Танцы с чужим котом. Странный Водолей

Бояться? Но нет впереди ничего, ни горя, ни тьмы.

Шар пускает снежок, тот улетает, скрываясь из виду метрах в шести. Спуск начинаем. Идем серпантином, и Шар впереди исчезает так часто, что надо спешить. Снег – не вода, не утонем, и крутизна – не обрыв, слава Богу. Спустились.

Морена. Сначала камень и лед, потом потекло. Передышка. Назад поглядим. Ого. Наши следы почти, что коснулись колонны седого, открытого льда. Как мы остались в живых? Провиденье. Оно оставляет нас дальше пожить, для чего? То ль бедолаг не заметив, то ли, напротив, строго блюдя Свой Закон. Ну что же, спасибо. Подарок оценим потом. Теперь нам бы к дому.

Уж это Кумбель, уж Кумбель, так Кумбель. Скалы рыхлые, будто здесь взрывотехник работал. И река. На широкой морене сначала чуть бегут ручейки, сливаясь, потом расходясь, исчезая под лед, и вот небольшая речушка-ребенок, волчонок, покусать норовящий ботинок без смысла.

Так примерно шагали часов до пяти. Здесь уж девочки-речки не видно. Тут девушка с юным упорством, то ли колдуя, то ли в скверный характер войдя, рушит, ревет и убить, попадись, обещает. Ткнется в берег отвесный – ку-ку, нам опять переправа. Если же берег и тот вертикален, лезем, кандальники, вверх, хоть это не просто. Чавкает грязь под ногой и вместе с тобою к низу ползет. Взяться за камень не думай. Это не камень, а симулякр, остаток скалы-развалюхи, только дотронься, он в реку тебя унесет. Главное – зрению не доверяй. Что видишь, то только глазами и трогай. Вцепись зорким глазом, а рук не протягивай, цыц.

Солнце не в радость, его нам не надо. Скалы – не скалы, а рухлядь для самоубийц. Ну а девушка стала ведьмой, ведуньей, бессмертной. Мощной дланью ворочает бульники лихо. Как кулаком упрется в ботинок, ревет и мимо летит. И летит, и летит в бесконечность, мокрою пылью кидая нежданно в глаза.

Переправа, – вверх. Переправа, – вверх. Лезем наверх второй, третий, десятый раз. Не до счету.

Рев снизу. Это рев кипящей плоти земной. Нет ей меры, нет названья так, чтоб понятно.

Какая колдунья, смешно. – Стихия, кипящий котел. Какая река? не течет, не играет. Ни камней, ни воды – ничего. Белая – белее вершинных снегов, белее белого цвета. Бесплотна? Плотнее летящего поезда лба.

Наконец, берег правый расширился, стал проходим. Река сама по себе, ей нет дела до нас, ну и славно. Если б силы остались…

Что же Шар? Может, блаженствует? Вряд ли. Бодро идет шагах в двадцати. Конечно, его я держу. Не может он бросить меня и быстро домой побежать. Наверно, ругает себя, что связался. Но по виду не скажешь. Надежней стены, но и как на стене, я на нем ничего не читаю. Кроме надписей: «Опасно», «Шагай», «Подожди».

Около девяти вечера мост показался. Всё. Дела нам нет до реки. Мы на твердой земле, на дороге. Мы с людьми, хоть людей и не видно пока. Шар впереди, ногами одна за другую цепляясь. Как мои ноги идут, мне не понять. Вверх ведь часа полтора, в темноте, без сознанья, на автопилоте. Полтора часа вне жизни.

теплой землей мягкой травой

в камень на жесткий снег

сине-лиловое над головой

как неподвижный бег

и от земли в воздух крутой

лезвием забытья

выслушать мокрой метели вой

голос ее нытья

там выше воя и выше нытья

неописуемый свет

жизнь на другой стороне бытия

где и травы нет

После этого Большого похода Шар как бы приблизился ко мне. Он мне и жизнь спасал. Как-то я увязла в снегу так, что не могла поднять ногу. Он подскочил, схватил меня за шиворот и выдернул из ловушки, как цыпленка. Я в душе была благодарна ему, но кроме родственных, – мы оба из МГУ, – никаких чувств не было.

Да вот еще, его образ героя труда померк по сравненью с «сундуками».

Сундуки

Люди. Людей мало. Научных работников, техников плюс астрономов, всего пятеро.

Прежде всего, старшее поколение. Тем, кто строил, кто первые годы работал, – им слава. Богатырские женщины были. Всё могли: перебросить ведро через гору, на вершину любую взойти, телескопы, приборы от Цейса, так наладить, что и теперь всё работает. Эти женщины не амазонки, но мышцы – камень, мозги – Пифагор.

Они здесь бывают, но редко. Как выглядят? Сила – в движенье любом. Простота – на изысканность тянет: ухищренья убогим нужны, современным.

Где ж того поколенья мужчины? Где восторг человеческих сил? Ну, Василий. Не поняла я его. Он работает и остальное время – отстраняется Я с ним двух слов не связала. А кто еще? – Никого. Юный Коля, самый мне близкий, но дроби не может считать. Что с нас взять? Мы, словно Богом забытое племя, живем, чтоб от прежней культуры следы не исчезли. То, что создано было, чтоб бурьяном не сделалось вмиг, а лишь постепенно.

Август. Желтое солнце. Небо как пух, земля теплой ванной. Лежу на траве и в тишине, как в зеркале, вижу себя. Я не такая, нет. Я не большая, нет. Но я в этой траве, как трава, и в небе, как небо. Я всюду, я здесь. Только и есть, что трава, только и есть, что скала, только и будет. Здесь чистота, в чистоте я сама. Жизнь – чистота. Смерть – чистота, поэтому жизнь никогда не пройдет.

Я в ватнике, мне хорошо на траве, на раздетой, согретой земле, каменистой траве.

Урчанье мотоцикла. Коля летит от домов и возле меня тормозит. Мы оба согреты Солнца Дарами. Мы пьяны, и вечера тихим прощаньем закатным задеты.

Садись, говорит. Мы летим. После озера выскочил – трюк цирковой – на трубу.

Водопровод круто вниз над землею висит. Пьяный дух беззаботен – не страшно, ведь кто-то всех пьяных хранит. Вот труба, наконец, из воздуха в землю уткнулась, приехали. Мы с Колей стоим, как в пещере, во влажной, блестящей листве. Здесь, чуть ниже, чем наше жилище, широкие листья, а ели, как в праздник, сбились в кучу, держат друг друга, кто лапой, а кто и колючим стволом.

Буйный день, окончанье. Коля, пусть – му, но как выпьет, на подвиг великий готов.

И вот в нашем сонном болоте разносится слух: сундуки. Не сразу поймешь, что за люди за словом скрываются. Что оказалось? Когда-то большое количество ящиков к нам они привезли. Кто имя такое придумал? Может, Роза?

Итак, к нам едет команда, почти как в футболе: 12 космической веры апостолов юных. С ними дядька-куратор, черноморской закалки начальник. Ведь столица апостолов на море Черном, а здесь филиал. Здесь небо.

Неделю сидели, почти никто их не видел, только в обед дружной гурьбой спускались с небес до трактира. Нет оживленья, всё тихо, всё молча – тоска. Только Семенов, ниже шорт на коленке Вити-фотографа бинт разглядев, через лужайку парня окликнул: «Виктор, голова заболела? Повязка сползла». И дико потом хохотал. Команда плечами пожала, команда прошла. Семенов остался доволен. Мертвяшкам себя показал: он остроумен и весел не то, что московские бледные люди.

Тем временем в наш беспризорный приют прибивается некто Ужимов, литератор, на службе в газете «Степняк». С заданьем – ученую жизнь описать.

Ужимов ходил и уныло смотрел на приборы, на трактир, на людей. Что-то его, ну никак ничего не волнует.

Наткнулся на сундуковых парней. Несли что-то хитрое к дому. «Вы днем, как и ночью, все сутки в работе?» – «Отнюдь, аппарат для души», первый молвил. Второй уточнил: «Самогонный». Третий уныло, – «вот, сочинили». И снова тот первый: «Попробуем в эксперименте». Ужимов ужался, стал маленьким, – очень участье хотелось принять, ох принять, – жалобно вслед уходящим смотрел. Вскипел от нахальства. Больше к умным решил не соваться.

Электрик Петрович в то время увлекся кролями, и зайчики всё еще живы к моменту Ужимова были, хоть скоро он их, откормивши, увез. Клетки утром откроет, зайцы не сразу, но прыг и в траве что-то личное ищут. Кушают, весело машут ушами, потом затаятся и долго комками лежат.

И вдруг наш Ужимов чуть не убил, наступил в черно-белую кочку живую. «Что это? – радостно. – Заяц?» «Ну, да», – отвечали.

Вот заяц и стал ушастой фигурою речи, средоточием мысли научной.

Высоко, высоко, высоко, – степнякам сообщал литератор. – Там, где только туман и люди в тумане героический пот утирают, на благо отчизны трудясь, там самый-пресамый, самый в мире и самый на свете – высотный аутентичный грызун проживает бок о бок с наукой, ничуть от нее не страдая, а скорее в ней нишу найдя. Астрозаяц, открытие века, супергрызун. Ихней науке куда, если нашу науку чудотворит природа сама.

До таких вот высот интеллекта добрался, очень сильно хотелось в редакции премию взять.

«Высокогорное чудо» – заглавие вышло.

Долго смеялись электрик, завхоз, звездочеты. Сундуки, о протесте подумав, решили, с таким интеллектом нет смысла тягаться. Написали плакат, лозунг дня, ненавязчивый кукиш. Буквами ярко красными слово одно «ОТНЮДЬ». Всю стену он занял, устроившись под потолком. На этом забыли статью, щелкопера и все, что внизу там кипит.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.