Соль и сахар

Донья Сельма удерживает меня за плечи, заставляя посмотреть на нее. Когда я встречаюсь с ней глазами, я почти могу позволить себе найти утешение в ее словах. Но как мечта сможет выжить перед лицом стольких препятствий?

10

ПОНЕДЕЛЬНИК, 25 АПРЕЛЯ

В понедельник утром учительница Карла Пиментель хлопает в ладоши, чтобы разбудить сонных учеников.

– Слушайте! – говорит она. – Я знаю, что все переживают из-за последнего теста, но у меня есть для вас хорошие новости. Я поговорила с несколькими обеспокоенными родителями и подумала, что было бы неплохо дать каждому из вас шанс заработать дополнительные баллы.

Пиментель смотрит на меня, и у меня в животе появляется неприятное чувство, что она говорит это специально для меня. Обеспокоенные родители? Очень похоже на то, что речь идет о моей маме.

– Итак, вот вам небольшой тест, – говорит она, поворачиваясь, чтобы написать на доске уравнение. – Тот, кто сумеет его решить, может получить дополнительное очко к тесту за прошлую пятницу.

К тесту, который я бросила, не доделав, чтобы пойти на похороны бабушки. У меня скручивает желудок. Я не хочу, чтобы мои учителя, особенно Пиментель, думали, что мама вынуждена контролировать мои оценки. Математика в любом случае – мой лучший предмет, и я даже участвую в межшкольных математических олимпиадах.

Диего, Паулина и Талита вскакивают. Я думаю, конец семестра – это своего рода тревожный звонок для всех. Луана встает и подходит к доске, как модель на подиуме. Проходя мимо моего стола, она задирает нос, и ее «конский хвост» в стиле Арианы Гранде[31] раскачивается как маятник, едва не хлестнув меня по лицу.

Сколько бы я ни отказывалась от этого – и как бы неловко мне ни было это признавать, – я хочу, чтобы мама мной гордилась. Она с первого класса переживала за мои оценки. Я понимаю, что это просто ее способ сказать, что она любит меня, но снова и снова я задаюсь вопросом: есть ли для меня что-то большее, чем подготовка к олимпиадам по математике и вступительным экзаменам? Для мамы единственное, что имеет значение, – чтобы я проложила путь к университету, стала первой Рамирес, поступившей в университет, – даже если я не уверена, что это то, чем я хочу заниматься…

Я тяжело вздыхаю, беру синий маркер и начинаю писать рядом со своими одноклассниками. Мы все работаем в постоянном темпе, терпкий запах маркеров обжигает изнутри мои ноздри, и каким бы ржавым ни был сегодня мой разум, моя рука двигается, как дань мышечной памяти.

Через короткий промежуток времени я начинаю чувствовать оцепенение. Оцепенение – это хорошо, верно?

Мои руки замирают.

В пятницу вечером на кухне «Соли» я испытала нечто противоположное. Я почувствовала себя ближе к бабушке, чем когда-либо прежде. До того, как я обожглась маслом, я ощущала эту связь. Что-то произошло. Что-то, чего я не могу объяснить, как будто приготовление пищи связало меня с ней.

Хихиканье возвращает меня в реальность. Я оглядываюсь через плечо и вижу, как мои одноклассники бросаются к окнам. Пиментель отрывается от выставления оценок за своим столом, ее большие очки сползают на кончик носа.

– Что происходит? – встревоженно спрашивает она.

– Там на улице Педро убегает от вахтера! – объявляет Луана.

Педро – что?..

Я присоединяюсь к остальным у окна.

Наш класс находится на втором этаже, и сначала я вижу только узкую дорожку между задней частью школьного здания и забором. Затем замечаю вахтера, сеу Висенте, бегущего с журналом посещаемости в руке. Он всегда дежурит у школьных ворот, записывая имена детей, которые опаздывают или пытаются прогулять занятия. Многие из нас годами оттачивали способы его избегать.

Когда сеу Висенте скрывается из виду, Педро выходит из своего укрытия на другом конце здания, волоча за собой лестницу, и все ликуют, как будто он – Индиана Джонс, спасшийся от гигантского валуна.

Я закатываю глаза.

– Педро Молина, не смей! – кричит Пиментель. – Спускайся сию же минуту! Я серьезно! Не лезь в мой класс!

Я возвращаюсь к доске, пытаясь заняться делом, но из-за того, что все подбадривают Педро, а Пиментель пребывает на грани истерики, я не могу сосредоточиться на решении последней части уравнения.

– Учительница, блудный сын вернулся! – слышу я его голос за спиной.

Его поклонники – я имею в виду его друзей – подбегают, чтобы втащить Педро через окно. Они потрясены и приветствуют его возвращение в школу. Некоторые вроде Луаны замирают с влюбленными глазами. Пиментель выглядит измотанной, как будто она вот-вот упадет в обморок.

– Ты прямо как Ромео, – лучась улыбкой, произносит Луана. В пятом классе у них был роман. Все говорят, что однажды они снова будут вместе.

Кого это волнует?

Он драматично берет ее руку и целует тыльную сторону ладони.

Луана выглядит так, словно вот-вот растает.

С меня хватит. Я отворачиваюсь и прикусываю нижнюю губу, пытаясь снова включиться в работу. Но мысленный образ Педро, примостившегося на подоконнике, все еще сидит в моей голове, как угревая сыпь.

– Что. За. Гений, – бормочу я.

И тут же я понимаю, что привлекла его внимание.

– Что? – переспрашивает он у меня за спиной.

Я резко вдыхаю, но Пиментель делает ему выговор, прежде чем я успеваю что-то сказать.

– Педро, иди к директору, – говорит она. – То, что ты сделал, неприемлемо! Ты мог упасть и сломать себе шею!

– Если решишь уравнение, можешь получить дополнительный балл, – говорит ему Луана, и он одаривает ее улыбкой.

– Ступай к директору, – повторяет Пиментель, но Педро все еще смотрит на уравнение над моей головой.

Теперь, когда его лицо не испачкано тортом, я понимаю, что он немного изменился. Светло-карие глаза у Молина обычно яркие и озорные, как будто его мозг постоянно ищет хороший ответ. Но теперь они остыли. Взгляд затвердел. В этих глазах сквозит всепоглощающая усталость, и она, кажется, не только физическая. Куда бы он ни ездил в последние несколько недель, похоже, это была не очень хорошая поездка.

Когда он убирает челку со лба – он серьезно нуждается в стрижке, – его взгляд возвращается ко мне. Я отвожу глаза, пока он не решил, что я на него пялюсь.

– Можно, я его решу? – спрашивает он учительницу.

– Ты хочешь решить уравнение? – Пиментель, похоже, приятно удивлена.

– Я пропустил несколько тестов, и мне действительно нужна дополнительная оценка. Можно мне его решить?

Он смотрит на нее щенячьими глазками. Остальные поддерживают его, умоляя ее позволить. Пиментель поправляет очки, и по ее лицу пробегает легкая тень тщеславия. Она, кажется, на секунду забывает о том, как нахально он ворвался в класс, и просто гордится собой: наконец-то она всех заинтересовала математикой.

– Ну… – она колеблется, но потом улыбается. – …давай.

Педро хватает маркер и пристраивается рядом со мной, чтобы начать работать.

– Но ты отправишься к директору, как только закончишь… – Голос Пиментель тонет в радостных возгласах друзей Педро.

Его рука так и порхает по доске, когда он решает строку за строкой. Он сообразителен, как и всегда. Даже Пиментель выглядит ослепленной. Это напоминает мне о всех тех случаях, когда она пыталась убедить его вступить в математический клуб. К счастью, он этого так и не сделал. Он знал, что я тоже буду там.

– Держу пари, я смогу закончить это раньше тебя, даже несмотря на то что пришел позже, – шепчет он мне.

Значит, он думает, что может бросить мне вызов?

– Давай.

Позади нас одноклассники начинают делать ставки, и наше соперничество возвращается, как будто оно никогда и не исчезало.

11

ПОНЕДЕЛЬНИК, 25 АПРЕЛЯ

Школа – наш с Педро способ продолжать вражду наших семей.

В дни тестов мы соревнуемся, кто наберет больше баллов. Во время занятий в спортзале мы всегда в разных командах. Даже во время обеда мы соревнуемся, кто первым встанет в очередь в кафетерии. Вечно соревнуемся. Вечно пытаемся доказать свою правоту.

Сегодняшнее поле битвы – белая доска.

– Ты точно знаешь, как устроить сцену… – бурчу я себе под нос.

Педро выдыхает.

– Я не собирался ничего говорить, но, говоря о сценах, не хочешь объяснить, зачем ты врезалась в меня тем вечером? – спрашивает он, наклоняясь, чтобы его было слышно сквозь все аплодисменты позади нас. От одного звука его голоса у меня по коже бегут мурашки.

– Ты имеешь в виду, когда я случайно с тобой столкнулась? – бросаю я на него многозначительный взгляд.

– Это действительно была случайность? – косится он на меня.

Меня бесит, что я чувствую на его одежде запах гуавовой глазури из пекарни его семьи, потому что мы стоим так близко, зажатые между одноклассниками и доской.

– Оставь меня в покое. – Я слегка толкаю его плечом, чтобы между нами было больше пространства, но в итоге выбиваю у него из рук маркер.

Наши одноклассники начинают обвинять меня в жульничестве.

– Клянусь, я не… – начинаю я, но Пиментель, глядя на меня, качает головой.

– Никаких драк, – предупреждает она.

Мои щеки вспыхивают от смущения. Отлично. Теперь даже Пиментель встала на сторону Педро.

Педро хватает другой маркер, бросая на меня убийственный взгляд из-под челки.

– Это тоже была случайность? – спрашивает он.

– Да.

– Тогда почему я не слышу извинений?

Он их не заслуживает. Но я знаю, что он просто использует это против меня, если я откажусь.

– Извини, – тихо говорю я, слова вырываются, как вырванные зубы. – И насчет торта – мне тоже жаль.

Педро усмехается.

– Нет, тебе не жаль.

Кровь в моих венах похожа на жидкий огонь.

– Я знаю, что такое ответственность, в отличие от тебя. Ты же отказываешься признать, что саботируешь мою семью. Я-то знаю, что твоя семья придумала эту ложь о крысах на кухне «Соли», чтобы украсть у нас свадебный заказ!

Педро выглядит так, как будто собирается возразить, но наши одноклассники позади нас шумят все громче. Теперь они болеют за Диего, который, кажется, наконец-то на правильном пути в решении уравнения. Он так счастлив, что делает драматический круг по классу, чтобы насладиться ажиотажем.

– Так вот почему ты в меня врезалась? – Он утверждает, а не спрашивает. – Я знал, что ты бываешь мелочной, но никогда не думал, что ты… не важно. – Он усмехается. – Мы не крали у вас клиентку. Она с нами контактировала. Ей тогда понадобился еще один поставщик тортов и пирожных. Мы просто выполнили свою работу.

– Но я видела, как ваши пекари загружали в фургон эмпадиньяс. Не отрицай!

– Знаешь что? У «Соли» нет патента на эмпадиньяс. Любая пекарня может…

Диего на радостях делает сальто и врезается в первый ряд парт. Позади нас поднимается большая суматоха по его спасению.

– У «Соли» и «Сахара» всегда был договор, и ты это знаешь, – говорю я. – Это такая черта Молина – наносить удар в спину, когда человек больше всего уязвим. Бабушка всегда говорила, не доверяй ни сковородкам с тонким дном, ни семье Молина…

Педро выглядит немного озадаченным. Я не знаю, слышал ли он это высказывание раньше, но, кажется, на этот раз я его достала.

Некоторое время он молчит, поднимает руку, чтобы продолжить решать свое уравнение, но выдыхает и поворачивается ко мне.

– Хочешь верь, хочешь нет, но это действительно была разовая ситуация. Клиентка заказала эмпадиньяс в «Сахаре», потому что в последнюю минуту не нашлось замены «Соли». Это не наша вина.

– Как удобно, – медленно произношу я. – В таком случае, возможно, мы начнем предлагать свадебные торты и нашим кейтеринг-клиентам!

– Время почти вышло! – объявляет позади нас Пиментель. – Диего, с тобой все в порядке?

– Вы считаете нас предателями, но знаешь, о чем я начинаю думать? – Педро понижает голос до сердитого шепота: – Я думаю, вы завидуете «Сахару». Сначала я подумал, что, когда я нес свадебный торт, тебя послала твоя мать. Но, кажется, месть – это больше по твоей части.

Его слова жалят.

Ненавижу самодовольное выражение его физиономии, когда он думает, что раскусил меня и мои гнусные планы уничтожить его семью.

Ненавижу, как он ухмыляется.

Все в нем ненавижу. Даже челку, которая постоянно падает ему на глаза.

– Как ты смеешь подвергать сомнению мою мораль, когда все знают, что твоя семья даже не подписала бойкот против «Сделок»? Кстати говоря, что было нужно этому юристу в «Сахаре»?

Наши одноклассники снова болеют за Педро, подначивая его закончить уравнение раньше меня. Он немного переоценивает ситуацию, одаривая их фальшивой улыбкой. Но когда он снова смотрит на меня, я понимаю, что застала его своим вопросом врасплох.

– Откуда ты знаешь, что он приходил? – шепчет он.

– Я видела, как он выходил из «Сахара».

– А я видел, как он выходил из «Соли», – парирует он с видом «ну что, попалась?!».

Долгую секунду мы смотрим друг на друга, его дыхание колышет пряди челки.

Ему не нужно ничего говорить. Я знаю, когда он пытается скрыть, что волнуется. Он самый высокомерный человек в Олинде, поэтому он не расспрашивал бы меня о «Сделках», если бы не боялся за «Сахар». Этот юрист, должно быть, тоже сделал им предложение.

Мы пристально смотрим друг на друга, а потом возвращаемся к работе.

Я почти заканчиваю решать и тут замечаю, что маркер Педро начинает давать сбой. Он ругается себе под нос, меняя еще несколько сухих маркеров.

Я удваиваю скорость, дописывая последнюю строку уравнения. Я уже предчувствую вкус победы, когда рука Педро внезапно пересекает мое поле зрения в попытке дотянуться до маркера справа от меня.

– Смотри, что делаешь! – жалуюсь я.

Когда Педро наконец отодвигается, я понимаю, что он натворил. Стер плечом половину моего уравнения. И теперь переводит взгляд с испорченной работы на мое лицо, и его рот превращается в фальшивую, преувеличенную букву «О».

Я до боли сжимаю в руке маркер.

– Педро, ты сделал это нарочно? – спрашивает Пиментель, заглядывая мне через плечо.

Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на нее.

– Да!

– Прости, – говорит он, положив руку на сердце, и едва сдерживаемая ухмылка приподнимает уголки его рта. – Серьезно, Ларисса. Я не хотел.

– Лжец! – протестую я.

– Лари, он уже извинился, – одергивает Пиментель. – Продолжайте, оба. У вас осталась одна минута.

Дрожа от гнева, я спешу закончить ту часть уравнения, которую стер Педро. Не могу поверить. Он едва вернулся, а уже превратился в кошмар.

– Теперь ты знаешь, каково это, когда кто-то разрушает твою работу, даже если это, как ты говоришь, случайно, – шепчет он мне.

И прежде чем я сама это осознаю, я провожу рукой по его уравнению и стираю часть.

Аплодисменты стихают. Время будто замирает.

Педро скрещивает руки на груди и прислоняется к доске, как будто все это время пытался добиться от меня именно такой реакции. Его глаза обвиняют: «Ты мстительная! Что и требовалось доказать». Как будто это доказательство того, что я подставила ему подножку в пятницу вечером.

К нам спешит Пиментель.

– Ну, хватит. Педро, ты уже получил свои две минуты в центре внимания. Я отведу тебя к директору.

– А как насчет нее? – Он возмущенно кивает в мою сторону. – Она просто стерла мое уравнение назло, потому что знала, что проиграет.

Я смеюсь.

– Я побеждала!

– Ребята, это было не соревнование, – говорит уже измученная Пиментель. – Это был просто тест для всех, кто заинтересован в получении дополнительных баллов. – Она чешет в затылке карандашом, рассматривая нашу работу. – Послушайте, вы бы решили это, если бы совместили эту часть решения Лари с той частью решения Педро. Если бы вы помогли друг другу, вместо всей этой борьбы, уравнение было бы решено.

Помогли друг другу?

– Я не знал, что мы можем попросить о помощи, – хнычет Диего.

– Я скорее умру, чем попрошу помощи у Педро Молина, – бормочу я себе под нос.

– Что, Лари? – спрашивает Пиментель.

– Ничего.

Педро свирепо косится на меня. Он-то меня отлично расслышал. Я мечу в него кинжалы своими глазами.

Звенит звонок, и Пиментель идет проверять уравнения других моих одноклассников. Они тоже не успели закончить решение.

Диего падает на колени.

– Пожалуйста, учительница, мне нужен этот дополнительный балл! Мои родители убьют меня, если я не смогу повысить оценку!

Несомненно, уроки Пиментель способны довести до отчаяния.

Она вздыхает в ответ на его мольбы.

– Хорошо, слушайте внимательно. У меня есть идея. Урок окончен, но если вы, ребята, могли бы на минутку объединиться у доски, чтобы объединить свои решения, я дала бы вам всем дополнительные баллы, – гово- рит она.

Мои одноклассники выжидающе оглядываются на нас с Педро. Но объединиться означает работать с ним, а это… это невозможно. Это измена.

– Я не могу с ним работать, – говорю я Пиментель.

– И я не могу с ней работать, – вторит он.

– А можно, остальные решат уравнение вместе, но без Лариссы? – спрашивает Пиментель Луана, утешающе похлопывая Диего по плечу.

Я свирепо смотрю на Луану, и она с вызовом приподнимает идеально выщипанную бровь.

– Нет, все должны работать вместе, – говорит Пиментель.

Диего выглядит обиженным.

– Педро, это всего на одну минуту, – умоляет он, сложив руки перед собой. Но, даже несмотря на то что Педро явно сочувствует ему, его ответ по-прежнему отрицательный. Затем Диего поворачивается ко мне: – Пожалуйста? Пожалуйста?!

Я чувствую, что все взгляды устремлены на меня. Все ждут моего ответа.

– Прости. Я не могу.

Мои одноклассники разражаются раздраженным ворчанием, а Диего резко сворачивается на полу в позу эмбриона, выглядя таким же расстроенным, как много лет назад, когда мой домашний леденец отколол ему зуб.

– Ну, раз так, – разочарованно говорит Пиментель, – всем сочувствую. Класс свободен.

12

ПОНЕДЕЛЬНИК, 25 АПРЕЛЯ

На перемене я переминаюсь с ноги на ногу перед кабинетом директора.

Пиментель все еще там, с директором и с Педро. Я прекрасно знаю, что такое беседы с директором Оливейрой, но перерыв почти закончился, и до сих пор нет никаких признаков завершения этой встречи.

– Неудивительно, что никто не хочет с ней дружить, она думает только о себе, – сказала Луана, протискиваясь мимо меня, чтобы выйти из класса.

С тех пор ее слова так и звучат у меня в голове. И подумать только, что в детстве нам нравилось вместе играть в переодевания. Ее мама использует свою гостиную как парикмахерскую, а Луана любила использовать ее кисточки и косметику, чтобы навести красоту, и это превращало нас обеих в попугаев ара; кончики ее пальцев частенько были перемазаны яркими тенями для век, которые оставляли отпечатки пальцев по всей маминой мебели. Она всегда брала всю вину на себя, даже когда я пыталась ее защитить.

Теперь она ненавидит меня. Все ненавидят. Несмотря на то что Педро тоже отказался работать вместе.

В ожидании я хватаю телефон, притворяясь, что пишу кому-то. Жалкая попытка игнорировать одноклассников, которые, проходя мимо, шипят в мою сторону: «Соле- ная!»

Неудивительно, что никто не хочет с ней дружить.

Мои глаза начинают наполняться слезами. Хотела бы я, чтобы меня не волновало, что думают эти хулиганы. Но приходится признать, что мне не все равно. Нужно исправить эту катастрофу. Кроме того, мои одноклассники не должны платить за последствия моей вражды с Педро.

Я уже обгрызла все ногти на пальцах, и тут дверь наконец открывается.

Я мельком вижу спину Педро и выражение лица директора Оливейры, которая смотрит на него так, словно пытается решить сложную головоломку.

Пиментель выходит и прикрывает за собой дверь. Кажется, с Педро директор еще не закончила.

– Я хотела извиниться за то, что произошло, – говорю я. – За то, как я вела себя на вашем уроке.

Она, кажется, удивлена, увидев, что я задержалась в коридоре, но улыбается.

– Лари, я ценю твои извинения.

– Я хотела спросить… Есть ли… Я не знаю… Есть ли какой-нибудь способ, чтобы вы могли пересмотреть предоставление дополнительных баллов? – Я чувствую, что мои щеки уже горят от неловкости, но быстро добавляю, прежде чем Пиментель подумает, что я эгоистична: – Я спрашиваю не для себя, а для одноклассников. Могут ли они еще как-то получить академические кредиты?

Она наклоняет голову.

– Почему ты не стала работать с Педро, когда я тебя попросила? Это же было всего-навсего уравнение.

Я бросаю взгляд на дверь кабинета директора за ее спиной.

– Потому что он мой враг.

Пиментель поднимает брови, на ее лице написано разочарование. Это не тот взгляд, который я обычно получаю от учительницы. Ненавижу это. Такое чувство, что я только что схлопотала плохую оценку.

– Враг – сильное слово, – говорит она.

Я вспоминаю, как в прошлую пятницу мама кричала на сеу Ромарио. Вспоминаю о кричащей на нас донье Эулалии. Вспоминаю все слухи, ложь и обвинения.

Это не просто соперничество. Пиментель не понимает. Я пожимаю плечами.

– Но он именно враг.

Пиментель на некоторое время впадает в задумчивость, в ее очках отражается свет потолочной лампы. Учительница переводит взгляд со своих книг на меня, и на ее лице появляется выражение любопытства.

– А если я скажу, что есть способ, которым ты могла бы помочь своим одноклассникам заработать дополнительные баллы?

Такое чувство, что в моей груди надувается воздушный шарик.

– Действительно? – Я кашляю, чтобы подавить свое волнение. – Я имею в виду, правда?

– Я получила от директора Оливейры просьбу мотивировать больше третьекурсников вступать в наши клубы. Могла бы ты присоединиться к одному из них в обмен на дополнительный кредит? Последние несколько лет ты была так увлечена внеклассными мероприятиями.

Это небольшое преувеличение, но до прошлого года я была президентом математического клуба. В основном я собирала участников, чтобы подготовиться ко всем соревнованиям по математике, в которых мы участвовали в течение первых двух лет обучения в средней школе. Но сейчас я ушла на покой. Если вы – ученик третьего курса, последнего курса перед университетом, вы не остаетесь на внеклассные занятия, если только они не являются консультациями перед вступительными экзаменами в университет.

– Я знаю, что это твой год поступления, – добавляет она, словно читая мои мысли, – но мы с директором Оливейрой думаем, что было бы очень полезно показать нашим ученикам, особенно вам, третьекурсникам, что и в последнем учебном году есть нечто большее, чем учеба.

Мама бы с этим очень не согласилась…

– Вы дадите всем дополнительный кредит, если я вступлю в клуб?

– Да. В этот конкретный клуб. – Она вытаскивает из учебника флаер. – Встречи проходят только раз в неделю. На самом деле сегодня днем. Так что это не доставит слишком много хлопот. У тебя все равно остаток недели будет свободен для учебы. – Должно быть, она чувствует мои колебания, потому что продолжает: – Они вот-вот потеряют одного из своих членов. И они так завалены обязательствами, Лари. Присоединиться к ним было бы здорово. Что ты об этом думаешь?

Она одаривает меня своей самой лучезарной улыбкой.

Мама никогда не согласится. Все мое свободное время уходит на подготовку к поступлению в университет. Она позволяет мне проводить свободное время только в «Голосах». Даже сон иногда не имеет для нее особого смысла. Поспишь позже. Ты молодая. Если я позволю тебе смотреть телевизор, ты не будешь спать всю ночь, так почему бы не позаниматься? Все ради того, чтобы стать первой Рамирес, поступившей в университет.

Я не думала насчет вступления в клуб, но, возможно, в этом году это сможет стать моей капелькой свободы.

В понедельник днем. Да, мне нравится, как это звучит.

Маме никто не расскажет.

– Запишите меня, – с улыбкой говорю я.

– Фантастика! – Пиментель сует мне в руку флаер, внезапно заторопившись. – Я знала, что смогу на тебя рассчитывать. И помни, ты должна посещать клуб до конца семестра, чтобы это засчитывалось как дополнительный зачет!

Она уносится быстро, как Джесси и Джеймс, которых вышвыривают за горизонт в конце каждого эпизода «Покемонов».

Я вздыхаю с облегчением. Разговор прошел лучше, чем я ожидала. А до конца семестра осталось всего два месяца.

Я разворачиваюсь, чтобы отправиться на следующий урок, и тут директорская дверь снова открывается.

Я останавливаюсь, затаив дыхание.

– Мы еще не закончили. Пожалуйста, сядь.

– Я уже сказал, что сожалею, – говорит Педро, все еще находясь в ее кабинете. – Вы сделали мне выговор. Отлично. Мне все равно. Теперь я могу идти?

– Сядь.

Голос Педро звучит немного раздраженно. Он всегда строил из себя «слишком крутого для школы», но то, как он сегодня обращается к директору, граничит с грубостью.