Эксперимент

Врач, осведомленный о том, что девушка упала с утеса, не заставил себя ждать. Пышнотелая медсестра в привычном голубом костюме и смешной шапочке вышла с коляской в основной зал и стала искать пострадавшую. Джонни заметил ее первым и помахал рукой.

– Добрый день, миссис Эванс! – сказала она любезным голосом. – Врач готов вас принять. Я помогу вам подняться.

– Не нужно, – сказала Эстер и, все же при помощи Джека, подоспевшего на помощь, пересела в коляску.

– Вы можете подождать миссис Эванс у кабинета, – все так же добродушно сказала медсестра Кейли и наклонила голову в ожидании ответа.

– Да, конечно. Я пойду с вами, – вызвался Джек.

– Извините, могу ли я тоже подождать миссис Эванс там? – серьезным голосом спросил Джонни, не беря в расчет меняющееся на глазах выражение лица Джека.

– Да, конечно, – отозвалась Кейли и, развернувшись на месте, повезла Эстер в стерильный больничный коридор.

Джонни и Джек практически до вечера просидели на больничной скамье, в тишине переживая, каждый по-своему, беспокойство. Эстер то увозили из кабинета, чтобы сделать снимки, то привозили, то зачем-то увозили вновь. Кейли несколько раз предложила мужчинам сходить поесть, уверяя их, что процесс затянется.

– Да что, черт возьми, происходит, вы можете мне сказать? – накинулся на одну из медсестер Джек, не выдержав.

– Я не знаю, – шарахнулась та в сторону. – Но мне придется вызвать охрану, если вы не возьмете себя в руки.

Джек каждый раз с замиранием сердца смотрел вслед неторопливым шагам медсестер и врачей и ожидал окончания обследования. Ему не терпелось узнать, а точнее, убедиться, что со здоровьем Эстер все в порядке. В конце концов, она могла повредить позвоночник или внутренние органы, ведь не случайно у нее так сильно болела голова.

Но наконец врач пригласил Джека войти в кабинет. Тот кинулся в открытую дверь так быстро, что чуть не упал, зацепившись о порог.

Эстер сидела на кушетке с непроницаемым видом, поджав губы. Джек внутренне содрогнулся, как только увидел ее испуганные растерянные глаза. Он понял, что произошло что-то страшное.

Врач, седой мужчина преклонных лет, пригласил Джека сесть рядом с женой на табурет. Он поправил очки на своем узком отекшем лице и вперил строгий взгляд холодных голубых глаз на оробевшего Джека.

– Садитесь, садитесь, – повторил несколько раз врач. – У меня две новости, которые пациентка попросила сообщить вам в силу своей слабости. И вторая вам может не понравиться, – он сделал паузу и соединил пальцы «домиком».

Джек затаил дыхание в ожидании.

– Первая новость – неплохая. Падение никак не отразилось на здоровье. Нет даже легкого сотрясения. Будут синяки, да, удар был сильным. Мы сделали МРТ и можем показать вам снимки, если хотите, – медленно сказал доктор, позволив Джеку оправиться от волнения, а затем продолжил: – Но в ходе обследования мы с коллегами пришли к решению, что необходимо оставить миссис Эванс в госпитале до завтра, чтобы кое в чем убедиться…

Джек чаще захлопал светлыми ресницами.

– Убедиться в чем? – уточнил он.

Доктор Гледстоун промокнул испарину на лбу салфеткой и негромко произнес:

– Нас обеспокоили некоторые показатели в крови миссис Эванс, но давать прогнозы еще рано – это будет непрофессионально с моей стороны.

Джек укоризненно посмотрел на врача.

– Что могут означать эти показатели? – продолжил настаивать он.

Доктор Гледстоун сменил выражение лица с сосредоточенного на дружелюбное. Он приблизился к Джеку и по-дружески похлопал его по плечу:

– Мистер Эванс. Я верно говорю? – уточнил доктор, и Джек кивнул. – Давайте не будем переживать раньше времени. Завтра мы соберем достаточное количество сведений, чтобы дать вам исчерпывающий ответ.

Джек растерянно посмотрел на Эстер, потом на доктора. Он подумал, что дополнительное обследование не может сулить ничего хорошего.

– Это из-за этого подонка, да? – спросил Джек вслух, подразумевая Джонни. – Это из-за него вы оставляете мою жену на ночь в госпитале?

– Простите, какого подонка вы имеете в виду?

– Джек! – укоризненно шикнула Эстер.

– Мне надо знать! – с тенью обиды в голосе воскликнул Джек. – Извините, доктор. Я имею в виду, это из-за того, что она упала с утеса? Она что-то повредила?

– Да нет же, – поспешил заверить доктор. Он взял в руки больничные листы и стал бесцельно перебирать их сухими тонкими пальцами. – Это патология совсем другого происхождения. Но давайте закончим на сегодня. Миссис Эванс останется здесь, а вам позвонят, как только анализы будут готовы. Пройдите в регистратуру и оставьте им номер телефона.

– Нет, подождите, – начал было Джек, но Эстер поспешно вывела мужа из кабинета.

– Простите, доктор Гледстоун, я на секунду, – заверила она и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Джек не сопротивлялся. Брови его вытянулись в горизонтальную линию, а на переносице образовались складки недовольства. Он нетерпеливо уставился на жену.

– Почему ты не дала мне расспросить его?

– Джек, милый, – умоляющим тоном простонала Эстер. – Давай не будем устраивать сцен.

Джонни оторвал уставшую голову от стены и рывком подпрыгнул с лавки, как только увидел Эстер в коридоре.

– Что сказал доктор? – тут же осведомился он.

– Ты, – Джек тыкнул в него пальцем и смерил грозным взглядом, – заткнись. И не влезай в наш разговор. – Затем Джек снова повернулся к Эстер и испытывающее на нее уставился.

– Джек, – тихо пролепетала Эстер, – ты очень рассержен, я понимаю. Но у меня нет сил на ссору, я очень устала, и у меня болит голова, и… – Эстер обратилась к Джонни. – Все нормально, не переживай. Останусь здесь до завтра, сдам анализы.

Эстер сделала паузу и крепко обняла мужа.

– Я пойду. Уверена, что все будет хорошо, – напоследок пробормотала она и вернулась в кабинет доктора Гледстоуна.

Джек поднял глаза к потолку и прикусил губу. Свет в полупустом коридоре стал каким-то блеклым, а продолговатые лампы в форме трубочек издавали звуки, напоминающие жужжание. Сначала жужжание было приглушенным, но потом заполнило собой все пространство. Джек поспешил скорее выйти из лабиринта больничных стен, чтобы не закружилась голова. Он собрался с мыслями и быстрым шагом направился к регистратуре. Джонни уныло следовал за ним.

– Что ты собираешься сейчас делать? – спросил Джонни, после того как Джек закончил диалог с консультантом регистратуры.

– Поеду в отель, – сухо откликнулся Джек.

Он уже направился в сторону машины и был готов распрощаться с раздражающим его другом. Да и можно ли было назвать Джонни другом после сегодняшнего происшествия?

– Хорошо, я вызову такси. Это не проблема. Но завтра я приеду в больницу, чтобы узнать о состоянии Эстер, – уведомил Джонни спину Джека.

– Зачем ты приедешь? – зло переспросил тот и круто развернулся.

– Чтобы узнать о ее здоровье, – спокойно повторил Джонни.

Джека настолько поразила уверенная физиономия Джонни, что он чуть не подавился слюной от негодования, но отвечать ему все же не стал.

– Извини, Джек. Ты должен меня понять – я чувствую себя виноватым, – прокричал Джонни ему вслед. В ответ он услышал многозначительное молчание.

В номер Джек вернулся около восьми. Он осмотрелся вокруг. Оставаться здесь ему не хотелось совсем – он чувствовал себя неуютно, а главное, одиноко. Джек перешагнул через разбросанные вещи и прямиком направился на балкон.

«Врач просто идиот, – подумал Джек. – Нельзя же так играть чувствами людей. То у него есть подозрения, то он не хочет их озвучивать. Надо подать на них в суд», – Джек сел на пластиковый стул, угрюмо ожидающий его в дальнем углу балкона, и устало ссутулился. Ему стало противно и неприятно, захотелось разбавить эти чувства чем-то светлым и родным. Джек решил набрать Розу.

– Привет, – тихо прошептал он в трубку.

– Привет, Джек! Как отпуск? – бодрым голосом отозвалась сестра.

– Если честно, дерьмово, – признался Джек хриплым голосом.

– Что случилось?

– Эстер положили в больницу.

Молчание.

– Почему ты молчишь? – раздраженно спросил Джек.

Роза торопливо затараторила:

– Да, извини. Это просто как-то неожиданно. Все ведь было хорошо.

– Это Джонни, черт его побери. Ты была права. Не нужно было с ним видеться, – нервно проговорил Джек. – Он прыгнул с утеса, потащил Эстер за собой, и теперь ее оставили в больнице на ночь. На дополнительное обследование. Еще врач достался больной на голову – не может сказать толком, в чем проблема, – на одном дыхании рассказал Джек.

Роза внимательно выслушала брата и, как всегда, постаралась быть объективной.

– Что значит «потащил»? – скептически спросила она.

– То и значит, – нетерпеливо проговорил Джек. – Подошел с ней к краю обрыва, взял ее за руку и прыгнул.

– Взял за руку? – уточнила Роза.

– Да.

– И прыгнул?

Джек терял всякое терпение. Он позвонил Розе, чтобы услышать поддержку и слова утешения, а она начала задавать ему глупые вопросы.

– Чего ты добиваешься? – не скрывая раздражения, спросил он.

– Джек, – поспешила прервать его Роза, – ситуация странная. Почему Эстер пошла с Джонни к краю обрыва? Где был ты? И почему ее можно взять за руку, как ребенка, и куда-то потащить? Сама хотела – вот и прыгнула, – звонким голосом высказала свое мнение Роза.

Джек пришел в бешенство. Чтобы не нахамить сестре, он положил трубку.

«Все женщины в моей семье говорят, что я чего-то не понимаю, – подумал он. – Но если они все понимают, тогда почему, мать их, не могут подобрать нужных слов, когда это необходимо?!»

Джек решил пойти в бар, чтобы выпить немного виски для успокоения нервов. Телефон в его кармане завибрировал, он нехотя вытащил его и посмотрел на содержание сообщения, которое Роза отправила сразу после разговора: «Извини, Джек. Я не то говорю. Понимаю, ты переживаешь. Я могу прилететь завтра, если все плохо».

Джек несколько раз перечитал сообщение и небрежно засунул телефон обратно в карман. Момент уже был упущен. Джек в который раз решил, что многие непростые эмоции в своей жизни ему придется пережить в одиночестве. И при этом помогать тем, кто называет его «бесчувственным» и «холодным». Джек нервно засмеялся. Ему показалась смешной парадоксальная ситуация: он часто выслушивает жалобы жены, тревоги Розы, но он сам ни разу не поделился с ними своими проблемами. А их было предостаточно – и нервная работы, и ссоры с Эстер, и неопределенность будущего. Джек был сам по себе. Сам в себе. Он не обременял людей своими заботами и теперь понял почему. Люди не хотят говорить о ком-то другом – они всегда хотят о себе.

Наутро, когда Джек только успел разлепить глаза, он сразу же бросился умываться и варить кофе, чтобы как можно раньше оказаться в больнице. Дожидаться звонка из регистратуры не стал – напряжение в одиночестве было невыносимым. Джек нацепил на себя первое, что попалось ему под руку, и почти бегом помчался на парковку.

Уже с утра дороги Лос-Анджелеса были забиты арендованными автомобилями с туристами. Пахло жжеными шинами, бензином и утренней свежестью. Джек большими глотками пил крепко заваренный кофе, чтобы немного взбодриться, но бессонная ночь не могла пройти бесследно. Глаза грозились слипнуться, когда он, стоя в пробке, слушал успокаивающее урчание двигателя. Ему лишь изредка приходилось нажимать на педаль газа, чтобы продвинуться на метр вперед за чередой разноцветных машин. Они выстроились длинной гирляндой до самого перекрестка, и каждый из водителей, сидящих за рулем, задавался вопросом: «Что там произошло? Наверное, авария. Видно ли копов? Скорая приехала? Кто-нибудь умер?»

В больнице Джек оказался только через полтора часа. Он сел в зоне ожидания на кожаный диван, чтобы дождаться звонка от медсестры. Беспокоить врачей не хотел. «Пусть проведут обследование тщательно», – подумал Джек. Монотонным голосом женщина из приемной отвечала на частые звонки телефона. Главная дверь то и дело открывалась, расставляя пробелы между фразами «как я могу вам помочь» и новым «здравствуйте». Рассеянный свет лился в помещение из-за белого полупрозрачного тюля. Солнце приласкало щеку Джека, оно играло в его кудрявых волосах, убаюкивало. Через какое-то время Джек сдался – он заснул.

Когда Джек не без усилий разлепил глаза, первым, кого он увидел рядом с собой, был Джонни. Джек даже дернулся от него в сторону. Его разум, еще заторможенный ото сна, собирал кусочки пазла воедино – жена, ревность, утес, трагедия.

– Что ты здесь делаешь? – холодно спросил Джек. – Я же сказал, чтобы ты больше никогда не приближался к Эстер.

– Джек, – приглушенно начал Джонни, – я понимаю тебя. Но я переживаю и имею на это полное право. Ведь я причастен к произошедшему.

– Ты сделал все, что от тебя требовалось, а теперь, будь добр, оставь нас в покое, – перебил его Джек растерянным голосом. Он уже говорил это вчера, и ему представилось, что слова, которые он произносит вслух, испаряются в пространстве, тают. Иначе как объяснить появление этого мерзавца.

– Если хочешь, я могу отойти от тебя, но не проси меня уехать.

Джек с досадой покачал головой.

– Твою бы настырность да в нужное русло, – холодно уронил он и отвернулся.

Так они просидели почти до пяти вечера, лишь иногда отлучаясь в соседний ресторан за едой. Джонни был нелеп в желании смягчить гнев Джека. Он рассказывал ему истории, извинялся, пытался шутить, но все попытки наладить отношения сводила к нулю закаменелая уверенность Джека в том, что Джонни сделал это намеренно.

Наконец телефон зазвонил, и Джека вызвали в кабинет. Он рассеянно глянул на Джонни, затушил сигарету об асфальт и поторопился в госпиталь. Джонни остался в главном зале, чтобы не вывести Джека из себя окончательно.

Кабинет доктора Гледстоуна остался таким же, каким его вчера запомнил Джек, – аскетичный, выкрашенный в белый, заурядный кабинет со шкафами, высоким стулом, кушеткой и компьютером. Но кое-что все же изменилось – печальное и жалостливое выражение глаз Эстер, смиренно ожидающей мужа в углу. Джек обнял ее, как только увидел.

– Добрый вечер, доктор Гледстоун! – как бы между прочим поздоровался Джек. Доктор ему откровенно не понравился, и Джек был готов демонстрировать это без стеснения. – Привет, милая.

– Привет, Джек, – тихо отозвалась она.

– Здравствуйте, мистер Эванс, – строго поздоровался доктор. Он сидел за столом и что-то быстро печатал. – Садитесь, прошу вас.

Джек вопрошающе посмотрел на Эстер, но та лишь указала ему на стул и не смогла выдавить из себя ни слова.

– Что все это значит? – нервно спросил Джек, уже начавший раздражаться.

Доктор Гледстоун еще несколько секунд помолчал, допечатал последние слова и отодвинул от себя клавиатуру. Ему будто нравилось испытывать терпение Джека.

– Прогноз неутешительный, – отчетливым и тихим голосом произнес доктор. Он поправил очки, натянув их повыше – к глазам, и уставился на Джека. – Мне очень жаль. Вы так напористо меня расспрашиваете, что я не стану затягивать с объяснением.

– Ну? Говорите уже!

– У миссис Эванс обнаружили заболевание, не поддающееся лечению.

Джек сузил глаза и с подозрением, переходящим в негодование, посмотрел на доктора.

– Что вы имеете в виду? – переспросил он, немного подавшись вперед, чтобы лучше слышать.

– Я говорю, что лечения для этой смертельной болезни не существует, – повторил доктор, добавив ключевое слово, от которого у Джека перехватило дыхание.

Словосочетание «смертельная болезнь» резануло Джека где-то внутри, оставляя невидимую кровоточащую рану. Он потерял дар речи и мог лишь молчаливо наблюдать за что-то продолжающим говорить доктором.

– Мы постараемся продлить время, но заболевание все равно неминуемо приведет к потере сознания, а затем к гибели.

Лицо Джека вытянулось от изумления. Он долгим испытующим взглядом посмотрел на собравшуюся в комок жену, сидящую на кушетке, потом на нарочито соболезнующего доктора. Захотелось курить. Потом подраться с Джонни. Не от большого смысла – без Джонни они не узнали бы о диагнозе. Но так раньше расправлялись с гонцами, принесшими дурную весть. Джек, подавленный гневом, был несправедлив.

Над ним зло пошутили. Иначе как объяснить циничное выражение глаз человека, призванного спасать жизни? Неужели издержки профессии охладили чувствительность доктора настолько, что он был лишен способности искренне сопереживать?

Эстер негромко всхлипывала и беспомощно терла запястья. Кажется, она не совсем осознавала, что происходит в данный момент в кабинете. Почему Джек с такой ненавистью поглядывает на врача? Да и понимает ли сам Джек? Ему сказали, что его жена умрет, но этого не может случиться. Такое происходит только с незнакомыми людьми и еще, может быть, в фильмах. Но не с Эстер, не с его любимой.

Джек сел. Сейчас его раздражало буквально все: и растрепанные волосы на собственной голове, и скользкая плитка на полу кабинета, и странный диагноз. Но больше всего Джека раздражала собственная беспомощность.

Мать часто говорила Джеку, что жизнь – река. Против течения не выплыть. Нужно оставаться покорным и смиренным. Могло ли это успокоить его сейчас? Ничуть. Наоборот, от фразы веяло обреченностью, которая была недопустима.

– Что это за болезнь? Откуда вы так уверены, что она неизлечима? Двадцать первый век, в конце концов! Какая-то дурь! – выругался Джек.

Доктор Гледстоун ожидал разных вопросов, которые на него посыплются, и поэтому подготовился лучше, чем в тот раз, когда он сообщил первой пациентке о ее диагнозе, а она оказалась дочерью врача. Мать испытуемой решила проверить анализы и угрожала скандалом, если сотрудники клиники поставили ее дочери неверный диагноз. Гледстоун рисковал должностью и репутацией, когда согласился на участие в эксперименте, но надеялся, что это было оправданно, это во славу науке.

– Синдром Альфреда Уотсона[1], – отчетливо проговорил доктор, не отрывая взгляда от больничных листов.

– Какой синдром? – скептически уточнил Джек, продолжая зло смотреть на врача.

– Синдром Альфреда Уотсона, – повторил бесцветным голосом доктор.

Джек растерянно осмотрелся, уперся ладонями в бока, а затем звонко рассмеялся.

– Точно, шутка! Какой еще синдром? Ни разу о таком не слышал. Эстер, ты знала о подобном заболевании? Я – нет, – сказал Джек, продолжая смеяться.

– Это очень редкое заболевание. Оно врожденное, – тут же перебил Джека доктор, переходя на серьезный тон. – В теле перестает естественным образом вырабатываться ряд необходимых для жизнедеятельности веществ, это порождает сначала нужду в их восполнении, что невозможно по ряду причин, о которых я, естественно, расскажу позже. Потом, когда этих веществ становится недостаточно, появляется деменция, невероятная нагрузка на органы, а затем смерть.

Эстер слушала речь доктора Гледстоуна с открытым ртом. Слово «деменция» произвело на нее особенно сильный эффект. Заторможенность показалась Эстер более унизительным состоянием, чем физическая боль. Если в преодолении боли было что-то героическое и стоическое, то в слюнях, стекающих по подбородку, ей виделось одно оскорбление. Плевок в лицо от жизни напоследок. Вот, мол, близкие запомнят тебя такой.

Джек, не в силах больше сдерживать внутреннее напряжение, принялся нервно расхаживать по кабинету.

– Допустим. Допустим, так, – сказал Джек, не переставая двигаться. – Вы говорите про какие-то вещества. Их что, нельзя искусственным образом вводить в организм?

Доктор Гледстоун впервые за долгое время решился посмотреть Джеку в глаза.

– Понимаете, цельные вещества организм расщепляет на более мелкие ферменты. Это необходимо для их усвоения. Организм Эстер потерял способность превращать крупные вещества в пригодные для употребления. В этом заключается особенность этого заболевания. Я дам вам информацию для изучения. Понимаю, сейчас вы оба пребываете в шоке, но нужно продолжать жить, несмотря ни на что.

Джек остановился и стал громко кричать на врача:

– Ты понимаешь, что ты несешь? Надо продолжать жить?

– Успокойтесь, мистер Эванс. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете, – спокойно ответил доктор Гледстоун.

Эстер, до этого момента не издавшая ни звука, собрала остатки сил и выдавила из себя вопрос. Вопрос страшный и нежеланный, но все же необходимый.

– Сколько мне осталось? – утирая слезы тыльной стороной ладони, робко спросила она.

Доктор удивленно посмотрел на Эстер, как будто и вовсе забыл о ее существовании. Опустив голову, он тихим голосом произнес:

– Год. Вам остался примерно год.

Эстер обмякла в кресле и расплакалась.

После непродолжительного тревожного молчания Джек стал подробно расспрашивать доктора о диагнозе, стал вместе с ним искать альтернативные пути решения проблемы, Джек делал все, что сделал бы любой другой человек, находящийся на его месте. Доктор Гледстоун постоянно твердил как заученную скороговорку, что все дорогостоящие процедуры, различные препараты не будут иметь никакого положительного воздействия на больной организм. «Все слишком далеко зашло. Вы можете потратить огромные суммы, пройти десятки обследований, но услышите то же самое», – разочарованно уверял доктор.

Джек, как оробевший ребенок, стоял посередине тесного кабинета и все пытался найти какой-нибудь путь, лазейку, сбой в традиционной системе лечения, чтобы выкроить для Эстер дополнительное время. Но Гледстоун был тверд как утес, с которого упала Эстер.

– И что? Совсем ничего нельзя сделать? – в последний раз отчаянно спросил Джек.

– Увы… – отозвался доктор и виновато отвел взгляд.

Джек схватил Эстер за руку, без слов вывел ее в коридор и громко хлопнул дверью.

– Он не понимает, что говорит! – бормотал себе под нос Джек. – Мы поедем в другую клинику. Пройдем сотни врачей, если понадобится!

Эстер безучастно слушала мужа – его голос доносился до нее как из-под толщи воды.

– Да. Вернемся домой, там и решим, что делать дальше, – продолжал Джек. – Может быть, нам стоит слетать в Израиль, говорят, там лучшая медицина.

Джек полностью погрузился в поиски решения проблемы. Он забыл о том, что держит Эстер за руку, забыл о вчерашнем дне, забыл обо всех заботах, которые его тревожили, а также забыл о Джонни, смирно дожидающемся его возвращения в холле больницы.

Джонни то и дело оборачивался на двери, в которые вошел Джек. Его ладони похолодели, и где-то в животе клокотало нарастающее волнение. Медсестры выходили в главный зал и озвучивали фамилии: «Джонсон, Смит, Коллинс», люди быстро вставали со своих мест и следовали за девушками в зеленом, а Джонни с нетерпением и даже какой-то жадностью провожал медсестер взглядом – какая-то из них наверняка знает, что происходит с Эстер.

Он, Джонни, не виноват. Он не желал Эстер плохого, не хотел причинить ей боль, не нанес ей вреда сознательно. Что она теперь о нем думает? Вероятно, даже видеть его не хочет. А он – Джонни – просто невыносимо жаждет знать, что все обошлось. Что он снова не причинил боли человеку, который возродил в нем желание творить. Всю ночь Джонни рисовал Эстер, утопающую в океане. Он не мог сомкнуть глаз. Отрешенное спокойствие, которое Джонни увидел на лице Эстер, когда она потеряла надежду на спасение, так сильно залегло в его памяти, что стоило ему закрыть глаза – и он снова видел ее. Сильную, но хрупкую. Бесстрашную, но трепещущую. Напуганную. Джонни поражали противоречия, борющиеся в ней. То одна, то другая крайность захлестывали Эстер, как волны океана. Этим она была похожа на него самого. Вторая сущность всегда жила в нем и терпеливо ждала, когда обессилеет первая. Эта беспощадная борьба чувств и разума длилась бесконечно, а Джонни лишь метался из стороны в сторону, стараясь угодить каждому из начал. Иногда он так сильно выматывался и путался в собственных чувствах, что уходил в долгие запои или спасался кокаином. Но Эстер! Она открылась ему в момент опасности. Это было откровение без слов. Ему не привиделось.

Дверь больничного коридора распахнулась. Джек шагал вперед, как будто в бреду, не видя перед собой никого и ничего, а Эстер с красными от слез глазами поспевала за ним следом. Сердце Джонни ухнуло в груди. Он подбежал к Джеку и, дернув его за плечо, беспокойно спросил:

– Что случилось?

Молчание.

Тогда Джонни взволнованно уставился на Эстер. Она помотала головой из стороны в сторону и прижала ладонь ко рту. Из глаз ее снова полились слезы. Ноги Джонни стали ватными.

– Джек! – требовательно крикнул Джонни. – Прошу тебя!

Джек резко остановился, так, что Эстер врезалась в его спину, и, круто развернувшись к Джонни, смерил его полным горечи взглядом. Джек повторил то, во что отказывался верить:

– Она умирает. Ей остался год, – с бессильной злобой выдавил Джек и, видя, как лицо Джонни растягивается в немом изумлении, сразу же добавил: – Нет, это не твоя вина. У нее нашли неизлечимое заболевание.