Концерт Патриции Каас. Отрывки

– Как по-вашему, нет ли параллелизма и конкуренции между Сколково и Сириусом в Сочи?

– Сириус в большей степени нацелен на воспитание современной личности, современного человека – Сколково более утилитарно.

– У меня к вам большая личная просьба – уделите «Сириусу» максимум внимания. Кадровый резерв будет произрастать не только на Валдае, но и в Сочи. А на что вы ориентируете своих мальчиков? Тех самых?

– Их подготовка настолько широка … Возможно, после практики и управленческого опыта они станут блестящими менеджерами … или государственными деятелями … Но им еще нужно вырасти!

Материал по поводу коррупции в самых верхних эшелонах власти составили пять увесистых томов, но для Президента Свиридов сделал лазерный диск с основными данными. Еще к этим пяти томам прикладывались две коробки с видеодисками.

Свиридов попросил Владимира Владимировича ознакомиться с материалами, а уже затем вызвать его для личного доклада.

– Здравствуйте, Анатолий Иванович. Я уже готов к беседе с вами.

– Здравствуйте. Владимир Владимирович. Когда прибыть к вам?

– Я хотел бы пригласить Дмитрия Анатольевича. Вы не возражаете?

– Мои возражения здесь неуместны – решаете вы.

– Вы не особенно довольны таким решением?

– Так точно. Но я думаю, что ваше решение обоснованно. Когда прибыть и куда?

– Мы с Кони ждем вас сегодня в семнадцать часов.

– Я буду в семнадцать часов, Владимир Владимирович.

– Что он хочет от тебя? – спросила Тоня.

– Он хочет выслушать меня по моим материалам по поводу коррупции. И вместе с Медведевым.

– Тебя не очень устраивает такой тандем? Почему?

– Большое количество фактических данных получено посредством экскурсий в прошлое – там не только копии документов, но и видео. А раскрывать свои способности Медведеву я считаю … нерациональным. Он ненадежен.

– Я желаю тебе … Ты справишься, я уверена!

– Я постараюсь, – ответил Свиридов, обнимая и целуя Тоню.

Он материализовался в саду и первой его опять встретила Кони. Она подбежала к Свиридову, обрадовалась ему, заплясала вокруг, встала на задние лапы, положила передние ему на плечи и облизала его.

И они вместе вошли в дом.

В кабинете его ждали двое – Владимир Владимирович и Дмитрий Анатольевич.

Свиридов отрапортовал – хотя был в штатском.

Ему уже подготовили место за столом, он сел и рядом с ним устроилась Кони.

– Анатолий Иванович, а Кони считает вас за своего! Меня она так не признает! – с улыбкой сказал Дмитрий Анатольевич.

– Анатолий Иванович удивительно умеет налаживать отношения с собаками, он с ними беседует. Ладно, перейдем к делу. Анатолий Иванович, мы с Дмитрием Анатольевичем пригласили вас в связи с подготовленными вами материалами по поводу коррупции среди самых высших руководителей нашего государства …

– Да, Анатолий Иванович, я ознакомился с этими материалами, – Медведев кивнул на толстые тома, – И у меня возникли некоторые вопросы. Иногда чисто юридического характера … Кстати, у вас есть какое-либо юридическое образование?

– Да, есть. Я окончил ВЮЗИ, я член Московской коллегии адвокатов, хотя практика у меня невелика – я в свое время стажировался у Генри Марковича Резника.

– Это неплохая школа. Но вопросы у меня возникли не по поводу юридической правомочности видеосъемок, которые имеются в деле, а по поводу того, каким способом эти видео получены. Ведь там съемки довольно давние по срокам, выполненные пять – семь лет назад, если не ошибаюсь. Как это сделано?

– Для получения таких видеоизображений использованы особые приемы разведывательной техники.

– А подробнее? Или это секретно?

– Да, вы правы, это секретно.

– Неужели где-то имеются секретные архивы, в которых имеются такие видеоматериалы? И на всех руководителей?

– Насчет архивов я затрудняюсь утверждать … Но при необходимости такие видеоматериалы можно получить. И они были получены …

– Владимир Владимирович, вы говорили мне о каких-то особых способностях генерала Свиридова. Именно это имеется в виду? Нельзя ли приоткрыть завесу таинственности?

– Это – на усмотрение Анатолия Ивановича. Эта область имеет повышенную секретность, и тут важно исключение утечки информации …

– Я постараюсь не проболтаться!

– Постарайтесь. Утечка информации грозит серьезными неприятностями не только мне, но и каждому болтуну. Прошу прощения.

– Итак. Приоткройте хоть немного завесу таинственности!

– Мы не так давно были вместе с Сергеем Кужугетовичем в его родных горах, встретили там старого шамана. Этот шаман в определенном состоянии может путешествовать во времени, погружаясь в прошлое или переноситься в будущее и предсказывать его. Вот и у меня есть способность переноситься в прошлое и … изучать его, фиксировать его. Вот и все.

– Невероятно! И как вы это делаете?

– Да так. Наемся ядовитых поганок и путешествую в прошлое …

– А серьезно? Или это определенное ноу-хау?

– Скорее невероятный физический феномен.

– И никто не пытался изучать этот ваш феномен?

– Пытались, но неудачно. Но разглашать наличие таких возможностей у меня – нельзя, опасно для владеющих этими сведениями. Смертельно опасно.

– Знаете, к этому трудно … привыкнуть. Давайте займемся конкретными вопросами …

Они просидели до позднего вечера и на прощание Свиридов еще раз напомнил о чрезвычайной секретности сведений о его, Свиридове, особых способностях.

После легкого ужина, проводив Медведева, хозяин и гость вышли в сад.

За ними увязалась Кони.

– Вы не особенно доверяете Медведеву?

– Пока у меня нет оснований для этого. И потом, как он будет пользоваться собранными материалами?

Свиридов действительно не особенно доверял Медведеву, поэтому установил мысленный контроль за ним. Как оказалось, не зря, и он уловил тот момент, когда Медведев, обсуждая материалы по коррупции, упомянул об особых способностях генерала Свиридова переноситься в прошлое.

Меры были приняты безотлагательно. В кабинете в этот момент были три человека – помощник президента, Генеральный прокурор и сам Медведев.

У Медведева внезапно начался сильнейший понос, и его пришлось немедленно госпитализировать. Но на другой день все прошло абсолютно бесследно, если не считать, что Медведев забыл об особых способностях генерала Свиридова.

Полностью отшибло память и у его собеседников – ни Генеральный прокурор, ни помощник никак не могли вспомнить подробностей беседы у Медведева перед тем, как у того начался понос …

– Владимир Владимирович, пожалуйста не напоминайте Дмитрию Анатольевичу о сути разговора о моих особых способностях.

– Неужели утечка?

– Она ликвидирована.

– Надеюсь, бескровно?

– Естественно. Всего три человека забыли кое-какие сведения.

– Анатолий Иванович, у меня есть несколько необычная просьба ….

– Я вас слушаю.

– Визит к вам занимает довольно много времени … А мне очень хочется посидеть на той самой полянке, где мы с вами так хорошо беседовали. Можно ли это устроить?

– Вполне. Назначьте время, когда вы сможете исчезнуть …

– Я смогу сообщить время примерно за три – четыре часа до … события. Это доступно? В ближайшие два дня?

– Я жду вашего звонка.

– Анатолий Иванович … Толя … Это Ерцкая … Прости меня …

Она плакала, шмурыгая носом, что было совсем для нее не характерно.

– Привет. И что случилось?

– Скажи, что простишь … Что не будешь сердится …

– Ладно. Что ты натворила? Да не реви ты!

– Я читала записки Благова … Мне показалось, что я поняла, что он имел в виду … И еще журнал Морковниковой …

– Что-то новое? Ты воспроизвела?

– Извини, я не хотела …

– Опять ты ревешь! Что-то страшное? Витьке показывала?

– Нет … Я боюсь … Прибьет, как муху …

– Занятно. И что же такое ты натворила? Открыла новый закон природы? Научилась делать золото по дешевке? Колись, Тота!

– Мы металлический алмаз получили …

– Интересно. Ну, и зачем было реветь?

– Так это в зоне запрещенных режимов, а ты обещал всех, кто …

И она заревела с новой силой.

– Так. И как же тебе удалось обойти программу защиты?

– Прости пеня … Но я же сама писала программу …

Она снова шмыгала носом.

– Витька знает? Расскажи все ему. А утром ко мне месте с ним и Полиной.

Свиридов говорил тихо, стараясь не разбудить Тоню, но та повернулась спросила:

– Что там натворила наша местная сумасшедшая? Это была Виола?

– Ее неуемная фантазия приводит к интересным результатам … Чаще всего к неожиданным … Спи. Прости, что разбудил …

А утром в лаборатории у Полины Ерлыкиной исследовали небольшую пластину свето-серого цвета. Спектральный анализ кристаллической структуры убедительно доказывал, что это алмаз, химический анализ удостоверял, что это углерод.

Но анализ на примеси упорно показывал полное отсутствие каких-либо примесей во всем диапазоне до пределов измерений.

– Твердость. Полина, где у тебя можно проверить твердость?

– И другие механические свойства, – добавил Скворцов.

– А пока пиши режимные параметры.

Виолетта открыла лабораторный журнал, и все стали читать записи.

– Но ты же должна была … ты могла погибнуть! – закричал Скворцов.

– Да, режим из запрещенной зоны. Во-первых, как автоматика тебя не остановила? И во-вторых, почему все прошло … все было без осложнений?

– Во-первых, я писала программы сама … Во-вторых, режим был запущен в безопасном режиме с изменением параметров по ходу операции …

– А разве такое возможно в принципе? Или зоны опасной работы описаны ошибочно?

– Нет, Витя, тут все сложнее …

– В процессе модификации, в ходе процесса изменение параметров вполне возможно … Разве не так, Толя?

Проведение исследований образца и оценка результатов продолжились.

Подошла Маргарита Антипова и Потап Потапович.

И к обеду все переместились на установку, но Свиридов настоял, чтобы эксперимент проводился на дистанционном управлении.

Были наработаны еще три образца, и были отправлены на всесторонние исследования, а участники эксперимента решили, что все требует срочного заседания Ученого совета.

Другой телефонный звонок от Гриши раздался в середине дня и тоже был неожиданным для Свиридова – обычно сын ему днем не звонил.

– Я тебя слушаю, Гриша.

– Извини, папа! – голос Гриши звучал немного странно, да и обычно он называл Свиридова «отец». – Тут со мной происходит … происходит что-то необычное …

– Что случалось?

– Помоги мне …

Свиридов попытался подключиться к информационному полю сына, что он делал только в самых исключительных случаях, и смог уловить его растерянность и недоумение, но ничего угрожающего он не уловил.

– Где ты? Я сейчас буду.

– Я на даче, в мастерской. Жду тебя …

– Мари, я исчезаю примерно на час …

И Свиридов очутился в мастерской Гриши на третьем этаже дачного дома.

– Привет, папа … Со мной что-то происходит, я понять не могу …

– Я посмотрю?

Свиридов огляделся – он не часто приходил в мастерскую к сыну.

Было светло, но стеклянный потолок был частично занавешен, создавая смягченное освещение.

На столе у Гриши было несколько набросков. На листах были эскизы красивого человека средних лет с длинными волосами и необыкновенными глазами, в котором прослеживались черты Иисуса.

На каждом эскизе мужчина был разный, в разном настроении, и глаза у него были разные – но всегда в глазах светилась мудрость и непонятная грусть.

– Давно ты начал писать Христа?

Свиридов положил руки на плечи сына и стал снимать информацию о том, что беспокоит сына.

И сразу вошел в такое обширное информационное поле.

И стал разбираться в нем.

– Ты что-то понял, папа?

Гриша совсем немного знал об особых способностях отца, но никогда не спрашивал ни его, ни Тоню об этом.

Но кое-что он все-таки знал.

– Далеко не все. Но основное понял. Я могу кое-что рассказать тебе о твоем персонаже, но лучше поговори об этом с Диной Егоровной и с отцом Исидором. И лучше всего именно в такой последовательности, и сошлись на меня. И еще давай наведаемся в Софрино, там изготавливают иконы.

– Посмотри на это.

Гриша убрал занавеску с мольберта, открывая незаконченную картину.

С недавних пор Гриша начал писать красками, уходя от черно-белого изображения.

Промежуточным этапом были миниатюры, выполненные в скупой манере графичного цветного изображения.

А теперь с холста на Свиридова смотрели бездонные серые глаза, думающие и спрашивающие, грустные и проникающие в самую душу.

– Да-а … А вот это уже нужно показать … С этим стоит пойти к эксперту НИИ реставрации.

– Зачем, папа?

– Он знает о таких произведениях такое, чего не знает никто. Ему можно показать даже это незавершенное … Поговори с Диной …

О чем говорили Гриша и Дина Худобина Свиридов не поинтересовался, а роскошная чуть полноватая женщина, жена Льва Вонифатьевича, сказала Свиридову при встрече.

– Генерал, сэр, у вас чудесный сын! Прекрасный человек, думающий и страдающий, любящий … Он будет великим художником, поверьте мне, сэр …

– А как ты, Дайяна?

– У нас с Левушкой все хорошо, генерал. Вашими молитвами …

От волнения Дина перешла на английский и продолжала рассказывать генералу Свиридову о том, что она увидела на картине его сына и что он ей рассказывал.

– Генерал, сэр, вашему сыну нужен очень умный духовник! Его душа просит … она стремится туда, к всевышнему …

В Софрино Свиридов съездил вместе с сыном, и они задержались там на целый день.

После этого Гриша несколько раз пропадал там, среди художников, которых иногда по привычке называли «богомазами» …

Тоня проснулась.

Свиридов ее предупредил еще днем, что скорее всего он задержится – эта обтекаемая формулировка означала, что ждать сегодня его домой не следует.

Это происходило часто и было привычным – и для Тони, и для детей и внуков.

И тут Тоня проснулась.

Автоматом, не поворачивая головы, взглянула на часы – 2.57.

Что ее разбудило?

Удивительно, но она почти точно знала: Толя вернулся домой и у него все в норме.

Норма бывает разная – мысленно одернула она себя, но муж уже дома, он здоров и спокоен, и скорее всего дверь в его кабинет откроется совсем скоро …

Тоня не могла понять причину своего предвидения и даже не пыталась понять источник этого предчувствия, но давно привыкла доверять своему ощущению.

Свиридов очень тихо и деликатно поцарапался в дверь и приоткрыл ее – Тоня многократно ругала его за это, но бесполезно: он продолжал предупреждать о своем появлении таким образом.

– Не разбудил? Не спишь? – целуя жену спросил Свиридов.

Он даже не завязал пояс халата, и садясь рядом с Тоней, снял его, и Тоня ощутила влажную свежесть его кожи.

– Устал? Помассировать?

– Нормально. Просто разговор был серьезный …

– У тебя бывают иные?

– Понимаешь, меня спросили о перспективности судебного разбирательства с учетом данных предварительно следствия. Дело очень серьезное.

– А следствие?

– Следствие … Я им разложил по полочкам: вот эти данные безусловные и будут признаны судом, вот эти данные небезусловны и могут быть отвергнуты опытным юристом, а вот эти данные безусловно важны, но получены с нарушениями процессуальных норм и при желании могут быть исключены из обвинительной массы …

– И что? Тебя услышали? Или слушать было некому?

– Уровень слушающих … Выше – некому … Я предложил к представленным следственным материалам добавить видео, которые достану я …

– Я поняла … Ты удовлетворен беседой?

– Главное – будет ли результат … А там такое … Но давай … – он обнял Тоню еще ласковее и поцеловал, – Но давай спать, ночь давно.

– Но для этого тебе следовало бы надеть пижаму …

Уля вставала раньше всех в доме – она так привыкла.

Десять минут занимал весь утренний туалет, и она уже сидела на кухне с чашечкой кофе – к кофе Улю приохотила мадам Женовьева, и причем к кофе хорошему, настоящему.

Уля давно привыкла выходить утром не в халате, а при полном параде.

Раньше это был тренировочный спортивный костюм – из-за удобства, потом треники превратились в изящные брючки производства мамы Тони, обычная белая безрукавка скрывалась под легкой курточкой (по погоде), а на ногах легкие сандалии.

Иногда за чашечкой кофе ее заставали другие члены семьи – кто вставал рано в это утро.

Чаще всего это была мама – Антонина Ивановна, которая уже превратилась из тети Тони в маму Тоню или просто маму.

Мог рано появиться и Гриша, спешащий в тот день в студию Грекова, и превратившийся из близкого друга в любимого мужа и отца ее детей.

Мог появиться и Свиридов – сам, превратившийся из дяди Толи в папу Толю или просто папу.

Уля вместе с кофемолкой включала телевизор – новости, и рекордер – можно было записать понравившуюся передачу. Уля записывала только передачи, в которых приводили кулинарные рецепты или рассказывали о разнообразных блюдах, ей неизвестных.

Уля любила и умела готовить – к этому она пристрастилась еще у Галиных, когда ее удочерили из лесной школы. Умение готовить и даже экспериментировать на кухне пригодилось и развилось позже в семье Свиридовых – и совсем не из-за того, что Антонина Ивановна не любила (или не очень любила) готовить, а из-за того, что стряпня Ули очень нравилась всем включая маленьких.

Сегодня Уля глянула программу телепередач, не обнаружила кулинарных новостей и взяла с полки толстую разбухшую от вклеек большую тетрадь – здесь можно было найти самые нужные кулинарные рецепты.

Правда Уля помнила множество оригинальных блюд и без тетради, но полистать записи было всегда полезно …

Свое детство Ульяна помнила плохо и вспоминать не любила.

Она помнила большую комнату с кроватями и девочками, и с печкой, выступающей из угла комнаты. Топилась печка из другой комнаты, где жили воспитательницы.

Но случился пожар, девочек срочно одевали и выбрасывали на снег через разбитое окно.

Зима, холодно, воспитанников сиротского дома разбирают по домам сердобольные жители села, девочки зарываются между толстыми стеганными одеялами на русской печке. Потом холодный автобус и новый сиротский приют, потом снова автобус и новый детский дом недалеко от Москвы.

Но визит Екатерины Викентьевны Львовской и Анатолия Ивановича Свиридова Уля запомнила хорошо – их усадили в удобном автобусе и по дороге дядя Толя успел поговорить со всеми детьми.

Потом удобные кровати в небольшой комнате, очень внимательные и добрые воспитательницы, добрые соседки.

Уля училась читать и писать.

Потом Галины – деда Вася и баба Галя, в соседней квартире семья Свиридовых и молодой мальчик Гриша, с которым она сразу подружилась, и он помогал ей в учебе, а дядя Толя Свиридов подсовывал книжки, которые он советовал прочитать.

Она бегала в школу, делала уроки, много разговаривала с бабой Галей, много времени проводила с Гришей – он познакомил ее с лошадьми, повел купать их на озеро, был к ней очень внимателен и очень ласков.

Она даже с бабой Галей о Грише разговаривала – а та ничего ей не советовала, а больше наставляла по хозяйству …

Подружки по городской и по лесной школе хорошо знали Гришу – он часто рисовал их.

А еще больше он рисовал Улю, и она не стесняясь ему позировала.

Дружба с Гришей постепенно преобразовалась в любовь, они объяснились, а затем в один прекрасный вечер почувствовали невозможность отдельного существования и Гриша, закрыв дверь, повесил снаружи на ручку завязанную узлом майку …

Случившееся так потрясло Улю, что она несколько дней ходила под влиянием чуда, свершившегося между ними, и заявления Гриши – он назвал ее своей женой, и родители поздравляли их.

Эта перемена в ее жизни была настолько всеобъемлюща, что даже смягчила недавнюю смерть бабы Гали – Ульяна почувствовала себя женщиной, любимой и любящей женой, женой художника – великого и горячо любимого, членом семьи Свиридовых.

Она с удовольствием стала больше помогать Антонине Ивановне – сперва это была тетя Тоня, потом мама Тоня, а потом для краткости просто мама.

С Анатолием Ивановичем было сложнее – конечно он был дядей Толей, потом папой Толей, и очень нескоро просто папой.

А как все были рады, когда выяснилось что у молодых будет ребенок!

Все стали еще внимательнее к Уле, и так ласково с ней обращались, что легко уговорили ходить в школу несмотря на растущий живот, и Уля ходила в школу с довольно заметным животиком, а затем даже с весьма солидным животом.

И ничего.

И родила, поддерживаемая всеми столпившимися родственниками в соседней комнате и целой оравой друзей.

Уля предложила Грише назвать дочку Верой, Верочкой – она краем уха слышала, как тетя Маргарита Антипова называла маму Тоню этим именем.

Уля не стала никого ни о чем спрашивать – просто она поняла, что когда-то тетю Тоню звали Верой …

Гриша согласился, а тетя Тоня была растрогана.

А еще они с Гришей ездили в Австрию, в Вену и познакомились там с семейством Дрейзеров – с мадам Женовьевой и господином Густавом, а папа Толя заставил Улю учить немецкий язык, точнее венский диалект, который он откуда-то знал в совершенстве.

Уля мучилась, но учила, и это у нее на редкость хорошо получалось.

Довольно скоро она уже понимала разговор Густова с супругой, и стала робко пытаться говорить сама!

Гриша становился все более известным художником, чему Уля очень гордилась и радовалась каждому новому рисунку, успеху в венских журналах и на выставках, и занятая хозяйством не оставляла желания совершить что-нибудь этакое.

Читать ее приучил папа Толя – он приносил книги, а потом просил Улю рассказать о прочитанном.

Привычка осмысливать и систематизировать полученные сведения у Ули проявилось сперва в кулинарии: на кухне рядом с телевизором установили рекордер, и Уля старалась не пропускать кулинарные передачи и записывать наиболее интересные программы.

Затем появилась толстая «амбарная» тетрадь, и в нее Уля записывала те кулинарные рецепты, которые ее заинтересовали – тетрадь разбухала быстро, а среди кушаний на столе становилось немало новенького, и члены семьи одобрили это.

К работе модельера женской одежды, которой занималась Тоня, Уля приобщилась еще при жизни Галиных, когда она училась в школе. Тоня оценила заинтересованность девочки и постаралась научить ее всему, что умела сама. И Уля научилась шить, и шить хорошо, создавать выкройки и выкраивать из тканей детали будущей одежды, и потом сшивать эти куски ткани в модную одежду. Она звала Гришу при малейшем затруднении в создании выкройки, и Гриша помогал и в вычерчивании деталей выкройки, и в подгонке созданного платья по фигуре заказчицы.

Со временем и под влиянием Тони Уля стала создавать модели одежды самостоятельно, и страшно волновалась, показывая это Тоне – но в подавляющем числе случаев ее творчество оценивалось положительно.

А как все были рады появлению первого их с Гришей ребенка! Уля гордилась своей дочкой, отдавала много времени ребенку, но оказалось, что это не мешает Уле заниматься хозяйством и шитьем – обшивая дочку Уля находила время для своих подружек и знакомых …

Кроме недолгих экскурсий в Москву и в Ленинград Уля долго никуда не выезжала из города недалеко от Москвы, а более дальние поездки у супругов Свиридовых-младших начались с поездки в Вену.

Знакомство с Дрейзерами оказалось на редкость приятным и длительным – из-за этого Уля начала учить язык и довольно быстро получила возможность общаться с мадам Дрейзер на венском диалекте немецкого языка. И писать ей письма – тоже.

Уля очень скучала в поездках без детей, но это не мешало ей наслаждаться новизной: либо улочки Вены и фиакры, либо аккуратные девушки на Бали, либо сплошные бары и магазинчики в Альпах …

А еще папа Толя устроил для Ули небольшую экскурсию в Париж, от которой Уля долго не могла прийти в себя …

И больше не от новизны, а от невероятных способностей папы Толи …

Разбирая фотографии Уля зримо представляла увиденное, раскладывая фотографии она пыталась воссоздать красоту и неповторимость окружающего и почувствовать то, что она чувствовала тогда …

Гриша привлекал жену к своим работам – и по рисункам для рекламы, и для иллюстраций к переводимым книгам, и к своему долгоиграющему проекту «моя Вена».

Он давно начал подбирать рисунки, сделанные во время поездок в Вену, намереваясь создать из них альбом, но пока у него почему-то не получалось. Кажется, рисунки охватывали очень многих, увиденных им в Вене персонажей, и даже зарисовки некоторых удививших его событий, но все равно Грише не удавалось достичь целостности.

Уля, листая подобранные Гришей рисунки, задумалась и стала прикладывать к ним фотографии венских улиц, уголков и мостов, видов на некоторые архитектурные памятники …