Икура дэс ка? Сколько это стоит?

Крики «Ура!» заглушили звон антикварных сосудов. Кто-то водрузил на голову режиссёру корону из кровельного железа. На его колени по очереди падали две девицы. Одна кормила режиссёра с вилочки, другая целовала в щёку и тут же бережно вытирала помаду салфеткой.

– Чего они к нему липнут? – спросил я Ладу.

– Хотят с ним дружить, – ответила она, – от Шилова зависит утверждение на главную роль, и вообще…

– А «вообще» – это что?

– Зарплата, к примеру, или очередь на квартиру.

Режиссёр Шилов был так себе. Узковат в плечах, очкарик, с глубокими залысинами у покатого лба. Острый нос и блестящие мокрые губы.

– Было бы кого соблазнять, – заметил я.

– Се ля ви, Андрей. Пройдёт тысяча лет, а в театре всегда будет так: в Дульсинеи – через койку.

«А в тюремщицы – через ВГИК», – подумал я, но вслух не сказал.

Стол был занят, в основном, напитками. Их было три вида: вермут, портвейн и водка. Посуда отличалась музейным разнообразием. Тут были и керамические шкалики, и гранёные стаканы, и даже спортивные кубки.

Режиссёру наливали водку в кривой рог. Для закуски на столе оставалось мало места. В меню не было изысков: огурцы из бочки, олюторская сельдь, болгарские томаты, варёная колбаса за два рубля, двадцать копеек.

Один тост тут же следовал за другим. Пили за успех спектакля, за прекрасных дам, за здравие режиссёра и всех присутствующих.

Стройный красавец, герой-любовник, поднял кубок с барельефом Юлия Цезаря:

– Товарищи! Надо ставить Хемингуэя! А именно, «По ком звонит колокол».

– Пороху не хватит, – пробурчал ветеран Базыкин.

Артиста это замечание не смутило:

– Роль Джордана папа Хэм написал специально под меня! – заявил он.

Мне было интересно смотреть на театральную публику. Похоже, что здесь собрались одни гении.

Рядом Наум Базыкин наливал портвейн распутной шалаве. При этом жалобно скулил:

– Нюся, мне пятьдесят! Мне уже не сыграть Гамлета!

– И Тома Сойера – тоже, – жестоко заметила Нюся.

– Вот я сейчас уйду! Совсем уйду. Что будет, если я уйду?! – канючил Базыкин.

– Я буду безумно скучать, – ответила Нюся, облизывая куриную ножку.

Базыкин встал и ушёл. Но тут же вернулся и сел за стол:

– Нюся я в самом деле уйду. Совсем уйду от вас. Что после меня останется?!

– Улыбка, Наум, как у чеширского кота! – ответила Нюся.

У Базыкина был полный рот железных зубов.

– Эх, молодёжь! – сокрушался захмелевший ветеран.

Из президиума закричали: «Горько!» Там Алла Порезова в фате и шляпе целовалась с режиссёром Шиловым. Потом какой-то танцор выдал чечётку, а Порезова изобразила кан-кан на столе. Все узнали какого цвета у неё трусики.

Мы с Ладой ушли по-английски, не прощаясь. В фойе остановились у галереи с фотографиями.

– Бойкив, Добружанский, Виббэ, Портнов, – читал я незнакомые фамилии. И не услышал, как Лада тихо сказала себе: «Кому же дать, чтобы получить роль Лауры?!»

Глава 4

В нашем ауле, если хочешь увидеть друга, приходи на улицу Карла Маркса. Это местный Бродвей. В одном его конце тонет в цветочных клумбах дом культуры имени Феликса Дзержинского, в другом – кинотеатр «Шахтёр» Там же баня, магазин и вытрезвитель. Вечером на Бродвее я встретил Серёгу Гладышева. Он рулил на мощном трехколёсном «Урале». Серж лихо тормознул возле меня и сдвинул на лоб мотоциклетные очки:

– Привет, Андрей, я как раз тебя ищу!

– Я тоже успел соскучиться, – сказал я.

– Есть настроение. Let’s break a bottle?

– Куда-куда ты меня послал?!

– Как говорят англичане – давай раздавим бутылочку?

– Звучит неплохо, – говорю, – но я пуст и магазин уже закрыт

– Есть идея.

В Серёгиной голове идеи не рождались. Они там жили. Серж выдавал идеи по мере надобности.

– Поделись с другом, – говорю.

– Расколем на коньяк Столетова, – сказал Серж. – У его папаши целый бар без дела пропадает. Бензин есть, махнём в пампасы, запалим костёр дружбы.

– Сумлеваюсь я, Сергей Вадимович, – говорю, – Столетов и бутылка – понятия несовместимые. Его любимый напиток – лимонад.

– В этом и есть красота замысла. Я позвоню ему, подкинь манетку.

Я протянул Серёге две копейки.

В автомате Серж набрал телефонный номер нашего друга.

– Здорово, Игорище! – закричал он в трубку. – Не спишь? Моряк Абинский здесь! Прямо с Сахалина! Выходи, мы сейчас подъедем! Не можешь? Какие дела?! Ты же знаешь, он боксёр, будет бить тебя по лицу, а я буду пинать ногами. Ждём!!!

Столетов – это наш одноклассник и интеллигент. Он всегда был большим, розовым и пухлым. В школе мы делили с ним одну парту. Две трети скамейки занимал Игорь. В любом помещении его было много. За солидные габариты Столетова прозвали Игорище.

Серж повесил телефонную трубку и сказал:

– Прыгай в люльку.

– Full ahead! (полный вперёд), – выдал я морскую команду. – Твоя машина?

– От папы, по случаю окончания второго курса.

– Под финиш будет тебе «Москвич».

– Лучше «Жигули», – сказал Серёга и дал газу.

Отец у Серёги был знатным металлургом и очень большим начальником. Домой его привозили на чёрной «Волге».

Мы остановились у дома Столетова. Три этажа, два подъезда, высокие окна.

В детстве я часто видел у этого дома припаркованный военный автомобиль-амфибию. Говорили, что машину подарил изобретателю угольного комбайна сам товарищ Сталин.

Открылась дверь. Озираясь, боком, через неё протиснулся Игорь Столетов.

– Здравствуй, Андрей, – сказал он тонким голосом. – Серёга, привет!

При этом взгляд Игоря блуждал по окрестностям. Серж говорил про него: «Идёт – перекрытия считает». Столетов мог пройти мимо тебя и в упор не заметить.

– Не отвлекайся! – командирским голосом сказал ему Серж. – Мы едем в лес, закуску организуем в поле, а вот с горючим – полный швах… Вся надежда на тебя.

– Ну вы даёте! – запротестовал Игорь. – Отец уже спит, спросить не у кого.

Серёга стянул с руки мотоциклетные краги.

– Ещё слово и я брошу в тебя перчатку! Дуэль на пистолетах. Абинский будет секундантом. Учти, в тебя трудно промазать!

Надо было дожать приятеля и сделать его собутыльником.

– Игорь, помнишь нашу партизанскую юность? – спросил я. —Тогда я держал палец на спуске, а ты был на стрёме. Сейчас твоя очередь рискнуть.

В шестом классе мы с Игорем сделали партизанскую бомбу. В отцовской библиотеке Игорь нашёл рецепт изготовления самодельной бомбы. Такие мины делали партизаны во время войны. Все компоненты были под рукой и мы эту бомбу сделали. Детонатором служила ружейная гильза, заряженная бездымным порохом. Взрыв устроили на пустыре, за городом. Тумблером я включал электрический запал от батарейки. Игорь трусливо удрал подальше и спрятался за деревом.

Бабах! Взорвался детонатор и адская смесь разлетелась во все стороны. Фокус не удался. Летом мы повторили эксперимент, но тоже без успеха. «Где-то мы не соблюли технологию», – потом сказал Игорь.

Но мы отвлеклись.

– Бомба и коньяк – это разные вещи, – теперь возражал Игорь.

– Бери пузырь из второй шеренги, – учил его Серж. – Никто и не заметит.

– Как я пройду через комнату? – замялся Игорь. – Там маман в телевизоре.

– Кинешь бутылку в окно. Андрей поймает. Он же боксёр, у него реакция Льва Яшина.

Кто не помнит – Лев Яшин, самый знаменитый вратарь всех времён и народов.

Игорь вздохнул и поплёлся к подъезду, словно на плаху. Через несколько минут его силуэт возник на балконе:

– Где вы? – услышали мы его голос.

– Давай сюда! – крикнул ему Серж.

Игорь бросил снаряд в темноту и бутылка с глухим стуком приземлилась в клумбу. Слава богу, не разбилась.

– Что с него взять? – сказал Серж. – Зуб даю, он промажет в первую брачную ночь.

Игорь появился в плаще и литых резиновых сапогах. Серж сказал:

– Ты бы ещё зонтик взял!

– И лыжи, – добавил я.

– Ага! Вдруг там клещи!

Игоря, как самого тяжёлого усадили в коляску. Я устроился за кожаной спиной водителя. И мы помчались. Миновали частные дома пригорода и выехали на ровный асфальт Садопарка. Справа тёмным овалом проплыло Щучье озеро. Дорогу перебежала серая кошка. При свете фары её глаза сверкали яркими изумрудами.

– Плохая примета, сбавь скорость, – посоветовал Игорь водителю.

Серж, наоборот, добавил газу. У склона горы Лысухи Серёга затормозил.

Лысуха – самая крутая гора в нашей округе. На лыжах скатиться с её склона решались самые отчаянные сорванцы. Серж не стал этого делать из благоразумия, Игорь – из трусости. «Абинскому море по колено!» – сказал Серж, после того, как я вихрем скатился с горы. Тогда я и не подозревал, что стану моряком.

– Место пристреляно, – сказал Серж и заглушил мотор, – дрова слева, закуска – справа. Девочки дальше, в пионерском лагере.

За дорогой начиналось колхозное поле. Там Серж с Игорем нашли пару жёлтых огурцов и несколько спелых помидоров.

– Надо помыть овощи, – сказал Игорь.

– Оботри о штаны, – посоветовал я.

Я уже запалил костерок. Похвастался:

– Настоящий таёжник тот, кто в течение месяца разжигает костёр одной спичкой.

Серёга разлил коньяк в гранёные стопки:

– За дружбу!

– Компай симасё! – сказал я на японском.

Коньяк был хорошим. Старший Столетов знал в этом толк.

– Клопами пахнет, – сказал Игорь.

– Когда ты их пробовал в последний раз? – спросил Серж.

– Бог миловал, – ответил Игорь. – Мне больше нравится «Цинандали».

Мы выпили снова и захрустели огурцами.

– Коньяк надо закусывать сыром, – сказал Игорь.

– Из летающих не едим самолёт, из ползающих – трактор! Всё остальное годится.

– Теперь, каждый о себе, – сказал Игорь, – всё-таки два года не виделись…

– Чего рассказывать? От сессии до сессии живут студенты весело, – сказал Серж. – Зимой учёба, летом строй-отряд. Воздвигли зимний коровник в Ольховке. Кстати, там я научился водить трактор.

– Девушки в антракте? – спрашиваю.

– Ну, это по ходу, – ответил Серёга. – Мы с тобой начали шалить ещё в школе.

В Гладышева была тайно влюблена одноклассница Лида Шварц. На выпускном вечере нам разрешили выпить по стакану портвейна. Захмелевшая Лида насмелилась подойти ко мне:

– Андрей, будь другом, скажи Гладышеву, чтобы он пригласил меня на вальс.

При этом девушка покраснела, как помидор. Я передал её просьбу Серёге. Во время танца Лида светилась от счастья, как Наташа Ростова на первом балу.

– Твоя Света – красивая девушка, – сказал я Серёге. – Где такие водятся?

– На медицинском, – ответил Серж. – Она феномен. В уме умножает трёхзначные числа.

– Красивая и умная – редкое сочетание, – сказал Игорь. Потом смущённо добавил: – У меня ещё не было девушки…

– С моё поплаваешь! – сказал я.

– Какие твои годы?! – пошутил Серж. – Андрей, например, общался с гейшами.

– Ты был в Японии?! Как там? – спросил Игорь.

– Нормально. Помаленьку загнивают. Но работают, как черти.

– Скажи что-нибудь на японском.

– Фнэ, например, это пароход. Онна – женщина. Онна кудасай – хочу женщину. На японском говорить легко. К примеру, как сказать плохое пальто?

– Откуда я знаю?!

– Кимоно-то-херовато! А гулящая женщина?

– ?

– Я сука-само-то!

Посмеялись. Потом Игорь спросил:

– Ты и в Корее был?

– Два раза. Возили цемент в Напхо и Хыннам.

– Правда, что корейцы собак жрут?

– Жрут.

– И ты ел?!

Я не успел ответить. На тропинке метнулся луч фонарика и на поляну вышли три фигуры.

– У нас гости, – сказал я.

К костру подошли два здоровенных амбала и третий – мелкий, метр с кепкой. Самый длинный, с фонарём, посветил нам в глаза и спросил:

– Пацаны, закурить есть?

Обычный вопрос, перед тем, как подраться. Я протянул ему пачку сигарет. Длинный взял сигарету и сунул пачку в карман.

– А выпить?

– А нету, кончилось, – я кивнул на пустую бутылку.

Мелкий взял бутылку, оценил этикетку:

– Секи, братва, здесь был коньяк.

Луч света упал на лицо другого парня. Я его сразу узнал:

– Шая?!

– Боксёр?!

Один из наших гостей был Костя, по кличке Шая. С ним я познакомился в детстве. К нашей улице примыкал беспокойный район, который дразнили Уйка. По названию мелкой речки, которая протекала рядом. Там, в старых дощатых бараках, обитали сплошь хулиганы и бандиты. Пацаны кучковались в шайки, на досуге играли в ножички и пристенок, забавлялись картами. Если чужак случайно появлялся в Уйке – сто процентов он получал добрых оплеух. Через эти бараки я ходил к своей бабушке, матери моего отца. Однажды мне путь преградили двое пацанов с обычным вопросом: «Ты кто? Чего здесь шаришься?» Остальная ватага сидела на завалинке у барака.

Спиной я прижался к столбу и успешно отбивал атаки налётчиков. Одному расквасил нос, второй получил добрый хук в челюсть. С лавочки напротив поднялся рослый парень:

– Ша, чинарики, брэк! Не по понятиям это – двое на одного.

У шпаны был свой кодекс чести: драться один на один, лежачего не бить, лупить кулаками, без ножа и кастета, не пинать ногами. Но если заваруха возникала между бандами, в дело шло любое оружие.

Мои противники отступили. Один держался за челюсть, другой размазывал кровь из носа.

– Ты откуда, боксёр, нарисовался? – спросил меня парень.

– Абинский, – говорю, с Измайловки…

– Дядь Степан, художник, не твой батя?

– Мой.

– Ого! Как он?

– Нормально. Мотает двушку в Старове.

Мой отче умел изготавливать печати и делать липовые документы. Вероятно, он оказал какую-то услугу Шае. А братва умеет ценить добро.

– Уважаю, – сказал парень и протянул мне руку: – Шая.

Так я познакомился с Костей Шаиным, узнал клички его приятелей и получил право свободно гулять по Уйке.

Мелким был парень с погонялом Козырь. Рыжий, пронырливый и жуликоватый в любой игре. В прошлом, было дело, я преследовал рыжего, чтобы навесить ему люлей за какие-то козни. Не догнал.

Шая присел у костра, сказал длинному:

– Сигареты отдай.

– Курите на здоровье, – сказал амбал и вернул мне пачку.

– Далеко собрались? – спросил я Шаю.

– В лагерь, к пионеркам. У Козыря там сестра – пионервожатая. А у ней подруги…

– К девушкам и без цветов?

– Перебьются, – ответил длинный.

– Хотите анекдот про пионеров? – подал голос Козырь.

– Давай, – разрешил Шая.

– Секи, братва. Откинулся зэк из колонии, едет радостный в автобусе. Рядом шкет в пионерском галстуке. Зэк его спрашивает:

– Пацан, тебя как зовут?

– Алкашка.

– О, и меня – алкашка! Откуда едешь?

– Из лагеля.

– И я их лагеря!

– А куда?

– К бабе…

– И я к бабе! Свой кореш!

Посмеялись.

– Как там наша братия? – спросил я.

– По-разному, – ответил Шая. – Клыпа утонул, Димакрат крышей поехал – в школу милиции поступил. Одиножды-один в стройбате.

Одиножды-один – толстый Сёма. Так его прозвали, за любимый стишок:

Одиножды-один, приехал господин,

Одиножды-два, приехала жена,

Одиножды-три, в комнату зашли…

Пацан по кличке Клыпа был отличным пловцом и ныряльщиком. В озере он исчезал под водой, как гусиный поплавок, потом появлялся далеко и всегда в неожиданном месте.

– Клыпа рыбачил на резиновой лодке, – сказал Шая. – Ну и перевернулся с неё в воду. А дурак, был в резиновых сапогах. Один сапог снять успел, а во втором, за голенищем, у него был фонарик. Тот и утащил его на дно. А глубина там всего три метра…

– Печально, – говорю. – А как Димакрата угораздило?

Димакрат – это Дима Краев. Светловолосый симпатичный крепыш и любитель подраться. Он был влюблён в мою старшую сестру,

– Димакрат, он же детдомовец, – сказал Шая. – Вечно драл глотку за какую-то справедливость. Псих, в натуре. В ментовке как раз меньше всего справедливости. А ты, говорят, наладился в море?

– Моряк загран-заплыва, – сказал я.

– Во, ты мне и нужен! Фирменные джинсы привезёшь?

– Не обещаю, Костя, светит мне казённый дом, то бишь, армия.

– Ну, если…

Костя бросил окурок в костёр.

– Бывайте, – сказал он, – увидимся ещё.

Вся компания двинулась вниз по тропинке.

Мы затушили костёр. Пора было возвращаться в город.

– Абинский, где тебя черти носят? – спросила Люба при моём вторжении: – Два часа ночи!

– Крапивина, выбрось свои часы. Когда бы не пришёл, у тебя всегда два часа ночи!

– Ты пахнешь дымом, – сказала Люба, когда я упал в постель.

– Я ещё не остыл после пожара, – говорю, – и докажу тебе это.

Глава 5

Утром я выпил чашечку кофе и пошёл домой. «Вернулся твой блудный сын», – сказал я маме. «Вернее – блудливый», – уточнила она. Однажды маман застукала нас с Любой в постели, тёпленькими, на месте преступления. Люба была смущена и потом я рассказал ей байку:

Папа с мамой неожиданно вернулись с дачи в самый неподходящий момент. Парень думает:

– Говорил же я ей, надо подождать. Предки должны скоро вернуться…

Девушка:

– Теперь он точно на мне женится.

Папа думает:

– Сын, как он быстро вырос.

Мама:

– Боже мой, как она держит ноги! Мальчику же неудобно.

Теперь мама сказала мне: «За самовольную отлучку, матрос Абинский, объявляю тебе наряд вне очереди! Надо покрасить окна и двери».

Мама почему-то считала, что на гражданском флоте у нас военные порядки.

За две бутылки я приобрёл полведра белой эмали на ближайшей стройке. Там же меня снабдили кистью из щетины дикого кабана. При этом деловой мужичок спросил:

– Унитаз не нужно? Есть трубы, три дюйма, клапана – бронза, почти задаром!

У нас можно достать всё, что угодно. Чего нет в магазинах. При этом надо знать к кому подойти. А водка в этом случае – лучшая валюта.

В двухкомнатной квартире я насчитал шесть дверей и три окна с двойными рамами.

Мама оценила мой труд:

– Молодец, моряк, красить ты умеешь. Отец твой вечно спешит, как на свадьбу. Так окна замажет, что стёкла приходится менять.

Тут мама слегка покривила душой. Мой отче был художник и мастер на все руки. Сейчас, в колонии Старова, он красил забор, увитый ржавой колючкой, и на кумаче изображал актуальный лозунг: «С чистой совестью – на свободу!»

Я заканчивал красить шестую дверь, когда звонок пропел букву «К». Гладышев явился в джинсах местного пошива, в чёрной водолазке с дырой на локте и с мотоциклетным шлемом подмышкой. Мама буквально растаяла. Она считала Серёжу пай-мальчиком и всегда ставила мне в пример.

– Я на секунду, – сказал Серж, после дружеских приветствий. – Если не забыл, в субботу мне стукнет двадцать один.

– Конечно, помню, – соврал я, потому что забыл. – В Америке тебе можно будет покупать виски.

– Есть идея отметить. Сбор в шесть. – сказал Серж. – Можно без смокинга, но обязательно с дамой.

– Это ещё зачем? – удивился я.

– Чтобы без пошлости. Чтобы не получился мальчишник.

– Чего-чего, а этого добра у него хватает, – с укоризной заметила мама.

– Ассортимент на любой вкус, – сказал я с видом завзятого барыги. – Кто тебе больше нравится? Люба Крапивина, Вера Левченко, Лада Саидова, Шурочка По…

– Стоп! – сказал Серж. – Пусть будет Саидова.

– А-ха! А не рискуешь? – спросил я. – Они со Светкой сожрут друг друга глазами.

– Думаю не подерутся, – ответил Серж. – Зато будет весело.

– Кого ещё пригласил?

– Будет Инка Данчич со своим Бобошко, Саня Ямпольский, Пашка Суходол, Игорище. Короче, все наши.

– А родители?

– Родители в Ялте, – ответил Серж и тут же попрощался.

Из автомата я позвонил Ладе Саидовой:

– Привет, Красная шапочка! Давно не виделись, как насчёт дружеской попойки?

– Андрей, с превеликим удовольствием, – ответил девушка. – Но не раньше субботы.

– В субботу ты мне и нужна. Только не вздумай отказаться.

– Что ты снова придумал? – спросила Лада.

– Это не я. Серж Гладышев празднует день ангела. Мечтает увидеть тебя и меня. Тебя в первую очередь.

– Серёга? Вот сюрприз! Он же наверняка будет со своей кралей. А, впрочем, почему бы и нет?

– Значит, уговорил?

– Уболтал, красноречивый! Встретимся у фонтана.

Глава 6

В субботу я начистил ботинки, погладил шнурки и вылил на голову флакон «Шипра». Серёге заготовил презент – шикарный темно-синий галстук с японским бисером. Вообще-то, галстук я привёз отцу, но ему атрибут мужской красоты был пока не к лицу.

С Ладой мы встретились у фонтана.

Лада была в облегающем красном платье с жёлтыми искрами. Черный пояс подчёркивал осиную талию и плавную линию бедра. Стройные ножки удлинял высокий каблук. А главное – её походка! Казалось, девушка летит, не касаясь земли.

– По тебе можно сверять часы, – сказал я, хотя Лада опоздала минут на пятнадцать.

– В цирюльне задержалась, – сказала Лада. – Содрали два рубля за причёску.

Волосы красавицы были уложены медной копной, где каждый локон был на своём месте.

– Смотришься изумительно, – говорю, – теперь Джина Лоллобриджида очень похожа на тебя.

– Куда им обоим!

Я взял девушку под руку.

– Мы красивая пара!» – сказала Лада, когда наш дуэт отразился в стеклянной витрине.

– Дуракам везёт, – заметил я и тут же добавил, – это я о себе.

Дом Гладышева был сталинской постройки, с высокими окнами, и напоминал букву «Г». Фронтон занимали два магазина: «Мебель» и «Культ-товары». С тыла располагался скверик с детскими песочницами и деревянными качелями. В углу, под кустами акации, пряталась брезентовая палатка. Летом в ней жил Леонид Адамович, наш чудаковатый учитель рисования. В юности он воевал, получил контузию и был со странностями. Сейчас Леонид Адамович прогуливался по периметру сквера. Через каждые три шага у него подёргивалось плечо.

– Здравствуйте, Леонид Адамович, – сказал я, когда мы поравнялись с учителем.

Художник остановился, выставил перед собой указательный палец и вопросительно посмотрел на нас.

– Андрей Абинский, – сказал я, – и Лада Саидова. Ваши талантливые питомцы.

– Ваш портрет я бы написал, – сказал художник, обращаясь к Ладе. – А этот франт – рожей не вышел…

Сказал и пошёл дальше.

– Иногда грустно возвращаться в детство, – сказал я. – Когда-то Леонид Адамович устроил мне персональную выставку в школе…

У подъезда стояла красная «Ява» Ямпольского. Саня Ямпольский, Серёгин приятель и сосед, был старше нас, работал кем-то на шахте и недавно купил себе чешский мотоцикл.

Когда мы вошли в подъезд, я спросил Ладу:

– Почему, входя в дом, мужчина идёт впереди дамы?

– Из вежливости?

– Потому что дама не знает, где живёт мужчина.

– Я знаю, где живёт Гладышев, – ответила Лада. – Второй этаж, квартира девять.

– Тогда я буду за тобой, на полшага сзади.

– Где тебя этому научили?

– В мореходке у нас была эстетика.

Я нажал кнопку звонка.

Дверь открыла хозяйка бала, будущая Светлана Гладышева. Она была в чёрной короткой юбке и розовой блузке. На плечах светилась паутина цветных бретелек. Желтый крестик с прозрачным камушком сиял на высокой груди.

Света приветливо улыбнулась:

– Здравствуйте! Славно, что вы пришли!

На правах старого знакомого я представил девушек друг другу:

– Лада. Светлана.

– Милости просим, – сказала Света. – Все в сборе. Не хватает только виновника торжества.

– Где его носит?

– Пошёл в магазин за абсентом.

Тогда я понятия не имел, что такое абсент.

Затевая банкет, Серж спросил меня:

– Хватит по бутылке водки на брата?

– Сколько бы ни взял, всё равно придётся бежать за добавкой.

– Тогда берём ещё по бутылке вина.

Гладышевы занимали целиком коммунальную квартиру. Четыре комнаты, кухня, ванная и отдельно – туалет. В коридоре можно было гонять на велосипеде. На дверях бархатные портьеры, на стенах дорогие обои с яркими цветами.

В малом зале, в кожаных креслах, сидела праздничная публика.

Одноклассница Инка Данчич, смуглая рослая красавица. Активная комсомолка и спортсменка, она и в десятом классе выглядела взрослой женщиной. А сейчас и вовсе смотрелась, как настоящая дама. Инка была в чёрном официальном костюме и белой блузке с кружевными рюшами.

Рядом сидел её Бобошко, красивый здоровенный парень. Я видел его на ринге, когда занимался боксом. Он был в джинсах и сером свитере. Под свитером играли мощные мускулы. Инка дружила с Бобошко с детского сада и они едва дождались восемнадцати лет, чтобы пожениться.

Игорище, в синей рубахе и мешковатых брюках, по-домашнему развалился в кресле и листал какой-то журнал.

Пашка Суходол стоял возле пианино и смотрел, как его подруга двумя пальцами изображает «Собачий вальс».