Собиратель грехов

ГэХа последовал за ними, его почему-то очень заинтересовала судьба старика. Предприятие это было рискованное, ведь ГэХа относился к мелким объектам, которых не пускали на мытарства. В полёте его заметили и светлые, и тёмные, но не прогнали. ГэХа теперь стал полутёмным и мог сойти за нейтрального наблюдателя. Такими серенькими наблюдателями становились неопределившиеся души. На Земле их называли призраками или привидениями. Эти души прошли мытарства, относительно них приняли положительное решение на частном суде, то есть их ждали в Светлом Царстве, но они по каким-либо причинам оставались на земле. Кто-то не хотел мириться с земной смертью или покидать близких, кто-то желал доделать незавершённые дела, а иные считали себя недостойными пока светлого удела или просто боялись. Такие души тёмные не трогали, а светлые терпеливо ждали, когда они созреют.

Летели долго. Мимо проносились толпы отрицательных фемтообъектов, группы из тёмных и светлых, очень редко – из одних светлых, и каждая группа сопровождала человеческую душу. Светлые заботливо держали подопечную за руки, устраивали минутки отдыха, помогали, поддерживали, а тёмные пинали, толкали, норовили откусить от неё кусок побольше. ГэХе стало немного жутко, ведь его тоже могли принять за душу – он был такого же оттенка, как и души грешников в руках минусов. А вдруг его схватят и потащат в Преисподнюю без суда и следствия? ГэХа увидел рядом группу светлых и решил держаться ближе к ним, хотя это было непросто. Среди них были такие, от которых шёл палящий жар. Но всё же здесь было лететь безопаснее, чем попасться на пути у тёмных.

«Под прикрытием» ГэХа благополучно достиг острова Мытарств.

Глава 9

Остров представлял собой цилиндр в двадцать этажей, каждый этаж – лабиринт с множеством комнат и дверей. Стены везде были полупрозрачные, и остров Мытарств напоминал детскую головоломку, в которой шарик надо загонять в дырочки между этажами, проводя его через разные коридоры. В комнатах и по лестницам сновали группы тёмных и светлых, они сопровождали шарики-души через этажи, словно играя. А игра-то была серьёзная. Временами в наружных стенах открывались люки, через них обвинители выкидывали души, которые внизу ловили другие тёмные и уносили в

Преисподнюю. Верхней дырочки – финиша – достигали далеко не все.

Отыскав компанию с душой сторожа Василия, ГэХа смотрел во все глаза, как старик преодолевает препятствия. И такой у него возник спортивный азарт, так он втянулся, что даже стал переживать за Василия и почувствовал себя болельщиком на стадионе.

Первым было мытарство празднословия. Тёмные включили на грехошете видео, в котором старик пел бесстыдные частушки, рассказывал анекдоты про попов, произносил фразу: «Его Бог наказал», смеялся над похабными шутками друзей. Притащили огромный ящик клубков пустословия, сплетенных из телефонных разговоров юности…

Хранитель показывал на светлофоне иные кадры, доказывая, что Василий уже давно не празднословит, а взвешивает каждое слово, приводил в пример ситуации, когда сторож говорил: «Хватит болтать, надо дело делать», или: «Нечего языком чесать, только время тратим попусту». А ещё нередко прерывал кощунственные разговоры. Положительных аргументов набралось больше, чем претензий у обличителей, поэтому вся компания двинулась дальше.

Второе мытарство лжи тоже прошли легко. Тёмные радостно припоминали Василию, как он частенько просил жену: «Скажи, что меня дома нет», или: «Скажи, что я в ванной»; как притворялся, что у него голова болит, когда в школу не хотел идти; произносил имя Творца всуе: «Фу ты Господи», если вдруг спотыкался; обещал мальчику во дворе подарить машинку, коллеге по работе – вовремя закончить отчёт, да много чего ещё обещал разным людям, но не выполнил.

Тем не менее светлый воин выкупил душу «жемчужинами правды», набрав приличную стопку случаев, когда говорить правду для Василия было невыгодно и даже опасно, но он всё равно смело говорил. И даже страдал иногда за истину.

Однако на третьем этаже – осуждения и клеветы – пришлось очень тяжко. Василию предъявили высмеивание одноклассников, осуждение правительства, депутатов и чиновников, начальников, коллег и соседа, родных и близких. Душу сторожа просто окружили клетками, в которых содержались все эти грехи. Получился многоэтажный и многоподъездный дом с уродливыми чудовищами самых невероятных форм.

Защитник на светлофоне представил файлы с противоположными поступками – когда старик пресекал сплетни и опровергал клевету, но их оказалось слишком мало. Тёмные, торжествуя, уже потирали руки, но тут святой Василий – светлый покровитель сторожа – раскрыл небольшой мешочек, в какие кладут просфоры, и расплатился молитвами бабушки о спасении внука.

Четвёртое мытарство чревоугодия проскочили почти без задержек. Хотя и водились за Василием грехи пьянства, курения, переедания и даже наркомании (травку пробовал курить), но все они имели место в далёкой молодости. Во взрослой жизни сторож был к себе очень требователен, знал меру в вине на праздниках, бросил курить, едва женился, проявлял умеренность в принятии пищи и периодически лечил себя голодом. Этого хватило, чтобы отвязаться от тёмных прокуроров.

На пятом экзамене лености и тунеядства пришлось немного застрять. Василия завалили минутами лежания на диване и просмотра телевизора, которых скопилось за всю жизнь почти шесть лет. Ему припомнили, что он ленился выполнять свои обязанности на работе (играл в компьютерные игры, выходил курить, болтал с соседями по кабинету, опаздывал), тем самым брал плату за невыполненную работу; ленился ходить в церковь и читать светлые книги; ленился гулять с детьми, помогать жене по дому, рано вставать и убирать за собой вещи; вспомнили и несколько месяцев тунеядства, когда он не работал и жил за счёт мамы или жены… и ещё много-много грехов лени, все и не перечислишь.

Хранитель искал в светлофоне компенсирующие поступки и дела, но нашёл не так много: только переработку на службе, субботники да помощь друзьям и соседям по хозяйству. Миссия по спасению сторожа, казалось, была обречена на провал, но тут экран засветился ярким светом. На светлофоне появились кадры из детства: Василий вместе со своей бабушкой помогает убираться в церкви. Маленький мальчик тщательно чистил подсвечник, мыл вазу и подметал ступеньки. Свет от экрана достиг грехов, и они сгорели прямо на глазах.

Василий пребывал в уверенности, что шестое мытарство воровства пролетит и не остановится – он ведь никогда не воровал и не брал чужое. Да не тут-то было. Тёмные всё-таки нашли что вменить: они притащили целый ворох бумаги, ручек и карандашей, степлер, дырокол, скотч и конверты – всё это Василий приносил с работы домой детям. Старик даже удивился, что это всё является воровством, он считал, что раз лежит на его рабочем столе, значит, он имеет право этим пользоваться по своему усмотрению, это его расходники.

Защитник заметил удивление Василия и обратил внимание прокуроров на этот факт. Совершенно очевидно: если бы он знал, что это воровство, то никогда бы так не поступил. Но незнание не освобождает от ответственности. Пришлось жертвовать немногочисленными жемчужинками милостыни. Светлые сокрушались об их потере, потому что они весьма понадобятся на следующем этаже – мытарстве скупости и сребролюбия.

Василий отнюдь не считал себя скупым человеком. Но обвинители его мнение не разделяли. Они доставали заначки, припрятанные от жены; дешёвую обувь, которая натирала мозоли всем членам семьи; чайник, приобретённый на распродаже и сгоревший спустя две недели; старые журналы, которые никогда не читал; старые рубашки, которые давно не носил… и ещё много разнообразных вещей кидали к ногам Василия, которыми он не пользовался, но хранил, не выкидывал и никому не отдавал.

Вот здесь как раз и пригодилась бы милостыня, но её уже не осталось. Нечасто Василий одаривал просящих. Он руководствовался принципом: «Подавать только старушкам, остальные сами могут заработать».

В руках у хранителя оказалась крупная жемчужина, которую он протянул тёмным, – это был случай прощения долга. Когда-то Василий простил внушительный долг сестре, вот сейчас это всплыло, и очень кстати.

Грехи, собранные для следующего мытарства – лихоимства (неправедных приобретений), – просто повергли старика в шок. Он и подумать не мог, что вполне законные способы увеличения доходов считаются грехами. Здесь речь шла о счёте в банке, на который ему перечисляли пенсию. Василий подрабатывал сторожем, денег на жизнь ему хватало, и поэтому пенсию со счёта не снимал, а копил дочери на машину. Теперь выясняется, что банковские проценты по счёту – неправедно заработанные деньги. И если светлые адвокаты не придумают, как откупиться, он рискует из-за этих процентов отправиться в Преисподнюю.

Защитник откуда-то вытащил кредитный договор, по которому Василий обязан был выплачивать немалый процент. Денежные суммы, которые он потерял во время махинаций банков по вкладам с убиранием нулей. Данные потери с лихвой перекрывали все заработанные неправедным путём деньги, но обвинителям этого показалось недостаточно. Сторож сам виноват, что доверял банкам и подписывался на проценты, никто его не заставлял. Пришлось святому достать из мешочка свои последние молитвы о спасении старичка.

Василий не обманывал никого в делах и на работе, платил наёмным работникам на стройке дачи все обговоренные суммы, никогда не участвовал ни в каких афёрах. Поэтому через этаж мытарства неправды их пропустили не задерживая.

Зато на десятом этаже увязли надолго. К старику приползли сотни мохнатых пауков зависти, они облепили его душу и, впиваясь в неё острыми когтями, грызли жвалами. Вся жизнь Василия состояла из зависти, которая стимулировала его к движению и действу. Увидел шикарную машину – захотел иметь такую же, накопил денег, купил; у друга жена – очень хорошая хозяйка и красавица, пожелал и себе такую, долго искал – нашёл, женился; сосед телевизор купил с DVD-проигрывателем – загорелся, полгода отказывал себе во всём, но приобрёл. И много-много таких вот хотелок «как у других» набралось в жизни Василия. Зависть глубоко пустила корни в его душу, и нечего было ей противопоставить.

Помощь пришла откуда не ждали. Святой достал из мешочка молитвы жены Василия и церковные записки за здравие и спасение, которые она подавала когда-то в церкви во время его тяжёлой болезни. Тут послышались громкие аплодисменты со всех сторон: это, подобно мыльным пузырям, лопались пауки.

На мытарстве гордости минус-фемтообъекты крепко вцепились в Василия и верещали наперебой: «Всё! Теперь не уйдёт! Эта душа – наша!» И неудивительно. Он без почтения относился к родителям, думал, что они отсталые и ничего не понимают в современной жизни, не слушался их; считал себя лучше и умнее других; гордился достижениями в работе и школьными грамотами; хвалился покупками перед друзьями; в нём жило упрямство, самомнение, высокомерие… и ещё предостаточно самостей перечисляли Василию на этом этаже.

– Да вы только посмотрите! – кричали минусы светлым. – Он даже сейчас стоит и гордится собой, доволен, что поднялся так высоко на острове!

Ну, что тут возразить – чистая правда. Василий считал себя хорошим человеком и был уверен, что должен пройти испытания до конца, поскольку заслуживает жить в Светлом Царстве.

Мешочек святого пришлось опустошить полностью. В ход пошли заупокойные молитвы на панихиде, церковные записки и свечки родственников, молитвы всей церкви за нераскаявшихся грешников, молитвы матери.

Хранитель скрутил всё это в длинную соломинку, дал её в руку Василию и вытащил подопечного с одиннадцатого этажа.

Комнату мытарства ярости, гнева и сквернословия увешивали, словно гирлянды, чёрные и серые буквы. В каждой отражалось злое лицо Василия в разные периоды его жизни: от детства до старости. Из букв составлялись ругательства, которые он когда-либо произносил.

Защитник перемещался по периметру комнаты от гирлянды к гирлянде и завешивал их холодностью рассудка, умением держать себя в руках и не поддаваться панике, рассудительностью, способностью охлаждать пылающих гневом жену и сына, заслуженно хвалить людей. Хватило на все гирлянды и даже осталось.

На тринадцатом экзамене, где проверке подвергалось злопамятство, Василию принесли длинного червяка в котелке, который извивался, собираясь в комок.

– Червяк длиной в семь лет. Ну, будете и сейчас его выгораживать? – язвительно спросили тёмные.

– А это что? – не понял светлый страж.

– Это долг, который ему сестра не отдала.

– Да ведь он ей простил этот долг! – не поддался на провокацию хранитель.

– Простил, но помнил и сожалел о своем поступке, – злорадно уточнили тёмные.

Сестра занимала у Василия деньги на покупку торговой палатки, которую через полгода сожгли рэкетиры. Она часть долга успела отдать, а часть не смогла вернуть и попросила подождать. Но всё тянула, всё оправдывалась: то болеет сильно, то детям одежда нужна, то муж без работы сидит сейчас… Василий терпеливо ждал, однако жена постоянно напоминала об этих деньгах и пилила: «Мы что, миллионеры? Такие подарки делать! Она сама должна понимать, что у нас тоже дети!» Только после смерти супруги Василий поговорил с сестрой и простил ей долг. Но впоследствии об этом пожалел. Сестра не навещала его в больнице, куда он попал с сердечным приступом после похорон жены, не оказала помощь, когда он звал её. Василий помнил об этом и даже сейчас не мог забыть родственнице предательства.

–Неужели всё? Допрыгался? – подумал старик.

В это время хранитель стал закидывать червяка одеждой Василия: рубашками, брюками, галстуками…

– Ну и что это за тряпьё? – удивился сотрудник отдела злопамятства.

– Это – милостыня, творимая сестрой за упокой брата, – пояснил светлый страж. – Час назад она пожертвовала вещи покойного в дом для бездомных.

Василий такого поворота не ожидал. Сперва он очень удивился, но тут же обрадовался и простил сестру от чистого сердца.

Грех убийства за Василием не значился, он всегда бережно относился к любой форме жизни: мух с комарами без причины не трогал и сокрушался над каждой нечаянно раздавленной букашкой. Но на четырнадцатом мытарстве он получил от минус-фемтообъектов четыреста восемьдесят три пинка, сто тридцать четыре удара, и пятьсот семьдесят восемь раз его толкнули – тёмная братва отрывалась на славу. Минусы, зная, что душу Василия с этого этажа не сбросить, просматривали на светлофоне последние кадры его жизни и злились всё сильнее. Как уже говорилось, Василий, разнимая дерущихся ребят, поплатился за это жизнью, и его поступок был приравнен к подвигу.

Бывший сторож буквально вполз на пятнадцатый этаж – чародейства, спиритизма и колдовства. Он лежал на полу и смиренно ждал, когда решат, виновен ли он в том, что его в детстве возили к бабке грыжу заговаривать или нет. Василий так устал от всего, что мысль в голове была только одна: «Будь что будет, на всё воля Божья». В итоге стороны сошлись на том, что Василию тогда ещё не было и семи лет, а потому дело замяли.

Хранителю пришлось поднимать Василия с пола и восходить с ним на следующее мытарство – блуда и прелюбодейства (объединённые в одно для экономии времени). Не успели они войти в комнату, как их окружили субъектши адской красоты.

– Ты помнишь эти ножки? Это была я…

– Посмотри на мою грудь, помнишь?

– А я – твоя любимая секретарша…

– А я – девушка из бара… – томно манили к себе тёмные дамы.

Василий всё это помнил. Он действительно в молодости глазел на всех красавиц, флиртовал сразу с несколькими. Ни одну мимо не пропускал – выбирал себе жену таким образом. Вот теперь «красавицы» пялились на него, заигрывали, целовали и соблазняли. А рядом на громоздком телевизоре крутили все развратные фильмы и передачи, которые он когда-либо просматривал, все страстные поцелуи актёров, танцы, песенки и пошлые речи.

Василию стало омерзительно до тошноты, он закрыл глаза и отвернулся. Искренне любя свою жену, по-настоящему близок он был только с ней, жили супруги душа в душу. У него и мысли не возникало строить отношения на стороне. Светлый защитник вложил ему в руки замо́к верности в супружестве и ключ воздержания после смерти жены. Василий открыл ключом замо́к и сразу оказался на следующем этаже содомских грехов.

Что творилось на этом мытарстве, и описать противно. На грехошете проплывали кадры всяких излишеств в супружеских отношениях и его подростковые искания точек кайфа. Тёмные гоготали и катались по полу, наслаждаясь просмотром. А Василий умолял светлых прекратить невыносимый позор.

Здесь спасло лишь то, что он детей воспитывал в строгости и дочь замуж отдал непорочной. Один только этот факт перевесил все грехи разврата.

На мытарстве ереси в котелке предъявили сгустки чёрной булькающей хляби – его высказывания и мысли о Творце, церкви, священнослужителях. Василия крестили во младенчестве и в церковь водили в раннем детстве. А когда он повзрослел, то не ходил ни разу на литургию, ни разу не причащался и не исповедовался сознательно. Он был невоцерковлённым человеком, хотя существование Творца никогда не отрицал. Крест не носил, но на похоронах близких и друзей на панихидах присутствовал. Даже молился вместе со всеми об упокоении. Священникам не доверял и считал, что может общаться с Творцом без посредников.

По стенам были развешаны его плакаты эстрадных певцов и рокеров из детской комнаты, портрет царя Петра Первого, которым Василий восхищался, уже будучи взрослым. Здесь же стояли бюсты Ленина и Сталина с его рабочего стола.

Защитник опять включил светлофон и прокрутил видео, где Василий срывает плакаты со стены, убирает портрет Петра Первого в ящик и переставляет бюсты со своего стола на полки в другой офис.

Тогда обвинители спросили его, для чего нужны священники.

– Чтобы души пылесосить, мыть, чистить, питать, вести к Творцу. Очень жаль, что я это так поздно понял.

Хранитель отдал последнюю маленькую жемчужину доброго дела и, поддерживая Василия, повёл его к финальному экзамену.

Последним было мытарство немилосердия и жестокости. Тут предъявили спрутов, запаянных в капсулы: дёрганье девочек за косички; высмеивание одноклассников; унижение малышей во дворе; отказы знакомым, просившим помощи; отказы бродягам в милостыни; «ремённые передачи» в воспитании детей; ссоры с женой и её слёзы…

Грехов набралось немного, но крыть уже было нечем, запасы светлых истощились.

Растерявшийся Василий стоял в непомерной куче мусора. Чего тут только не было: фантики от конфет и жвачек, билетики, чеки, обёртки от чипсов и печенья, палочки от мороженого и «чупа-чупсов», окурки и скомканные пачки от сигарет, пробки от пивных бутылок – всё то, что пролетело мимо мусорных баков или было «спрятанно» под кустик! А теперь работало против старика, обличая его в немилосердном отношении к природе.

Тёмные хищно окружили Василия со всех сторон, готовые сорваться и броситься на него. Вдруг сверху пролился яркий свет, показалась рука, за неё и уцепился Василий. Ему помог выбраться святой Исаак Сирин, которого мама уже после своей смерти молила о праведной жизни и христианском исправлении сына.

Финиш был достигнут! ГэХа так сильно обрадовался за старика, за победу светлых, что обнимал его, хлопал по плечу, прыгал вокруг него, размахивая руками. Василию тоже хотелось выплеснуть эмоции, а потому он не препятствовал чудны́м проявлениям радости незнакомого объекта, а наоборот, скакал вместе с ним как в детстве. Светлые, о чём-то переговариваясь и улыбаясь, терпеливо ждали, когда две серенькие души успокоятся. Минут через пятнадцать они напомнили, что пора на поклонение к Творцу. ГэХе было жаль расставаться. После таких приключений Василий и его спутники стали ему как родные. На прощание он в последний раз обвёл взглядом всех присутствующих, чтобы хорошенько запомнить их. На голове святого Исаака ГэХа заметил нимб с надписями, одна из которых гласила: «За молитвы о тёмных».

– А за каких тёмных он молится? – спросил ГэХа у хранителя.

– За всех. Это единственный святой, которому позволено молиться за тёмных. Только у него есть такая сила.

ГэХа тут же подскочил к святому Исааку и попросил помолиться за него. Святой изумленно приподнял брови. Это первая подобная просьба в его жизни.

– Конечно, чадо. Нынче же помолюсь, – пообещал святой Исаак. – Только ведь ты не совсем тёмный, верно? – прищурившись и заглядывая в самую глубь сущности ГэХи, спросил он.

Тут голова ГэХи стала просто разрываться изнутри, память медленно приходила к нему вспышками картинок, которые не складывались воедино: большое скопление светлых… выступление архангелов, херувимов32 и престолов… ссора Денницы и Гавриила… чей-то возглас за спиной: «Смотрите, смотрите, Денница темнеет!»…и… великая битва…

Святой Исаак достал светлофон и развернул экраном к ГэХе. Сначала замелькали сцены из битвы низших чинов, затем камера поднималась всё выше и выше, и вот уже можно отчётливо видеть бой и победу архангела Михаила. Падая, Денница отчаянно размахивал руками, стараясь за что-нибудь зацепиться. Сияющий и совершенный Люцифер был низвергнут, а его меч, выбитый из рук, отлетел в сторону. Пролетая мимо одного из светлых, меч ударил его эфесом по голове. Светлый упал и потерял сознание. Но архангельский меч оставил заметный знак в месте удара. По окончании сражения, когда разбирались, кто верный, а кто отступник, отправили этого светлого к отступникам, ошибочно решив, что он получил эту отметину в битве с архангелом.

ГэХа опешил, узнав в этом несчастном себя. Он обхватил голову руками и присел на корточки.

–Как же так?.. Что же теперь делать? – говорили его глаза, устремлённые на святого.

Исаак немного постоял, смежив веки, что-то шепча и перебирая прозрачные светящиеся бусы с крестом33. Затем тепло улыбнулся, озорно подмигнул ГэХе, ещё раз пообещал помолиться и, попрощавшись, полетел догонять своих.

ГэХа долго смотрел им вслед, туда, в переходный туннель, который заканчивался вратами в Светлое Царство. Где душа убиенного сторожа получит прощение за все грехи и право жить в Светлом Царстве, где он встретится с женой, мамой, отцом и бабушкой. Но ГэХа этого уже не увидит, ему нельзя продолжать дальше путь со светлой компанией, поэтому он вернулся домой.

Глава 10

Сидя на окне подвала, ГэХа разглядывал школьный двор. На территории не было людей, только одна старушка отдыхала на скамейке, читала житие одного из святых и ждала внука с занятий. Хранитель зорко глядел во все стороны, охраняя бабульку.

На этот раз ГэХа смог увидеть лик светлого: большие выразительные глаза глубокого синего цвета, с мерцающими звёздами (где-то он такие уже встречал), тонкий нос, плотно сомкнутые в безмятежном спокойствии губы. Лик обрамляли золотистые локоны, ниспадающие на плечи, над высоким челом просматривалась белая лента, которая развевалась у висков от малейшего повеления Творца… не было сил оторваться от этого благолепия.

ГэХа смотрел на светлого стража и размышлял. Хорошо, наверное, быть хранителем. Никто не мучает их видоизменениями, они друг другу не причиняют вреда, не жрут, а наоборот – всегда помогают, поддерживают. Питаются не вонючими грехоиспарениями, а благоухающей благодатью. Новые тёмные зарождаются в драках34, а светлых создаёт сам Творец. Хранителей все минусы боятся, ведь они великолепные защитники и воины. Мечи которых немало нашего брата обратили в пыль. При том что тёмным ни разу не удалось уничтожить ни одного из них. У светлых и девиз есть: «Даже один в поле воин!» За ними стоит великая сила Творца, которого сам хозяин Преисподней боится. Если кто ошибся, Творец за это не наказывает, он милосерден, всегда прощает всё, если Его попросить. Значит, светлые сильнее и лучше, а он, ГэХа, случайно оказался не по ту сторону войны… Интересно, а можно вернуться к ним?.. Ведь и его самого, и самых первых тёмных высших категорий Творец создал светлыми, только потом они возгордились, отреклись от Творца и потемнели. И тут его осенило: если светлый может стать тёмным, значит, может и тёмный опять стать светлым! Только нужно найти верный способ.

Этот вопрос его очень взволновал, и маленький полутёмный отправился в библиотеку искать на него ответ. Перелопатив сотни книг, он всё-таки нашёл нужную. Это была книга Иеромонаха Антония Святогорца «Очерки жизни и подвигов старца иеросхимонаха Илариона Грузина», в ней рассказывалось о том, как тёмный высокого уровня принял облик монаха и явился к святому. Он плакал, что вот уже тридцать лет просит Творца простить его грех, а Творец его не слышит. Старец сначала утешал лжемонаха, а потом узнал от своего хранителя, что это тёмный к нему наведался. Иларион растерялся, но в дело вмешался сам Творец и велел передать тёмному такой ответ: если он искренне покается, то прощён будет и принят Творцом.