Поэтические переводы сонетов У. Шекспира 1 – 154

Be as thy presence is, gracious and kind,

Or to thyself at least kind-hearted prove:

Make thee another self, for love of me,

That beauty still may live in thine or thee.

Стыдись! Неправда, что у тебя есть любовь к кому-то –

у тебя, который в отношении себя так неразумен;

Можно согласиться, если угодно, что ты любим многими,

но что ты никого не любишь, совершенно очевидно;

ибо ты так одержим убийственной ненавистью,

что не останавливаешься перед тем, чтобы строить козни самому себе,

стремясь разрушить прекрасный кров,

забота о сохранности которого должна быть твоим главным желанием.

О перемени свои мысли, чтобы я мог изменить свое мнение!

Неужели ненависть должна иметь лучшее жилище, чем нежная любовь?

Будь, как само твое присутствие, милостивым и добрым

или к себе, по крайней мере, прояви добросердечие:

сотвори другого себя, ради меня,

чтобы красота могла вечно жить в твоих детях или в тебе.

11.

Старея, в то же время расцветёшь

В ребёнке, что жена твоя вскормила,

Твоя частичка, на тебя похож

И молодая кровь твоя же в жилах.

И в этом – мудрость, красота и рост,

Без этого – природы увяданье.

Когда бы все, как ты, держали пост,

Наш мир не пережил бы испытанье.

Пусть те, кого Природа создала

Не сохранять, погибнут без потомства;

Но те, в кого вложила всё она,

Должны приумножать без скопидомства.

Ты для Природы лишь с печатью отпрыск,

И ты рождён, чтоб чаще ставить оттиск.

Оригинал и подстрочный перевод А. Шаракшанэ:

As fast as thou shalt wane, so fast thou grow'st

In one of thine, from that which thou departest,

And that fresh blood which youngly thou bestow'st

Thou mayst call thine, when thou from youth convertest:

Herein lives wisdom, beauty, and increase,

Without this, folly, age, and cold decay:

If all were minded so, the times should cease,

And threescore year would make the world away.

Let those whom Nature hath not made for store,

Harsh, featureless, and rude, barrenly perish:

Look whom she best endowed she gave the more;

Which bounteous gift thou shouldst in bounty cherish:

She carved thee for her seal, and meant thereby,

Thou shouldst print more, not let that copy die.

По мере того, как ты будешь приходить в упадок, так же быстро ты будешь расцветать

в одном из твоих детей, из того, что отделишь от cебя,

и ту свежая кровь, которую ты, будучи молодым, подаришь,

ты сможешь назвать своей, когда утратишь молодость.

В этом – мудрость, красота и рост;

без этого – безрассудство, старость и холодное увядание.

Если бы все думали так, как ты, времена прекратились бы,

и за три двадцатилетия* мир исчез бы.

Пусть те, кого Природа создала не для того, чтобы сохранять, –

неотесанные, уродливые, грубые, – погибнут бесплодными;

но кого она наделила лучше всего, тем она дала больше**,

и этот обильный дар ты должен заботливо приумножать.

Она изваяла тебя как свою печать, и имела в виду,

чтобы ты произвел больше оттисков, а не дал погибнуть этому образцу.

* Т.е. за человеческий век.

** В оригинале – трудное для истолкования место. Возможное прочтение: "…всем, кого Природа наделила лучше всего, она дарит и больше шансов оставить потомство". По другой версии, "the" в строке 11 следует понимать как "thee"; в таком случае вся строка означает: "кого бы и как бы природа ни одарила, тебе она дала больше".

12.

Когда я обращаю взгляд на время,

Как чудный день закончиться готов;

И отцветающую хризантему,

И седину в прическах стариков;

Когда я вижу без листвы деревья,

Великолепных в прежней красоте,

Увязанные в снопы насажденья

На тех полях, что нынче в наготе.

Тогда я задаюсь простым вопросом,

И понимая, смертные мы все,

Что после нас другой апофеозом

Пройдёт опять по жизненной стезе.

Но спрятаться от времени есть средство,

Потомством заполняя наше место.

Оригинал и подстрочный перевод А. Шаракшанэ

When I do count the clock that tells the time,

And see the brave day sunk in hideous night,

When I behold the violet past prime,

And sable curls all silvered o'er with white,

When lofty trees I see barren of leaves,

Which erst from heat did canopy the herd,

And summer's green all girded up in sheaves

Borne on the bier with white and bristly beard:

Then of thy beauty do I question make

That thou among the wastes of time must go,

Since sweets and beauties do themselves forsake,

And die as fast as they see others grow,

And nothing 'gainst Time's scythe can make defence

Save breed to brave him when he takes thee hence.

Когда я считаю удары часов, сообщающих время,

и вижу, как прекрасный день погружается в отвратительную ночь;

когда я смотрю на отцветающую фиалку

и на соболиные кудри, сплошь посеребренные сединой;

когда я вижу голыми, без листвы, величественные деревья,

прежде укрывавшие от жары стадо,

и зелень лета, всю увязанную в снопы,

которые везут на дрогах, с белой колючей бородой;

тогда я задаюсь вопросом о твоей красоте,

понимая, что ты должен исчезнуть вместе со всем, что уничтожено временем,

поскольку все прелести и красоты пренебрегают собой

и умирают, как только видят, что подрастают другие,

и ничто от серпа Времени не может защитить,

кроме потомства, которое бросит ему вызов, когда оно заберет тебя отсюда.

13.

О, пусть, бы ты себе принадлежал!

Но это, ведь, пока живёшь на свете.

Старайся, чтоб в конце твой идеал,

Твой милый образ воплощали дети.

Природа красоту дала взаймы,

И чтоб аренда не кончалась эта,

И ты как прежде рядом был с людьми -

Сын должен повториться силуэтом.

Кто дом своей семьи не укрепит,

Не стал бы содержать его достойно,

И зимним бурным ветрам вопреки,

И смерти преждевременной убойной?

И помни, друг, что говорил другим:

«Вот мой отец», – пусть сын так скажет им.

Оригинал и подстрочный перевод А. Шаракшанэ:

O that you were your self! but, love, you are

No longer yours than you yourself here live;

Against this coming end you should prepare,

And your sweet semblance to some other give:

So should that beauty which you hold in lease

Find no determination; then you were

Your self again after yourself's decease,

When your sweet issue your sweet form should bear.

Who lets so fair a house fall to decay,

Which husbandry in honour might uphold

Against the stormy gusts of winter's day

And barren rage of death's eternal cold?

O, none but unthrifts: dear my love, you know

You had a father, let your son say so.

О, пусть бы ты принадлежал себе*! но, любовь моя, ты

не дольше будешь принадлежать себе, чем ты сам живешь на этом свете [здесь].

К неминуемому концу ты должен готовиться

и свой милый образ подарить кому-то другому,

чтобы красота, которую ты получил в аренду,

не имела окончания; тогда ты стал бы

принадлежать себе снова после своей смерти,

когда твой милый отпрыск воплотит твой милый облик.

Кто позволит такому прекрасному дому прийти в упадок,

когда бережный уход мог бы достойно поддержать его

вопреки бурным ветрам зимнего дня

и опустошительному наступлению вечного холода смерти?

О, никто как моты! возлюбленный мой, помни:

у тебя был отец; пусть твой сын скажет то же.

* Другое возможное толкование: "пусть бы ты оставался собой".

14.

Я предсказаний не ищу у звёзд,

Хотя, и астрономией владею,

Не предскажу, что будет путь непрост,

Болезни иль удачную затею.

Не подскажу, что вот произойдут

События из горя и трагедий,

Правителям – последствия причуд,

Которые увижу я на небе.

Но вижу то я по глазам твоим,

И эти звёзды мне подскажут верно,

Что все несчастья всё же избежим,

Когда собой займёмся непременно.

Иначе, предскажу тебе о том:

Не сохранишь ни красоту, ни дом.

Оригинал и подстрочный перевод А. Шаракшанэ:

Not from the stars do I my judgment pluck,

And yet methinks I have astronomy,

But not to tell of good or evil luck,

Of plagues, of dearths, or seasons' quality;

Nor can I fortune to brief minutes tell,

Pointing to each his thunder, rain and wind,

Or say with princes if it shall go well

By oft predict that I in heaven find:

But from thine eyes my knowledge I derive,

And, constant stars, in them I read such art

As truth and beauty shall together thrive

If from thy self to store thou wouldst convert:

Or else of thee this I prognosticate,

Thy end is truth's and beauty's doom and date.

Свои суждения я не собираю со звезд,

и все же, полагаю, я владею астрономией,

но не так, чтобы предсказывать удачу или неудачу,

чуму, голод, или то, какими будут времена года;

также не умею я делать предсказаний на краткие моменты времени,

каждому указывая [его] град, дождь или ветер,

или говорить, хорошо ли пойдут дела у государей,

по знаменьям*, которые я нахожу в небе.

Но я свое знание вывожу из твоих глаз,

и в этих неизменных звездах я читаю ту премудрость,

что правда** и красота будут вместе процветать,

если ты отвлечешься от себя и обратишься к сохранению своей красоты;

иначе вот что я тебе предсказываю:

твой конец будет для правды и красоты роковым пределом.

* "by oft predict" – трудная для перевода фраза, в которой наречие "oft" (часто) употреблено как прилагательное, а "predict" (предсказывать) – как существительное.

** Здесь и во многих случаях далее слово "truth" применительно к адресату сонетов употребляется в широком смысле положительного нравственного начала и может интерепретироваться не только как "правда", "истина", но также как "совершенство", "добродетель", "постоянство", "верность".

15.

Всё, что произрастает в этом мире,

Недолго совершенство сохранит;

На сцене мы, и в жизненном турнире

Нам судьи-звёзды вынесут вердикт.

И рост людей, и также рост растений -

На небе их решается судьба:

На пике ты по молодости гений,

Потом, один путь к немощи раба.

И тот, кто этой мыслью овладеет

Успешен будет в знании своём,

И Время с Увяданьем не посмеет

Тому грозить костлявым кулаком.

И я тебе от знания такого,

Что Время заберёт, открою снова.

Оригинал и подстрочный перевод А. Шаракшанэ:

When I consider every thing that grows

Holds in perfection but a little moment,

That this huge stage presenteth nought but shows

Whereon the stars in secret influence comment;

When I perceive that men as plants increase,

Cheer d and checked even by the selfsame sky,

Vaunt in their youthful sap, at height decrease,

And wear their brave state out of memory:

Then the conceit of this inconstant stay

Sets you most rich in youth before my sight,

Where wasteful Time debateth with Decay

To change your day of youth to sullied night,

And all in war with Time for love of you,

As he takes from you, I ingraft you new.

Когда я думаю о том, что все, что произрастает,

остается совершенным только краткий миг;

что эта огромная сцена представляет не что иное как спектакли,

которые, тайно влияяя, толкуют звезды;

когда я постигаю, что рост людей, как растений,

поощряет и останавливает то же самое небо:

все они тщеславны в своем молодом соку, в высшей точке начинается их упадок,

и затем их расцвет изглаживается из памяти;

тогда мысль об этом непостоянном пребывании в мире

делает тебя самым богатым молодостью в моих глазах,

на которых разрушительное Время спорит с Увяданием,

стремясь превратить день твоей молодости в мрачную ночь,

и в решительной войне с Временем, ради любви к тебе,

то, что оно будет отбирать у тебя, я буду прививать тебе снова.

16.

Но почему ты способом влиянья

На временные факторы стихий,

Не укрепишь себя от увяданья,

Не так, как я, когда пишу стихи?

Счастливое твоё наступит время,

И много есть непаханых полей,

Которые твоё живое семя

Приняли б на рассаду сыновей.

И только так продлится жизнь на свете,

Ни красками портрета, ни пером,

Передаётся красота в секрете,

Возможность вечно жить своим плодом.

Возделывая, сохранишь себя,

И соберёшь поспевшие хлеба.

Оригинал и подстрочный перевод А. Шаракшанэ:

But wherefore do not you a mightier way

Make war upon this bloody tyrant Time,

And fortify yourself in your decay

With means more bless d than my barren rhyme?

Now stand you on the top of happy hours,

And many maiden gardens, yet unset,

With virtuous wish would bear your living flowers,

Much liker than your painted counterfeit:

So should the lines of life that life repair

Which this time's pencil or my pupil pen

Neither in inward worth nor outward fair

Can make you live yourself in eyes of men:

To give away yourself keeps yourself still,

And you must live drawn by your own sweet skill.

Но почему ты более действенным [могучим] способом

не поведешь войну против этого кровавого тирана, Времени,

и не укрепишь себя против увядания

средствами более благословенными, чем мои бесплодные стихи?

Сейчас ты на вершине счастливых часов,

и много девственных садов, еще незасаженных,

с благочестивой охотой восприяли бы твои живые цветы,

гораздо более похожие на тебя, чем твое рисованное подобие.

Так и должны линии жизни* обновлять твою жизнь,

ведь ни кисть этого времени**, ни мое ученическое перо,

не способные передать ни твоего внутреннего достоинства, ни внешней красоты,

не могут сделать так, чтобы ты сам жил в глазах людей.

Отдавая себя, ты сохранишь себя,

и так ты должен жить, запечатленный собственным милым мастерством.

* Трудное для понимания место, допускающее различные толкования. Возможно, имеются в виду черты детей, потворяющие и "обновляющие" (repair) красоту отца.

** Возможно, здесь имеется в виду современный Шекспиру стиль портретной живописи.

17.

Кто в будущем стихам моим поверит,

Когда в них бесконечна похвальба,

И твой талант раскрыть не хватит меры,

Так много лучших качеств у тебя?

И если бы я мог твои красоты,

Не пропуская, все в стихе собрать,

Грядущий век сказал бы: «Что ты, что ты:

Лица здесь неземная благодать».

Поэтому то, рукописи будут

Не поняты, а правда не видна,

И названа воображенья грудой,

Иль пышным слогом песенки она.

Но если б ты родил на свет ребёнка,

То, жил вдвойне: в стихах, и с ним в пелёнках.

Оригинал и подстрочный перевод А. Шаракшанэ:

Who will believe my verse in time to come

If it were filled with your most high deserts?

Though yet, heaven knows, it is but as a tomb

Which hides your life, and shows not half your parts.

If I could write the beauty of your eyes,

And in fresh numbers number all your graces,

The age to come would say, `This poet lies;

Such heavenly touches ne'er touched earthly faces.'

So should my papers (yellowed with their age)

Be scorned, like old men of less truth than tongue,

And your true rights be termed a poet's rage

And stretch d metre of an ntique song:

But were some child of yours alive that time,

You should live twice, in it and in my rhyme.

Кто поверит моим стихам в грядущие времена,

если они будут наполнены твоими высшими достоинствами,

хотя, видит небо, они всего лишь гробница,

которая скрывает твою жизнь и не показывает и половины твоих качеств?

Если бы я мог описать красоту твоих глаз

и в новых стихах перечислить все твои прелести,

грядущий век сказал бы: "Этот поэт лжет:

такими небесными чертами никогда не бывали очерчены земные лица".

Поэтому мои рукописи, пожелтевшие от времени,

были бы презираемы, как старики, менее правдивые, чем болтливые,

и то, что тебе причитается по праву, назвали бы необузданным воображением поэта

или пышным слогом античной песни;

однако, будь в то время жив твой ребенок,

ты жил бы вдвойне: в нем и в этих стихах.

18.

Сравним ли ты с прекрасным летним днём?

Когда ты и красивее и молод:

Бутоны в мае сотрясает шторм,

И лета срок окажется не долог.

Порою солнце слишком велико

И часто, золотой луч затуманен,

Так, всё прекрасное лишается его,

Когда природе он не долгожданен.

Но, лето, что в тебе, не пропадёт,

И будет красота ещё сильнее,

И Смерть не скажет, что пришёл черёд,

Когда в стихах ты станешь повзрослее.

Пока на свете любят и живут,

Продолжит жизнь твою мой скромный труд.

Оригинал и подстрочный перевод А. Шаракшанэ:

Shall I compare thee to a summer's day?

Thou art more lovely and more temperate:

Rough winds do shake the darling buds of May,

And summer's lease hath all too short a date;

Sometime too hot the eye of heaven shines,

And often is his gold complexion dimmed;

And every fair from fair sometime declines,

By chance or nature's changing course untrimmed:

But thy eternal summer shall not fade,

Nor lose possession of that fair thou ow'st,

Nor shall Death brag thou wand'rest in his shade,

When in eternal lines to time thou grow'st.

So long as men can breathe or eyes can see,

So long lives this, and this gives life to thee.

Сравнить ли мне тебя с летним днем?

Ты красивее и мягче [более умерен]:

прелестные майские бутоны сотрясаются бурными ветрами,

а [арендный] срок лета слишком краток;

порой слишком горячо сияет небесный глаз,

а часто его золотой цвет затуманен,

и все прекрасное порой перестает быть прекрасным,

лишается своей отделки в силу случая или изменчивости природы;

но твое вечное лето не потускнеет

и не утратит владения красотой, которая тебе принадлежит*,

и Смерть не будет хвастать, что ты блуждаешь в ее тени,

когда в вечных строках ты будешь расти с временем.

Пока люди дышат и глаза видят,

до тех пор будет жить это мое произведение, и оно будет давать жизнь тебе.

* В оригинале – "thou ow'st"; по мнению исследователей, глагол "owe" здесь следует читать как "own" (владеть, обладать).

19.

Всесильно Время вырвать когти льва,

И уничтожить хищное потомство,

И в пасти выбить зуб из озорства,

И птицу Феникс сжечь из вероломства;

Сменять по очерёдности года;

Что хочешь делать, без ограниченья,

На мир любая опустись беда,

Но не сверши, о, Время, преступленья:

Любимому чело не исчерти

Рисунком лет из безобразных линий,

Оставь его нетронутым черты

Как образец на будущей руине.

А впрочем, несмотря на весь твой вред,

Он в вечности – его воспел поэт.

Оригинал и подстрочный перевод А. Шаракшанэ:

Devouring Time, blunt thou the lion's paws

And make the earth devour her own sweet brood;

Pluck the keen teeth from the fierce tiger's jaws,

And burn the long-lived phoenix in her blood;

Make glad and sorry seasons as thou fleet'st,

And do whate'er thou wilt, swift-footed Time,

To the wide world and all her fading sweets;

But I forbid thee one most heinous crime:

O, carve not with thy hours my love's fair brow,

Nor draw no lines there with thine ntique pen;

Him in thy course untainted do allow

For beauty's pattern to succeeding men.

Yet, do thy worst, old Time: despite thy wrong,

My love shall in my verse ever live young.

Всепожирающее Время! Затупи когти [лапы] льва,

и заставь землю поглотить ее собственный драгоценный приплод;

вырви острые зубы из пасти свирепого тигра,

и сожги долговечную феникс в ее крови;

проносясь, твори радостные и мрачные времена года;

делай, что пожелаешь, быстроногое Время,

со всем этим миром и его блекнущими прелестями.

Но я запрещаю тебе одно, самое ужасное, преступление:

своими часами не изрежь прекрасное чело моего возлюбленного,

не начерти на нем линий своим древним пером.

Его, в своем беге, оставь невредимым

как образец красоты для будущих людей.

Впрочем, делай самое худшее, древнее Время: несмотря на твой вред,

мой возлюбленный в моих стихах будет вечно жить молодым.

20.

Лицо твоё от женщины красивой,

Ты мой любимый, страсти господин;

Хотя, и с нежным сердцем, но не лживым,

Как у прекрасных греческих богинь;

С глазами без игры, и без обмана,

А взгляд зажжёт огнём любой предмет,

Мужскою статью вышел без изъяна,

И для мужчин и женщин лучше нет.

И чтоб не стал ты женщиною милой,

Природа для решения проблем,

Взяла, и к телу твоему пришила

То, что в тебе не нужно мне совсем.

Раз, ты для женщин вышел как герой,

Останься их сокровищем, плейбой.

Оригинал и подстрочный перевод А. Шаракшанэ:

A woman's face with Nature's own hand painted

Hast thou, the master-mistress of my passion;

A woman's gentle heart, but not acquainted

With shifting change, as is false women's fashion;

An eye more bright than theirs, less false in rolling,

Gilding the object whereupon it gazeth;

A man in hue, all hues in his controlling,

Which steals men's eyes and women's souls amazeth.

And for a woman wert thou first created,

Till Nature as she wrought thee fell a-doting,

And by addition me of thee defeated,

By adding one thing to my purpose nothing.

But since she pricked thee out for women's pleasure,

Mine be thy love and thy love's use their treasure.

Лицом женщины, написанным рукой самой Природы,

обладаешь ты, господин-госпожа моей страсти;

нежным сердцем женщины, однако, не знакомым

с непостоянством, которое в обычае у обманщиц – женщин;

глазами более яркими, чем у них, но без их обманной игры,

красящими [золотящими] любой предмет, на который они глядят;

мужской статью, которая все стати превосходит*,

похищает взоры мужчин и поражает души женщин.

Сперва ты создавался, чтобы стать женщиной,

но затем Природа, творя тебя, воспылала к тебе любовью

и занявшись добавлением отняла тебя у меня –

добавив нечто, мне вовсе не нужное;

но поскольку она предназначила** тебя для удовольствия женщин,

пусть будет моей твоя любовь, а использование*** твоей любви – их сокровищем.

* Спорное место. Существительное "hue", кроме преобладающей в современном английском языке группы значений "цвет", "оттенок", "тон", во времена Шекспира могло использоваться также в значениях "форма", "благородная осанка", "грация". Глагол "control" (здесь – в форме

"controlling") может выражать идею превосходства, доминирования, но может быть истолкован в смысле включения частей целым; в последнем случае возможен перевод: "ты наделен мужской статью, в которой воплощены все лучшие мужские и женские черты".

** В подлиннике использована глагольная конструкция "prick out" в значении "выбрать", "отметить", с игрой на слове "prick", которое с 16 в. и по настоящее время используется как

просторечное название мужского органа.

*** Здесь "thy love's use" (использование твоей любви) можно понять как физическую любовь в отличие от духовной, на которую претендует поэт, или как потомство – результат "использования" любви с "прибылью".

21.

Я не из тех, чья муза вдохновляет

Вставлять в стихи сравнения красот,

И, выбирая их из разных баек,

Превозносить банальный наворот,

В чертах любимых видеть жаркий пламень,

Сокровища из моря и земли,