Вектор

Запись 38

Некоторое время мы просто ели, она все поглядывала на меня, как и я на нее, и вроде бы мы должны говорить, особенно при таких обстоятельствах – но этого не было. Кажется, первым должен начать я. Правда, что-то меня все же тревожит, скорее, даже некий дискомфорт, и медленно, момент за моментом, я взвешиваю, оцениваю и пытаюсь понять, что же так сильно не дает мне расслабиться или просто отвлечься. Но все мои попытки понять причину были провальные изначально. Перебрав каждую мелочь, каждую минуту и все связанное с этим местом – так, что даже Наоми заметила во мне некое смятение, я понял, что проблема не в какой-то мелочи, а в этой станции, в этом месте, напоминающем истинное воплощение хаоса, и в том, что надо выбраться отсюда. Вот-вот я пойму основную проблему, преграждающую путь к исполнению, вероятно, самого важного, – и тут она заговорила:

– Ты здесь из-за брата, верно? – словно осуждающе, прозвучал вопрос, на что я сразу кивнул головой. – Расскажи мне о нем, ведь ты столько пережил, забравшись так далеко вглубь, что, смею предположить, вы очень близки.

– Это долгая история.

– У нас полно времени.

– И она отнюдь не из приятных, – пришлось ответить немного грубо.

– Точно не хочешь рассказать? – а вот это прозвучало угрожающе. – Мне было бы проще узнать тебя.

Я пока молчу, а она ждет, только желания рассказывать нет совсем.

– Ты выполз из того отверстия (она указала рукой на задвинутую тумбой вентиляцию) полуживой, попрощавшийся с жизнью, в мое убежище, и откуда же мне знать, что ты человек? Я тут много навидалась.

Серьезность была высока, а пистолет уже в руке, но убивать меня она не станет.

– Лучше скажи, почему ты еще здесь, – отрезал я. – Разве было мало возможностей улететь с Вектора, забыть все это как страшный сон, зажить новой жизнью, к примеру?

– Все не так просто. Сосчитать невозможно, сколько раз я прокручивала в голове события после всего этого, – и почти всегда приходила к мысли, что к нормальной жизни уже нет пути назад. Это грустно и страшно, но знаешь, что я тебе скажу и честно посоветую, – чем раньше ты примешь тот факт, тем быстрее ты сможешь выжить здесь, приспособиться, а главное – не умереть. Что лучше, жить здесь королем, или там, в нормальном мире нищим?

– Раве эта философия имеет конечную цель в виде спасения, где стоит добиваться своего всеми силами, а не только выживания ради выживания?

– Ты говоришь «добиваться своего всеми силами», но разве не ты лежал тут несколько часов назад, ожидая смерти?

И тут чувство боли пронзило меня, не позволяя проронить ни слова.

– Каждый раз после того, как ты уже смирился со смертью, но как-то все же получается выжить, наш разум забывает это. Нет, ты помнишь ситуацию, и страх, и боль – но сама сущность исчезает, словно этого не было. И если все же собрать и посчитать по пальцам, сколько раз ты был на краю, но выживал, то это окажется самым травмирующим. Поэтому лучше я буду думать, что спятила, и воспринимать все как должное, чем лелеять надежды, которые рано или поздно сведут меня с ума. Прогибайся и побеждай.

Она резко встала и неаккуратно стала собирать пустые контейнеры из-под еды. Главный вопрос сейчас – это уровень доверия, и хоть мое состояние медленно восстанавливается и сейчас я вижу все объективно, пока я ей не доверяю – и придется задать пару неприятных вопросов.

– Зачем ты все еще живешь? – после недолгой паузы начал я.

– Повтори вопрос, – спокойно, но строго прозвучал ее голос.

– Ты слышала.

– Думаю, тебе и так понятно, – с еле заметным сарказмом сказала она.

– Мне это интересно, потому что ты довольно убедительно дала понять свое безразличие к тому, что здесь происходит. Тебе плевать, что ты можешь быть сумасшедшей, ты не ищешь пути спасения, поскольку не видишь будущего для себя. А главное – тебя совершенно не интересует происходящее вокруг, словно так и должно быть. Перед тобой сидит человек, у которого есть свой корабль, он прилетел сюда и легко может улететь обратно – но ты ни разу про это не спрашивала или не предлагала выбраться отсюда. Я считаю, что человек в твоем положении при наличии хоть малейшего шанса на спасение с этой станции будет ногтями скрести, но использует его.

Под конец я даже немного разозлился: чувство такое, что со мной играют, словно все окружающее не имеет смысла и меня приравнивают к уже обреченным на смерть.

– Да пошел ты, – словно обиженно, сказала она, хотя на самом деле злится. – Говоришь так, словно это все просто – вот так жить здесь, в паранойе каждую секунду, думая, как легко каждое мгновение может стать последним. Считаешь, что ты многое пережил? Я здесь уже не один год, а ты сколько – несколько дней. Если проживешь тут не меньше моего, посмотрим, что же в итоге станет с тобой, насколько ты изменишься и как сильно тебе станет плевать на окружающий тебя мир. Мне некуда возвращаться, я слишком долго здесь, и меня устраивает! – она почти кричит, но держит себя в руках. – Ты хочешь улететь отсюда?

– А есть другой вариант? – Я встал со стула, между нами пара метров, и теперь я начинаю злиться.

– Ты еще меня обвиняешь в чем-то. Как же твой брат – ты оставишь его здесь, пройдя такой путь, просто сдашься?

– Это тебя не касается, мои решения останутся при мне.

– Правда, а может, нет никакого брата и корабля тоже? Откуда мне знать, что ты тот, кем себя выдаешь, есть ли хоть доля правды…

– И кем же я, интересно, могу быть?

– Да кем угодно, ты ведь ни разу не задумывался, наверное, нормальный ли ты. Сложно заметить ту черту, когда восприятие определяет реальность, а не факты прошлого. Я таких встречала много, и поверь, если такое происходит, самое благоприятное – это просто уйти, ведь со временем все будет развиваться и увеличиваться, искривляя твой мир настолько, что ты забудешь, кем был и как все началось, находясь в поисках ответов на загадки, которые ты сам же и придумаешь.

Она мне не доверяет, можно ли ее упрекнуть в этом? В ее правой руке пистолет – и в голове уже несколько вариантов его отобрать. Конечно, ради спасения своей жизни, не ради власти или угрозы ей.

– Значит, тебе проще остаться здесь, – спокойно начал я после недолгой паузы, – ждать смиренно смерти, понимая, что упустила единственный шанс забыть все это.

– Расскажи мне про своего брата. Почему ты чувствуешь вину из-за него?

– Нет. Извини, но я не хочу, это слишком личная тема, особенно сейчас.

Она несколько секунд словно размышляла про себя, но вскоре наставила на меня пистолет.

– Ты расскажешь мне про него. Иначе я тебя убью. Поверь, мне это не впервой.

Запись 39

Проще всего попробовать выхватить пистолет или просто выбить его из ее рук. Но почему-то я не делаю этого и не пытаюсь даже сократить между нами расстояние, а лишь просто принимаю этот факт, навязанный против воли.

– Его не должно быть на Векторе, и все произошедшее с ним – следствие моей злости и эгоизма. – Я словно переживаю все эти события и начинаю ненавидеть себя за мои решения с новой силой. – Раз в неделю моя жена навещала своих родителей за городом, и каждый такой вечер я приезжал за ней, и мы ехали домой. В один из таких дней я не смог этого сделать из-за работы и попросил Нолана. Когда я приехал на место аварии, посреди шоссе на пути в мегаполис, все мгновенно изменилось: я увидел ее мертвое тело в разбитой машине. Он был пьян и не справился с управлением, поэтому они вылетели на встречную полосу – лобовое столкновение с другим легковым транспортом. Ничего не соображая ясно, я готов был поверить во что угодно и совершенно не разбирал, что и кто говорит, – но помню точно, что он убивался не меньше моего, после того как врачи смогли спасти его. Позже у нас была очень сильная ссора, дошло до драки, но, главное, я донес до него, что не хочу видеть его больше никогда. Даже не задумываясь, почему он не в тюрьме, и совершенно не вслушиваясь в речи полиции или скорой, лишь двигаясь вплотную к горю, я переживал каждый день после этого так, словно это был кошмар. Месяца два я был словно в тумане, все потеряло смысл – и я винил во всем этом его. Меня уволили тогда с работы, ведь нельзя человеку с таким горем работать пилотом грузового транспорта. Но все оказалось ложью, после того как меня поместили на некоторое время в санаторий, где детоксикация и терапия смогли вернуть меня в здравомыслие. И наконец я смог услышать то, что все пытались мне сказать: что пил не он, а она, и это доказано экспертизой. А пахло от него лишь потому, что в аварии спиртное разлилось и попало на него, что сыграло, наверное, огромную роль в моем отношении. Авария была вызвана технической неисправностью автомобиля. Ведь даже никто конкретно не говорил про его вину – а мне почему-то сразу было ясно, в чем и в ком причина. Но я не слушал, убитый горем, и придумал свою версию, лишь бы избавиться от невыносимой боли утраты. Наконец, осознав, что я натворил с момента трагедии, ни о ком, кроме как о брате, я думать не мог. Оттолкнуть самого близкого человека из-за того, в чем он не виноват, когда ему было, наверное, хуже, чем мне. Узнав, что он улетел с планеты на станцию, на эту станцию, я все искал способ извиниться, исправить все сотворенное, но так и не набрался сил. Время шло, но я так ничего и не сделал – пока не получил от него сообщение о помощи. Спустя несколько лет появился реальный шанс наладить все, как бы сильно я ни убеждал себя, что, возможно, все это к лучшему и для него, и для меня, но получается, что я погубил его.

– Прости.

Я вытер лицо и глаза, стало так легко, как никогда за все время, проведенное на Векторе.

– Забудь. По правде говоря, я даже рад тому, что высказался. Я должен найти его.

– И как же? Ты хоть знаешь примерно, где он может быть, или хотя бы последнее местоположение на этой огромной станции?

– Его подруга, Эмили, знаешь ее? – В ответ лишь отрицательное покачивание головой. – У нее есть КПК, в котором, возможно, будет информация. Тогда он никому не верил и ради безопасности дал ей его.

– Это было бы просто, но уже давно не они здесь чужие, а мы. Слишком опасно вот так бродить по коридорам и искать то, чего, возможно, уже давно нет. Ты не думал, что лучше оставить все как есть и не пытаться раскопать правду о его судьбе? Цена будет слишком большой, ты и так уже многое пережил, как я вижу.

– Знаешь, я порядком уже устал. Я больше не собираюсь тебя уговаривать оставить это и помочь мне, после чего улететь отсюда. Это твоя жизнь и твой выбор, но не мой.

– Там ждет стопроцентная смерть, как бы благородно это ни выглядело, но по опыту знаю, тебя не тронут, если про тебя не знают.

– Я так не могу, – ответил я, встав со стула под приливом адреналина и немного разминаясь, – лучше умру в поисках, чем просто струшу, и к тому же попытка всегда лучше смирения.

– Мое отношение к этому тебе известно.

– Тогда что тебе было нужно от меня? – Злость все растет, проявляясь через голос, поскольку мне непонятна ее позиция – подняла меня из могилы, заставила поплакаться, зачем – чтобы дальше оставаться одной, вместо того чтобы сделать попытку с единственным человеком, которого ты встретила за последние сколько – полгода, год? – У меня получилось выживать здесь одному, и сил на дальнейшее мне хватит, уж поверь.

– Ты словно новичок, рвешься в бой, хотя разум говорит тебе отступить и спасти свою жизнь. Не говоря уже про того здоровяка, что убьет тебя при первой встрече.

На мгновение я удивился тому, что совсем забыл про него и, как ни странно, даже не интересовался у нее.

– Что ты знаешь про него?

– Кроме того, что он еще жив и его боятся даже дикое зверье, чьим домом стала эта станция, – увы, ничего.

Единственные два человека здесь, один пытается меня убить, как и все живое вокруг, другая просто сидит и ждет смерти, свыкнувшись с тем, что спятила. Это было грубо и в обычной ситуации могло очень плохо отразиться на отношении ко мне. Но сейчас было плевать, хочется послать все и просто уйти.

– Твой нрав похвален, но наивность погубит тебя. Как и раньше, ты следуешь своим мыслям и целям, не проверив их достоверность и не взвесив все возможные последствия твоих действий, в итоге оказывается, что ты все меньше игнорируешь здравый смысл и все больше становишься ведомым нравом. Что странно, ведь пронокс помогает в этом деле.

Запись 40

– Откуда ты знаешь про это, я ни разу не упоминал его?

– Думаешь, ты первый, кто пользуется им, первый, кого я вижу в таком состоянии, – на грани нервного срыва, хватающийся за осколки разума, но не знающий, как использовать их? – Ее слова раздражают, словно она пытается сломать меня.

– Это вообще не твое дело. Пронокс помогал мне много раз, и без него неизвестно, что бы было со мной. Результат оправдывает средства.

– Как много ты его принимал, даже не задумываясь, от чего он и для кого? А главное, наличие побочного эффекта?

– Если ты что-то знаешь, скажи прямо, зачем весь этот спектакль? Чего ты добиваешься, хочешь вывести меня из себя, или, может быть, все предшествующее было сраной игрой, что очень сильно подходит к твоему психологическому портрету?

– Какому же? – Она ходит по кругу и ухмыляется, зря я ей доверился, все больше мне кажется, что я просто попал в лапы сумасшедшей.

– Социопатка с маниакальными наклонностями и жаждой риска. И знаешь, что? Я думаю, что это не они сошли с ума, твои бывшие сожители, а ты.

– Больше похоже на тебя. – Она остановилась прямо передо мной, ожидая реакции.

– Да пошла ты! – крикнул я, следя за ее возобновившимися движениями по кругу. – Я полностью контролирую себя и, сколько бы кошмара ни пережил, ни разу не был похож на ненормального вроде тебя.

Пистолет в правой руке – когда она будет проходить слева, толкнуть ее и выхватить его. Там посмотрим, хватит ли мне сил убить ее, или просто оставлю ее сходить с ума в одиночестве.

– Неужели ты так и не понял?

– Не понял чего?! – кричу я.

– Ты перестаешь чувствовать контакт с реальным миром, так что все вокруг кажется безумием, но на фоне всего этого ты не замечаешь одной просто вещи. – Ее голос уже бесит меня, а темп лишь набирает обороты, и все кажется непонятным бредом.

– Психопатка!

– Неужели? Это уже тебя можно поместить в комнату с мягкими стенами. Ты так яростно борешься со всем безумием вокруг, что не замечаешь, как становишься частью его. А что помогает пережить весь этот ужас – какое-то лекарство, которое ты колешь себе, не читая инструкции.

– Это и случилось с твоими друзьями и знакомыми, да? Ты тоже считала, что с ними не все в порядке, и решила не мучить их, а убить, как планируешь и меня.

– Позволь, открою маленькую тайну: этот твой пронокс колют сумасшедшим, психически возбудимым личностям и чрезмерно агрессивным в том числе, которые тащатся от безумия, насилия и адреналина. Ты хоть раз задумывался, что действительно движет тобой сквозь эту тьму и страх? Далеко не брат, а поиски адреналина, страх, паранойя – это все наркотик для таких, как ты, истинных психопатов.

– Ты ненормальная.

– После каждого укола твое состояние прекрасно, верно? Полное расслабление, отсутствие страхов и, главное, непонятное отключение, после которого ты словно заново родился? Только длится это недолго, и уже через несколько часов все возвращается, словно ничего не было. Остается лишь острая необходимость сделать это снова, как настоящий наркоман, только на более глубоком уровне восприятия. – Она словно не слышит меня, все поет свою песню, а я жду момента.

– Если ты хочешь убить меня, то не медли, с меня хватит!

– Последствия смерти Анны-Лизы стали для тебя нормой, но на самом деле тогда ты и стал тем, кем являешься сейчас, адреналиновым наркоманом. И сейчас здесь ты достигаешь своего апогея в виде меня. Я предложила тебе спокойную смерть или жизнь в этом кошмаре – и ты выбрал второе, ибо, как ни крути, ты такой же, как остальные ненормальные, что не могут сидеть на месте без очередной дозы.

– Откуда ты знаешь ее имя? Я не говорил имя жены…

– Я знаю все, и ты снова думаешь не о том. Ты всегда был сложен в догадках, так что упрощу задачу и просто скажу, что теперь ты окончательно перестал быть чужим на Векторе. Проще говоря, ты дома.

Словно камнем по голове: я понял и увидел, как все, будто мозаика, собралось вместе, показав истинную картину, якобы проснувшись ото сна. Все это время я говорил лишь с собой, с самого начала, как оказался здесь. Я медленно упал на колени, понимая, как каждая частичка моего адекватного сознания разваливается, оставляя лишь тень примитивных инстинктов и чувств.

– К сожалению, это так, мой милый, и если ты не веришь, посмотри. Твои руки обработал ты сам, неуклюже и грубо, прямо поверх кофты, хорошо хоть куртку снять. Не было никакой еды, отверстие, откуда ты вылез, до сих пор открыто, а соседняя комната наглухо закрыта. Ты сумасшедший, и сейчас твое стремление к адреналину достигло апогея, и благодаря проноксу твой мозг заблокировал информацию о его сильных побочных эффектах, которые ты узнал на одном из терминалов. Он все затягивал тебя и позволял раскрыться твоим фанатичным стремлениям к гонке за белым кроликом в полной мере – уж так он работает, тут ничего не поделаешь. Мирная жизнь не для таких, как ты, и это то, что ты больше не можешь скрывать и подавлять, не в этом месте, пронокс помог тебе освободиться. Брат не причем, просто спокойная жизнь не для тебя, так было с самого детства. От пронокса ведь хорошо, верно?

Стоило ей замолчать, как она тут же исчезла. Я все думаю о том, правда ли, что она сказала, и действительно, после смерти Анны-Лизы я потерял контроль и встал на скользкий путь, или же это случилось куда раньше… но молодость и брак прошли без инцидентов, я точно помню, хорошую, прекрасную жизнь в семье и заботе, ведь это было противоположностью нашего с Ноланом детства… Наоми – лишь часть моего воображения, ее появление и такое точное донесение до меня этих идей пугает именно тем, что я и не понимал об их существовании, и, следовательно, можно смело предположить наличие чего-то еще, что мне доселе неведомо… но будет раскрыто самым страшным местом.

Запись 41

Человеческому мозгу свойственно защищаться в опасных для него психически нестабильных ситуациях. Создается иллюзия нормальности, обманывается сознание, появляется шанс к уравновешенному существованию. И весь этот большой обман ради одной цели – выживания. Но стоит открыться истине, как пелена лжи спадет, что делает явь кошмаром. Тогда у заветного подсознания остается лишь один способ уберечь себя: закрыть воспоминания, связующие с восприятием безумия, под замок и спрятать их за самой дальней дверью, в самой глубине, дабы изменить реальность восприятия. Есть одно «но»: все то время, что безумие, словно зверь, заперто в клетке, оно медленно, еле заметно, но уверенно прорастает. И когда случится объединение – если повезет, – то поймешь, что теперь это объективная реальность.

Что это за комната: стены исписаны словами, предложениями, связанными с моим пребыванием здесь. Тело болит так, словно я только что дрался или меня переехал поезд. Что же произошло, я ничего не помню. В правой руке что-то лежит – это маркер, черный. Стены исписаны этим черным маркером, это сделал я. Но почему – надо понять, вспомнить, такое просто так не происходит, должна быть причина. Что тут написано – «страх», «сумасшествие», нужно найти что-то более существенное. «Нолан» – мой брат, он причина моего нахождения на станции. «Александр Краузен» – именно благодаря его заслугам люди были в безопасности некоторое время. Я видел его записи. «Галлюцинации» – не могу искать дальше: это слово – оно притягивает информацией. Почему оно так важно для меня, что же произошло? Вспоминай, надо вспомнить, кажется, кто-то был. «Наоми» – на стене слева, на уровне глаз, и я вспомнил. Маркер выпал из руки, кажется, что это происходит впервые, но на самом деле такое уже было, что вводит в отчаяние. И я начинаю вспоминать разговор – иллюзию разговора, открытие истины, но не более, дальше все словно в тумане.

Заболела голова, я сажусь на пол, надеясь, что все само уляжется. Все словно плывет, не позволяя хоть как-то думать или размышлять, во всяком случае, здраво. В голове крутится лишь одна мысль: принять это, чем бы оно на самом деле ни было, позволить тому, что пугает даже издалека, освоиться в голове. Разве это плохо – так я смогу двигаться дальше, так я смогу жить. Поднявшись с пола, только сейчас замечаю, он также весь в словах, это не может не пугать, но ничего не поделать.

«Охотник» – появилось чувство злости. На его руках еще десятки жизней, так что моя смерть мало что изменит. Ищи дальше, давай, должен быть ответ на вопрос, почему я здесь, и… «пронокс». Все попытки восстановить картины остановились, появилось лишь желание, непредвзятое, прямое – найти его, лишь он поможет избавиться от галлюцинаций, приведших меня сюда. От страхов, делающих меня уязвимым, и от боли, мешающей двигаться дальше. Его отсутствие сыграло немалую роль в том, что со мной произошло, хотя по факту все это из-за его отсутствия. Насколько бы логичной ни хотелось видеть причину сумасшествия, оно всегда будет угождать только себе, чтобы выжить, чтобы стать чем-то большим, чем просто отражение в зеркале, которое отличается от действительности.

«Анна-Лиза» – любовь моей жизни. Она покинула меня давно и заставляет мучиться каждый день от невозможности быть с ней рядом. По словам Наоми, сломала меня и извратила, но лишь здесь, под стрессом и проноксом, все окончательно раскрылось. Она считает, словно мне это нравится и здесь я в своей тарелке, и хуже всего то, что мне хочется кричать о ее неправоте, но не получается.

«Эмили» – повторив вслух это имя несколько раз, так и не вспомнив, что оно означает для меня, я попытался найти ассоциации, и стоило вспомнить о брате, как связь сразу же образовалась. Но, как бы разум ни пытался свести с ума, дабы проявить черты, нужные для совершенно других идей и мыслей, всегда будет что-то, что даст намек на саму суть происходящего, что-то вроде лучика света во тьме, главное – его не пропустить. Я не пропустил – и спустя несколько часов наконец вспомнил, почему она так важна: у нее был КПК, который поможет мне найти брата. Остается главное – понять, где я нахожусь: единственная лампа на стене, абсолютно пустое помещение. При себе лишь документы и КПК, ни фонарика, ни оружия. Руки и раны неаккуратно перебинтованы, и в кармане нашел упаковки от антибиотиков, одежда грязная, все тело болит. Ощущение такое, словно я ходячий труп, хотя кто сказал, что это еще не так.

Запись 42

Выйдя за дверь в небольшой зал, сделал всего пару шагов, мне становится плохо. Вся картина окружающего – эти коридоры, комнаты и все остальные мелочи, словно ностальгия или проклятый рок, заставляют вспомнить ту боль и страх, которыми я пропитан, от которых подсознательно пытался убежать. Упав на колени, обхватив тело руками, в согнутом положении от безвыходности кричу изо всех сил, и мне плевать, кто или что может меня услышать: я так устал все это терпеть, искать оправдания и силы. Но есть лишь одна мотивация, и путь к ней идет только через пронокс, без него я не смогу.

Медленно и аккуратно поднявшись с пола, стал осматриваться: слева и справа идут комнаты, по нумерации моя была седьмой, но я не помню, как попал сюда. Пройдя до конца, не увидел ни одной открытой двери, замки все сломаны. Со всех сторон никого нет, все как обычно. Без оружия, в темном коридоре – жестоко, но придется понадеяться на то, что там никого нет. В конце еле работает небольшая лампа, дыхание участилось, и кажется, что скоро задохнусь, кроме еле заметного очертания стен, ничего не видно. Если там есть открытая комната и в ней прячется кто-то или что-то, я попросту не увижу их.

Прошел примерно половину – с левой стороны в потолке замигала лампа, и, прислонившись спиной к стене, я мечтаю, чтобы это было видно лишь мне и не служило маяком для всех остальных. Свет все мигает, лишь фрагментами показывая все вокруг, давая мне шанс убедиться в одиночестве. Зная, что долго это продолжаться не может, я побежал вперед, лишая себя риска быть пойманным врасплох с любой стороны. Забежал за дверь и, закрыв ее, постарался успокоиться.

Запись 43

Где я теперь – просторный зал с большой квадратной комнатой посреди, чьи стены сделаны из стекла, покрыты сеткой из мельчайших микросхем, позволяющих проецировать на них любое изображение. Любая картинка, будь то пейзаж или город, кажется реальной, что, несомненно, помогает в сотнях миль от Земли напоминать людям о другом мире за пределами стен. Сейчас там ничего и никого нет, они почти прозрачны. По правой и левой стене идут коридоры, между ними вокруг земной комнаты четыре двери, кабинеты врачей – это ведь психиатрический блок, где же мне еще быть. Не поверю, что в одном из них не найдется пронокса. Подойдя к первому кабинету слева, стал искать, ощущая себя наркоманом, скитающимся во мраке от лишних глаз, дабы продлить секунды контролируемого существования, понимая, что с каждым шагом враждебности и немыслимости становится меньше.