался, но всё равно не хочу сильно задерживаться, а то точно приду к Киру ближе к десяти, будто и не сбегал с работы раньше положенного.

Дорога вся размыта из-за недавнего дождя, но меня это, на удивление, не раздражает. Главное – не забыть помыть кеды. Делаю себе заметку в голове не идти по этой тропинке с Гриной, а то потом придётся слишком тщательно отмывать собаку, что займёт уйму времени, которое мне неохота тратить на такие дела. Лучше пойду к дому Кира по дороге, по которой шёл в аптеку. Там и перекрёстков с машинами меньше – можно будет отпустить Грину без поводка.

Дома никого нет. Я этому удивляюсь, потому что Глеб всегда приходит раньше меня. Если он вообще куда-то уходит. Наверное, у него опять свидание. Девушка у него на редкость своеобразная, но неплохая. Помню, она приходила на день рождения Глеба, и мы отмечали его втроём – было довольно весело. Я ещё удивился, увидев, что эта девушка ест суши с макаронами, – думал, это из-за того, что она сильно проголодалась и готова сейчас съесть что угодно и как угодно, а оказалось, нет. Это просто её конёк – есть несочетаемые продукты вместе. Такое зрелище аппетит мне убивает напрочь, так что если приходится питаться в обществе Глеба и его девушки, то я стараюсь съедать всё побыстрей, пока охота.

Я зову собаку, и Грина тут же выбегает из кухни. Она, наверное, тоже что-то ела. Делаю себе ещё одну пометку в голове – проверить нарезанную колбасу, которая лежала около холодильника. Что-то мне подсказывает, что там её уже нет. Или осталось только несколько кусочков – скорей всего, надкушенных. Хорошо, что ещё немного колбасы лежит в холодильнике. Там, кажется, всего лишь одна «попка», но это самое вкусное, так что я не жалуюсь.

Мне тоже хочется чем-нибудь перекусить, хоть я и съел сосиску в тесте перед уходом с работы, но я отбрасываю эту мысль – и так слишком медлителен. Поем потом солёную рыбу. Я беру ошейник, чтобы Кир не делал мне замечание, мол, я не забочусь о своём питомце. Но надевать его я не стал. Может, потом, когда подойдём ближе к дому друга. Я проверяю, всё ли я взял, и выхожу из квартиры. Грина быстро проскальзывает между дверной рамой и мной, прежде чем я захлопываю дверь и закрываю замок. Мне требуется около сорока минут, чтобы дойти до дома Кира.

На самом деле, для этого нужно минут двадцать пять, но чем ближе я подхожу, тем медленнее начинаю идти. Это не страх – это неуверенность. И я начинаю из-за этого раздражаться. Можно подумать, я горы тут покоряю или в огонь прыгаю!

Дойдя до нужного подъезда, я понимаю, что забыл самое главное – номер квартиры. Я всеми силами пытаюсь его вспомнить. На уме вертятся два числа: пятнадцать и семнадцать. Какой из этих номеров верный, я не знаю, так что приходится звонить в обе квартиры.

Сначала я набираю семнадцатую. Пара писков, я даже не успеваю собраться с мыслями, как мне отвечает нежный женский голос. Я спрашиваю про Кира – мне говорят, что я ошибся. Извиняюсь за беспокойство и набираю следующие цифры. На сей раз мне отвечает голос подростка. Я удивляюсь, что у Кира в гостях делает пацан лет семнадцати, но невозмутимым голосом прошу того открыть дверь. Тогда голос спрашивает, к кому я, и, когда я отвечаю и уже тяну руку к дверной ручке, мне сообщают, что никакой Кир в этой квартире не живёт.

Пребывая в шоке, я молчу, и звонок с той стороны прерывается. Я начинаю паниковать при мысли, что ошибся домом. Тогда я ни за что не смогу отыскать жилище Кира. Мне становится обидно за все сомнения, которые недавно меня нещадно грызли, а сейчас не имеют никакого значения.

Может, оно и к лучшему? Что я тут делаю?

Я задираю голову, высматривая окно, по-моему, нужной квартиры. Стараюсь посчитать, какой же у неё номер, ориентируясь на её местоположение и количество квартир. Но, сколько их на одном этаже, я точно не знаю. И в том, что смотрю на нужное окно, я уже тоже не уверен.

Я несколько минут мечусь, наматывая круги перед подъездной дверью, решая, уходить или нет. В очередной раз спрашиваю себя: «Нужно ли это мне?». Я думаю, что можно подождать, пока кто-то зайдёт в подъезд, и пройти внутрь с этим человеком. Но проблема в том, что не факт, что кто-то это сделает. Есть вероятность, что я простою тут несколько часов и ничего не добьюсь. Ещё немного поспорив у себя в голове, я всё же решаю остаться и даю себе полчаса. А потом можно уходить.

Я достаю телефон, сажусь на лавочку рядом с домом и залипаю в социальные сети. Меня постоянно тянет посмотреть на окно, так что я разворачиваюсь так, чтобы оказаться к дому спиной, и с ещё большим усердием утыкаюсь в экран мобильника. С интересом погрузившись в видео про разрушение мифов, я чуть было не пропускаю мимо ушей пронзительный писк, оповещающий, что кто-то выходит из подъезда. Я резко подрываюсь и, почти сбивая удивлённую девушку с ног, заскакиваю внутрь. Брюнетка с непониманием происходящего и возмущением глядит мне вслед, но я не останавливаюсь, бегом поднимаясь по ступенькам. Я замираю на втором этаже, убедившись, что тут ей меня не видно. Я вскочил с лавочки, волнуясь, что дверь закроется раньше, чем я успею зайти, а потом мне стало стыдно переходить на обычный шаг перед девушкой. Она бы точно посчитала меня подозрительным и, возможно, опасным из-за моего странного поведения. Пусть лучше думает, что я просто опаздываю и поэтому несусь сломя голову.

Я делаю пару вдохов-выдохов, успокаивая шум в ушах от резких движений, и тут с паникой вспоминаю о Грине. Я думаю, что собака осталась на улице. Осмотрев подъездную площадку и лестницу, я убеждаюсь в своей правоте. Приходится спуститься обратно. Я медленно открываю дверь, проверяя, нет ли за ней той брюнетки, и жестом подзываю собаку к себе. Грина отрывается от рассматривания какого-то мусора и подбегает ко мне. Мы медленно поднимаемся по этажам, и я стараюсь на вид узнать нужную дверь. На каждом этаже по четыре квартиры. Внимательно осмотрев четвёртый и пятый этажи, я понимаю, что всё верно: нет здесь нужной мне двери. С разочарованием я начинаю спускаться обратно, но передумываю и, развернувшись, поднимаюсь выше. Вдруг я просто немного ошибся?

Квартира Кира оказывается на восьмом этаже. Тридцать первая. Я не знаю, что чувствовать, – я ошибся на четырнадцать квартир. Проверяю пакет с «подарками», смотрю на Грину, которая села около моих ног. Проносится мысль надеть ошейник, но я откидываю её: и так нормально. Наконец стучу по тёмному дереву.