Красавицы Бостона. Монстр

Бабуля умерла и оставила меня с Кэт.

Кэт несколько раз чуть меня не убила.

На женщин нельзя полагаться. На мужчин тоже, но им я хотя бы мог врезать по яйцам, и к тому же мужчины никогда не давали обещаний. У меня не было ни отца, ни деда, на которых я мог бы злиться.

– Я никогда не изменю своего мнения, – пробубнил я, стараясь держать открытыми глаза, которые так и требовали, чтобы я вырубился.

Я заснул на руках у Спэрроу через несколько часов после ухода Троя.

А когда проснулся следующим утром, то увидел на своей тумбочке золотую цепочку.

Я рассмотрел висящий на ней талисман с изображением Святого Антония. По краю круглого амулета были выгравированы мои инициалы.

С. О. Б.

Сэмюэл Остин Бреннан.

Несколько лет спустя я узнал, что Трой и Спэрроу подали ходатайство об официальной смене моей фамилии с Грейстоуна на Бреннана вместе с заявлением на полную опеку надо мной.

Я знал, что Святой Антоний был покровителем всего, что потеряно.

Я был потерян, но теперь меня нашли.

Рядом с кулоном стояла бумажная тарелка с глазированным пончиком и кружка горячего какао.

Теперь я стал Бреннаном.

Представителем элиты бостонского преступного мира.

Привилегированной, уважаемой, а главное, внушавшей страх.

Легендой в процессе становления.

Я намеревался любой ценой стать похожим на своего однофамильца.

Я больше никогда не буду потерян.

Мои родители потерпели поражение, но я? Я одержу верх.

Я восстану из пепла и заставлю их гордиться мной.

Я воспарю в небо.

Я впервые испытывал это чувство.

Уверенность.

Эшлинг17 лет

Сердце – монстр.

Вот почему оно заперто в клетке за нашими ребрами.

Я знала это с самого рождения, но сегодняшней ночью еще и почувствовала.

Через двадцать минут после того, как умчалась из Бостона по массачусетской автомагистрали, я, наконец, смирилась с тем, что потеряна.

Я ехала с опущенными стеклами, а потоки влажного летнего воздуха хлестали по мокрым щекам. Слезы все не стихали.

Сладкий и пьянящий аромат цветов проникал в ноздри, смешиваясь с ночной прохладой.

Она больше никогда не почувствует запах весенних цветов.

Не улыбнется мне лукаво, будто за этой улыбкой кроются все тайны вселенной.

Не прижмет платье к моей груди, взволнованно поводя плечами и восклицая: «Tres[5] для тебя!»

Зачем ты это сделала, Би?

Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу.

Вдалеке замелькали неоновые огни на палатках в желтую и красную полоску. В центре огромного сверкающего колеса обозрения висела вывеска.

Передвижной парк развлечений «Аквила».

Заглушить чувства.

Мне нужно заглушить чувства.

В огнях, запахах и звуках, среди простой жизни, что мне не принадлежала.

Я резко свернула направо.

Припарковалась среди внедорожников, побитых и спортивных машин, вылезла из своей «Вольво», одетая в черную толстовку с капюшоном, обрезанные шорты и кроссовки. Шорты Дейзи Дьюк[6] были моим творением. Я взяла старую пару джинсов и обрезала их так коротко, чтобы округлость моих ягодиц была видна даже из космоса. Обычно я носила наряды, как у Кейт Миддлтон. Одевалась строго и правильно, как принцесса. Но сегодня я хотела окончательно вывести ее из себя за то, что умерла и оставила меня. Послать ее куда подальше за то, что решила уйти.

Американки обнажаются так, будто мужчины не знают, что скрывается под их одеждой. А ты, mon cheri[7], заставишь мужчину заслужить каждый сантиметр твоего тела и будешь одеваться прилично и скромно, поняла?

Ноги сами несли меня вперед, отовсюду доносились аппетитные запахи сладкой ваты, попкорна с маслом и яблок в карамели.

Ей не нравилось, когда я ела вредную еду.

Она говорила, что американцы имеют привычку плохим питанием доводить себя до диабета второго типа. У нее было много чуть ли не ксенофобских убеждений об американцах, и половину своего времени я проводила, споря с ней о достоинствах Америки.

Вокруг аттракционов в качестве границы выстроились ряды палаток с живыми выступлениями, киоски и небольшая галерея игровых автоматов. Их перезвон, перемежаемый механическими звуками аттракционов, отдавался эхом в моем пустом желудке. Расположенное в самом центре колесо обозрения купалось в море огней.

Купив себе розовую сахарную вату и диетическую колу, я стала бродить по территории.

Всюду были парочки, которые целовались, смеялись и ссорились. Группы громко орущих и улюлюкающих подростков. Кричащие родители. Бегающие дети.

Я была неразумно, до безумия зла на них всех.

За то, что живы.

За то, что не скорбят вместе со мной.

За то, что принимают как должное редкую ценность своего состояния: они живы и здоровы.

Я выбросила остатки сладкой ваты в помойку и огляделась вокруг, решая, какой аттракцион посетить первым. Краем глаза заметила огромную вывеску.

«Калейдоскоп ужасов: Путешествие в особняк с привидениями».

Особняки с привидениями – это мое поприще.

В конце концов, я как раз жила в одном из них – мой дом хранил секреты семи поколений Фитцпатриков, – а еще меня всегда привлекали призраки и монстры.

Я заняла очередь и стала переминаться с ноги на ногу, проверяя телефон. Меня искали и мама, и братья.

Киллиан:

Где ты, Эшлинг? Сейчас же перезвони мне.

Хантер:

Привет, сестренка. У тебя все хорошо? Похоже, ты вляпалась в серьезные неприятности. Шлю обнимашки из Калифорнии.

Мама:

Я слышала о случившемся. Это ужасно, дорогая. Пожалуйста, возвращайся домой, чтобы мы могли все обсудить. Как же страшно, что ты все это видела.

Мама:

Ты же знаешь, как сильно я волнуюсь, когда не могу до тебя дозвониться. Ты должна вернуться домой, Эш.

Мама:

Ох, Эшлинг, и что же мне делать? Ты даже не заварила мне травяной чай перед уходом. Да я тут с ума схожу!

В этом вся мать. Зациклена на себе, даже когда мой мир разлетается на мелкие осколки. Всегда беспокоится о своем благополучии больше, чем о моем.

Я убрала телефон обратно в карман и, вытянув шею, посмотрела на тележки, которые выехали из пасти злобного смеющегося клоуна. Из недр аттракциона доносились приглушенные крики. Выехавшие оттуда люди на дрожащих ногах вылезали из тележек и возбужденно переговаривались.

Когда меня наконец посадили в одну из тележек, которая оказалась похожа на ветхий ящик, измазанный красной краской, символизирующей кровь, я оказалась одна, хотя в ней хватило бы места еще для двоих человек.

Я знала, что на аттракционе в парке развлечений со мной ничего не случится.

И все же сегодня чувствовала себя потерянной, уязвимой и невыносимо одинокой. Будто кто-то одним махом сорвал с меня кожу, оставив беспорядочную груду костей, вен и мышц.

Я только что потеряла лучшую подругу. Единственную, которая была мне важна.

Я дернула за рукав парня, управлявшего аттракционом.

– Так, все кончай.

Он медленно окинул меня оценивающим взглядом, задержав его на обнаженных бедрах.

– Черт, милая, я бы с удовольствием. Но придется подождать до конца моей смены. Мне нужны деньги, – невнятно пролепетал он, будто бы под кайфом.

Я вцепилась в рукав его толстовки, в отчаянии отбросив четырнадцать лет уроков этикета.

– Нет! Можешь посадить ко мне в тележку кого-то еще? – В моем голосе послышалась надежда.

– Подруга, да этот аттракцион для всех, кто перерос отметку в метр двадцать. – Он с хмурым видом смахнул мою руку. – Жива останешься.

– Я знаю. Дело не в том, что я боюсь. Просто я…

– Послушай… – он поднял руку, прерывая мой словесный поток, – если я не буду нажимать на ту красную кнопку каждые три минуты, то останусь без работы. Ты вылезаешь или возьмешь себя в руки?

Я уже собралась ответить, что все нормально и я просто веду себя глупо, как вдруг кто-то выступил вперед и встал в самое начало очереди.

– Она возьмет себя в руки, ваше обкурившееся благородие.

Завеса непролитых слез застлала обзор, и я поняла: если постараюсь их смахнуть, то все увидят, что я плачу. Мне было так стыдно, что хотелось умереть. Расплывшийся перед глазами парень-наркоша послушно поднял металлическую перекладину и, опустив голову, спешно пробурчал приветствие подошедшему к нам незнакомцу.

Тот сел в мою тележку, прижал металлическую перекладину к нашим животам и выбросил сигарету, окутав нас пеленой дыма.

Я вытерла глаза и, сгорая от стыда, одними губами произнесла «спасибо». А когда подняла голову и мы встретились взглядом, все у меня внутри разбилось, словно стеклянный потолок, который пробила сверхновая звезда.

Он.

Я не знала его, но мечтала о нем.

Этот мужчина приходил ко мне во снах каждую ночь с тех пор, как мне исполнилось девять.

С тех пор, как я начала украдкой читать под одеялом любовные романы о храбрых рыцарях и влюбленных в них принцессах.

Красивых и благородных, с глазами, взгляд которых мог пронзать душу.

На вид ему было чуть за двадцать. Волосы рыжевато-коричневого цвета растрепались от ветра и выглядели сексуально в своей неопрятности. Глаза – словно две серебристые луны, – из тех, что меняют цвет в зависимости от освещения. Его кожа сияла, будто его окунули в золото, и он был таким высоким, что его колени торчали из тележки. На нем была черная футболка с треугольным воротом, облегавшая мускулистую грудь и бицепсы, и черные джинсы с дырками на коленях.

На его шее, на потрепанном кожаном шнурке, висел талисман с изображением Святого Антония.

– Я… Я Эшлинг. – Я протянула ему руку.

Наша тележка дернулась вперед и заскрипела, когда пара девчонок моего возраста запрыгнули в вагончик позади нас, с жаром обсуждая девушку по имени Эммабелль, которая училась с ними в одной школе и, судя по всему, переспала с половиной футбольной команды, а другой половине отсосала.

Парень не обратил внимания на протянутую ладонь. Я сглотнула, убрала руку и опустила ее себе на колени.

– Плохая ночка? – Он задержал взгляд на моих припухших глазах.

– Хуже не бывает. – Мне даже не хватило воспитания, чтобы вежливо улыбнуться.

– Очень в этом сомневаюсь.

– О, готова поставить что угодно на то, что у меня ночь проходит хуже, чем у всех остальных в этом парке аттракционов.

В ответ он вскинул бровь, показав, что в его красоте таилось нечто дьявольское, перед чем, как я подозревала, немногие женщины могли устоять.

– На твоем месте я бы не стал заключать со мной пари.

– Да ну? И почему же?

– Я всегда выигрываю.

– Все когда-то бывает в первый раз, – тихо ответила я, начиная думать, что он, на мой взгляд, был слишком уж самоуверенным. – Готова поставить что угодно на то, что у меня выдалась ночь хуже, чем у всех присутствующих в парке аттракционов.

– В самом деле? Что угодно?

– В разумных пределах. – Я расправила плечи, опомнившись.

Она всегда велела мне вести себя определенным образом. Если бы она сейчас парила надо мной в виде призрака, то точно не оценила бы мой наряд. Меньшее, что я могла сделать, это хотя бы не лишаться девственности с этим красивым незнакомцем в результате глупого пари.

– Что-то мне подсказывает, что ты самая разумная среди всех. – Он покрутил зажигалку между длинными пальцами, и это движение показалось мне на удивление успокаивающим.

– Среди кого?

– Детей в семье.

– Откуда ты вообще знаешь, что у меня в семье есть еще дети? – Я приподняла брови от удивления.

Он дерзко посмотрел на меня, а его глаза говорили мне то, что не имел права говорить ни один незнакомец. Казалось, будто ему принадлежал весь мир, а поскольку я была его частью, то он мог заполучить и меня тоже. И внезапно я осознала, что все происходящее очень странно и в некоторой степени опасно.

Я хотела раздеться перед этим мужчиной, а мне никогда не хотелось раздеваться ни перед одним мужчиной, ни по какой причине, в особенности романтической – и я имею в виду не только одежду.

Я хотела заставить его взорваться, как пиньяту[8], пробраться в самое его нутро и откопать все его качества, черты характера и дурные привычки. Кто он такой? Какое у него прошлое? Почему он заговорил со мной?

– Ты думаешь, что в тебе нет ничего особенного, – тихо сказал он.

– Разве люди считают себя особенными?

– Только те, которые таковыми не являются.

– А мне что-то подсказывает, что ты главный бунтарь среди детей в твоей семье. – Я заправила волосы за уши.

Он усмехнулся, и я прочувствовала это до самого нутра. Будто воздух вдруг накалился от одного лишь его довольства.

– В точку.

– Должно быть, в детстве ты был настоящим безобразником. – Я склонила голову набок, будто под другим углом смогла бы увидеть его образ в возрасте девяти или десяти лет.

– Таким, что мать выгнала меня, когда мне было девять.

– О, мне жаль, – пискнула я.

– А мне нет. Избежал верной смерти.

– А твой отец?

– А он нет. – Незнакомец достал пачку сигарет, которую хранил в закатанном рукаве рубашки, а-ля Джек Николсон в «Пролетая над гнездом кукушки». Прикрыл рот ладонью и поджег еще одну «раковую палочку». Я заметила, что Наркоша увидел это, но не сказал ни слова. – Его застрелили, когда я был ребенком.

– Заслуженно? – неожиданно поинтересовалась я.

– Безусловно. – Горячий Незнакомец сделал затяжку, и оранжевый уголек на конце сигареты вспыхнул, совсем как штуковина в моей грудной клетке. – А что твои родители?

– Оба живы.

– Но кто-то все же умер. Иначе ты бы не плакала. – Он спиралью выпустил струю серого дыма в небо, и мы оба наблюдали, как он рассеивается над нами.

– Да, я кое-кого потеряла сегодня вечером, – призналась я.

– Кого?

– Без обид, но это не твое дело.

– Я не в обиде, но будет тебе известно… – он приподнял мой подбородок рукой, в которой держал сигарету, – все в округе Саффолк – мое дело, милая, и сейчас ты находишься в его пределах, так что подумай еще раз.

Меня охватило странное чувство. Внутри боролись страх, желание и ощущение нашего сходства. Он был прямолинейным, агрессивным, настоящим бойцом. Каким бы невероятным это ни казалось, я знала, что мы оба повреждены в одном и том же месте, пускай и травмированы по-разному.

Наша тележка пришла в движение и проехала через шторку из черного винила. Огромный пластмассовый зомби наклонился вперед из облака зеленого дыма и злобно рассмеялся мне в ухо.

«Монстр тебя поймает».

Вокруг были кружащиеся чудища, кричащие зомби, которые плевали водой нам в лица, и собравшееся за ужином семейство трупов. Их ребенок стрелял в нас лазерами из красных глаз.

Вереница тележек медленно и неукротимо поднималась наверх. Люди вокруг нас визжали от возбуждения.

– Ты когда-нибудь чувствуешь себя потерянным? – прошептала я.

Моя ладонь лежала на поцарапанной пластиковой скамейке, когда незнакомец накрыл ее своей и переплел наши пальцы. Его ладонь была теплой, сухой и мозолистой. Моя – холодной, мягкой и потной. Я не стала ее убирать, даже когда пространство вокруг меня начало гудеть от опасности, сгущая воздух и лишая меня кислорода.

Играй с монстрами, но не удивляйся, когда они тебя одолеют.

– Нет. Мне пришлось найти себя еще в юном возрасте.

– Везунчик.

– Я бы не стал описывать себя этим словом, – усмехнулся он.

– Значит, ты не ирландец? – я не смогла сдержать любопытства.

Он даже не был похож на ирландца – слишком высокий, слишком широкоплечий, слишком загорелый, но говорил с тем же южным бостонским акцентом, что и большинство ирландцев из рабочего класса.

– Ну, это с какой стороны посмотреть, – ответил он. – Вернемся к нашей теме: ты потеряна.

– Да, верно. – Я прокашлялась, вновь подумав о ней. – Не думаю, что когда-нибудь найду себя. У меня мало друзей. Вообще-то у меня была всего одна настоящая подруга, и сегодня она умерла.

– Не нужно ничего искать. Смысл жизни не в том, чтобы найти себя. А в том, чтобы создать. Есть некая свобода в том, чтобы знать собственную суть, все, на что ты способен. Когда беззастенчиво остаешься собой, становишься непобедимым. – Его голос проникал в меня, задевая за живое. Мы крепче сжали пальцы друг друга. Наша тележка то и дело шаталась из стороны в сторону, а зомби махали руками, пытаясь нас схватить. Люди вокруг хихикали и кричали.

В отличие от всех остальных, он не выразил соболезнований в связи с моей утратой.

– И кто же ты такой? – спросила я еле слышно.

– Монстр.

– Нет, я серьезно, – возразила я.

– Это правда. Я процветаю во тьме. Моя задача – вселять страх, и для некоторых людей я настоящий кошмар. Как и все монстры, я всегда беру то, что хочу.

Мы достигли самой высокой точки. Вершины.

– И сейчас, Эшлинг, я хочу тебя поцеловать.

Тележка дернулась назад, заскрипела, а потом наклонилась обратно и понеслась вперед, набирая скорость.

Незнакомец заглушил мой крик поцелуем. Его горячие, солоноватые губы властно прильнули к моим. Все мои запреты, страхи и тревоги испарились. От него пахло сигаретами, мятной жвачкой и сексом. Мужчиной. Я отпустила перила и, вцепившись в тонкую ткань его футболки, притянула его ближе, утопая в том, кем мы были в этот момент. Монстр пожирал принцессу, и нигде поблизости не было рыцаря, который мог бы ее спасти.

Он наклонил голову и обхватил мою щеку ладонью, второй рукой придерживая мой затылок. Языком разомкнул мои губы и коснулся языка – сперва нежно, – пока я не позволила углубить поцелуй. Наши языки сплетались вместе, танцуя, дразня, изучая. Желудок ухнул вниз, волнение рассеялось.

Мир казался другим. Ярче. Больше.

Между ног разлилось тепло, бедра, будто по собственной воле, подались вперед. Я ощущала мучительную пустоту. Сжала ноги вместе и как раз в этот момент почувствовала дуновение свежего воздуха на лице.

Аттракцион закончился.

Мы выехали обратно на улицу.

Он разорвал поцелуй и отстранился с бесстрастным выражением лица. Пугающе спокойным.

Девушки в тележке позади нас забормотали: «охренеть», и «это было горячо», и «да, это точно он, Тифф».

Кто он?

– Первый поцелуй? – незнакомец большим пальцем вытер капельку слюны с уголка моих губ. В его глазах плясало жестокое веселье. Будто я игрушка. Что-то смехотворное, легко заменимое. – Еще научишься.

Девчонки позади нас захихикали. Моя душа включила воображаемый ноутбук и зашла на сайт риелторской компании в поисках подходящего места, где я могла бы зарыться от стыда.

– Ты правда не скажешь мне свое имя? – Мой голос прозвучал хрипло. Я прокашлялась. – Представь, что сейчас с тобой и правда случился мой первый поцелуй. У меня может остаться рана на всю жизнь. Ты мог меня травмировать. Я больше никогда не смогу доверять другому мужчине.

Наркоша поднял металлическую перекладину и зашагал вдоль тележек.

– Время истекло. Все на выход.

Незнакомец смахнул волосы с моего лица.

– Переживешь, – прохрипел он.

– Не стоит быть таким уверенным.

– Не стоит меня недооценивать. Я до хрена много знаю о людях. К тому же, я уже сказал тебе, что меня зовут Монстр.

– Ну-ну, может быть это твое прозвище, но… – начала я.

– Прозвища говорят больше, чем имена, данные при рождении.

Я была вынуждена согласиться. Отец называл моего старшего брата, Киллиана, mo orga, что в переводе с ирландского гаэльского означало «мой золотой», а нашего среднего брата, Хантера, – ceann beag, что означало «малыш».

Мне он никогда не давал прозвища.

Мое имя означало – «видение», «мечта». Возможно, ею я и была для своего отца. Чем-то ненастоящим, неосязаемым, незначительным. Я должна была воплощать фантазию. Быть красивым сосудом, который он может выставлять напоказ.

Хорошенькая, правильная дочурка, которую нет необходимости готовить к какой-то важной задаче: например, однажды возглавить его компанию или подарить ему наследников мужского пола. Я была его подарком моей матери и играла свою роль, слепо обожая и выполняя все ее прихоти. А вдобавок спасая ее от скуки походами по магазинам и созданием друг другу причесок в часы, когда он уезжал по делам.

Теперь я собиралась поступить в медицинский колледж, чтобы после его окончания могла позаботиться и о ее физическом здоровье. Джейн Фитцпатрик ненавидела обращаться к врачам. Говорила, что они осуждали и неправильно понимали ее.

Я не могла дождаться того дня, когда получу диплом, чтобы заменить ее лечащего врача и поставить еще одну галочку в невыполнимом списке желаний, который составили для меня родители.

– Я не боюсь монстров. – Я расправила плечи.

Удовлетворенный моим ответом, он щелкнул меня по подбородку.

– Может, ты одна из нас. Ты ведь сама только что сказала, что не знаешь, кто ты.

Я хотела пойти за ним. Гордость не помешала бы мне ходить за ним по пятам и расспрашивать, что он имел в виду. Но он, оказавшись проворнее, быстро вылез из тележки и с тигриной грацией ушел.

Исчез среди кружащихся огней и тел, растворившись в воздухе, как и все монстры.

Я пришла сюда, чтобы заглушить чувства.

А теперь едва могла дышать.

* * *

Прошло три часа, а меня все еще переполняли адреналин и боль. Я прокатилась на всех аттракционах. Съела слишком много сладостей. Пила рутбир[9], сидя на лавочке, и наблюдала за людьми. Развлечение не помогало притупить боль. Я без конца проигрывала в голове момент, когда нашла ее мертвой, будто пыталась наказать себя за… что? За то, что не пресекла это? Не приехала раньше?

Я никак не могла это предотвратить.

Разве? Она просила тебя о помощи. А ты ее не оказала.

Я всю ночь искала Монстра, даже когда сама того не желала. Окидывала взглядом очереди, парочки и толпы людей.

Я начала гадать, не выдумала ли его. В нашей встрече все казалось невероятным.

Зайдя в мобильную туалетную кабинку, я заметила, что на внутренней стороне двери красовались недавно нацарапанные слова. Слова, которые будто были предназначены именно мне.

Страсть мимолетна, любовь остается.

Страсть нетерпелива, любовь ждет.

Страсть обжигает, любовь согревает.

Страсть опустошает… А любовь? Любовь убивает.

С.О.Б.

Когда часы пробили полночь, я сдалась. Мне его не найти.

Телефон разрывался от уведомлений, и я поняла, что родители отправят за мной поисковый отряд, если не вернусь домой.

Пропажа семнадцатилетней девушки не считалась серьезной проблемой, если с момента, когда ее видели в последний раз, прошло всего восемь часов.

А пропажа семнадцатилетней наследницы, чей отец был одним из богатейших людей в мире, несомненно, представляла собой проблему, и я не сомневалась, что моя семья поднимет шум.

Я Фитцпатрик, а Фитцпатрики всегда должны быть под защитой.

Я снова посмотрела на экран телефона.

Мама:

Я начинаю волноваться все сильнее. Напиши мне, пожалуйста. Я понимаю, что ты расстроена, но своим исчезновением ты расстраиваешь всех нас! Я не могу заснуть. А ты знаешь, как мне важно высыпаться.

Мама:

Твой отец обвинит в случившемся меня. Надеюсь, ты получаешь удовольствие от того, что втягиваешь меня в неприятности, Эшлинг.

Ох, Merde[10]. Да хватит уже, мама.

Хантер:

У па будет сердечный приступ, сестренка. Так, к слову. (Еще больше обнимашек из Калифорнии.)

Киллиан:

Хватит драматизировать. Она была прислугой.

Папа:

Сожалею о твоей утрате, Эш. Возвращайся домой, пожалуйста.

Под ногами хрустели листья, пока я шла к маминому «Вольво XC90». Я уже собралась открыть дверь, сесть в машину и помчаться обратно домой в поместье Эйвбери-корт, как вдруг услышала это. Хруст, который не имел никакого отношения к листьям под подошвами. Я резко подняла голову в темноте. На краю парковки, примерно в трех машинах от моей, был закоулок, примостившийся среди густой полосы деревьев, которые тянулись к лесу возле шоссе. Уединенный и темный.

– Нет, нет, нет. Прошу. Я знаю, что облажался, но даю слово, я больше не буду.

Кто-то взвыл. Мужчина.

Я прищурилась и присела между моей машиной и «Шевроле Импала», разглядывая две фигуры среди густой листвы. Один из них стоял с пистолетом в руке. Второй опустился перед ним на колени, будто молился безжалостному богу. Возможно, все дело в том, что сегодня ночью я уже стала свидетельницей одной смерти, но даже под натиском адреналина не смогла удариться в истерику, которая сейчас, вероятно, должна была меня настигнуть.