Человек с тающим лицом

– Ты говорил об этом, – кивнул друг.

– Да, это… это просто капец.

Я не рассказывал ему о конкретных примерах, всегда говорил обобщенно. И дело не только в том, что я не люблю делиться деталями отношений, разве что смешными или обычными историями, если они к месту и красиво звучат. Просто все оттенки этих странных ситуаций сложно обличить в слова, передать их должным образом, потому что они никак не соотносятся с моими моделями мышления. К тому же эти заскоки были действительно идиотскими, и пытаясь рассказать об этом, я сам чувствовал себя дураком, словно соучастником этого идиотизма. А от него хотелось отречься и зачеркнуть, выписать ярлык «ненормально» и не докапываться глубже.

Но вдруг я стал говорить, будто на автомате, без предварительного решения:

– Я наведу тебе пару примеров, чтоб ты понимал… э-э… насколько все серьезно.

Костя посмотрел на меня в ожидании, но также в лице его читалась снисходительность. Видимо, он считал, что услышит набор стандартных проблем совместной жизни.

– Вот когда мы список составляли… продуктов. Обычно их составлял я, а она рекомендовала, что писать. И я иногда делал ошибки, чиркал, а еще любил наводить буквы. А ее это бесило. Притом не так, типа «Блин, ну ты как всегда», а – нет, она действительно расстраивалась и говорила, чтобы я писал список заново. Я разумеется артачился и начинался скандал… По любому поводу на помощь ей подтягивались прошлые обиды.

Я замолчал на несколько секунд, собирая воспоминания, и при этом оценил вызванный эффект – во взгляде друга больше не было снисходительности.

– Да ее могло вогнать в депрессию, что я дотронулся до ее вещей грязными руками, – продолжал я.

Трудно было достать и втиснуть в рамки слов первое воспоминание, но теперь они хлынули потоком, цепляясь одно за другое.

– Притом руки не в грязи, а просто пришел с работы и не успел помыть их после кнопок лифта и поручней метро, которые мацают все… Ну не в депрессию конечно, она всегда быстро отходила, но в тот момент это для нее вдруг становилось таким важным. – Я покачал головой. – Такая вот педантичность, хотя в некоторых вопросах она была даже не аккуратной. Вот, например, пыль никогда не протирала. И ее вещь какая-то могла быть уже не новой, и не первой свежести, но все равно ее нельзя было трогать руками, ты представляешь? Такая вот педантичность вместе с таким неряшеством в одном флаконе.

Да… – задумчиво сказал Костя. – Блин, а я то думал, что первый признак педантичности у барышень – это постоянно вытирать пыль.

Он засмеялся.

– Та у них всегда все по-разному, – ответил я. – И ты понимаешь, если у нее сейчас такие заскоки, то что будет в сорок лет? Обычно с возрастом лучше не становится.

Я замолчал и сперва почувствовал облегчение от того, что сумел все-таки поделиться. Но тут же последовало разочарование, поскольку мои мысли, вслед за высказанными ситуациями, стали заполнять оттенки и частности, широкий багаж контекста. И все это просто не способно преобразоваться в слова, а я лишь передал наброски проблемы.

Некоторое время мы молча пили пиво. Костя достал из кармана пачку соленого арахиса, раскрыл и начал жевать. Предложил мне, я отказался. Я ощутил какую-то скованность по рукам и ногам.

– А что там на других записях? – спросил он.

– Не понял.

– Там же ж были другие записи на дисках. Ты не досказал, что там снято.

– А… та на самом деле ничего особенного, все в том же духе, – ответил я.

Вранье! Там периодически появлялся человек с плавящимся лицом, мелькал красный плащ. Но сами записи действительно не отличались от остальных.

– По-моему, четыре сьемки, – продолжал я. – Одна велась с окна подъезда утром и вечером, когда я шел на работу и возвращался домой. Потом одна где-то возле базара, я там просто проходил мимо. Короткие записи, просто слежка. – Я запнулся от того, с какой легкостью это произнес.

– На одной есть даже мы с тобой! – Я сделал вид, будто только что об этом вспомнил.

Видимо, я пытался снизить эффект беспокойства, и возможно, придать нотку юмора к данной ситуации.

Друг удивленно взглянул на меня.

– Похоже камеру прицепили на дерево, а мы сидели рядом на скамейке и о чем-то трындели.

– И мы не заметили камеру? – спросил Костя.

– Так она ж наверняка маленькая, – ответил я.

– А давно эта запись сделана?

– Судя по дате – около четырех лет назад.

Костя хотел что-то сказать, но потом его остекленевший взгляд обратился внутрь.

– Слушай, я хочу ее увидеть.

– Ну так увидишь, когда будешь у меня. Я возьму из дома ноутбук и…

– Дружище, но я же сегодня…

– Да я помню, что ты сегодня не можешь, я имею ввиду завтра, – пояснил я.

Я надеялся, что обойдется без лишних уговоров, что Костя сам поймет насколько мне страшно и предложит остаться у меня на выходные, но он был в растерянности. Неудивительно, ведь он не до конца понял проблему, поскольку знает не все. Я вздохнул и продолжил:

– Послушай, может ты останешься у меня на все выходные. Придумаем что-то веселое, плюс записи посмотрим. – Я замешкал. – Дело в том, что там еще кое-что есть… на этих записях.

– И что же?

– Вот сам и увидишь.

– Нет, ну так не делается, – возмутился Костя.

– Понимаешь, я переживаю, а вдруг мне это показалось. Там это мелькает очень быстро и я не уверен… – Я запнулся.

– Слушай, ну нельзя вот так заинтриговать, а потом давать заднюю. Уже начал говорить, так доскажи.

Я молчал.

– Что там мелькает? Скажи – чего мне ожидать! – Наседал Костя.

– Мне кажется… – с трудом начал я, – что я видел там человека в красном плаще… Про которого я пишу рассказ. Которого я вроде как видел в детстве. Я не знаю… – Я замолчал, пощипывая нижнюю губу.

Друг смотрел на меня в удивлении и даже с подозрением, затем отвел глаза. Очевидно, в голове его пролетало множество мыслей, но за последующие пять минут он не проронил ни слова.

После я спросил:

– Так что, ты приедешь ко мне?

Костя вырвался из раздумий и взглянул на меня.

А может мне и вправду показалось на видео?

– Да, конечно приеду, – ответил он. – Посмотрим записи и все обсудим.

8

Четверг. Вечер

Мои родители никогда не отличались особым тактом и часто любили совать нос в мои дела, но сегодня, когда я позвонил им и сказал, что заеду за ноутбуком и гляну кое-что на видике, они избавили меня от лишних расспросов. После краткой дежурной беседы об общих вещах я удалился в комнату и поставил первую кассету.

И увидел складки красного плаща, закрывавшего большую половину изображения! Затем плащ отодвинулся в сторону, исчезнув за пределами экрана и открыл панораму этой же комнаты в квартире родителей. Запись начиналась около трех часов дня, и судя по ракурсу, камеру положили на коробки на шкафу. Тот же принцип, что и при сьемке в моей квартире, правда здесь верхнюю часть изображения закрывало что-то темное и ворсистое, видимо камеру прикрыли тряпкой.

Только эта запись была семилетней давности!

Я стал перематывать, поскольку на экране ничего не происходило. Очевидно, камеру поставили, пока никого не было дома: родители на работе, а я был в школе. Боже, подумать только, как давно это было! Неужели еще с тех пор длится эта слежка, со времен, когда я был школьником? А значит, у преследователя уже столько лет есть ключи от этой квартиры?!

Я почувствовал, как к горлу подкатывает страх, заволакивая дыхательные пути и огляделся вокруг.

После длительной перемотки на экране наконец появился я. Подойдя к столу, я стал выкладывать на него учебники и тетради из рюкзака. На тот самый белый стол, окрашенный под мрамор, за которым я сейчас сижу. На записи не было видно деталей декора, но стол был таким же, шторы были такими же, вся комната была почти идентичной, только я был другим.

Волосы у меня были еще длиннее чем, когда я работал продавцом-консультантом. Да и сам я был худее, даже на таком низком качестве это заметно. На мне были черный пиджак и брюки, висевшие на мне, как на вешалке, которые в данный момент я стал снимать. На костюме, помнится мне, еще были тонкие светлые полосы, но на записи их не было видно. Судя по дате, это был мой выпускной класс.

Я не помню, когда я последний раз носил такую одежду. Да и вообще это так странно. Странно видеть себя со стороны так давно.

Моя бытовая жизнь продолжалась, а камера все фиксировала. Я сложил учебники и тетради в нижние ящики серванта, что произошло за пределами изображения, я лишь увидел себя, нагибающегося с охапкой книг. Просто я вспомнил эту ежедневную процедуру, навеянную аккуратностью моей мамы, когда непроизвольно отвел глаза от экрана и бросил взгляд на эти самые ящики. Я быстро переоделся в свободные джинсы и кофту, и вышел из комнаты, очевидно, пошел на улицу. Может, я еще заскочил на кухню и перехватил пару бутербродов с чаем, как это обычно делал, а может ушел сразу, но в комнату больше не вернулся.

Я отрывочно проматывал вперед, но последующие минут 15-20 ничего не происходило.

Вдруг камеру сдернули со шкафа, но выключать сразу не стали. Сперва ее покрутили вокруг. Изображение выхватило все уголки моей комнаты, а также в один миг – кусочек красного плаща. Затем экран погас.

Я посмотрел на то место возле шкафа, где предположительно стоял оператор, и тут же поставил вторую кассету. Как только появилась картинка, я взглянул на дату. Эта запись сделана на полгода раньше, то есть почти восемь лет назад. И здесь сьемка велась в прихожей.

Все отработано по прежним принципам: камера расположена сверху, на этот раз она на стойке с вешалкой, где лежали шапки; запись начиналась днем, когда в квартире никого не было.

Весьма рискованное место для камеры, ведь ее мог обнаружить любой, кто бы потянулся за шапкой. С другой стороны, в конце мая вряд ли кому-то бы понадобился головной убор.

Вдруг мне яркой фотографией вспомнился эпизод из прошлого, видимо, как раз из той поры. Я хотел что-то достать наверху и, когда шарил там рукой, какой-то твердый предмет завалился за вешалку и застрял между стеной и ею. Я, кажется, удивился и гадал – что это может быть среди мягких шапок. Я прильнул к стене, насколько мне позволяла тумбочка для обуви, упирающаяся в ноги, и висящее сбоку зеркало, и заглянул за вешалку, но там было полно мусора и все затянуто паутиной. Там действительно виднелся какой-то предмет, и не маленький, но я не переношу пауков, к тому же копошиться в такой грязи было совсем неохота, плюс я куда-то спешил, поэтому решил прикинуться, будто ничего не произошло. Я ожидал, что вскорости меня кто-нибудь спросит: не находил ли я на вешалке какую-то вещь, но ничего подобного не произошло, и со временем я и сам забыл об этом происшествии.

Воспоминание пригвоздило меня к стулу. Неужели я еще тогда мог обнаружить предмет слежки? И не маленькую шпионскую, а судя по габаритам той вещи – обычную видеокамеру. По крайней мере в те времена он следил за мной именно с помощью нее, ведь лежала она на том же месте, откуда сейчас ведется запись.

После перемотки на экране появился я – прошел через прихожую и отправился в комнату. Наверное, только вернулся со школы. Боже, да я же тут совсем еще ребенок!

Я подумал, что нелогично было поставить камеру в прихожей, ведь я там редко появлялся.

Я стал перематывать дальше и неожиданно на экране замелькало красное. Цвет был тусклый из-за плохого качества записи, но все равно он выделился на фоне остального. Я поспешно нажал на паузу и перемотал назад. Нажал «Play» и увидел, как человек с тающим лицом в красном плаще вышел из моей комнаты. Но как такое возможно? Недавно же я туда заходил!

Мое сердце сдавил обледенелый кокон. Я сидел, не отрывая глаза от экрана, а человек с расплавленным лицом подошел к зеркалу в прихожей и стал разглядывать свое отражение, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Само зеркало мне не было видно, но я хорошо помню, где оно висит.

Через секунду страх отступил, поскольку до меня дошло, что это я сам в этом ужасном костюме. Вскорости, будто в подтверждение, я снял маску. Покривлялся своему я из зазеркалья и снова надел ее. И дальше стоял в красном плаще и тающей маске, изучая свое отражение. Так продолжалось еще долго.

Но откуда же он знал, что на этот раз я буду в прихожей такое выделывать, чтобы не пропустить это и поставить камеру именно там? Откуда он знал, что будет?

9

Понедельник

Выходные Костя провел у меня. Мы просмотрели все записи и исчерпывающе обсудили ситуацию. Мне не показалось – человек с плавящимся лицом действительно мелькал на них. Он тоже это увидел и в первый день был шокирован. Но подозрительность не исчезла из его взгляда, и теперь я не знаю – она обусловлена обстоятельствами или он в чем-то подозревает меня.

Однако меня не сильно беспокоит этот вопрос. Когда в воскресенье во второй половине дня Костя уехал, и я снова остался один в квартире, мне уже не было страшно – вот, что самое главное. Разумеется, мне и не было спокойно, как прежде, но все же я более не менее провел вечер и лег спать. Конечно, я спрятал нож под матрац и придвинул стол к двери комнаты, а ящик с другими ножами, вилками и прочими острыми предметами я так и не вернул в положенное место на кухне, он до сих пор стоял у меня под кроватью. Но сейчас все это ощущалось больше формальностью. Опасность миновала.

И дело тут не только в том, что друг меня успокоил. На самом деле от него редко исходило успокоение, лишь от его присутствия. Просто, вследствие наших долгих обсуждений, эта ситуация уже стала узнаваемой. Она вошла в мою жизнь и уже была готова выйти из нее. А может, она уйдет без логического завершения, так же, как и появилась. Ведь так бывает, странные события нагрянут из ниоткуда, войдут в твою жизнь, а потом безболезненно исторгнутся из нее, как отживший себя паразит. Хочется верить.

Ночью я несколько раз просыпался и меня захлестывал смутный и неопределенный страх. Я пытался себя утихомирить и засыпал.

Тогда до меня дошло, что мое спокойствие очень зыбкое, как всплеск хорошего настроения после долгой грусти. И одной из его причин было то, что Костя заполнил собой безмолвно звенящую пустоту, которая резонировала, отражаясь от стен квартиры. Ту пустоту, которая заявляла о себе любыми мелочами после расставания с Катей. Ведь, когда она была рядом, я видел только ее – живую и настоящую, с амбициями и энтузиазмом, а теперь обращаю внимание на стены и потолок – абсолютно мертвые, как будто и не впитавшие звуки жизни, которая теплилась здесь недавно. Нет, это всего лишь место, где это происходило. Где жили два человека, создавая, иногда приятный бытовой шум, изгоняя тем самым тишину, но не замечая этого из-за его обилия и непринужденности, а сейчас живет один, за редким бытовым шумом которого тишина наступает еще более явственно. Стены, да и вся квартира, были мертвыми всегда, Катя не оживляла их, просто, когда она была здесь, я этого не замечал.

Утром, собираясь на работу, я мысленно вернулся к нашим с Костей обсуждениям о том, кто бы это мог быть. Мы поставили под подозрение многих наших друзей, знакомых и сотрудников по работе, примеряя на каждого роль антагониста. Иногда это скатывалось к юмору, и я думаю, что для нас, а в особенности для меня, этот юмор был спасительным. Под конец наших бесед это напоминало ленивую игру в «угадайку», в которой мы ловили призрака, зная, что никакого призрака не существует.

Когда я пришел на работу, пройдя по аллее вдоль каштанов, где велась одна из записей, ко мне стало возвращаться ощущение слежки. Выпивая кофе с сигаретой возле входа в магазин, я с подозрением смотрел на редких прохожих и пристально вглядывался в салоны припаркованных рядом автомобилей. Наш магазин расположился не «лицом» к дороге, а выходил на задний двор, поэтому тут вполне мог кто-нибудь притаиться.

Сегодня я был один на работе и теперь даже тут ощутил навязчивое присутствие стен. Однако здесь, в связи с моей паранойей, они уже заявляли о себе, как живые организмы, с глазами и холодными бетонными телами. Я понимал, что сам наделил их новыми способностями, что по сути-то дело не в них и беспокойство приходит по другим причинам, тем не менее я смог выдержать давление стен не более получаса, периодически отвлекаясь, а после меня охватил гнев.

Я стал обшаривать все вокруг: на стеллажах и полках, за зеркалом и на подвесных крючках – ища камеру. Чехлы, смазки, запчасти в герметических пакетиках разлетались во все стороны. Видимо, после успокоения наступил период, когда я непроизвольно обратил свой страх в агрессию. Ничего не обнаружив, я резко подошел к рабочему столу, взял сигарету и вышел перекурить, старательно поддерживая хрупкую иллюзию, превращая страх в злобу, каковой самой по себе не было.

Спустя несколько часов меня настолько поглотила работа, что я немного расслабился. Затем я поднял все разбросанные товары и вернул их на прежние места. Сделав это, я почувствовал себя глупо, хотя…

Вскоре позвонил Костя и поинтересовался моим моральным состоянием. Я ответил, что состояние более не менее в норме, мы обменялись несколькими дежурными фразами, на том разговор и закончился. Мне не особо хотелось сейчас с кем-то говорить.

Однако, не прошло и часа, как мне позвонил один знакомый, в прошлом даже друг, которого я знаю много лет. Он предложил встретиться на пиво, в очередной раз напомнив, что мы стали редко видеться в последнее время. «Последнее время» в данном случае – это несколько лет, и в иной раз я бы согласился, все-таки этот человек мне интересен, он так же, как и я, одержим искусством.

Как-то, в классе девятом, мы даже пытались снимать кино на любительскую видеокамеру, которую я взял у дяди. С нами еще был наш старый товарищ и промышляли мы это дельце на заброшенной стройке. Сюжет был прост и глуп, в большинстве мы придумывали его на ходу, но зато вдоволь повеселились, а главное – относились к своим ребячествам вполне серьезно.

Сейчас, вспомнив об этом, я почувствовал ностальгию, которая посещает меня часто при мысли и встрече с этим человеком. Но сегодня я не хотел никого видеть, поскольку мне было бы тяжело и противно притворяться, будто ничего не произошло, а делиться сложившейся ситуацией с кем-нибудь кроме Кости я пока не собирался. Поэтому я, извинившись, отказался и предложил встретиться в конце этой или в начале следующей недели.

– У тебя все нормально? – спросил Олег.

Может, что-то в голосе выдало мое нестабильное состояние, но я тут же ответил, что у меня «даже отлично» и заверил, что позвоню ему в конце недели.

Близко к завершению рабочего дня последние нотки агрессии покинули меня. Я спокойно шел к входной двери магазина на очередной перекур, когда увидел через ее стекло человека с тающим лицом. Он стоял в решетчатой пристройке прямо напротив входа и смотрел на меня! Я ощутил, как тугой комок изнутри подобрался к горлу. Пьянящий, чуть не сваливший меня с ног. Буквально через секунду фигура в красном развернулась и исчезла по направлению к выходу из решетчатой пристройки. Дальнейший обзор мне не позволяли ограничение окна в двери.

На дворе был день, ярко светило солнце и только поэтому я сумел собрать всю волю в кулак и выйти из магазина. Будь на улице ночь, у меня, разумеется, не хватило бы мужества. Я взял с собой кнопку вызова охраны и металлическую палку с пластмассовым изогнутым наконечником для вывешивания товара на высоко расположенных крючках.

Сперва оглядел окрестности через окно, насколько позволяли его границы, а после распахнул дверь и выбежал, замахиваясь палкой. А вдруг он где-то здесь притаился? Сердце бешено колотилось. Никого не обнаружив в решетчатой пристройке, я вышел за ее пределы и осмотрелся. Человека с расплавленным лицом нигде не было видно.

10

Вторник. Ночь

Гигантские темные формы окружили меня. Затем они раздробились на миллионы кишащих черных ниток с серыми прожилками, после на звенящие черные точки, которые заполнили все пространство и давили своей необъятностью и непостижимостью.

Я открыл глаза и снова пришли темные формы, но теперь они таяли, обретая смутные очертания моей комнаты. Вместе с комнатой, выплывшей из мрака в полумрак сероватой ночи, я различил две фигуры рядом с моей кроватью. Они стояли ко мне спиной и лицом к серванту, будто что-то там разглядывая, а я обнаружил, что не могу пошевелиться. Фигуры в плащах были так же неподвижны.

Изо всех сил я старался сдвинуть хоть одну из своих конечностей, хотя бы на сантиметр, но ничего не получалось. Мне стало жутко жарко, я почувствовал, как на лбу собираются капельки пота. В какой-то миг мне все же удалось пошевелить правой рукой. Я этого не ощутил, а лишь услышал ее шорох о простыню.

Фигуры резко обернулись и я увидел двоих с тающим лицом! Они пристально уставились на меня. Я хотел закричать, но даже не смог открыть рот. Мое тело было парализовано.

Неожиданно я услышал, как открывается дверь в комнату. Я посмотрел туда, сразу же отметив, что перед ней не стоит стол, и в комнату вошел еще один человек в плаще. Он даже не взглянул на меня, а направился к тем двоим, но когда я перевел глаза на них, то обнаружил, что там уже стоит один. Он повернулся навстречу идущему.

Их снова было двое и они неясно зашептались. Только это не было похоже на человеческую речь, скорее на громкий шелест листвы, который стал циркулировать по комнате, то удаляясь, то приближаясь, отталкиваясь от стен, как самостоятельный организм.

Вдруг они снова повернулись ко мне и я различил их шепот:

– Думаешь, он спит?

– Не знаю.

– А что, если не спит.

Их мерзкие лица, утекающие вбок – потерянные, тающие я, заблудшие в ролях и реакциях или наоборот полностью очистившиеся от них, и потому утратившие четкую, но на самом деле иллюзорную, обусловленную лишь действием, форму – не шевелились, но слова исходили от них.

Некоторое время они стояли молча и глазели на меня, затем один из них подошел к кровати и склонился надо мной. Отвратительное расплавленное лицо приблизилось к моему. Мне стало так страшно, что я захотел раствориться, исчезнуть.

– А что, если он не спит и все слышит? – прошептал тот, что склонился надо мной.

– Не знаю, – ответил другой.

Я до сих пор не мог пошевелиться, но таращился на них во все глаза. Однако они этого не видели!

Человек с тающим лицом продолжал склоняться надо мной, а я словно вжимался все глубже в кровать, отстраняясь от него.

– Я думаю, что он не спит, а значит ему конец, – прошептал он.

Вдруг я понял, что уже могу кричать и проснулся от своего вопля. Перед глазами снова предстало внутреннее убранство моей комнаты, только залитое желтоватым светом, поскольку у меня не хватило духу спать в темноте после обстоятельств в магазине сегодня вечером.

Я сел и взглянул на дверь. Стол подпирал ее, все как должно быть. Затем я осмотрел комнату и потянулся к ножу под матрацем. Когда я нащупал пальцами твердую рукоятку и ощутил его вес в руке, то почувствовал себя уверенней.

Я встал и начал расхаживать из угла в угол. Во сне я не мог пошевелиться, сейчас же мной овладело лихорадочное возбуждение. Разумеется, людей в красных плащах в комнате не было, я понял, что это сон, как только открыл глаза и по ним ударил свет. Но я никак не мог унять головокружительный стук молоточков изнутри.

11

Вторник. День

После этого сна, который пригрезился мне около четырех часов утра, мне так и не удалось заснуть. Периодически я погружался в бредовую полудрему, когда вялые размышления сливались сонливыми образами, предаваясь странному, местами судорожному танцу, но тут же просыпался, словно сам себя отдергивая, заставляя бодрствовать. И все время держал нож у себя на груди под одеялом, крепко сжимая рукоятку. Пальцы потели и скользили по полированному дереву, но я и не думал его выпускать.

Незадолго до подъема я задремал крепче прежнего и мне казалось, что человек с тающим лицом снова склоняется надо мной. Его отвратительный лик, сереющий на черном фоне ночи, становился огромным и вытягивался куда-то вдаль, а вокруг его обрамляли темные формы, самоповторяющиеся до бесконечности. В перерывах между этим образом бликами, словно призрачным светом, выхватывались воспоминания и ожившие мысли. Накладывались друг на друга, наслаивались, порождая друг друга. Нарывающий глумливый поток грязи из колодца памяти.

Я открыл воспаленные глаза и почувствовал дикую слабость в руках, которые хотели сжать рукоятку ножа. За окном уже вставало солнце и я медленно поднялся с кровати. Потушив наконец свет я уже не стал ложиться, а принялся вяло собираться на работу.

Сегодня мне даже кофе не помог. Целый день мое состояние смахивало на тяжелое похмелье, но только с физической стороны. А мозг, вместо того, чтобы погружаться в отупелый полусон, временами спасительный для психики, вязнул в болоте темных мыслей, которые, словно те темные формы из сна, бесконечно множились. Мысли эти иногда неспешно накручивались на костыль серого вещества, превращаясь в длинный горячий провод, а порой являлись в форме ядовитых стрел, отравляющих все вокруг, даже воздух.