Сильный ход

«Может быть, лучше выброситься из окна? Но это, наверное, больно. И страшно будет, пока падаешь. Или лучше отравиться снотворными таблетками? Но это будет как-то по-женски», – продолжал рассуждать Павел Васильевич, придумывая себе сценарий красивого самоубийства.

«Вот если бы кортиком заколоться прямо в сердце, тогда бы это было геройски, по-военному. И она, узнав об этом «сильном ходе» из газет, безутешно рыдала бы и горько сожалела бы об измене. Стоп! А почему я должен умереть, а они должны жить счастливо? Нет, сначала месть! Пусть сначала они умрут, а потом уж я», – с этой мыслью о необходимости наказания прелюбодеев он взбодрился, защёлкнул обойму обратно в пистолет, спрятал его в карман, решительно встал и вышел из квартиры.

На лестничной площадке этажа Павел Васильевич постоял, обдумывая дальнейшие действия.

– А как же я их найду? – спросил он вслух, затем посмотрел на соседскую дверь, из которой давеча торчала голова противной старухи, и решительно позвонил.

Дверь тут же открылась – по-видимому, всё это время кто-то стоял за дверью и наблюдал в глазок. И действительно, на пороге появилась всё та же старуха.

– Добрый вечер. Скажите, бабушка, а вы случайно не знаете, куда подевалась моя племянница, которая проживала вот в этой тридцать шестой квартире?

– Какая я тебе бабушка, Дон Жуан старенький. Я – Антонина Ильинична, а ваша так называемая племянница съехала отсюда на прошлой неделе с новым хахалем своим, а может, тоже племянником, – неожиданно грубым мужским голосом ответила ему старуха.

– А вы, Антонина Ильинична, случайно не знаете, куда и с кем? – как можно ласковее спросил её Павел Васильевич, не обращая внимания на обидное «Дон Жуан старенький». – А то я ей звоню-звоню, а у неё телефон не доступен.

– Да кто их знает, – уже немного миролюбивее ответила старуха, – дружок вашей племянницы, статный такой, из военных, видимо, робкий, обходительный. Со мной всегда здоровался, шоколадки дарил, говорил, что на Камчатке служит, а сюда приехал в академию учиться. Видно, туда опять уехал и с собой племянницу вашу прихватил. А что, она девица видная, всё при ней, избалована, правда, сильно. Но ничего, поживет с годик с мужем в глуши далекой окраины, облагоразумится, шёлковой станет.

Павел Васильевич не стал дальше слушать болтливую старуху и, не попрощавшись, быстро пошёл вниз по лестнице.

– Ах ты, сучка блудливая! На молодого военного меня, адмирала, променяла, тварь. На Камчатку сбежала, думала, не найду. Да я тебя, шлюха, из-под земли достану, – так говорил себе Павел Васильевич, решительно шагая по улице неизвестно куда. Немного поостыв, он поймал такси и поехал к себе домой обдумывать дальнейший план сладкой мести.

У себя в управлении он осторожно, через знакомых, выведал, что академия при генеральном штабе действительно выпустила две недели назад очередных обучившихся в ней молодых офицеров, и двое из них были с Камчатки. Один женатый, с двумя детьми, а другой холостой, с боевого корабля Тихоокеанского флота. Узнав его фамилию, Павел Васильевич стал хлопотать себе командировку на Камчатку для инспекторской проверки поставляемых туда горюче-смазочных материалов, снабжения и воинского обмундирования. Собрав необходимые документы и доказав начальству безотлагательность посещения им столь далекого региона, он через два месяца, в сентябре, вылетел туда с группой ежегодных проверяющих, летающих в этот край за красной икрой. Жажда мести у него немного ослабла, а любовь к Малышке, наоборот, только возросла.

– Ничего, – рассуждал Павел Васильевич, летя в самолете, – вот встречусь с ней, расскажу, какой я богатый, перепишу на неё подмосковную усадьбу, и она бросит этого сопливого проходимца и вернётся ко мне. Я, конечно, немного поругаю её для приличия, но потом прощу, и мы всегда будем жить вместе.

Так мечтал Павел Васильевич, летя к чёрту на кулички за своей беглой возлюбленной, равнодушно разглядывая в иллюминатор бесконечную сибирскую равнину.

Самолёт приземлился в аэропорту Елизово Петропавловска-Камчатского хмурым, мокрым вечером, который не радовал прилетевших пассажиров своей погодой. Потом целых два часа они тряслись по безобразной дороге на вонючем автобусе, так как такси в аэропорту не было. А машину за Павлом Васильевичем якобы послали, но она сломалась в пути, он не стал дожидаться второй и уехал вместе со всеми, чтобы скорее быть поближе к Малышке. Адмирал занял лучшие апартаменты в центральном отеле «Авача» мерзопакостного маленького городка, расположенного на берегу грязной бухточки, заставленной ржавыми кораблями. В городке также беспрерывно шёл мелкий, холодный, промозглый дождь свинцового цвета.

– Ну и место! Как здесь вообще можно жить? – думал Павел Васильевич, глядя из окна своего номера на слегка дымящуюся вулканическую сопку, виднеющуюся через пелену дождя. – Прямо преисподняя какая-то, в любой момент рванёт – мало не покажется.

И у него возросла уверенность в том, что его Малышка страдает здесь в отсутствие комфорта и улетит обратно в Москву сразу же, как только он её найдёт и позовет с собой.

После таких рассуждений в приподнятом настроении адмирал спустился в ресторан при отеле, где с наслаждением откушал местных дорогих деликатесов: морского гребешка в сметане, камчатского жареного краба на сливочном масле и стейк из чавычи в винном соусе, запивая всё это местным виски со странным названием «Зубровка». Разогревшись таким образом, он уже решил, что провинциальная забегаловка весьма привлекательной, кроме если бы не наглые молодые длинноногие офицеры, шныряющие по ресторану туда-сюда в поисках отбившихся «от стойла» хорошеньких девиц.

– Ну ничего, бездельники и лоботрясы, я завтра устрою вам здесь ревизию местной флотилии, ещё поплачете у меня, – угрожающе думал Павел Васильевич, настукивая столовым ножом о край тарелки мелодию известной песенки на стихи Михаила Танича:

Как хорошо быть генералом,

Как хорошо быть генералом,

Лучшей работы,

Я вам, сеньоры,

Не назову!

Ночью Павел Васильевич плохо спал, ему снилась грязная глинистая дорога, идущая под гору, с текущими по ней жёлтыми ручьями, а он с трудом спускается по ней, скользя и падая прямо в жидкую грязь. В два часа ночи он проснулся от духоты и тошноты, долго блевал в унитаз, стоя на коленях, затем с трудом дотащился до кровати и опять забылся тяжелым сном. Под утро ему приснилось, что он поднимается по трапу на самолёт в совершенно голом виде, прикрывая низ живота правой рукой, а портфелем в левой руке пытается закрыть свой зад от стюардесс, стоящих внизу у трапа и хихикающих ему вслед. Павел Васильевич опять проснулся от резкой бурлящей боли в животе и еле успел добежать до унитаза, где обильно и пенливо отпоносился, и совсем ослаб.

– Чем же это меня вчера в ресторане накормили, сволочи? – думал он, лежа на кровати. – Или я немного перебрал вчера местного виски? Меня ведь предупреждали в Москве бывалые, что он забористый.

Немного полежав и ещё раз сходив на унитаз, Павел Васильевич наглотавшись таблеток, всё же решился пойти в управление, чтобы устроить им там всем разнос. Уж очень хотелось ему побыстрее проявить свою власть в этом убогом городке, где спрятали от него его любимую.

На этот раз за ним прислали машину старую двадцать четвёртую «Волгу» чёрного цвета, всю заляпанную грязью.

– А что, у вас для меня ничего получше не нашлось? – раздраженно спросил адмирал у сопровождающего мичмана с тунгуской внешностью, брезгливо садясь в эту развалюху.

– Ну, что Вы, товарищ адмирал! Это самое лучшее, что у нас есть, – ответил ему служака, подобострастно вытянувшись.

В управлении адмирал потребовал, чтобы ему срочно представили отчеты об использовании расходных средств гигиены за последний год, и ему, к его удивлению, тут же всё принесли. Вяло поковырявшись в них и не найдя ничего существенного, он потребовал списки офицеров, получивших обмундирование в последнее время, и адреса их проживания с телефонами, чтобы устроить якобы выборочную проверку на достоверность получения ими нового мундира. Придирчивому адмиралу и этот учётный журнал предоставили. Павел Васильевич полистал его и, найдя интересующую его фамилию, записал себе в блокнот адрес и домашний телефон, для вида выписал из журнала ещё пару фамилий и, объявив всем, что его ждут другие неотложные дела, требующие его участия, быстро покинул управление, потребовав, чтобы его срочно отвезли в отель для якобы каких-то переговоров, так как у него опять начались бурления в животе и он опасался опростаться прямо в управе.

В апартаментах отеля, посидев на унитазе и приняв освежающий душ, Павел Васильевич надел халат, уселся в кресло, положил себе на колени телефонный аппарат и набрал добытый им в управлении домашний номер офицера – похитителя его Малышки, предполагая, что тот сейчас на службе, а его беглянка должна быть дома. Сначала трубку никто не брал. Павел Васильевич позвонил ещё раз через пятнадцать минут – то же самое, и только через полчаса, когда он позвонил в четвёртый раз, в трубке что-то хрюкнуло и слабый сонный голос, знакомый до боли в сердце, произнёс:

– Милый, ну что ты меня достаёшь? Ты же знаешь, я до обеда всегда ещё сплю.

Павел Васильевич опешил: «Как она узнала, что это я звоню?», – сердце радостно заколотилось, в голове зашумело от прилива крови, и он растерялся, не зная, с чего начать, хотя готовил свою речь к ней много раз.

– Ну, где ты там, Данилка, чего молчишь? – послышалось опять в трубке, и Павел Васильевич пришёл в себя, спустившись с небес на землю, догадавшись, что она его спутала со своим хахалем.

– Привет Малыш. Как поживаешь? – как можно развязнее сказал он внезапно осипшим голосом.

– Ой! Кто это? – встрепенулся милый голосок на другом конце провода.

– Это я, Павел. Из Москвы прилетел сюда в командировку. Вот и решил тебе позвонить, – прохрипел он в трубку.

– Какой Павел? – с тревогой в голосе спросила она и, немного помолчав, словно вспомнив, кто такой Павел из Москвы, произнесла подчёркнуто официальным голосом:

– А, это Вы? И что Вы хотите?

– Зачем же такой официальный тон, Малыш? Не чужие всё-таки. Хотелось бы встретиться, поговорить.

– Мне незачем с Вами встречаться. Я Вам всё в письме написала, и Вы, наверное, прочитали его, – сухо ответила ему Малышка, продолжая выкать и раздражая этим его слух.

– У меня есть новости для тебя, да и передать кое-что надо, – интригующим голосом сказал ей Павел Васильевич, помня про её жадность. – Приезжай ко мне в отель «Авача» сегодня вечером, здесь на первом этаже есть ресторан, где неплохо кормят, там и поговорим.

Малышка долго молчала, обдумывая предложение, а у Павла Васильевича замерло дыхание и остановилось сердце в ожидании ответа.

– Нет, вечером никуда я к Вам не поеду, – наконец, решившись, сказала она. – А если Вам надо что-то сказать и передать мне, то давайте сегодня встретимся, часа через два, в придорожном кафе «Камчадал», на выезде из города, и поговорим.

– Хорошо-хорошо, Малыш, я согласен «Камчадал», так «Камчадал», – ответил Павел Васильевич, и Малышка молча положила трубку.

Павел Васильевич посидел ещё немного, уставившись на телефонную трубку и размышляя о проведённом разговоре с Малышкой: «Это, конечно, плохо, что она со мной разговаривала таким официальным тоном и отказалась приехать в отель, но ничего, расскажу ей о своих планах, задобрю деньгами, и она сразу изменит ко мне своё отношение», – решил он и стал собираться на долгожданную встречу с любимой.

Павел Васильевич встал, тщательно побрился, припудрил мешки под глазами от вчерашнего обильного застолья и выглянул в окно: там по-прежнему шёл мерзкий косой дождь.

– Ладно, адмиральский мундир надевать не буду, а то всех там перепугаю в этой дыре, да и промокну, – подумал Павел Васильевич и оделся по-граждански, в строгий тёмный костюм и белую рубашку с галстуком. Посмотрел на себя в зеркало – в чёрном плаще и шляпе он был похож на детектива, поэтому решил шляпу снять.

– Если что, под зонтиком пройдусь, – подумал он и достал из чемодана зонтик. Затем вызвал через консьержа такси и сел ждать, волнуясь и тревожась о предстоящей встрече.

Такси, на удивление, прибыло через десять минут – видимо, мало кому хочется ездить по мокрому и холодному городу, а ещё через пятнадцать минут Павел Васильевич приехал в «Камчадал».

Он занял столик у окна лицом к двери, чтобы видно было входящих, и посмотрел на часы. До встречи оставалось ещё двадцать минут, а с учетом того, что она, как обычно, опоздает, то и в два раза больше. Павел Васильевич вздохнул и огляделся. В унылом маленьком холодном зале кафе сидели двое приятелей в затрапезной одежде и негромко ругались матом, прихлебывая пиво из больших стеклянных кружек. А за стойкой бара дремал косоглазый официант, не обращая на них внимания. Остальные пять столиков были пустые, и по ним едва ползали замерзшие мухи.

– Ну и место она нашла, дыра какая-то, не могла ничего лучше предложить, что ли? – брезгливо подумал Павел Васильевич и кликнул официанта. Рабочие перестали ругаться и удивленно посмотрели в его сторону, наверное, впервые заметив. Официант лениво подошёл, смахнул крошки со стола грязным полотенцем и спросил с акцентом северных народностей:

– Что пожелаете, однако? Оленина сушёная, чавыча слабого посола, гребешок маринованный, свиные колбаски копчёные? – и выжидательно уставился на странного респектабельного гостя своими припухшими глазками.

– Нет, ничего не надо, – раздражённо сказал Павел Васильевич, вспомнив вчерашние деликатесы в ресторане отеля. – Дайте мне коньяка сто грамм, самого лучшего, любезный.

– Коньяка нет, однако, – невозмутимо ответил «абориген».

– А что у вас есть? – ещё больше раздражаясь, спросил Павел Васильевич.

– Виски «Зубровка», однако.

– Ну что ж, несите вашу «Зубровку», только побыстрее.

У Павла Васильевича опять заурчало в животе, и он хотел утихомирить алкоголем воспалённый желудочно-кишечный тракт до прихода Малышки.

Работяги, молчавшие во время приёмки заказа, опять стали вяло материться, отвернувшись от одинокого странного посетителя, а на столик, где сидел Павел Васильевич, прилетели две мухи в надежде на угощение.

Через минуту официант принёс на подносе колбочку, похожую на лабораторную, с бурой жидкостью и рюмочку на тонкой ножке и манерно поставил всё это на стол, предварительно прогнав полотенцем мух.

– Пожалуйте, – и не спеша удалился опять за стойку бара.

Павел Васильевич выпил две рюмки подряд этой вонючей жидкости, пахнущей самогоном, урчание в животе вроде затихло, и он тупо уставился на входную дверь, перебирая в голове возможные варианты предстоящей беседы. Две изумрудные мухи опять вернулись и вяло ползали по столу, безуспешно ища какую-нибудь пищу. Время тянулось бесконечно долго, прошло уже около получаса, и он хотел было заказать ещё одну колбочку вонючей жидкости, как дверь неожиданно распахнулась и в кафе не спеша вошла его Малышка, на ходу пытаясь закрыть непослушный чёрный мужской зонтик. Она была в мокром красном плаще и резиновых белых сапогах. Наконец, справившись с непривычным аксессуаром, она подняла голову и, прищурившись, оглядела помещение. Найдя Павла Васильевича, она молча подошла и присела к нему за стол, не снимая плаща, держа вниз зонтик, с которого стекала на пол тоненькой струйкой вода.

Павел Васильевич торопливо привстал, приветствуя её, и бодро произнес, стараясь выглядеть моложе:

– Здравствуй, Малыш, как давно я тебя не видел! А ты очень похорошела за прошедшее время.

Малышка действительно выглядела премило: раскрасневшиеся щёки, блеск в глазах и какая-то непривычная грациозная женственность появилась во всех её движениях, которой он раньше у неё не замечал.

– Здравствуйте, Павел Васильевич, – продолжая выкать, ответила ему Малышка, не реагируя на его комплимент. – Так что Вы хотели мне сказать такого важного? – и слегка улыбнулась залу.

Работяги за дальним столиком опять перестали ругаться и молча уставились на них.

– Промокла прямо вся, пока дошла. Ну и погода, – громко добавила она, стряхивая капли дождя со своих волос и по привычке привлекая к себе внимание окружающих.

– Да-а-а, ну и в дыру тебя занесло, прямо в гнилой угол. Надо бы возвращаться тебе обратно в столицу. Погуляла – хватит, – тихо начал увещевать беспутницу кавалер.

– Зачем? – беспечно ответила Малышка, – счастье есть везде. И здесь по-своему красиво, море, чайки, горы, вулканы. Мне нравится здесь жить. Здесь зарождается день и здесь зарождается жизнь. Не важно, где живешь, а важно с кем, – заговорила она вдруг философски, чем сильно его удивила.

Павел Васильевич, не ожидавший такого поворота событий, начал сбивчиво рассказывать ей о том, что у него умерла жена и если она вернётся обратно к нему, он перепишет на неё загородный дом, и что он теперь богатый и она ни в чем не будет нуждаться, если будет с ним жить.

– Я даже никогда не буду ругать тебя за твою измену, – примирительно добавил он.

– Нет, никуда я с тобой не поеду. Все твои обещания ненастоящие, вялые, дряблые, как тело, морщинистые, как гармошка… То ли дело у моего Данилки: слова, тело, мысли – как дубинка: сказал – сделал. А ты всё время мямлишь мне который год о какой-то будущей сладкой жизни, что я уже ничего от тебя не хочу. Вот мы с ним на прошлой неделе уже обвенчались в местной церкви. Да и беременна я от него, уже четвертый месяц пошел. Мы любим друг друга, не мешай нам жить. А будешь строить козни моему Данилке или мне, у меня есть, что про тебя сказать твоему начальству: как ты обогатился на взятках и что не даёшь молодой офицерской семье спокойно жить.

С этими словами Малышка встала и, не попрощавшись, вышла из кафе, плавно покачивая бедрами.

– Так вот откуда появилась у неё эта грация! Она беременная. Это очень сильный ход, – почему-то подумал в этот момент Павел Васильевич, глядя ей вслед.

В кафе после её ухода наступила напряженная тишина, даже мухи перестали жужжать. Два мужика, слышавшие весь их разговор, продолжали молчать, не возобновляя своей ругани в знак сочувствия к потерпевшему – случайному посетителю. Только «абориген» по-прежнему дремал за стойкой бара, подперев голову кулаками, и пропустил интересную встречу. А Павел Васильевич, оглушенный и раздавленный ответом Малышки, сидел как контуженый, плохо соображая, и тупо глядел на закрывшуюся входную дверь заведения.

– И что теперь? Зачем всё это? И куда дальше? – вяло спрашивал он самого себя, глядя в пустоту. И не находил ответа.

Просидев некоторое время без движения, Павел Васильевич медленно встал и, сгорбившись, тихо пошёл к выходу, шаркающей походкой старика, забыв взять свой зонтик, висящий на спинке стула. На улице по-прежнему шёл сильный косой холодный дождь, но он его не замечал и брёл по дороге, низко опустив голову, не соображая куда. И только когда его плащ, пиджак и рубашка промокли насквозь и по спине потекли ледяные капли, холодя всё тело, он остановился и с удивлением огляделся по сторонам.

– Это где же я нахожусь? – пробормотал Павел Васильевич равнодушно. Он стоял посередине слабо освещённой дороги, не понимая, куда надо идти, влево или вправо, так как никаких признаков жилых кварталов не было видно сквозь пелену дождя.

«Ну и пусть. Сдохну прямо здесь», – подумал он, оглядываясь по сторонам, где бы поудобнее присесть для умирания.

И тут он увидел, странного человека, спокойно идущего мимо него, посередине дороги, под густым дождем. На нём был надетый через голову прозрачный длинный целлофановый мешок с небольшим отверстием для лица и двумя боковыми отверстиями, через которые выходили его руки, завернутые в полиэтилен. А на ногах прохожего поверх обуви были надеты целлофановые пакеты, перевязанные верёвочками у щиколоток.

– Эй, товарищ! – окликнул его Павел Васильевич, – подскажите, пожалуйста, как мне добраться до города?

Человек в прозрачном мешке остановился, оглянулся в его сторону и, изменив свой маршрут, подошёл к Павлу Васильевичу.

– А никак. Ты сейчас не доедешь туда, братуха, – фамильярно ответил странный путник. – Дорогу впереди размыло рекой, и все машины пустили по объездной. Часа через два обещали засыпать промоину, так что ждать придётся долго. Пошли со мной под мост, обсушишься, а то, я вижу, ты совсем промок, замерзнешь ещё и заболеешь.

– А где это?

– Да вот тут, рядом. С косогора надо спуститься. Иди за мной.

И странный человек стал спускаться с высокой дорожной насыпи наискосок вниз. Павел Васильевич немного помедлил, но всё же пошёл за ним: «Действительно, не стоять же мне так два часа».

Они спустились с косогора, и через минуту незнакомец завёл его под большой мост автострады, под которым протекала небольшая, но бурная грязная река. Под мостом было сухо и пахло мышами, плесенью и фекалиями. Посередине сухого пространства, у воды, горел небольшой костёр, над которым стояла стальная решетка на ножках, а на ней теснились две закопчённые булькающие кастрюли и солдатский чайник, выпускающий с носика парок. Рядом с костром копошились мужчина и женщина, одетые как попало. На мужчине были брезентовый плащ с откинутым капюшоном и широкие резиновые сапоги, явно не его размера, а на женщине – чёрная кожаная куртка до колен и полусапожки белого цвета, тоже резиновые.

«Мода у них тут, что ли, на резиновые белые сапожки», – равнодушно отметил про себя Павел Васильевич.

– Здорово, кашевары! – весело поприветствовал хозяев костра сопровождающий Павла Васильевича.

– А, это ты, Андрюха, здорово, – ответил ему человек в плаще, повернувшись к ним. – Кого на этот раз ты к нам привёл?

– Судя по внешности, интеллигента где-то подобрал, – ответил за Андрюху третий человек, лежащий под самым началом моста, на деревянном помосте, застеленном упаковочным картоном, старыми матрасами и рваными одеялами. А по бокам широкого лежбища свисали зацепленные за балки моста голубые куски китайского дырявого брезента, закрывающие отдыхающих от ветра и создававшие видимость шатра. Туда можно было зайти, только сильно согнувшись, по настеленным на земле картону и пачкам газет.

Андрюха, не обратив внимания на зубоскальство человека из шатра, сказал Павлу Васильевичу:

– Ты не слушай их, они вообще-то добрые. Лучше плащ свой сними и повесь вот здесь, у костра, на проволоку, пусть высохнет, и сам встань поближе к костру, а то вон как дрожишь.

Павла Васильевича действительно трясло от холода, и он стянул с себя промокший насквозь плащ, повесил его над костром и сам стал сушиться у огня.

Андрюха тем временем стащил через голову полиэтиленовый мешок, а под ним вокруг его туловища были привязаны бечёвкой несколько развёрнутых газет.

– Самое лучшее средство от непогоды, рекомендую, – посоветовал Андрюха удивлённому такому одеянию Павлу Васильевичу, похлопывая себя по груди. – Еженедельник «Неделя» хорош, «Коммерсант» тоже неплох, но самая лучшая газета – это «Комсомольская правда», и по плотности, и по носкости. Завернёшься вот так в десяток газет, и никакой холод не страшен. Комсомольцы – молодцы, хорошую газету издают для народа.

– А тебя как звать-то? – закончив рекламу газет, спросил он Павла Васильевича.

– Павел.

– А ты, Паша, где работаешь? Или в бегах, на бану?

– Я вообще-то военный.

– Во ба-на! Военных у нас ещё здесь не было, – опять влез в разговор человек из шатра.

– Ты, Леха, заткнись. Видишь, товарищ военный заблудился после манёвров. На мосту стоял, промок насквозь в ожидании подкрепления. Ему бы водки сейчас стакан, с перцем. У тебя случайно нет?

– Откуда, сам вот лежу, замерзаю. Я бы сейчас сбегал, купил, да только денег нет.

– А сколько надо? – спросил его Павел Васильевич.

– Ну хотя бы рублей двести.

Павел Васильевич сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда тысячерублёвую купюру.

– Этого хватит? – спросил он, подавая её Андрюхе.

– Конечно, хватит, – взбодрился тот и крикнул человеку, лежащему в шатре:

– Эй, лежебока, а ну-ка быстренько смотайся к Жанне, возьми у неё пару фуфырей, сейчас лечиться будем. Да прихвати там две палки колбасы и пару булок хлеба, чтоб закусить было чем приличным.

Лёха быстро выполз из своего логова, надел через голову полиэтиленовый Андрюхин мешок, натянул болотные сапоги, подпоясался, зажал тысячерублёвку в кулаке и выскочил из-под моста в проливной дождь, как нырнул.

Жёлтая речушка, протекающая под мостом, на глазах увеличивалась в размерах от дождя, и по ней стали проплывать помимо досок и палок и небольшие брёвна, захваченные с берегов течением «вспухшей» реки.

– Вы бы лучше дров из речки на ночь натаскали, чем так стоять, пока мы с Настей еду готовим, – сказал им человек в плаще.

– Сию минуту, Митрич. Щас натаскаем, – и, повернувшись к Павлу Васильевичу, предложил: «Пошли, потаскаем дрова из реки, бери вот этот багор».