Вектор

Нельзя медлить, каждая секунда, каждое действие может убить. В этом помещении, похожем, скорее, на склад оборудования, имеются еще два выхода, и, на первый взгляд, они закрыты. Очень быстро, как это вообще возможно в моем состоянии, я ищу среди оборудования что-то способное помочь мне остановить кровь и залечить раны. Шум анархии и крики живности не утихают ни на секунду, и лишь вопрос времени, когда смерть доберется до меня, если я не приму меры. И вот оно – единственное, что как-то может помочь, только польза этого равна его вреду. Небольшая сварочная система, которую, видимо, использовали для вскрытия дверей, когда я загнал Тобина в угол. Это не только сварка: для меня в этих условиях система горелки позволит прижечь открытые раны. Будет больно, но это не проблема – и, включив ее, я нагреваю кусок арматуры, который вытащил из другой коробки, под столом справа. Секунды уходят, край импровизированного медицинского прибора становится раскаленно-красным, после чего я выключаю горелку и, держа левой рукой арматуру, быстро прислоняю раскаленный кусок к правой руке. Лишь крик боли, разрывающий горло, позволяет не терять сознание, не воспринимать запах сгорающей кожи и мяса и не сойти окончательно с ума. Несколько секунд, и уже вместо открытой кровоточащей раны – ужасный ожог. Я роняю арматуру на пол и стараюсь держать себя в руках, не поддаваться боли, зная, что это метод выживания. Меня трясет, глаза заливает пот со лба, и кажется все тело пронзили сотни тонких иголок.

Я снимаю штаны, оголяя рваную рану на левой ноге выше колена. Нагрев арматуру снова, сразу прижигаю ее, сопровождая это действие все теми же погрешностями организма, помогающими перенести шок. Но на этот раз прибор заживления прилипает к коже из-за долгого прижатия к разрыву. Резким движением я отрываю его от ноги, крича от боли и падая на пол в кратком треморе. Злость возрастает мгновенно, позволяя мыслить яснее, чем обычно. Поднимаюсь с пола, надеваю штаны трясущимися руками. Запах горящей плоти заставляет стошнить на пол, и это ужасно: чувство такое, словно меня всего нашпиговали иглами через те места, где теперь расплавленная кожа. Все еще остается несколько царапин на теле и одна на щеке, но они не столь важны. Собравшись с силами, которые черпаются из безумия и ярости, я иду к дверям впереди. Тварь ушла, ведь я ее больше не слышу, а вокруг стало немного тише – или это уже россказни моей фантазии? Дверь справа закрыта, а та, что впереди, быстро поддалась. С одной стороны, было бы лучше остаться здесь, залечить раны, набраться сил – но только я-то понимаю, сидеть на месте гораздо опаснее, чем идти вперед.

Меня жутко знобит, и сильная дезориентация качает меня по сторонам. Слегка прихрамываю от ожога и стараюсь не двигать правой рукой по той же причине, мне следует быть очень осторожным. Через каждый третий шаг приходится оборачиваться, сразу готовясь обороняться. Держа в обеих руках по оторванному клыку, я все же выставляю правую сторону тела вперед, дабы быстро контратаковать. Приходится использовать все силы, чтобы не упасть на пол, чтобы двигаться вперед. Первые две двери оказались закрыты, а вот третья была дружелюбнее, и, попав внутрь, я наткнулся на расфасованную еду и какие-то медикаменты – как всегда, все вовремя. Маленькое помещение, но мне хватило места сесть и, не думая, достать первые попавшиеся под руку консервы, которые я поглотил очень жадно и быстро, понимая, как давно я ел. За дверью что-то промчалось, сопровождая бег криком. Еще через минуту я смог принять факт покоя и стал разбираться в ящиках, что были пронумерованы. Я был прав – я всегда был прав, когда утверждал, что секунда слабости может все изменить. Кто-то сзади обхватил руками мое лицо и потащил назад в коридор. Руки человеческие, сильные, и они словно пытались прилипнуть к моей коже на лице. Неожиданность дала этому созданию лишь несколько секунд форы, после чего я смог вырваться из его жутких объятий и оттолкнуть его назад. Он просил меня помочь, явно получив такое уродство от ожога или нечто такого, чем наградила его живность. Бывший человек, без маски, но в костюме, и его лицо почти не имеет остатков кожи – лишь голое мясо с зубами и сухожилиями, но самое уродское – это голые глаза без век. Опыт в карантине дал мне больше, чем он ожидал, и, быстро ударив его по тому, что было лицом, я также нанес удар в край колена и повалил его на пол. Схватив его голову, где был лишь голый череп и остатки мяса на лице, я стал вбивать его в металлический пол. Он сопротивлялся, как и любой в такой ситуации, но мне было плевать. Крепко сжимая его голову, я разбивал ее о пол, удар за ударом, не слыша ничего вокруг и даже забыв про тыл и безопасность. Я погряз в агрессии и крови, просто дав себе волю. Он умер ударов десять назад, оставив мне лишь наслаждение от разламывания черепа, чьи трещины уже оставили следы колотых ран на моих руках. Апогеем этого события стало смятие бывшего хранения мозга в моих руках, оголяя практически гнилой кокон для ума, который теперь на моих руках, отчего я быстро вытираю их об одежду, пока не нанес рукам вред. И я сижу на его теле, которое словно разлагается подо мной, практически держу в руках мозг человека, который стал отродьем собственных творений, весь покрыт уже не первым слоем крови и разных жидкостей, и понимаю те чувства, те крики морали и цинизма, что чувствовал мой брат, когда вершил мнимое правосудие. На глаза никто не попадается, и остается лишь вернуться и насладиться победной трапезой, которая, возможно, последняя в моей жизни.

Передо мной разная еда, которую я незамедлительно ел, и вода, также повторяющая судьбу трапезы. Больше ничего – лишь запас провианта, и то не очень большой, но только мой, больше ничей. Но уже полный желудок значительно улучшает мое состояние, хотя без определенной боли не обходится, все же я не мало сбросил за все время на Векторе, желудок отвык от нормальной и стабильной еды. Спустя какое-то время, организм стал осваивать пищу, а силы уже возвращаются, довольно быстро, но все же я задержался в этом месте. И вопрос, что делать дальше, быстро сменяется вопросом, почему я не понял этого раньше. Миранда – надо найти ее и убить, и я, кажется, знаю, куда идти. Почему ее – а почему нет?..

Запись 87

Переполненный жаждой справедливости, которая, как недостающая часть жизни, оправдывает все содеянное и позволяет ощутить нужный для жизни контроль, я иду вперед через коридор к небольшому залу, ожидая, когда стихия хаоса обратит на меня внимание. В небольшом зале, соединяющем коридоры, три хищника дерутся друг с другом за кусок чужого мяса, некогда бывшего сотрудника, чья плоть истерзана бессчетными попытками удержания прав. На мгновение они обратили на меня внимание и, ведомые инстинктами самосохранения, решили довольствоваться равным по силе противником. Все еще прихрамывая, я пошел в коридор справа, слушая, как нечисти рвут друг друга на части, но только дорогу мне перегородила новая проблема, точнее сказать, что-то неопределенное. Весь длинный коридор – метров пятнадцать, я думаю – заполонен своего рода ловушкой, или, возможно, это некие коконы, соединяющие концами пол и потолок. Немного толстые столбы белого цвета, расположенные в хаотичном порядке, – выглядит словно набор мышц и жилок, ужасный вид. На потолке они все связаны друг с другом нитями, которые еле заметны из огромного количества мха, полностью закрывшего весь потолок. Будь я слабым, поискал бы другой путь, но этот коридор проходит почти напрямую к камерам, если я правильно помню архитектуру окружения. На полу мха нет, так что аккуратно между этими столбами протиснуться можно. Вопрос в другом: что это такое?

Я сделал первый шаг, света в этом коридоре почти нет, так что освещение примыкающих мест кое-как дает видение глубины этого коридора. Осторожно пройдя метр, я избежал касания трех этих тварей. Оба клыка все еще в моих руках, и каждую секунду я готов к атаке – правда, даже не знаю, с какой стороны ее ждать, и, пройдя уже половину среди этих живых столбов, которые не имеют даже запаха, чтобы не отпугивать животных, я вижу впереди некое существо. Оно находится в метре от окончания ловушки, глядит куда-то в сторону, и я не боюсь его. Замерев, смотрю вперед: оно похоже на игольчатого пса и спустя несколько секунд уходит, отвлекаясь на что-то слева. Мое дыхание успокаивается, и теперь у меня один враг, не имеющий тела и болевых точек. Но, к счастью, остальной путь был без сюрпризов, и, сделав последний шаг из этого испытания терпения, я даже не обернулся назад, а сразу пошел направо.

Пройдя до конца маленького коридора, я свернул налево, где, пройдя мимо комнат управления, откуда я позволил всем жителям занять свои законные места, уверенно пошел вперед к камерам изоляции. Войдя вовнутрь, сразу подошел к ее камере – туда, где мы оставили Миранду. И проблема в том, что, открыв все камеры, я открыл и эти, и место Миранды теперь заняла пустота. Я, кажется, знаю, что она может сделать или даже уже сделала, – простая месть, залог спокойствия таких, как она, таких, как я. Но это оказалась ошибкой, и я понял это, когда мне в затылок уставился ствол пистолета, а уши услышали знакомый безумный голос:

– Надо же, какая забота! Я так и знала, что ты придешь проведать меня.

– Поверь, тебе лучше воспользоваться шансом и убить меня. – Я обернулся к ней.

– Почему же ты такой серьезный, разве не этого ты хотел – наконец избавиться от гнета лишних слабых эмоций и стать королем искусственных джунглей в открытом космосе? Понять настоящий смысл жизни и навсегда познать мир. – Она немного отошла. – Скажи мне, он сильно страдал, наш умница Тобин, который так мастерски использует манипуляции людьми, что каким-то образом стал даже почти лидером?

– Кажется, ты не поняла: мы с тобой не друзья, и я убью тебя. И знай еще вот что – уже не важно, чем вы тут занимались, всему конец. Каждая смерть, принесенная вашими исследованиями, отплачена смертями твоих коллег.

– Я не боюсь тебя! – начала кричать она. – И ты не убьешь меня, этому никогда не быть! А причина – все просто: я знаю, чего ты боишься на самом деле, и путь к этому был бы потерян, убей ты Тобина, когда я просила – или не просила, знаешь, это уже не важно. Разве Тобин не говорил про поиски вакцины, а может, и я тебе говорила, уже путаюсь в памяти, тебе ли не знать. У Тобина есть вакцина, полученная за день до твоего появления, и она работает. Ты, наверное, заметил улучшения после пробуждения в камере – так вот, это была малая доза, специально для проверки.

– Это ложь.

– Нет, что ты, зачем! Действительно прекрасно то, что эта вакцина спасает от безумия, возвращает тебя в осознанный мир, но, правда, ты и дня не проживешь в таких условиях, будучи нормальным. Ведь безумие, которое прогрессировало глубоко, лишает страха смерти и при правильном умении дает силы выживать при жутких условиях. А теперь представь, что с тобой будет, когда ты вылечишься, когда станешь нормальным. Ты будешь своей тени бояться так, что сердце остановится.

– Кто сказал, что я хочу стать нормальным?

– Да, ты прав, поэтому я сделаю тебя нормальным. Найду Тобина, добуду вакцину, заставлю тебя вылечиться и буду мучить тебя без остановки, играть с тобой, как с мышкой. Это будет великолепно.

– Ты больна, да я не дам тебе и полметра пройти.

– Ух, какой злой, мне нравится! А теперь скажи, раз ты такой умный и сильный, какую ногу тебе прострелить.

Не услышав ответа, она выстрелила в левую, но лишь задела ее – пуля прошла навылет. Я упал, схватившись за рану.

– А вот и фора, и пока ты будешь ползти, надеюсь, тебя не сожрет ни одна прекрасная зверушка, чтобы я смогла сполна насладиться мучениями того, кто испортил мне жизнь. – Она пошла вперед к выходу и обернулась: – Передам привет Тобину, – и убежала вперед.

– Я убью тебя! – крикнул я ей вслед, пытаясь встать.

Запись 88

Рана в ноге небольшая, и, слегка прихрамывая, я сразу пошел за ней, но, только выйдя в коридор, понял, что это бессмысленно: она может быть где угодно, как и сам Тобин, который, неизвестно, жив ли еще вообще. Она хочет сделать меня нормальным, хочет превратить меня снова в слабака, боящегося всего и неспособного что-либо сделать, – отличная месть. У них есть вакцина, антидот, лекарство, не знаю, как правильно. Я не могу рисковать – нельзя даже позволить ей получить его: ведь, как бы я ни был силен, уверен, она сможет найти способ излечить меня – пусть и не сразу, но сможет. Попытки искать ее бессмысленны: слишком много места, чтобы идти по трупам. Есть вариант лучше: найти Тобина, и хоть сейчас он ненавидит меня, но, думаю, получится уговорить его пойти на компромисс ради его жизни.

Сделав пару шагов в сторону выхода, я почувствовал, как что-то грохнулось на пол позади меня и слабая вибрация металла отдала по ногам. Не оборачиваясь, я понял, это очередная попытка набить желудок плотью, и неровное дыхание дает понять, что животное очень близко. Из-за ноги мои движения медленнее, и поэтому я просто разворачиваюсь, медленно и спокойно. Руки крепко держат когти, а я смотрю в упор на большое существо, которое похоже на несколько сросшихся тел людей с кучей конечностей из всех сторон и одной головой. Левый глаз полностью белый, правый полностью черный, носа нет, местами виден череп – настоящий монстр. Между нами охотничье напряжение, и я вроде готов проверить на прочность нервов столь специфичное создание, но, боюсь, мне надо спешить. И я просто накидываюсь на это существо, втыкая оба когтя в шею, и сдерживаю боль, которая чувствуется, как никогда, от ударов конечностей по мне, – хорошо, что они не имеют острых концов. Монстр бесится и крутится во все стороны, кровь снова заливает все тело, и я уже ничего не вижу из-за нее. Неожиданно он кусает меня за правую руку до самого мяса, я вырываю ее из его зубов и начинаю еще сильнее бить когтями. Большое тело предоставляет хорошую мишень для атаки, и все мои удары приходятся в цель. Наши крики заглушают все вокруг, он пытается скинуть меня – ощущение такое, словно я на карусели смерти. Я бью его изо всех сил. Прошло уже несколько минут, как тело мертвым грузом лежит на полу, – а я просто сижу на нем, ощущая привкус крови во рту. Рука болит, но укусы не такие сильные, как я думал, и, оторвав кусок ткани, что когда-то был одеждой для того, чья конечность торчит из собственного бока, я обматываю руку. Состояние все такое же плохое, как обычно, но теперь я уже не поражаюсь этому, а спокойно принимаю: ведь даже в этом кошмаре я не забыл, что будет гораздо хуже, если Миранда найдет лекарство раньше меня. Я и так дал ей приличную фору.

Стараясь двигаться как можно быстрее, я иду туда, где смог освободить этот хаос, в надежде найти способ связи с Тобином, и уверен, этот умник взял с собой КПК. Поблизости врагов не было, и это их ошибка: ведь сейчас я опять истекаю кровью, и если подумать, то перспектива умереть сейчас в драке лучше, чем выпустить пулю в лоб от страха. Хотя, возможно, причина была в убитом только-что существе, в его доминировании, и поэтому мелкие создания не лезут сюда. Пройдя по коридору, я вошел в нужное помещение с системой управления, запер ее изнутри и первым делом перемотал рану в ноге найденной в столе тряпкой. Подойдя к системе, сразу стал искать его номер связи, идентификатор или что-нибудь, что поможет найти Тобина на карте. Я нашел его номер КПК, точнее, даже два номера. Взяв один пустой КПК из стола, я набрал номер. Сев на стул, я уже минуту жду ответа. Прогресса нет – и я набрал второй номер.

– Чей это номер? – его голос был взволнован.

– Миранда идет за тобой, и времени у тебя мало. Так что пора нам заключить перемирие, и, если ты скажешь, где ты сейчас, я спасу тебя от нее, ясно? – Нет смысла вилять, лгать или пресмыкаться.

– Тебе какое до этого дело? Твоими стараниями все исследования похоронены, и все жертвы были напрасны, тебе ясно?! Ты это сделал, не мы! – он кричит.

– Злись сколько хочешь, но Миранда злится больше, и ты против нее не выстоишь. А мне это нужно для того, чтобы не дать ей получить антидот, который она сама не может добыть. К слову, скажу сразу, мне он не нужен.

Он молчит, но еще на связи – и я почти слышу его мысли, как он перебирает варианты и медленно приходит к выводу, что все же лучше мне поверить.

– Она не может его получить, потому что на нем стоит контроль здоровья. Вдруг заболевший безумием захочет уничтожить его: мы не могли так рисковать. Вот в чем вопрос: что ты будешь делать потом, когда разберешься с ней?

– Думаешь, я хочу убить тебя? Зачем тогда стал бы отпускать?

– Откуда мне знать, что ты вообще отдаешь отчет в действиях и это все не ложь?

– Я не садист, как это ни странно: если бы хотел убить тебя, сделал бы это по старинке. В отличие, кстати, от Миранды, которая еще та садистка. Хотя то, что вы сделали с Ноланом и всеми людьми, заслуживает куда большего отмщения, чем то, что сделал я. Тебе все равно нечего делать – связи нет, бежать некуда, так что придется выбрать меньшее из двух зол. Я ее найти не смогу, это ваши джунгли.

– Ты не ответил на вопрос.

– Какая разница, что будет потом? Мы оба взаперти, оба уже мертвы, только еще не знаем об этом. Я просто не хочу стать нормальным, поскольку тогда страх убьет меня быстрей, а ты просто умрешь от руки Миранды. Она рассказала, как вы дали слабую дозу, когда я оказался в клетке, и я помню разницу – тогда и сейчас. Лучше я умру психом без страха и сожаления – тем, кем я являюсь сейчас, а не жалким трусом, каким я стану, когда излечусь. Мне поздно уже быть нормальным.

И снова он молчит, размышляя, что лучше: умереть или умереть, но сделав доброе дело. Неужели он еще не привык к правилам Вектора?

– Она тоже не знает где, так что ее поиски будут небыстрыми. Я выслал координаты тебе, это одна из камер сохранения, в которых можно пережить какие-либо возможные инциденты до прихода спасателей, но только на это рассчитывать уже не приходится.

– Здешний бункер?

– Ну да. Постарайся не сойти с ума окончательно, пока идешь ко мне.

– Ты меня переоцениваешь.

Запись 89

Я вышел в коридор и, проверив маршрут, без промедления последовал ему, ощущая знакомые нотки надежды, равные тем, которые я чувствовал, когда шел к брату, ведомый вымыслом и жаждой обрести цель. Но сейчас есть огромная разница: я допускаю, что все это вымысел, и принимаю правила игры. На глаза то и дело попадаются конкуренты, в основном на расстоянии большем, чем вытянутая рука. Бывшие заключенные, наконец получившие имитацию свободы, голодные и злые, лишенные понимания и чувства покоя, любви и гармонии, пытаются вклинить свое существование в мир, где их не должно быть. Я только и вижу, как они рыщут, вспоминают и даже создают на ходу природные инстинкты, нарушая баланс мироздания, разделяя уже никому не нужную территорию. Приспосабливаясь, изучая и пытаясь добыть крохи пропитания: людей осталось мало, а теперь благодаря мне их вдвое меньше. Вот как это выглядит, как развалилась система здесь, так же было и в карантине, так же было с Ноланом и Эмили, так же было там, где никто не хотел умирать… Впереди меня в метрах пяти выбежал человек в костюме как у всех, с правой стороны, но не успел он и слова сказать, как в спину ему вонзилась длинная игла. Помесь паука и еще чего-то подползла к нему по потолку, притянула к себе, используя эту иглу, которая была словно стрела с ниткой, и ушла обратно. Все произошло быстро, секунд за десять. Я не горюю, мне не жаль его: ведь таких, как он, были сотни, и этот один ничего не изменит. Простой отбор: слабый погибает, сильный тоже погибает, но сражаясь.

Пока без инцидентов: ни нападений, ни попыток убить, и все либо заняты друг другом, либо боятся меня. И из гущи соображений и витания в догадках меня выгнали слова из КПК – слова Тобина, благодаря настройке открытой связи.

– Где тебя носит, она уже здесь, скорее! – он кричит, и, не отвечая ничего ему, я сменил быстрый шаг на бег, игнорируя возможную опасность и боль в ноге.

Пробегая через помещения лабораторий среди хаоса и разрухи, крови и смерти, я оказался в большом зале, где по правой и левой стороне размещены комнаты охраны, в одной из которых спрятался Тобин, и судя по всему, она посередине.

Она пытается вскрыть толстую металлическую дверь при помощи сварочной горелки, выплавляя дырку в железе и что-то говоря себе под нос. Стоит ко мне боком и благодаря маске не видит меня, так что я, используя ситуацию, быстро подбегаю к ней, втыкаю один коготь прямо в ее правое плечо и толкаю ее всем телом, отчего она падает на пол. Кричит от боли во все горло, аппарат падает из рук, и я быстро выключаю его. Маска также падает рядом.

– Как ты нашел меня? – через боль и слезы кричит она, отползая от меня назад. Коготь почти весь в ее плече, крови много, и рукой пошевелить она толком не может.

– Это уже не важно.

– Ты думаешь, он хороший человек, что он поможет тебе в чем бы то ни было, ведь ты спас его от меня. Нет, ты хоть знаешь, почему я сошла с ума, почему смогла заразиться, хотя всегда была в костюме? Это все он – выпустил эту заразу в одном из помещений, когда я сняла маску, думая, что там безопасно, как раз сразу после того, как я ушла от тебя, когда ты был в камере. А все, что я хотела, – это любить его, жить в мире и покое, а ты отнял это у меня, почему?.. Мы бы улетели с Вектора, забыли все это и доживали дни в покое…

И она медленно умерла, и каждое ее слово было все тише и тише, пока не исчезла сама жизнь из ее тела. Как же все быстро закончилось – но она успела дать полезную информацию. Я постучал по двери и крикнул:

– Тобин, выходи, она больше не угроза!

Дверь медленно открылась, и из светлого помещения вышел он, слегка испуганный, измотанный и грязный, с перебинтованной рукой. Держа кусок стекла обеими руками, как оружие, он сначала выставил его на меня, но, выйдя на пару шагов вперед из комнаты, опустил.

– Она сказал мне, что это из-за тебя она свихнулась, – это правда? – указывая рукой на ее мертвое тело, строго спросил я.

Тобин повернулся к ней и подошел к телу, опустив голову. Я подошел поближе к нему, но на расстоянии, чтобы не спугнуть, и мы оба смотрим на труп перед нами.

– Неужели тебе недостаточно такого друга, как я, неужели ты готов поддаться изысканиям совести или крикам морали и сделать доброе дело для того, кто по природе твой враг? – Меня словно ударило током от голоса Наоми, которая, как всегда, плетет паутину лжи прямо у меня в голове и специально говорит об этом, чтобы я лишний раз задумался о реальности, проецируемой моими глазами.

– Она была хорошим человеком, очень честным и добрым, хоть и грубоватым. Не надо было убивать ее: есть же вакцина, она могла подействовать! – Он обхватил руками голову, сокрушаясь о ее смерти, наворачивая круги.

– Какая трагедия! Мне даже жаль его, такого бедного и одинокого Тобина, который лишний раз задумывается о том, стоило ли вообще оставлять тебя в живых. Ведь почему нет – ты принес столько боли людям, которые, по сути, сотворили тебя, которые убили человечность твоего брата и тем самым породили тебя. Разве это не справедливо? И если подумать, то ты – самая важная часть Вектора, идеальное наследие своего брата и всех этих людей. А теперь убей его – ты ведь хочешь, поэтому ты был против вакцинации, чтобы оставаться всегда собой, нынешним собой, потому что тебе это нравится. – Она ходит вокруг меня и Тобина, говоря так, словно она здесь главная, и прекрасно понимая, что это бесит меня.

– Если есть вакцина, – я пытаюсь говорить, игнорируя существование Наоми, – почему ты не использовал ее на мне? Ведь время было: она сказала, что вы за два дня до моего появления создали ее. И, прежде чем сказать, помни: тебе нечем мне угрожать или воздействовать на меня. И, кстати, она обвиняет тебя в том, что сошла с ума, так что у меня есть куча причин тебе не верить, и это, поверь, лучше, чем я буду ненавидеть тебя.

– Она полностью не проверена, – сказал он после недолгих раздумий, уставшим голосом, развернувшись ко мне лицом. – И мы дали пробный малый экземпляр вакцины, который подействовал лучше, чем мы ожидали, но, как видно, недолго, да. Но мы не пробовали большие дозы и другие штаммы, поэтому неизвестно, стал бы ты нормальным или бы просто умер. И нет, не я ее инфицировал: я не знаю, почему это произошло, и, прежде чем считать, что я могу лгать, подумай, зачем мне это. Мы почти одни, неизвестно где в космосе, среди разрухи и существ, которые убивают всех на своем пути, – а ведь я не солдат и даже не боец. И поэтому мне нужен ты, мне нужны твоя сила и способность убивать.

– Видишь, что он делает: обманывает тебя, говорит то, что ты хочешь слышать, ведь ты знаешь, что он много времени провел здесь, общаясь с такими же, как ты, а может быть, даже хуже. Такие, как он, знают, что говорить человеку, потерявшему все. – Она так громко говорит, что сбивает меня, заставляя запутаться во всем услышанном сейчас, и она права.