Эксперимент

Джонни остался стоять на месте. Его губы дрогнули в нервной усмешке – мышцы лица одеревенели, и нелепая улыбка еще некоторое время сохранялась на лице. Он всмотрелся сквозь стеклянную дверь больницы в два удаляющихся силуэта, а затем бросился вслед за ними.

Джек продолжал идти по наитию, он не мог остановиться. Если он сделает это, то паника и страх непременно нагонят его и лишат способности думать. А терять способность к сопротивлению сейчас невозможно – им предстоит преодолеть сложный путь – съездить во все известные клиники США и удостовериться в словах доктора Гледстоуна. Найти лечение. В кромешной тьме отыскать луч света, ведущий к спасению.

Джек подумал, как мало он сделал для жены. Мало радовал, мало уделял внимания, редко просил прощения. И почему он понял это только сейчас, так поздно, когда Эстер может его оставить навсегда?

«Я уверен, произошла ошибка. Эстер будет жить! – повторял Джек про себя, по пути утирая скупые слезы. – Это несправедливо. Это невозможно!»

Все трое возвращались в отель в полной тишине. Никто не решался издать ни звука, чтобы не вызвать новую волну огорчения друг у друга.

Эстер перестала плакать и просто наблюдала за видами в окне: за цветной вереницей проезжающих мимо машин, за людьми, праздно гуляющими по тротуару с собаками, за мигающими светофорами, отражающимися в лужах. Прошел дождь, но свежее от этого не стало, наоборот, город превратился в огромный душный парник. Эти прохожие и не подозревали, как жизнь может перемениться в считаные секунды, так, что ничего нельзя будет исправить.

Как часто люди задают себе вопрос: что они станут делать, если им останется год? Как распорядятся временем? Продолжат жить в крошечной квартире и копить на ремонт или пустятся в кругосветное путешествие? Бросят ли работу, выжимающую из них все соки? Проведут остаток дней с близкими? Выберут ли рутинную определенность в угоду туманному счастью? Эстер почувствовала, как больно ее задел последний вопрос. Стабильность – камень преткновения, о котором она могла размышлять часами.

Для получения удовлетворения от стабильности людям всегда требуются веские причины. Первая возможная причина – желание жить в комфортных условиях. Вторая – высший замысел – потребность воспитать детей в полной семье, прожить с одним человеком всю жизнь, подать пример окружающим. Третья – усталость от жизненных потрясений – желание верить, что завтра не будет хуже, чем вчера. Четвертая – трусость – боязнь принимать рискованные решения. И, наверное, сто прочих причин, необходимых для оправдания своего сознательно выбранного заточения.

Альпинист, задавшийся целью взобраться на Эверест, так же, как и человек, желающий стабильности, идет к вершине, не обращая внимания на неудобства, нужды и потребности, – у него есть цель, и он готов многим пожертвовать ради ее достижения.

Желание стабильности, если хотите, – это результат работы холодного ума, чтобы обезопасить себя от окружающего мира. Корыстный расчет уставшего или запуганного человека. Однако всему этому, казалось бы, нерушимому торжеству разума над безрассудством требуется еще одна совершенно необходимая переменная, при отсутствии которой вся стройная система ценностей потеряет значимость, – неограниченный запас времени, создающий иллюзию бесконечности жизни. Так, людям легче верить в то, что они в любое время могут оставить насиженное место и отправиться в погоню за мечтой. В этом состоит насмешка жизни над человечеством, постоянно ищущим легкости. Люди либо обманываются, считая, что у них впереди целая жизнь, либо жизнь вносит свои коррективы без предупреждения. И в том и в другом случае человек до последнего верит, что все успеет.

Если отбросить навязанные страхи и смело взглянуть на то, что скрывается за флером благополучия, мы получим ответ на животрепещущий вопрос – что нам действительно необходимо для счастья. Что прячется у нас в тайном сейфе, код к которому знает только сердце?

Эстер посмотрела на белое как полотно лицо Джека, вцепившегося в ее руку. Она почувствовала трепетную нежность к нему, благодарность, жалость. Потом повернула голову к водительскому сиденью, на Джонни. В висках застучало, к горлу подступил ком. При взгляде на Джонни Эстер отдыхала. Как будто в ее серых буднях наступили внеплановые выходные. Джонни был спасением. Он был воздухом, которого ей недоставало.

После постановки диагноза мысль, за которую Эстер готова была провалиться под землю еще несколько часов назад, с новой силой продолжила штурмовать ее разум. Негласные правила, придуманные Эстер для себя самой, померкли перед ощущением, которое она испытывала лишь в присутствии Джонни.

Эстер как можно крепче обняла Джека, стараясь тем самым заглушить в себе чувство вины. Она знала наверняка, что покинет его прежде, чем оставит этот мир навсегда.

Добравшись до номера отеля, Джек буквально провалился в кровать, ощущая на себе невидимый груз сожаления и боли. У него не осталось сил даже на то, чтобы находиться рядом с Эстер – слишком печально было смотреть на нее – живую, румяную, красивую. Реальность представлялась Джеку противоречивой и искаженной. Не может человек, будучи в полном видимом здравии, взять и умереть, если его, конечно, не настигнет несчастный случай. Джек лежал, глядя в потолок, и размышлял над этим. Эстер и Джонни сидели на диване молча. Джонни понятия не имел, как начать разговор и стоит ли его начинать вовсе, а Эстер продолжала чего-то ждать.

Спустя некоторое время Джонни набрался храбрости для откровения.

– Ты можешь рассказать мне толком, что случилось? – аккуратно спросил он, потупив взгляд.

На лице Эстер появилось сомнение – стоит ли рассказывать Джонни подробности.

– Могу, – неуверенно пробормотала она. – Я проходила обследование, в ходе которого врач поставил мне диагноз – синдром Альфреда Уотсона.

– Что? – озадаченно спросил Джонни. – Синдром кого?

Он всем телом развернулся к Эстер, так, что его колени коснулись голых ног девушки.

– Да, мы с Джеком тоже впервые о таком слышим.

Джонни схватил первую попавшуюся под руку вещь – ей оказались ключи от машины – и начал вертеть их в ладони. Он хотел взять паузу, осмыслить сказанное и попытаться заговорить вновь.

– Никогда не думала, что жизнь закончится так быстро, – мрачно сказала Эстер.

Комната почудилась ей частью сновидения, которое она когда-то видела. У нее было стойкое ощущение, что все вещи вокруг не более, чем текстуры, нарисованные на компьютере. Предметы, созданные для определенного ряда действий. Кофеварка нарисована, чтобы варить кофе, кровать – чтобы спать и восстанавливать энергию, телевизор – чтобы деградировать. И все эти предметы ограничены узким списком, таким же, как в компьютерной игре. Здание ратуши тоже часть большой текстуры мира: войдешь внутрь, а действий, которые можно выполнить в помещении, только два: «сходить в туалет» и «задать вопрос о повышении налогов». Видимо, так предусмотрено программистом.

А люди? Для чего созданы они? Эстер посмотрела на Джонни.

«Может быть, он мне понравился потому, что с ним можно выполнить больше действий, чем с Джеком? Например, в характер Джека не заложена способность к сильным эмоциям и импровизации, – подумала Эстер. – А у Джонни произошел системный сбой. Кто-то ввел ключ разработчика, и ему открылись новые способности, недоступные для других героев».

– Но ведь… – послышался отрезвляющий голос Джонни. – Лечения от этой болезни не существует, я правильно понимаю? – спросил он не без надежды, затаившейся в голосе.

Лицо Джонни оказалось так близко к девушке, что та могла почувствовать мятный запах его дыхания. Как будто Джонни только что съел конфету.

Эстер подавила слабую улыбку, услышав вопрос, прозвучавший за сегодняшний день много раз.

– Да, ты понимаешь правильно, – сказала она и искоса взглянула на Джонни. Он посерьезнел и, казалось, постарел лет на десять.

– Эстер, – волнительно прошептал Джонни. Он с подозрением глянул на Джека, чтобы удостовериться, что тот спит. Джек накрылся одеялом с головой и, кажется, уже давно перестал прислушиваться к их разговору. – Я скажу сейчас вещь, в которую ты не поверишь, в лучшем случае, а в худшем – съездишь мне по морде и будешь права. Но я обязан сказать это сегодня, сейчас, сию же минуту.

Эстер слабо улыбнулась в ожидании очередной сумасбродной идеи Джонни, которая если не убьет ее, то приблизит скорую участь.

– Ты понравилась мне сразу, как только я тебя увидел, – уверенным голосом сказал Джонни. Один бог знает, сколько он готовился, прежде чем смог выдавить эти слова. Джонни не отводил взгляда от Эстер и для убедительности даже взял ее за руку. – Ты понравилась мне безотчетно и совершенно неразумно.

Джонни сделал паузу. Он увидел, как улыбка на лице Эстер медленно угасает, а на смену ей приходит возмущение и страх. Эстер запоздало дернулась от неожиданного признания, словно от кипятка, обжегшего ей руку, и готова была вскочить с дивана, но Джонни дернул ее за кисть и усадил на место.

– Стой, послушай, – сказал он, чуть повысив голос. – Да, это неправильно. Но кто знает, что в этой жизни правильно, а что нет? Я, например, не знаю. Но уверен, что будет лучше, если ты останешься. И для тебя, и для меня.

Эстер бросила на Джонни яростный взгляд, полный осуждения, и сказала:

– Да, действительно! Никто этого не знает, когда живет порывами. Вот ты, например, прекрасно все понимаешь, но все равно делаешь по-своему, потому что тебе так хочется. Я думаю, тебе наплевать на меня, на чувства Джека и на диагноз. Ты хочешь новизны, не принимая в расчет, что будет с другими участниками твоей эгоистической игры. Будь у тебя хоть капля чувства ко мне, ты бы никогда не предложил мне подобного.

Эстер с силой вырвала свою руку и прижала к бунтующему сердцу. Она была оскорблена. Неужели ей можно делать предложения подобного характера? Она похожа на легкомысленную девицу? Джонни предложил побег, о котором Эстер мечтала, но стоило ему озвучить мысль, облачить ее в слова, как Эстер трусливо попятилась.

– Позволь мне закончить, – перебил Джонни и краешками губ улыбнулся. Он ожидал подобной реакции. – Я бы не осмелился сказать это тебе, если бы не чувствовал, что нам обоим необходимо быть вместе. Ты нужна мне, а я тебе. Если хочешь, я поговорю с Джеком сам, когда представится подходящий случай. Только не улетай. Я встретил тебя слишком поздно, но это не моя вина.

Слова Джонни звучали искренне. Он был убежден в своей правоте и чувствах, но больше всего он хотел вселить уверенность в Эстер, поэтому смотрел в ее глаза прямо и бесстрастно.

– Джек неплохой, – продолжил Джонни. – Наверное, он хороший муж. Я знаю, ведь мы знакомы с ним давно. Но с Джеком ты не будешь счастлива. Я отчетливо вижу, что ты бунтарка. Нельзя потратить оставшееся время на вранье самой себе. Неужели до встречи со мной ты не думала о разводе? Не поверю! Я не причина – я лишь следствие. Следствие отношений, которых нет. Ты строишь замки из песка.

Эстер сквозь наворачивающуюся на глаза пелену слез судорожно замотала головой. Ей стало жаль Джека, как никогда раньше. Джонни сумел обнаружить ее болевые точки и надавить на них – Эстер действительно не была счастлива. Но случались мгновения чрезмерной нежности, когда Джек являл ей свое истинное беззащитное лицо и становился особенно ласковым. Эта нежность была чиста, возвышенна и светла. Более труднодоступное чувство, чем страсть и влечение.

– Я не хочу тебя слушать. Не хочу, – сдавленно сказала она. – Уходи! Ты отвратительный друг!

Джонни кивнул. Он не мешкая встал и направился к выходу, понимая, что если задержится хоть на секунду, то разразится скандал. Но перед тем, как выйти за порог, Джонни остановился у двери и сказал, печально глядя на Эстер:

– Я оставлю свой адрес на ресепшене в надежде, что ты передумаешь.

Эстер даже не взглянула на Джонни на прощанье. Она зарылась в подушки дивана и обхватила руками коленки. Все, что произошло с ней за последние сутки, было невероятно! Диагноз, обративший ее жизнь в полную бессмыслицу, и неуместное признание Джонни. Зачем он попросил ее остаться? Только из-за того, что ей остался год жизни? Эстер решила, что если бы не диагноз, Джонни не осмелился бы сказать ей правду о своих чувствах, а она никогда не смогла бы покинуть Джека.

Джек слышал все, что было сказано в этой комнате, но не вмешался в разговор. Он хотел предоставить жене право выбора. Как можно удерживать рядом женщину, которая от отчаянья могла бы согласиться остаться с малознакомым художником, из-за которого она угодила в больницу? При такой решимости попытка остановить ее стала бы преступной.

Джек уже совершал подобную ошибку, когда был юн. У него была девушка по имени Франческа. Против всей логики она была мексиканкой с круглым, как луна, лицом, приземистого телосложения и с выпученными глазами, а не горячей изнеженной итальянкой с бронзовым загаром. Тогда Франческа казалась ему привлекательной. Он начал с ней встречаться ранней весной, сразу после ее трагического расставания с молодым человеком. Неопытный Джек не знал, что вступает в неблагодарные, изматывающие и до конца не завершенные отношения. Франческа писала бывшему сообщения украдкой, по ночам плакала, иногда ругалась с Джеком без повода. Однажды, предсказуемо, собралась, как она это обрисовала, «отдохнуть в Калифорнию с мамой». Джек был неопытен, но не наивен. Истинную причину он раскрыл тем же днем – Франческа по неосмотрительности не удалила телефонные звонки. Она собиралась встретиться с бывшим, хотя убеждала Джека, что «Алекс ей больше не нужен», «все чувства давно прошли», в общем, несла всю эту грубую и оттого пошлую чепуху, которая оскорбит любого человека. Тогда Джек не позволил ей уехать, и, как потом выяснилось, зря. Пободавшись какое-то время с Джеком, Франческа все равно ушла, только перед этим вхолостую измотала его нервы.

Через месяц Франческа вернулась уже без иллюзий, но отношения все равно не сложились.

Джек подозревал о симпатии Джонни к Эстер, но не мог и предположить, что Джонни перейдет к действиям.

Чем старше становишься, тем больше друзей теряешь. Каждый удивляет по-новому, по-особенному. В юношестве достаточно найти веселого собутыльника, чтобы в разгар веселья признаваться ему в любви и обещать вечную дружбу. В молодости хватает и общих интересов. А зрелость требовательна. Там не обойдешься без верности и надежности. И, наверное, Джек пропустил момент, когда стоило бы оставить Джонни позади.

Смятение не покидало Джека, но ко всему прочему прибавилось и упоение из-за решительного отказа жены. Он бесшумно выбрался из-под одеяла и подошел к ней.

– Наверное, нам лучше вернуться домой, – сказал Джек в макушку Эстер. Он гладил ее по спине и чувствовал пальцами ровную линию позвоночника. – Как ты считаешь, милая? Так будет лучше?

– Думаю, да, – не поднимая головы, отозвалась Эстер.

– Надо сообщить твоим родителям.

– О чем?

– О болезни, – с болью в голосе пояснил Джек.

– Нет, не смей, – встрепенулась Эстер. Она умоляюще посмотрела на Джека. Ее эмоциональное состояние не годилось для дополнительного стресса или огорчений. У Эстер не было сил, чтобы успокаивать всех сочувствующих и переживающих, поэтому единственный выход, который она для себя избрала, заключался в утаивании правды.

– Но так нельзя! Они имеют право знать, – не унимался Джек. Он настаивал, но знал наверняка, что если Эстер попросит его еще раз, он больше никогда не заговорит на эту тему.

– Ты не поступишь так со мной. Я сама скажу им, когда придет время, – промямлила Эстер. Девушке не хватало сил даже на незначительные препирательства.

– Конечно, как скажешь, – отступился Джек. – Тебе нужно поспать. Немного отдохнуть. Ты очень устала, – говорил он, заботливо поглаживая мягкие волосы жены. Джек впадал в панику, когда требовались слова утешения. И сейчас, когда Эстер больше всего требовалась поддержка, он был потерян настолько, что не мог ни на чем сосредоточиться. Джек силился придумать что-нибудь обнадеживающее, вселяющее веру, но слова в его голове сплетались в клубок – путаный и неясный.

Джек помог жене подняться с дивана, а затем уложил ее на кровать. Эстер свернулась клубочком на белой простыне и накрылась одеялом с головой. Через двадцать минут она забудется сном, а Джек примется собирать вещи.

Пока Эстер мирно сопела в мягкости пуховых подушек, Джек хаотично накидал вещи в чемодан и, придавив крышку ногой, не без усилий застегнул молнию. Разобравшись с багажом, он принялся мученически сновать из угла в угол – он не мог найти себе места. Никуда не деться от чудовищной пустоты. Джек не мог примириться с фактом, что Эстер проведет с ним отпущенный кем-то свыше срок, после которого ему придется продолжить странствие по жизни в одиночестве. Они не успели завести детей и уже не успеют. С ним не останется ее части. Вся уйдет.

Джек остановился посередине комнаты и уставился на чашку с остывшим кофе, стоящую на столе. Ничего необычного – просто белая чашка с коричневыми потеками на стенках. Но в это мгновение она приобрела особый смысл, соединяющий Джека с настоящим. Именно эта чашка оказалась его проводником в реальную жизнь, но Джек не замечал ее – этой жизни. Не замечал и чашку, которая сиротливо осталась стоять на столе. Кто ее оставил? Он или Эстер? Джек подумал, что пропустил целый отрывок, прежде чем чашка оказалась там. Сначала Эстер поднялась с кровати, потянулась и сладко зевнула, горячими губами поцеловала его в лоб, голыми пятками, прилипающими к полу, направилась на кухню, заботливо сварила кофе. Джек его выпил, а чашку забыл на столе. Так Джек благополучно все пропустил. Совместное утро упустил. Жизнь с женой упустил.

На лбу у Джека появилась испарина. Он почувствовал неконтролируемые вспышки паники. Джек, пытаясь остаться в здравом уме, выскочил из номера и отправился в соседний магазин за сигаретами. Наверное, он начнет курить и выпивать. Джеку хотелось убежать от действительности, перестать думать, перестать чувствовать. Поэтому после магазина он сразу же отправился в бар неподалеку. Может быть, несколько порций виски смогут облегчить его пытку.

Эстер проснулась поздним вечером, когда до захода солнца остались считаные минуты. Она села и огляделась по сторонам: в номере было пусто. По телу девушки сновала тупая боль, во рту пересохло, а медная голова клонила ее обратно к подушке. Эстер не стала сопротивляться и решила немного отлежаться.

Подумаешь, смерть. Что в ней страшного. Лишишься тела, да и черт с ним. Все равно подвело. Не захотело обслуживать ее скромное существование. Может, оттого и не захотело, что она не жила по-настоящему? А как иначе? Неужели Эстер должна была потакать своим желаниям и, зная заведомо, что ни к чему хорошему это не приведет, бросаться в омут? Бросишься – плохо, не бросишься – того хуже. Как будто не Эстер выбирала свое предназначение, а кто-то сделал это в обход нее. Да и плохо ли прожить жизнь, разрушая себя? Любое событие, любая черта характера, любой выбор неразрывно связаны с двумя сторонами медали. Плохая самооценка тянет к самоутверждению. Небогатое детство учит надеяться на себя и зарабатывать. О плохих отношениях можно написать роман. Нет худа без добра.

Эстер повернулась на бок. Шея от неудобной позы заныла, и она невольно поморщилась. Джонни добавил трудностей, размышляла Эстер. Остаться с ним и бросить Джека! Как только у него хватило смелости предложить подобное? И почему я об этом думаю? Потому что на самом деле хочу остаться в Лос-Анджелесе? Но я люблю Джека – последняя мысль показалась Эстер не очень убедительной.

– Я люблю Джека, – повторила она уже вслух и, удовлетворенная второй попыткой, слабо улыбнулась.

Все кажется легким со стороны, когда не находишься в эпицентре событий. И трудности друзей кажутся разрешимыми на раз-два, скандалы родителей – глупыми, расставания знакомых – неоправданными. На каждую ситуацию сторонние наблюдатели, как правило, предлагают четкое и понятное решение, даже приемлемое с точки зрения здравого смысла. Но стоит копнуть глубже, коснуться живого, тронуть кажущееся всезнание подобных советчиков, как за ним обнажается обширная пропасть с ворохом неразрешенных проблем. Все простое оказывается сложным, а сложное зачастую более простым, чем кажется на первый взгляд.

Пожалуй, ни один поступок не имеет однозначного прочтения. Плохое и хорошее идут рука об руку на протяжении всей жизни, и как отличить благо от зла, если ни то, ни другое не бывает очевидным? Мошенник может спасти больного ребенка, потратив украденные деньги на его лечение, вор приютит бездомного щенка, наркодилеры могут быть лучшими отцами, и, напротив, заботливые любящие матери способны испортить жизнь своим чадам чрезмерной опекой и надзором. Как после этого можно оставаться уверенным, что мы правильно поняли загадку жизни? Как не бояться осуждать других, а тем более пытаться навешивать ярлыки на, казалось бы, известные вещи?

Эстер, как и полагается человеку, зашедшему в тупик, лихорадочно старалась отыскать подсказку где-то между строк песен, выискать тайный смысл в сценариях фильмов, угадать схожесть характеров героев в романах, написанных гениальными писателями, которые явно знают о ее жизни больше, чем она сама. На ум пришел роман «Анна Каренина» Льва Толстого.

Каренин – муж Анны, – как и Джек, был неоднозначным персонажем, размышляла Эстер. Сухой, рассудительный, но все же благородный. Каренин не был способен на проявление такой любви, какой хотела бы Анна, но был готов пожертвовать своей репутацией ради нее. Человек «формы» или все-таки сдержанный джентльмен? Эстер прикусила губу, и из нее потекла кровь. Бедная Анна. Была несчастна и в браке, и после него.

Так и не найдя ясного ответа, Эстер встала с постели и постаралась найти телефон. Джек не прислал ни одного сообщения, это было ему несвойственно. Тогда Эстер позвонила мужу сама. Раздались протяжные гудки, затем включился автоответчик. «Спущусь на ресепшен. Может быть, они его видели», – решила Эстер.

Небольшой холл отеля оставался пустым во время пребывания пары в отпуске. Эстер ни разу не замечала приезжающих и толпящихся у стойки регистрации туристов, как это бывало в Лас-Вегасе. Эстер открыла стеклянную дверь, за которой находилась небольшая зона ожидания с двумя компактными диванами, фикусами по углам и расписным ковром из дешевого синтетического ворса.

Администратор, девушка с русыми волосами и миловидным лицом, объясняла что-то потенциальному клиенту отеля. Она быстро тараторила с еле заметным французским акцентом по телефону и путалась в собственных словах:

– Да. Вы абсолютно верно поняли. Да, я помню, когда вы мне звонили. Я говорила, что ваша бронь не будет активна, но уточнила информацию. Оказалось, что сайт не сбоит. Нет, тогда, возможно, и были неполадки, но теперь я вижу вашу оплату.

Эстер подошла к полукруглой стойке темного цвета и облокотилась о нее. Девушка, не отрываясь от трубки, доброжелательно улыбнулась и кивнула головой в знак того, что скоро освободится. Она набрала текст на компьютере, трижды извинилась и пожелала клиенту хорошего дня. Потом вопрошающе-ласково посмотрела на Эстер.

– Добрый день! Чем я могу вам помочь? – спросила администратор, продолжая жеманно улыбаться.

– Да, здравствуйте. Я бы хотела узнать, не оставлял ли мой муж записки или, может быть, каких-нибудь распоряжений? – с тревогой в голосе осведомилась Эстер. – Он ушел. Не берет трубку. Ни о чем меня не предупредил. Я волнуюсь, что…

– Из какого вы номера? – доброжелательно прервала девушка.

– Четыреста пятнадцать.

Администратор проверила что-то на компьютере, а потом поискала рукой по столу.

– Не волнуйтесь. Ваш муж оставил вам записку, – торжественно объявила она и протянула Эстер небольшой клочок бумаги с небрежной надписью.

Эстер тупо уставилась на листок и повертела его в руках. Несколько секунд она старалась понять, какая нужда заставила Джека отправиться в неизвестном направлении перед поездкой домой. Но потом вспомнила, что адрес этот оставил вовсе не Джек, а Джонни.

Желудок Эстер скрутило холодное беспокойство. Больше всего она переживала из-за пропажи мужа, но остатки нервных клеток, свободные от тревоги за Джека, принялись страшиться нового. Нет, не диагноза и предстоящей смерти, это было предопределено, а совершенно иной, казалось бы, безобидной вещи – изменений.

Страх перемен сопровождает многие и многие поколения людей, тихо следуя за ними и неустанно указывая на печальный опыт прошлого. Казалось бы, неустроенность, неудовлетворенность, застой, а человек мирится, разрабатывает способ, как легче приспособиться. Привычка – вторая натура. Чем старше человек становится, тем сильнее костенеет. Затвердевает в своих убеждениях и тем более в образе жизни. Попробуй бросить курить в пятьдесят, когда травил легкие всю жизнь. От этого и помереть можно.

Страх, как способ реакции, тоже может врасти в человека. Да так, что не избавишься. Сначала авторитарных родителей боишься, потом боишься сделать выбор, чтобы их не огорчить, далее боишься, что экзамены не сдашь, и так без конца.