Серпантин

Я взял Фиц за рукав и попытался выйти, но тот толкнул меня назад так, что я чуть не потерял равновесие.

– Поговорим на улице?

– А до завтра не подождет? Я спать хочу.

– Нет.

Он вытащил меня на дубак за шиворот. Я не сопротивлялся. То ли потому что не мог, то ли из-за полнейшего равнодушия к своей судьбе. Да к черту судьбу. Это был мой выбор. Я мог остаться на кладбище.

На улице нас ждали еще трое. И думается мне, что они пришли не за консультацией по прейскуранту бара.

– Что теперь скажешь, крутой?

– А нужна какая-то проникновенная речь? Извини, на этот раз я ничего не заготовил.

К чему шло дело, было понятно и без разъяснений. Рен начал приближаться ко мне, собравшись нанести первый удар.

Решив, что победителем мне отсюда точно не выйти, я вмазал левым хуком ему по морде, просто для того, чтобы он тоже не остался без повреждений, и стал дожидаться окончания раунда.

Секунда, и я уже валяюсь на земле. Закрыв лицо руками, я вижу, как множество различных конечностей пытаются слиться с моим телом воедино.

Мое тело обморожено и разбито на ледяные кристаллы, из-за открывшегося в теле внутреннего тайфуна безнадежности и вселенского чувства одиночества. Я ничего не чувствую.

Удар за ударом прилетает ежесекундно, не прекращаясь. Руки спадают, опускаясь вдоль тела, чтобы дать возможность лицу перенять на себя часть урона.

Я не сдерживаю себя и начинаю истерично смеяться. Маниакальный хохот открывает для меня лечебную боль, исходящую от грудной клетки. С каждым смешком как будто ломаются ребра, рвутся мышцы и сухожилия, лопаются сосуды, отсоединяются сердечные клапаны, органы перестают функционировать. Кровь заливает глаза, вытекает из носа, как вода из крана, и водопадом изо рта.

Когда я решаю, что на сегодня достаточно, звучит выстрел. Толпа разбегается в разные стороны, а я проваливаюсь в глубокий сон.

«And he’s here to do some business with the big iron on his hip».

На утро следующего года я просыпаюсь в больнице и узнаю, что это утро следующего года, спустя два дня, что я провел в коме.

Лежать не стал. Кое-как встал с кровати, оделся и вышел в коридор.

Без обезболивающих у меня скоро начнутся инфернальные боли, но сейчас меня это не интересует.

Ко мне сразу подбежал белый халат и спросил о моем самочувствии. После удовлетворительного ответа от меня он заявил, что меня ждет психолог.

Что еще ему нужно?

В этот раз он сидел за столом и рылся в документах. Как только я вошел, он сразу все свернул и убрал в ящик стола.

– Вы очнулись! – как всегда с энтузиазмом прозвучал его голос, но лицо выражало смятение.

– К сожалению. Зачем Вы хотели меня видеть?

– Хотел поинтересоваться, зачем вы носите с собой оружие?

Я проверил карманы и не обнаружил там револьвера.

– Может, отдадите мне его?

– Сначала расскажите, как он попал к Вам в руки.

Невероятно, в этом мире существует человек зануднее меня. И он действует мне на нервы.

– Это моей подруги. Она умерла.

– Оу, печально. Вы о ней не рассказывали.

– А я не припомню момент, в который мы стали близкими друзьями или входили в отношения врач-пациент.

– Сейчас самое время. Ведь есть, о чем нужно выговориться?

– Не о чем говорить. Я что-то вспоминал, куда-то бегал, с кем-то встречался, и так мало был рядом с Эс. Все бес толку, я утратил всякий смысл к продолжению жизни.

– Нельзя опускать руки. Предлагаю пройти несколько сеансов у меня, чтобы попробовать восстановить ваше прежнее психологическое состояние.

– Никаких сеансов, мне нужно выпить.

Он достал бутылку дорого вина и открыл ее.

Когда он захотел налить мне в бокал, я остановил его, взял бутылку и начал сосать ее, как младенец сиську.

– Полегчало? – спрашивает Док.

– Нет, но созерцать гниль этого мира стало проще.

– Что входит в это понимание?

– Что входит? Да оглянитесь вокруг. Мы в одном шаге от тоталитарного строя; власть все сильнее прогибает под себя челядь; невиновных распихивают по тюрьмам; убийц приговаривают к общественным работам; экономика рушится; города беднеют; старые строения ждут момента на кого-нибудь обрушиться; никто не может найти нормальную работу из-за повышенных требований, которых изначально ни у кого не может быть, если только ты не ребенок влиятельных родителей; сфера образования учит непонятно чему, выпуская непонятно кого; культурные заведения не посещаются; книги не читаются; фильмы снимаются для отмыва денег; люди всю тупеют и тупеют, просиживая свои задницы за плазменными экранами, с которых дядя трагичным голосом вещает все вышеперечисленное; а им только и остается, что грустно кивать головой и говорить спасибо, что это произошло не с ними.

– Должно быть, Вы еще не пришли в себя.

– Да к черту, отдавайте револьвер и распрощаемся.

– Я должен быть уверен, что Вы не причините себе вреда.

– Никакой гарантии дать не могу. Если буду стреляться, то по настроению. Сейчас такового не имею.

Я снова навестил Эс.

Это все так глупо. Зная себя, я никогда не смогу излечить себя временем. Сколько бы воды не утекло.

Я не чувствую в себе сил когда-нибудь ее забыть, отвлечься на кого-то другого. Скорее, меня ждет череда терзаний, бессонница, навязчивые страхи и полное отсутствие стремления к чему-либо.

То есть, все будет так, как раньше, но в десятикратном увеличении.

Во мне никогда не было достаточно силы воли и стремления, чтобы закончить начатое. Теперь, я знаю, к чему так долго готовился.

«I need to break out, and make a new name».

Каменное здание лечебницы встречает меня угрюмыми серыми тонами.

Вот и все.

Я выбрасываю допитую бутылку, взвожу курок и вхожу внутрь.

20

Ждете мудрый эпиграф – несколько строчек, венчающие историю ниже, содержащую туже смысловую нагрузку?

Не получите. Давно уже пора перестать удивлять знаниями за счет вычитанных мыслей, обернутых в цитаты, фразы, отрывки, а изучать произведения полностью. Только тогда вы в полной мере имеет право заимствовать из них что-то.

– Что теперь?

– Я не знаю. У меня больше нет идей.

– Мы должны попробовать еще раз.

В разноцветных глазах виднелась усталость и опасение.

– Ты знаешь, я всегда был рад помогать тебе. Но прошло уже десять лет и за этот промежуток мы не добились никакого результата. Ты делала вид, что забыла его, ты его бросала, добивалась того, чтобы он тебя бросил, он тебя убивал, он хоронил тебя. Мы не можем бесконечно организовывать игру для этого Майкла Дугласа. Он тебя не вспомнит, смирись с этим.

– Не понимаю…

– Я составил теорию. Нет, ничем необоснованное предположение, которое отчасти могло бы разъяснить ситуацию.

– Ну?

– Суть в причине вашего знакомства. Будь это мимолетное пересечение взглядов, посиделки в кафе, разговоры на остановке во время дождя или сближение на парке аттракционов.

– Я помню эти встречи, зачем пересказывать?

– Подожди, еще не все. С этого-то момента знакомства и происходит медленные изменения в коре головного мозга, что в дальнейшем приводит к полной потери памяти с того момента, с которого вы встретились.

– Это что-то вроде деградации клеток?

– Я бы так не сказал. Исследования мозга не выявляют признаков патологии.

– Значит, он вполне здоров?

– Насколько это возможно. Вот только в твоем присутствии он не может узнавать ничего нового. Вся его память остановилась на точке невозврата десять лет назад.

– Причина во мне?

– Будь я романтичным приверженцем понятии любви, как необъяснимого и чудесного чувства, граничащего с магией, то я бы сказал, что ваша любовь подобна Вселенной. Она зарождается так же внезапно и ярко, она не поддается математическим расчетам и астрономическим прогнозам, она бесконечно расширяется, глубже исследуя другие миры и тайны, сокрытые за горизонтом, а потом…

– Она сжимается…

– А когда сжиматься больше некуда, она схлапывается, не оставляя за собой ничего, ожидая нового Большого Взрыва.

– Теперь я понимаю, кажется. А если попробовать в последний раз? У меня есть еще одна идея.

– Мы столько всего испробовали, вложили много денег и сил, заимствовали помощь других людей, так реалистично отыгрывали роли. В конце концов, на его заднем дворе целая братская могила из котов!

– Всего один раз.

– Может, он тоже хочет пожить своей жизнью? Друзей больше нет, родителей, считай, тоже, работу потерял, а сам он остался на прежнем уровне развития, так что его поведение никак не связано с чертой характера. Просто он не взрослеет. Когда-нибудь думала о том, кто из вас на самом деле сумасшедший?

– Постоянно.

– Извини, но я тебе больше не помощник. Оставь его в покое. Возможно, он найдет свое место в мире, заведет семью и умрет в старости счастливым человеком.

Так и должно быть. Я слишком эгоистична, чтобы увидеть правду перед моими глазами.

«Remember me for centuries».

– Роза, подойди сюда. Помнишь, я обещала познакомить тебя с твоим отцом?

– Да.

– А что я еще говорила?

– Что он меня не помнит, поэтому я не должна с ним видеться.

Он вышел из лечебницы, как он это называет.

– Смотри, вот он!

– Я его знаю.

– Откуда?

– Мужчина, говорящий непонятными словами. Он сказал, что имена ничего не значат, и я дала себе имя Я.

Только не это.

Она подалась вперед.

– Ты куда?

– Он меня вспомнит, я обещаю!

– Нет, этого нельзя делать!

Она вырвалась и понеслась вперед, размахивая руками.

Зря я ее сюда привела. Жизни не хватит, чтобы все подробно ей объяснить.

Я уперлась половиной лица в бетонную колонну, которая сразу стала влажной от слез.

**********

Навстречу, сломя голову, бежит девочка. Когда она меня достигла, то крепко вцепилась в плащ.

– Привет! Это Я!

– Здорово, и что это должно значить?

– А ты Соу! Я помню!

– Что за дурацкое имя?

– Ты сам себя назвал так!

– Поверь, я бы такое запомнил.

Я вырвался из ее крепких объятий и побрел дальше.

– Стой!

– Я спешу, что тебе нужно?

– Как можно любить человека, которого ты оставил?

– Не знаю, спроси того, с кем ты меня перепутала.

Дойдя до ворот, я развернулся. Кажется, девочка рыдала, но оставалась стоять на том же месте.

Я грустно ухмыльнулся. Бедняжке не хватает родительской ласки.

Холодный зимний воздух наполняет мои легкие, и дышать становится проще. Сердце больше не бьет в колокол, а высохший пот придает лицу глянцевый оттенок.

Настал день. День моей выписки…