Черный крест на белой стене

– Там очень красиво? – тихо спросила Анна.

– Очень, – серьёзно ответил он. – От его фазенды, так там называют поместье, до Атлантического океана около сорока вёрст. Ты знаешь, я никогда не думал, что океанские берега так разительно отличаются от морского побережья. Когда стоишь на берегу океана, поражает ощущение какой-то космической безграничности, и ты видишь, как дышит земля. Там очень интересно наблюдать за китами, они заплывают туда в брачный период.

Он взял её за руку: – Когда мы с тобой приедем в Бразилию, то обязательно съездим к океану. С началом войны я потерял покой. Брат пытался меня отговорить, но безуспешно. Вернулся в Россию и поступил вольноопределяющимся. За хорошую службу меня произвели в офицеры. Я благодарен этому снаряду, который вернул мне тебя, – он поднёс её руку к губам, – расскажи, как ты оказалась в лазарете.

– Из-за тебя, – коротко ответила Анна, убирая руку. – Вдруг ко-то войдёт – пояснила она: – Если ты помнишь, я с тётей уехала в Ревель35 к сестре, которая неожиданно решила перебраться в Варшаву, где её супруг открыл новое перспективное дело. Мне не хотелось ехать к пшекам и я вернулась на Кубань. Случайно в газете прочла списки раненых и увидела твою фамилию.

Улучшив момент, Анна, переведя разговор на брата, небрежно спросила: – Ты ведь не нищий приехал к брату, твои деньги, наверное, тоже вложили в дело?

Пётр неожиданно покраснел и неловко улыбнулся, – Я приехал к нему как церковная мышь. В последний день, мы решили проститься с родиной и наутро я проснулся с пустым бумажником.

По его лицу Анна поняла, что без женщин там не обошлось, но промолчала. Чтобы скрасить неловкость она сунула руку к нему под мышку и достала градусник.

Дверь открылась, и в палату вошли врачи во главе с Сергеем Викентьевичем. – Что с температурой? – спросил он поздоровавшись.

– 36,8 – ответила Анна, протягивая градусник.

– Прекрасно! – он кивнул головой, – поднимите рубашку.

Слегка помяв живот, Сергей Викентьевич, удовлетворенно произнёс: – Коллеги, я поздравляю вас с прекрасным результатом! Полагаю, сегодня можно уверенно заявить, что кризис миновал, и жизни нашего героя ничего не угрожает. Диету пока будем соблюдать, через дня три добавим протёртые супы и что-нибудь на пару, а завтра, можно вывезти его на прогулку.

Врачи согласно закивали и все вышли из палаты. Анна задержалась, убирая посуду, и когда они остались вдвоем, сказала, – завтра после обеда пойдём гулять.

– Ещё уколы будут?

– Последний завтра, в обед. Перед ужином, опять смерим температуру и, поцеловав его, вышла в коридор.

***

Екатеринодаръ

лѣто 1915 года

Совещание в кабинете Екатеринодарского полицмейстера есаула Михайлопуло36 закончилось около семи часов вечера.

– Господа, все свободны, – произнёс Дмитрий Константинович, устало откинувшись на спинку кресла и взглянув на начальника сыска, добавил: – Господин Колпахчев37, задержитесь, пожалуйста, на пару минут.

Когда они остались вдвоём, полицмейстер вышел из-за стола и сел напротив: – Феофилакт Константинович, мне сегодня звонил начальник жандармского управления, и настоятельно просил передать вам его приглашение. Ему необходимо с вами встретиться.

– Евгений Геркуланович?38 – удивился Колпахчев, – какой интерес может быть у господина Белинского к сыскному отделению? Может быть, в связи с июньскими волнениями рабочих на «Саломасе»39?

–Не думаю, – покачал головой Михайлопуло, – мы там, каким боком? Это их епархия.

– Тогда я в полнейшем недоумении, – развёл руками начальник сыска, – по нашему ведомству не должно быть никаких вопросов. Если вы помните, ещё в марте «Кубанские областные ведомости» отметили наши, как они выразились «поразительные результаты», которые дал запрет на продажу спиртного.

– Конечно, помню – кивнул полицмейстер – я лично давал указание подготовить для них сведения. Если мне не изменяет память, число пьяных сократилось на 80%, а в криминальной хронике всего несколько мелких нарушений общественной тишины и спокойствия.

И в это время зазвонил телефон.

– Михайлопуло у аппарата, – ответил Дмитрий Константинович, – Здравствуйте Евгений Геркуланович.

Многозначительно взглянув на Колпахчева, он показал пальцем на телефон. Начальник сыска понял, что шеф специально для него назвал собеседника по имени, и понимающе наклонил голову.

– Недавно совещание закончилось. С приставами полицейских частей наболевшие вопросы обсуждали. Конечно, был он и сейчас здесь. Вот напротив сидит, интересуется, когда вам удобно его принять.

Вдруг его брови удивленно поднялись: – Да, конечно. Я тоже буду.

Дмитрий Константинович положил трубку: – Заинтриговал господин Белинский! Меня тоже настоятельно просил подъехать.

Они вышли на Красную и с удовольствием вздохнули после душного кабинета. Экипаж уже стоял, ожидая пассажиров.

– Давай на Котляревскую, к жандармскому, – сказал Михайлопуло и, раскрыв портсигар, протянул его Феофилакту Константиновичу.

Пролетка остановилась. – Прибыли, ваше высокоблагородие! – сказал извозчик – прикажете ожидать?

– Да – немного помедлив, сказал полицмейстер, – ожидай здесь.

Полковник Белинский поднявшись из-за стола, вышел навстречу – прошу вас, господа, располагайтесь! Сейчас распоряжусь насчёт чаю.

Когда за адъютантом закрылась дверь, Евгений Геркуланович тяжело вздохнул, – я прекрасно понимаю, что вы удивлены моей настойчивостью, но поверьте, она продиктована служебной необходимостью. Вы помните обстрел Новороссийска в октябре 1914 года?40

Михайлопуло и Колпахчев дружно кивнули.

– Так вот, – продолжил Белинский – это была, так сказать, разведка боем. Мы укрепили наши позиции на морском театре военных действий, но для германской разведки Черноморское побережье представляет огромный интерес, в особенности Новороссийск и железнодорожная магистраль.

Начальник КОЖУ помолчал и, побарабанив пальцами по столешнице, продолжил, – в последнее время наблюдается особая активность. Недавно в Новороссийске задержали подозрительного человека. Он сидел в кустах, и под видом художника рисовал прибрежные и морские виды. Задержанный назвался Стефаном Миллером41. По пути в город ему удалось бежать. Поиски, предпринятые полицией и войсками, оказались безрезультатными. Но солдаты наткнулись на ещё одного «художника», который, спрятавшись за камнями, делал наброски береговой линии. В ходе следствия мы установили, что группа австрогерманских шпионов проникла в Россию для выполнения заданий германского генерального штаба. Я лично выехал в Новороссийск, и нам удалось, – он усмехнулся, – разговорить этого «любителя морских пейзажей». Им оказался некто Томас Глюзеневич. Румынию они пересекли с немецкими паспортами, но перед границей паспорта были заменены русскими. В Одессе, разбившись на группы и опять получив новые документы, двинулись дальше. Он назвал фамилии членов группы, поставленные задачи и сообщил, что все сведения они должны передать резиденту по кличке Фридрих, который должен прибыть в Новороссийск…, больше ему ничего неизвестно.

Он замолчал, внимательно глядя на гостей. Михайлопуло деликатно кашлянул: – Евгений Геркуланович, всё, что вы рассказали, чрезвычайно интересно, и мы высоко ценим ваше доверие, но хотелось бы знать о наших задачах?

– Вот! – воскликнул Белинский, – мы подошли к самой сути! Для того, чтобы накрыть всю шпионскую сеть, нам необходимо внедрить своего человека. Разведка бошей42 охотно идёт на контакт с уголовниками, офицерами и революционерами. Эсеры, эсдеки, коммунисты, октябристы – политическая окраска их не интересует. Но, – Евгений Геркуланович сделал паузу, – у нас нет кандидата соответствующего этим критериям, поэтому, решили обратиться к вам.

– Помимо того, что вы перечислили, этот человек должен быть истинным патриотом России, и предан престолу, – полуутвердительно произнёс Колпахчев.

– Это непременное условие! – категорично ответил Белинский, – завтра я жду вас в это же время. Если вдруг что-то решите раньше, звоните незамедлительно.

***

– Занятное занятие, – скаламбурил полицмейстер, усаживаясь в экипаж. – Найти такого человека. У вас есть кто-нибудь на примете?

Колпахчев молча покачал головой. Коляска подъехала к полицейскому управлению. Михайлопуло вышел, протянул Феофилакту Константиновичу руку и обернулся к извозчику, – довезёшь до сыскного, и сразу назад.

– Не беспокойтесь, – сказал Колпахчев – Я, Дмитрий Константинович, с вашего позволения пройдусь, пешком лучше думается.

– Как вам будет угодно, – улыбнулся Михайлопуло и, кивнув на прощание, толкнул высокую двкерь.

Начальник сыскного не торопясь шёл по Екатерининской, в очередной раз прокручивая в голове разговор с Белинским. Он перебрал всю имевшуюся агентуру, но ни один из них не подходил на предложенную роль ни каким боком. – Надо будет переговорить с заместителем, может у него есть какой-нибудь «карманный агент».

Размышляя, он незаметно подошёл к сыскному. Дверь неожиданно распахнулась навстречу, и на пороге возник круглолицый мужчина с густыми, нафиксатуаренными кончиками усов.

– Господин Пришельцев! – обрадованно воскликнул он, – Александр Петрович! Какими судьбами?

– Кое-какие вещи у знакомых оставили, да и документы детей на перевод в гимназию надо забрать. Почтой, сами знаете, насколько затянется, а учебный год не за горами, – ответил он, крепко пожимая протянутую руку.

– Вы ужинали? – спросил Колпахчев и, получив утвердительный кивок, уверенно произнёс, – тогда прошу в кабинет и по коньячку! У меня к вам масса вопросов!

После второй рюмки, Феофилакт Константинович, вздохнув, произнёс:– «С вашим уходом Александр Петрович в корне уничтожен всякий след сыска!»43

Пришельцев удивленно поднял брови: – Что вы такое говорите, Феофилакт Константинович, совершенно не понимаю!

– Александр Петрович, – он с улыбкой покачал головой. – При сдаче отделения вы ушли, не передавши агентуру.

Пришельцев улыбнулся в ответ: – Но ведь полицейские надзиратели остались! Все агенты состоят у них на связи.

– Я полагаю, что никакой агентуры у них не имеется, по крайней мере, у меня денег на оплату никто не просил!

– Ну, батенька, – Александр Петрович развёл руками. – Если не просят денег, это ещё ни о чём не говорит. Может они рассчитываются другими услугами. К примеру, одному агенту помогли с лечением супруги исключительно на дружеских отношениях с врачом.

– А ваша личная агентура? – вздохнув, спросил Колпахчев,– ведь она осталась для меня неизвестной!

Александр Петрович помолчал – видите ли, Феофилакт Константинович, за время работы у меня с агентами сложили весьма доверительные отношения. Вы же знаете, что они не любят менять кураторов и передачу новому начальнику они восприняли бы как личную обиду, перестав делиться информацией. Скажите, только как на духу! При переводе из Карска, вы передали хоть одного стоящего агента новому начальнику?

Колпахчев рассмеялся, он действительно передал две никому не нужные связи. Одного вечно пьяного водоноса, рассказавшего под большим секретом, что рыночный городовой захаживает к вдове аптекаря и сапожника, при каждой встрече жаловался на мздоимство этого же городового.

– Вот видите, – удовлетворённо произнёс Пришельцев – но если вдруг смогу быть вам чем-то полезен, всегда звоните. Я всегда найду возможность связаться с нужными людьми и получить необходимые для вас сведения.

При этих словах в глазах нового начальника мелькнула непонятная искорка. – Одну минуточку Александр Петрович, я предупрежу супругу, что нахожусь в кабинете и распоряжусь насчёт чая, – взглянув на почти опустевшую бутылку, он добавил, – да и насчёт коньяка с бутербродами, пожалуй, тоже.

Пройдя в спальню, он сразу снял телефонную трубку и попросил соединить с квартирой Белинского.

– Евгений Геркуланович, прошу прощения, за столь поздний звонок. У меня в кабинете находиться господин Пришельцев, могу ли я попросить его содействия в вопросе, по которому вы нас вызывали?

Получив утвердительный ответ, он взял из буфета коньяк и обернулся к супруге – Мария, приготовь бутерброды и принеси в кабинет. У меня в гостях бывший начальник господин Пришельцев.

Вернувшись, он поставил на стол бутылку и, сев напротив, продолжил: – Видите ли, Александр Петрович, мы сейчас ведём розыск преступников, полагаясь на его величество случай.

– Это как так? – удивлённо качнув головой, спросил Пришельцев.

– Проведём общегородскую облаву по притонам и шалманам, человек 20–30 арестуем, и начинаем опрашивать о вчерашнем времяпрепровождении. Пытаемся уличить их в неправильных показаниях. Эффективность этой методы весьма слабая, но – улыбнувшись, он развел руками, – за неимением гербовой, пишем на простой.

– Попытайтесь привлечь к сыскной работе городовых, – посоветовал Александр Петрович – они знают в лицо многих из преступного мира.

– Это было бы очень хорошо, и я уже думал об этом, – вздохнув Феофилакт Константинович, – но их график дежурств не дает возможности использовать их постоянно. Ну да Бог с ним – он разлил коньяк, – я, Александр Петрович, сегодня имел интересную беседу с полковником Белинским, это новый начальник КОЖУ.

– Наслышан, но не имею чести быть знаком лично – улыбнулся Александр Петрович.

– Он переведен в Екатеринодар через четыре месяца после вашего отъезда в Батум. Мы были у него с полицмейстером и получили, вернее я получил, весьма сложное и необычное задание.

Закурив, Колпахчев пересказал разговор в кабинете начальника жандармского управления. Потерев лоб, Пришельцев тоже достал портсигар. Некоторое время он молча выпускал аккуратные колечки дыма и вдруг широко улыбнулся: – Феофилакт Константинович, когда вы сегодня проснулись, господь поцеловал вас в макушку! Я знаю, как вам помочь! Году этак в 1912, если мне не изменяет память, мне довелось косвенно столкнуться с одним преступником, неким Богуславским Петром Алексеевичем. На последнем курсе юнкерского училища он вступился за честь дамы и перед самым выпуском в полк попал на гауптвахту. Брат подделал завещание и оставил его без средств к существованию, удрал в Южную Америку. Один из офицеров втянул молодого парня в аферу с фуражом, за что они были изгнаны из армии. Безденежье вывело на кривую дорожку. Он совершил несколько, – Пришельцев слегка помялся – незначительных преступлений. У брата неожиданно проснулась совесть. Он вернулся в Россию и забрал его с собой. Мы не успели его задержать, да и откровенно говоря, не было особого желания. Парня действительно жаль.

– Вы предлагаете вызвать его из Южной Америки – усмехнулся Колпахчев, разливая коньяк.

– Не торопитесь, mon cher44 – поднял вверх палец Александр Петрович, – у меня в сыскном служил некто Лавр Павлович Ермаков. Прекраснейший агент с великолепной оперативной хваткой и аналитическим умом. С началом войны он подал рапорт на фронт. Мы отговаривали его всем отделением, но скоро поняли, что это бесполезно. Так вот, – продолжил он, закуривая очередную папиросу, – перед новым 1914 годом, я получил от него поздравительное письмо, в котором он сообщил, что на Юго-Западном фронте ему случайно встретился подпоручик Пётр Богуславский, который служил в бригаде тяжелой артиллерии. Лавр Павлович всегда отличался отменной памятью и отлично помнил установочные данные фигуранта. Взяв бутылку спиртного, он познакомился с подпоручиком, и сразу установил, что это именно он!

– Уже проще, – скептически усмехнулся Колпахчев, – вызвать человека с фронта легче, чем из Южной Америки!

– Вы опять торопите события! Недавно я опять от него получил письмо, где он пишет, что навещая в лазарете товарища, в соседней палате увидел Богуславского. А сегодня, гуляя по Екатеринодару, – Александр Петрович сделал лёгкую паузу, – я купил газету со списком раненых воинов прибывших на лечение в Екатеринодар, и среди них артиллерист, подпоручик Петр Алексеевич Богуславский.

От волнения, Колпахчев пролил коньяк на стол: – Я завтра же дам команду узнать, в какой больнице он находиться!

– Он находиться в лазарете № 17 Кубанского Общества Красного Креста – спокойно сказал Пришельцев и, перехватив недоумённый взгляд, с улыбкой пояснил, – это написано в газете. Патриот, офицер, с криминальным прошлым. Я полагаю, это именно тот человек, который вам нужен. Если вдруг он откажется от прошлых дел, передайте ему привет от Фрола, это его приятель.

***

На следующий день, после инъекции, Анна повезла Петра на прогулку. Она медленно катила коляску по песчаным дорожкам, стараясь держаться в тени деревьев. По его просьбе, девушка взяла на кухне краюху хлеба и, остановившись под развесистым дубом, они стали кормить птиц. Голуби вели себя чинно, а воробьи отважно выхватывали хлебные крошки прямо у них из-под носа.

– Посмотрите на птиц, они не сеют, не жнут, а только собирают в житницы. Не заботьтесь о завтрашнем дне, – усмехнулся Петр и приятным баритоном пропел: – «Чего, я не сокол, чего не летаю».

– Ещё полетаешь, – ответила Анна – ты выздоравливаешь семимильными шагами.

– К нам, что ли идут? – вдруг сказал Петр, глядя в сторону лазарета.

Анна обернулась – к ним шла Ольга Васильевна в сопровождении двух мужчин в штатском.

– Вот, господа, это и есть подпоручик Богуславский, может быть вам будет удобнее побеседовать в палате?

– Здравствуйте, Пётр Алексеевич, – вежливо произнёс один из них и, поблагодарив старшую сестру, добавил: – Нет, ни к чему, свежий воздух гораздо приятнее, тем более, что мы ненадолго.

– Да, конечно – ответила Ольга Васильевна и, сделав знак Анне, они отошли в сторону.

– Кто это? – тихо спросила девушка.

Ольга Васильевна пожала плечами: – Понятия не имею. Меня вызвал Сергей Викентьевич и поручил сопроводить к Богуславскому. У них приватный разговор. Вы побудьте неподалёку, а когда они закончат, отвезите его в палату.

Анна кивнула и отошла к стоявшей неподалёку скамейке. Наблюдая издалека, она поразилась, как изменилось его лицо после первых слов, произнесённых неожиданными визитёрами.

***

– Прежде всего, позвольте представиться, – произнёс один из мужчин, слегка приподняв котелок – ротмистр Журавлёв и мой коллега, поручик Елагин. Он сделал небольшую паузу. – Мы офицеры жандармского управления и прибыли к вам по весьма деликатному делу.

– Если это по прошлым делам, то должны быть из сыскного отделения – вихрем пронеслось у Петра в голове но, не подав виду, он вежливо представился и предложил, – может быть, мы переместимся к скамейке, мне тяжело смотреть на вас снизу вверх, да и вам, пожалуй, тоже будет удобнее.

Журавлев вежливо улыбнулся, – вы совершенно правы, – и коротко кивнул поручику, который сразу взявшись за ручки, покатил коляску к свободной лавочке.

Офицеры достали портсигары. Перехватив его взгляд, Журавлев смущённо произнёс, – я право не знаю, будет ли уместно с моей стороны предложить вам папиросу, поэтому решение оставляю за вами.

Он положил раскрытый портсигар и спички рядом с Петром. Журавлёв переглянулся с поручиком. – Пётр Алексеевич, я не буду справляться о вашем самочувствии, так как получил от начальника лазарета всю необходимую информацию. Позвольте начать с главного. Готовы ли вы служить России, в качестве нашего агента?

Увидев искреннее недоумение в его глазах, он поспешно добавил, – это исключительно разовое поручение, направленное на выявление германского шпиона. По некоторым причинам, которые я назову, при вашем согласии, вы единственная подходящая кандидатура.

– Я готов, – просто ответил Пётр – только не помешает ли моё теперешнее состояние, и неужели у вас нет более достойной кандидатуры для выполнения столь ответственного задания?

Журавлёв улыбнулся, – я понимаю, что согласие получено? – и, увидев утвердительный кивок, продолжил: – Теперь обо всём по порядку. Относительно здоровья – вам не придётся стрелять и драться, от вас потребуются ваши умственные способности и некоторые специфические знания.

– Как офицера-артиллериста?

– Нет – он пристально взглянул на Пётра – как человека, хорошо знакомого с преступным миром, в котором враг никогда не заподозрит офицера русской армии.

Пётр дёрнулся как от удара: – Откуда вам это известно?

– Мы очень долго искали человека для выполнения этого задания, вы подходите идеально, – уклончиво ответил ротмистр, – хочу вас заверить, что в случае отказа, никаких преследований в отношении вас не последует. После лечения, вы будете вольны вернуться в действующую армию либо, комиссовавшись по тяжёлому ранению, вернуться в Бразилию. В любом случае, Россия будет вам благодарна, за проявленный героизм.

Немного помолчав, Пётр взял папиросу и смял мундштук. Елагин поднёс зажжённую спичку: – Если вы давно не курили, не затягивайтесь глубоко – посоветовал он.

Рассеянно кивнув, Пётр сказал, – если вы скажете, что меня после выполнения задания, отправят строить Амурскую железную дорогу, я всё равно его выполню, потому что, как вы правильно изволили заметить, я русский офицер, а всё остальное…, – он усмехнулся, – вторично.

***

– Значит, он согласился, – удовлетворенно произнёс начальник КОЖУ – это очень хорошо. Осталось проработать легенду, у вас есть предложения, Иван Афанасьевич?

Журавлев кивнул и раскрыл тоненькую коленкоровую папку: – Около четырёх месяцев назад, с Акатуйского серебряного рудника, совершил побег ссыльнокаторжный некто Арсеньев Пётр Самойлович, по кличке – Сарыч45. Три месяца назад останки были обнаружены в тайге охотниками. Осмотр показал, что его задрал медведь. Тело, точнее то, что от него осталось, было опознано старшим надзирателем и командиром конвойной команды, по нательному кресту характерной формы и подписанному котелку.

– За что он был осужден? – спросил Белинский.

– Он, Евгений Геркуланович, осужден за вооружённый грабёж. По непроверенной информации, это был замаскированный под уголовное преступление. Экс46, совершённый в Саранске четыре года назад. Я связался с тамошними коллегами и, они сообщили, что Арсеньев якшался с эсерами и с социал-демократами. На каторге тесно сошёлся с анархистами и глубоко проникся их идеями. На мой запрос из Акатуйского рудника сообщили интересную деталь. Осведомитель указал, что Арсеньев рассказывал о том, что Парвус47 предложил Берлину за деньги организовать восстание в России.

– Вот тебе раз! – удивлённо воскликнул Белинский – ведь это свежая информация! Откуда она у него?

– Полагаю, от друзей-анархистов.

– А у них? Неужели они имеют сношения с внешним миром?

– Это вопрос уже к их начальству, – спокойно ответил Журавлёв, – для нас важны следующие моменты. Во-первых мы точно знаем что Арсеньев погиб, во вторых, он уголовник с политической окраской – лакомый кусок для германской разведки. В третьих, – из четырёх участников экса двое отбывают наказание на Сахалине, третий умер в прошлом году от чахотки, и четвёртый – Арсеньев, тоже покинул мир иной. И в четвёртых – Саранск, город со слабой политической активностью, который находиться за тысячу вёрст, так что вероятность встретить людей знающих Арсеньева лично, ничтожно мала. И ещё, – он скупо улыбнулся, – у них совпадают имена, что тоже весьма удобно для непрофессионала.

Полковник Белинский покачал головой – да, действительно, каждое лыко в строку. Он обернулся к Елагину: – Вы связались с Новороссийском? Что докладывает Мальдонатов48 о предпринятых им мерах?

– Так точно, ваше высокоблагородие – поручик встал, но Белинский остановил его взмахом руки, – сидите, Павел Андреевич!

– В рамках поиска сбежавшего шпиона Новороссийским отделением предприняты следующие меры: взяты под наблюдение немецкие подданные, для чего в общество Римско-католического вероисповедания под видом рабочего внедрено доверенное лицо и отобрана подписка о сотрудничестве у помощника адвоката Зильберминца, российского подданного Берхарда Шнайдера.

– На чём его скомпрометировали? – спросил Евгений Геркуланович.

Павел Андреевич, смущённо улыбнулся, – на адюльтере с дочерью адвоката, у которого он служит.

– Сильный крючок, – кивнул он – будет служить не за страх, а за совесть.

– Безусловно, – кивнул Елагин – тем более, что он женат на двоюродной сестре своего патрона, и устроен к нему по её протекции. На особый контроль, ввиду политической неблагонадёжности, взята семья немецких подданных, прибывших из Германской Силезии, Фридриха и Марии Добровских, подозревающихся в шпионаже. Сейчас они по нашему указанию плотно разрабатывают Кондырина.

– Напомните поподробней – попросил Евгений Геркуланович.

Елагин кивнул – Кондырин Леонид Александрович, рядовой четвёртой роты 229 пешей Донской дружины. Поручено установить круг знакомств. Проверить по месту призыва, фактическое семейное положение. Подозревается в связях с германской и австрийской разведкой. Установлено секретное наблюдение за поступающей на его имя корреспонденцией. Особое внимание предписано обратить на харьковского адресата по имени Алексей.