Старый Свет. Книга 3. Атташе

Евгений Капба

Старый Свет. Книга третья. Атташе

© Капба Евгений

© ИДДК

Содержание цикла "Старый Свет":

Книга 1. Поручик

Книга 2. Специальный корреспондент

Книга 3. Атташе

Книга 4. Флигель-Адъютант

Часть первая

Глава 1. Кафры и каннибалы

Памяти Алексея Толстого

Солнце пекло в самую макушку, в пронзительно-голубом небе не было видно ни облачка. С диким воплем мимо пролетела пара диковинных ярко-алых птиц с пышными хвостами и скрылась в ветвях худосочных казуарин, которые росли у самого края импровизированного плаца.

– Ать-два, левой! Левая нога где? Это какая, едрить твою в качель, нога? Во дают, черти! Они где право-лево не разумеют! – таращил глаза вахмистр Перец. – Это не строевая подготовка, это хрень собачья!

– Погоди разоряться, вахмистр! Вот, гляди, как у нас на флоте ребят из пердей учили. – Дыбенко был тут как тут.

Неугомонный старшина взял в одну руку связку сушёной рыбы, в другую – местные сухие и перченые колбаски. Он прошёлся вдоль строя несчастных кафров, пытающихся освоить военную науку, и сунул в левый карман полотняных штанов каждого из добровольцев по колбасине, в правый – по рыбине.

– А теперь давай, вахмистр! Рыба-колбаса! Рыба-колбаса!

– Р-р-р-рыба! – зарычал Перец на наречии гемайнов, и кафры неуверенно топнули правой ногой. – Кол-баса-а-а!

Дело пошло веселее. Дыбенко закурил и подошёл ко мне.

– А что? Это ещё первый император придумал, когда армию нового образца создавал.

– А старого образца плохая была? – хмыкнул я и сморщил нос от ядрёного запаха махорки.

– А чо-орт его знает, – пожал плечами Дыбенко. – Вы вон нас и старорежимными ухватками раздолбали, как бы наши уполномоченные там ни изгалялись. С другой стороны – Старая империя и Новая империя – это две большие разницы, как говорят в Яшме. При старом режиме тошно мне было, душно! А сейчас как будто у народа второе дыхание открылось…

– Или начали ценить то, что имеют, после того как кровь друг другу пустили? – спросил я.

– Та-а-ак, отца-командира понесло в философию. Надо с этим что-то делать.

– Надо выпить, – вырвалось само собой, и мы с Дыбенкой, оставив пять сотен кафрских добровольцев на попечении ретивых легионеров, которые явно получали удовольствие от процесса, отправились в палатку промочить горло.

В глаза мне сыпануло, на зубах заскрипело. Подул знойный северный ветер. Суховей залетал в предгорья из ущелий, принося песок и жар Сахеля в благодатные долины Наталя. Следом за жарким ветром по нашу душу шли каннибалы, науськанные людьми Грэя. Как докладывала разведка, федералисты сулили им все земли по самую Руанту, которая станет границей между аборигенами и Федерацией. Залитые водкой, увешанные стеклянными цацками и яркими суконными тканями, снабжённые устарелыми ружьями и несколькими дульнозарядными пушками, вожди каннибалов двинули своих воинов в поход – покорять плодородный Наталь, резать семя бородатых демонов-гемайнов и выжигать на корню недочеловеков-кафров. У нас был месяц или полтора до пришествия орды, не больше.

А ещё у меня была бутылка мадеры, початая. Чпокнула пробка, забулькала бордовая жидкость в алюминиевых облупленных кружках. Дыбенко выпустил аккуратное колечко дыма.

– Гляди, как научился! – похвастал он.

Я в ответ нарочито-восхищённо закатил глаза и поднял сосуд с мадерой вверх:

– Будем?

Дзинь – звякнули кружки.

– Сожрут они нас, как думаешь? – спросил я.

– Подавятся! – откликнулся Дыбенко. – Мы на вкус противные.

* * *

Коммандо гемайнов проводили манёвры в вельде на границе с Федерацией. Война должна была вспыхнуть вот-вот, но Виктор ван дер Стааль не рисковал отдать приказ атаковать передовые посты и гарнизоны зуавов – это было чревато большими репутационными потерями. Ну да, тот же Альянс или Арелат вряд ли что-то переубедит – они были целиком и полностью на стороне нового божества всей прогрессивной общественности, президента Артура Грэя. А вот сочувствующие из империи и Протектората могли наморщить носы и сделать «Фе!», если бородачи примутся без видимой дай-причины изничтожать врагов. И это «Фе» грозило выйти боком – меньше добровольцев, меньше оружия, меньше дипломатического прикрытия. Конечно, была трагедия Сан-Риоля. Но Сан-Риоль это не Наталь и никогда им не был.

А потому коммандо патрулировали вельд в полной боевой готовности и не могли сняться и прийти сюда, к нам, в предгорья. Федералисты только этого и ждали, чтобы лютые конные стрелки гемайнов отправились воевать с каннибалами. Колонны под ультрамариновыми знамёнами с золотым солнцем тут же двинулись бы через Лилиану, грохоча сапогами и лязгая артиллерийскими лафетами.

Поэтому Стааль и другие лидеры гемайнов обратились к нам – военным советникам и добровольцам из иностранного легиона. Впервые за десятки лет кафры изъявили желание принять участие в защите родины. Очень уж большое впечатление на мирных пейзан произвели рассказы риольцев, которые прибыли в Наталь на пароходах и были расселены по краалям всей страны. Теперь мне казалось, что хитрец-архиепископ поступил так не случайно. Слёзы маленьких девочек и глухие проклятья мужчин, понюхавших пороху при защите родных домов, ныне сожжённых, действовали на и без того патриотически настроенное население куда эффективнее, чем сотни пропагандистских речей и броских газетных заголовков.

Так или иначе, общины кафров постановили выделить от каждых пяти семей по одному неженатому парню на подмогу хозяевам, чтобы оборонять рубежи Наталя от безбожных федералистов и чудовищных каннибалов. Они думали, что будут строить укрепления и подносить патроны. А гемайны, тоже впервые в истории, дали кафрам в руки винтовки.

– Как они будут стрелять в людей? – спросил я минеера Бооту, который координировал наше взаимодействие с кафрами. – Им же жалко!

– Они послушные. Из них не получатся воины, да. Но я уверен, вы сможете воспитать из них солдат.

Воин и солдат – это не одно и то же? Интересная и спорная мысль! Но пока что всё говорило в её пользу.

Коричневые босые ступни месили пыль, винтовки в крепких молодых руках кафров вздымались вверх, прикладывались к плечу и – щёлк-щёлк – клацали затворы.

– А-а-а-агонь!!! – кричал по-имперски вахмистр Перец, и сотни пальцев вхолостую тянули за спусковые крючки.

Патроны им раздали только дней через десять.

Если Боота был прав, муштра и привычка повиноваться команде на самом деле должны были стать для покладистых кафров подходящим способом превратиться в силу, могущую противостоять диким ордам каннибалов.

* * *

Дыбенко, Перец, Фишер и ещё дюжина легионеров скорым маршем вели нашу полутысячу кафрских добровольцев к ущелью Ланге гуут, Длинная кишка. Я формально никакой должности не занимал, поскольку к иностранному легиону приписан не был, но курировал весь процесс формирования добровольческих кафрских соединений и должен был предоставить подробнейший отчёт об их эффективности. Точнее, два отчёта. Даже три – в «Подорожник», лично Стаалю и незабвенному Артуру Николаевичу, конечно.

Десятью верстами восточнее такой же отряд низкорослых коричневокожих стрелков выводили на позиции Стеценко, Панкратов и Лемешев. Западнее верховодили Вишневецкий и Демьяница вместе с каким-то лихим парнем из бывших лоялистов, Хлыновым.

Три недели, ровно столько продлилась подготовка кафров. Ровно столько же я в своё время успел поучиться в юнкерской школе – когда это было?.. И потому совершенно точно мог сказать – этого едва-едва хватало, чтобы стать мало-мальски годным солдатом. И совершенно недостаточно, чтобы превратиться в настоящего офицера. Я, например, так никогда им и не стал, оставшись тем, кем и являлся – рефлексирующим интеллигентом. Не было во мне той пресловутой военной «белой» косточки, такой, как например, в Вишневецком.

Дорог тут уже не было, только направления. Впереди двигались абиссинцы во главе с Тесфайе – наша разведка. Они сигналили зеркальцами с холмов, обозначая, что путь свободен. За ними поросшую чапарралем равнину топтали босые ноги кафров и сапоги их командиров-наставников – легионеров. А замыкали движение мощные гемайнские фургоны, с толстыми бортами, горчичного цвета тентами и высокими колёсами, обитыми кованым железом. Патроны, много патронов, и драгоценный пулемет, эта священная корова Перца и Фишера – вот что тащили работяги-мулы.

Мы все вкалывали как мулы, и я вспомнил своего товарища по несчастью, покойного Вольского, земля ему пухом. Двуногие мулы – так он и говорил. По спине мне лупил точно такой же, как и у всех кафров, вещмешок, битком набитый припасами, на плечо давила винтовка, по бедру шлёпала малая пехотная лопатка, чтоб её, а из-под фуражки текли соленые струйки пота, задерживаясь капельками на грязном носу и щеках, орошая страдающую от жажды сухую почву вельда.

Кафрам было хоть бы хны. Шли себе и шли, уминали пятками побеги кустарника и редкие травинки. Кажется, они даже не потели.

Как белые сахибы, мы могли бы ехать в фургонах. Но мы не были белыми сахибами-лаймами. А ещё могли бы гарцевать вокруг колонны на горячих жеребцах, но мы не были и бородачами-гемайнами. Мы имперцы и пехота, а потому месим землю вместе с этими молодыми ребятами, которые поглядывают на нас время от времени и одобрительно шушукаются.

– Это вы пехота, а я моряк! – скорбно затягивался папиросой Дыбенко. – Видал я ваши сапоги…

– А в тундре на лыжах рассекал и не жаловался, – утёр я пот со лба.

– Так там снег! Снег – та же вода, смекаешь? Вода моя стихия! – Его чуб спадал на лицо слипшимися прядями, но глаза глядели всё так же задорно.

– А вы по этой самой воде ходите, да-да-да…

Так мы балагурили, коротая вёрсты.

* * *

Сигнал от разведчиков поступил внезапно – заполошно засверкали зеркальца сразу с двух холмов по левую руку от движущейся колонны. Опасность! Кафры загалдели, принялись оглядываться один на другого. И куда делась муштра и подготовка? Ни один из них так и не сообразил хотя бы сдёрнуть с плеча винтовку!

– Отря-а-ад! В шеренгу стройсь! – заорал я, надрывая связки.

Дыбенко уже бежал вдоль рядов, матерясь и тормоша низкорослых коричневокожих рекрутов. Ударил барабан, обычный кафрский тамтам, ритм на котором выбивал мой давний знакомец Кэй с подворья архиепископа Стааля.

– Р-р-рыба-колбаса-а, р-рыба-колбаса! – твердили, словно заклинание, себе под нос юноши-кафры, стараясь не сбиться с шага, выполняя сложный манёвр перестроения из походной колонны в боевые шеренги.

– Шибче, шибче, молодцы! Какой бы враг там ни скрывался, дадим ему свинца! – бодрили вчерашних огородников и пастухов ветераны-легионеры.

– Р-рыба-колбаса, рыба-колбаса…

Сначала показался столб пыли. Я даже подумал, что абиссинцы что-то напутали, и началась песчаная буря, но Тесу я доверял – он не стал бы сигнализировать подобным образом о погодном явлении. А потому…

– Гото-о-овсь!

Всё-таки муштра и склонность подчиняться вышестоящему начальству преодолели робость кафров. Замелькали в их руках винтовки, заклацали затворы. Я вгляделся в пыльную пелену и понял, что нам грозит через какие-то секунды.

Витые рога, раздутые ноздри, налитые кровью глаза, грохот десятков копыт – природная, всесокрушающая мощь! Львицы гнали стадо буйволов прямо на нас!

Разглядели это и кафры. Один, второй, начали оглядываться, кто-то бросил винтовку и побежал, и вдруг – бах! Грохнул одинокий выстрел.

Фишер, подслеповато щурясь из-под очков, опускал винтовку, покинувший строй солдат замертво лежал навзничь, прямо в кустах чапарраля. Вот тебе и Фишер!

Солдаты качнулись назад.

– А-а-а-агонь! – выдохнул Перец, и грохнул залп. – Огонь, огонь, огонь!

Я и сам стрелял вместе со всеми, прекрасно осознавая, что от кровавого месива на рогах и копытах огромных животных нас отделяют только свинец и порох. Пять патронов в обойме – залпы грохотали один за другим, буйволы спотыкались, львицы корчились в пыли. На расстоянии ста, семидесяти, пятидесяти, двадцати шагов они закончились.

– Будем с мясом, – кивнул Дыбенко. – Видал Фишера? Он всех нас спас.

Чёрт его знает, спас или не спас. Побежал бы один – побежали бы все? Не знаю. Знаю другое – Фишера придётся переводить в другой отряд или отправлять в империю.

* * *

На кострах жарили цельные окорока буйволов, жир капал на угли, шипел. Искры улетали в ночное небо. Мы дошли до ущелья Ланге гуут и остановились. Здесь нам нужно было выбрать рубеж для обороны и закрепиться.

Солнечные горы вздымались до самых звёзд, ярко светила луна. Фишер подошёл ко мне, шаркая ногами.

– Господин поручик…

– Да какой, к матери, поручик? И тем более господин. Садись, Фишер.

Мой старый соратник сел, снял очки и протёр их полой гимнастёрки, на которой застыли причудливым кружевом солевые разводы от пота.

– Осуждаете? – спросил он.

– Размышляю, какого чёрта мне с тобой теперь делать.

– Хотите – застрелюсь?

Он, кажется, не шутил. Доконала подносчика Фишера мирная жизнь.

– Не хочу. Поедешь к Вишневецкому, ладно? Я обещал ему три ящика патронов и пуд динамита. Разгрузимся, поведёшь фургон.

– Поеду! – кивнул он. – Знаете, что самое страшное? Мне не стыдно. Я бы ещё раз так сделал. И сделаю, если будет такая необходимость.

Я пожал плечами. Ну а что я мог ему сказать?

* * *

Каннибалы пришли через три дня. Мы как раз закончили первую линию окопов и выровняли бруствер, копали ходы сообщения для скрытного отхода за каменные осыпи в пятидесяти метрах за нами. Перегородили Кишку плотно – триста метров между двумя отвесными склонами, каждый высотой в четыре-пять человеческих ростов. Наверх взбирались только абиссинцы и Перец с Кэем, которого вахмистр взял в подносчики патронов вместо покинувшего нас Фишера. В тамтам барабанил теперь какой-то незнакомый парнишка. Справлялся, и ладно.

Тес рано утром притащил голову каннибала.

– Я убил его, когда он мочился рядом с термитником, – сказал абиссинец. – У нас говорят, мочиться рядом с термитником – плохая примета. Гляди, масса, это племя Тарантула – видишь, паутина на виске? Они рисуют такие перед походом. Дрянные люди.

Постепенно к моему костру подтянулись Дыбенко, Перец, остальные легионеры и хоофы – шефы, старшие из кафров. Их было человек двенадцать, остальные находились при своих десятках.

– Сюда движется передовой отряд, сотня воинов с ассегаями, не больше. Я спрятал тело в термитнике – они его не найдут, поэтому не насторожатся. Будут здесь к обеду. Надо сделать так, чтобы никто не ушёл.

– Сотня Тарантулов. – Кэй вздохнул, выражая опасения всех кафров. – Большая сила! Сотня каннибалов съедала две или три деревни, если приходила в Наталь внезапно!

– Вот и давайте сделаем так, чтобы в Наталь не пробрался ни один урод! – тряхнул чубом Дыбенко. И вопросительно глянул на хоофов: – Чем Тарантулы отличаются от буйволов? А?

– Чем? – спросил один из них, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

– На них можно тратить меньше патронов! Давай! По подразделениям, кругом марш! Рыба-колбаса, рыба-колбаса!

Кафры приободрились. Всё-таки инцидент со стадом копытных пошёл всем на пользу. Наши стрелки должны были сдюжить. А вот выстоят ли ребята Стеценки и Вишневецкого – это был большой вопрос. С другой стороны, сволочь Стеценко застрелит не одного, а двадцать одного, если увидит, что бегство подчинённых угрожает его драгоценной шкуре. А к Вишневецкому ехал Фишер. Попахивало всё это скверно. Любая война пахнет скверно, с этим не поспоришь, но…

– Все по местам! Раздать патроны! Вахмистр, возьмите с собой десяток хоофа Пататы, занимайте позицию во-о-он там, и не смейте открывать огонь, пока Тарантулы не обратят тыл!

Я оглянулся на Дыбенку – он был формальным командиром всего этого бардака. Старшина благодушно смотрел на мои усилия и довольно ухмылялся, затягиваясь самокруткой. Его черёд придёт в бою – там, в огне, он в своей стихии. А вот планирование – это, по мнению чубатого вояки, лучше получается у меня. По крайней мере, именно это Дыбенко, слегка окосев, внушал мне после бутылки мадеры ещё в предгорьях.

– Накомандовался? – спросил он. – Хватит суетиться. Пошли, промочим горло. У меня на дне ещё что-то булькает.

Старшина достал из нагрудного кармана гимнастёрки плоскую фляжечку и пошевелил ею из стороны в сторону. И правда, забулькало. Я ненароком сглотнул – становлюсь латентным пьяницей?

Дыбенко понимающе ухмыльнулся. Белые зубы на его сером от пыли лице, заросшем густой чёрной бородой, смотрелись особенно ярко.

Глава 2. Давид и Голиаф

Воины племени Тарантула устроили свистопляску у входа в ущелье. Они носились туда-сюда меж камнями, потрясали своими исполинскими ассегаями, били древками о щиты, высоко подпрыгивали и истошно вопили, желая сбить с толку защитников Наталя. Стоит сказать, у них получалось. Кафры заметно нервничали, легионеры злились.

Да и выглядели каннибалы грозно – эдакие шоколадные молодчики под два метра ростом, мускулистые, раскрашенные как тысяча чертей. Один из них, с огромным плюмажем из страусиных перьев на голове, выбежал вперёд и бесстрашно устремился к нашим позициям. Нельзя было дать ему разглядеть, как тут всё устроено, и вернуться обратно!

На полпути каннибал остановился и принялся кричать что-то оскорбительное, размахивая ассегаем, а потом развернулся к нам спиной, наклонился и продемонстрировал свой афедрон, да ещё и повилял им туда-суда, чтобы оскорбить нас пуще. В ответ ему неслась отборная ругань имперцев и свист кафров, но своих мест никто не покидал.

– На бой зовёт! – услышал я голос Кэя. Юноша задумчиво глядел на кровожадного исполина, который продолжал потешаться над нами, а потом протянул руку: – Можно?

Я не сразу понял, что он просит мой револьвер. Зачем это он ему?

– Наши боятся, – сказал Кэй. – Надо показать им, что каннибалы ничем не отличаются от буйволов.

– А ты не боишься?

– Не боюсь! Я – человек Джа!

Наверное, у Тесфайе нахватался. Они здорово сдружились за время похода. С другой стороны, юный кафр служил в доме архиепископа, и там тоже, наверное, набрался всей этой ветхозаветной риторики…

Я пожал плечами:

– Держи. Только вот что: как только услышишь крик «Ложись», падай на землю и прижимайся к ней, как к родной матери! Понял?

– Так точно! – вытянулся в струнку рядовой Кэй, продолжая двумя пальцами держать револьвер в вытянутой руке.

Балбес!

– Что «так точно», кафрскую твою душу ети?

– Так точно – после крика «Ложись» упасть на землю и прижаться к ней как к родной матери! Разрешите доложить, командир!

– Разрешаю, докладывай. – Я устало потёр пальцами переносицу.

– Я матери своей не знал, меня тётушки воспитывали.

– Етитьска сила, рядовой Кэй! – Меня переполняли разного рода эмоции, требующие словесного выхода, но воспитание не позволяло.

– Никак нет! Так точно! Не могу знать! Разрешите выполнять? – Кэй тарабанил по-имперски уставные формулы почти без акцента, но чёрта лысого этот парень понимал, что именно он несёт. Солдат, однако!

Развернувшись на босых пятках, кафр чуть ли не вприпрыжку двинулся в сторону огромного каннибала. Тот и вовсе уже потерял всякий стыд – задрал набедренную повязку из какой-то пятнистой шкуры и тряс мудями в виду наших окопов.

– Какая, однако, скотина! – восхищённо сказал Дыбенко. – Я бы с ним раз на раз вышел… – И задумчиво поглядел на свои пудовые кулаки.

А что? Этот мог бы. Я видел старшину в деле не раз и не два – лютый боец. Наконец огромный каннибал увидел маленького кафра и расхохотался. Он тыкал в него пальцем и орал что-то явно оскорбительное, а потом воткнул ассегай в землю и принялся недвусмысленными движениями таза и рук показывать, что именно намеревается сделать с Кэем, всей его роднёй и хозяевами-гемайнами.

А Кэй поднял револьвер, зажмурил глаза и выстрелил. Он выронил из рук револьвер – кафру никогда не доводилось стрелять из такого оружия прежде, и тут же, не дожидаясь команды, рухнул на землю, расставив руки и ноги во все стороны, словно бы пытаясь обнять каменистое дно ущелья. Балбес.

Чернокожий великан-Тарантул некоторое время стоял на одном месте, а потом с глухим звуком упал навзничь. Чёрт побери, Кэй попал ему прямо в рот! Вот тебе и балбес!

Аборигены как с цепи сорвались – ринулись в нашу сторону, ведомые жаждой крови и желанием расправиться с подлым кафром. Их рты были раззявлены в диком крике, ассегаи в напряжённых руках готовы сорваться в полёт, неся смерть и страдания. Ноги топтали каменистую землю, совершая гигантские прыжки…

Кэй сделал своё дело. Он показал маленьким и худощавым кафрам, как нужно поступать с огромными и страшными каннибалами. А ещё спровоцировал Тарантулов на яростную атаку. Яростные атаки – не лучшее средство против пяти сотен винтовок и одного пулемёта.

– Залп! – рявкнул у меня над ухом Дыбенко.

Ущелье заполнилось грохотом и запахом пороха, и через секунду стонами раненых и умирающих.

– Отря-а-а-ад!!! – Старшина решил окончательно обкатать кафрских добровольцев в деле. – Контратака!

Барабанщик влупил по тамтаму с удвоенной силой и кафры с какой-то мрачной решимостью полезли из окопов. Ну да, мы немного натаскивали их и на ближний бой тоже. Только ближний бой для этих маленьких и храбрых людей выглядел не так, как для свирепых бородачей-гемайнов, и уж точно не так, как для имперцев. Никакой резни, никакой штыковой. Стрельба в упор!

Они и стреляли в упор, делали шаг, перезаряжаясь и стреляя снова.

– Р-рыба-колбаса!!! А-а-агонь! – Имперские слова стали для них сакральными, они придавали сил и наполняли руки крепостью, а сердце отвагой.

Ну и ладно. Тоже мне, заклинания.

С диким воплем из-под горы трупов, как чёртик из табакерки, выскочил Кэй. Он был цел и невредим и бежал ко мне, чтобы отдать револьвер, который таки нашёл на поле боя.

* * *

– Еэр аан дие вадер, ен зин, ен дие хейлиге геес! – Кристиан Боота спрыгнул с седла и теперь оглаживал бороду и хлопал глазами. – Это что, кафры наворотили?

– Легионеры не сделали ни единого выстрела, минеер! – улыбнулся Дыбенко. – Каково, а? Пулемёт стоит во-о-он там, около белого камня. Он молчал всё время.

– А потери?

– Нет потерь.

– У вашего товарища, Стетсьенкоо, да? У него убито и ранено около сотни человек – там Тарантулам удалось подойти на бросок копья, и только пулемётчики дали возможность перегруппироваться и дать отпор. На западе дела не лучше, но везде мы отбились. Вы можете гарантировать, что никто из каннибалов не ушёл к своим?

– Нет, не могу… – помотал чубом старшина. – Тут пылюка поднялась, стрельба, неразбериха… Может, кто и ускользнул. Да и быть точно уверенным, что они в атаку пошли всем скопом, никого не оставив охранять тылы, тоже нельзя. Наверняка кто-то ушёл.

Боота грустно махнул рукой.

– Ладно! Крепите оборону, скоро к вам подойдёт подкрепление.

– Кафры? – усмехнулся старшина.

– Кафры, – кивнул гемайн. – Ну, я смотрю, вы своих кое-чему научили. Обменивайтесь опытом с соседями, нам всем предстоят тяжёлые времена. А вы, минеер военный советник, поедете со мной. У меня есть заводная лошадь, так что собирайте вещи, вас вызывают в посольство…

Оставалось только хлопнуть фуражкой по бедру от досады. Оставлять тут, на переднем краю, Дыбенку, Перца, даже Кэя и малышей-кафров было как-то неправильно.

* * *

Всё-таки кавалерист из меня препаршивый. Я натёр себе бёдра за четыре часа, и остальное время страдал. Пехота есть пехота. Моё призвание – топтать ногами землю. Ни лихие кавалерийские рейды, ни романтичные дальние плавания, как выяснялось, мне не подходили. Ещё более-менее уверенно я чувствовал себя за рулём автомобиля, но нефти в Натале не было, а возить бензин за тридевять земель, чтобы покатать некоего капризного военного атташе на чуть ли не единственном грузовике на тысячу вёрст вокруг, кретинизм редкостный.

Потому приходилось терпеть, скрипеть зубами и пялиться на невозмутимую спину минеера Бооты, который и в ус не дул, чувствуя себя в седле на лошади посреди пустыни как на роскошном диване. К счастью, на небе появились редкие облачка – нечастые гости в сухой сезон, так что стало полегче. По крайней мере, пот не заливал теперь глаза.

Лошадка, кстати, была моя старая знакомая – ушастенькая Зайчишка. Если бы не её добрый нрав, плавный аллюр и сочувственные взгляды, которые эта милая животинка бросала время от времени на страдающего меня, я бы точно плюнул и пошёл пешком.

– Взгляните! Если эти блооди скаам прорвутся через перевалы, в Натале их ждёт тёплый приём! – Боота указал ладонью на ближайший к нам крааль.

Это укреплённое поселение выстроил Луис, его старший сын. И неудивительно – население Наталя выросло за счёт риольцев, бежавших от освободителей-федералистов. Появились рабочие руки, демографическая ситуация позволила части молодых гемайнов, которых пока не призвали в коммандо, задуматься о собственном поместье.