Зона Севера. Двуединый

– Ну… допустим, – стала сдаваться осица. – И как вы теперь, так и будете вдвоем одно тело делить?

– Есть вариант, – сказал двуединый и объяснил, что при обратном переходе через эту аномалию Лом и Капон опять становились сами собой. А потом добавил: – Но нам было жалко терять время на возвращение через город, поэтому на время поездки мы решили остаться двуединым человеком. Да и экономней так, и места меньше занимаем. Ну а когда вернемся назад, тогда и восстановимся. Тем более теперь мы знаем, что в лицее имеется сразу два «туннеля», так что и ноги, как говорится, стаптывать не придется.

В конце концов Олюшка, судя по всему, двуединому поверила. Во всяком случае, больше ему не возражала. И какое-то время они после этого ехали молча, Ломон даже стал подремывать. И тут вездеход вдруг резко задергался – так, что сталкер с осицей повалились на пол – и остановился. Самое ужасное, двигатель при этом заглох!

Ломон, матерясь под нос, бросился к дверцам, распахнул их и выскочил наружу.

– Ты что наделал?! – закричал он также уже выбравшемуся наружу Васюте. – Мы же теперь тут застряли!

Но водитель вездехода к нему даже не обернулся. Он смотрел куда-то вперед, и хоть двуединый не мог видеть его лица, уже одна только Васютина поза красноречиво говорила, насколько тот изумлен. Однако вскоре он все-таки оглянулся, и Ломон поразился величине глаз приятеля – казалось, еще чуть-чуть, и они выпадут.

– Ты чего? – начал переживать двуединый сталкер, опасаясь, что они снова влетели в какую-то психотропную аномалию, которая что-то уже сотворила с мозгами Васюты. И то, что он ответил, казалось бы, подтвердило это опасение:

– Там… Там Медок! Он сюда бежит.

– Да что ты… – начал было Ломон, но тут вдруг услышал радостный собачий лай, который ни за что не смог бы перепутать с чьим-то другим. Во всяком случае, не перепутал бы Капон, но сейчас сталкеру было не до того, чтобы разбираться, кому именно принадлежат эти мысли.

Он выбежал перед вездеходом и сразу увидел саженях в тридцати впереди несущегося к нему по разбитому асфальту четвероногого друга. Не медля ни секунды, сам он тоже ринулся навстречу псу.

Когда они поравнялись друг с другом, Медок вскинул передние лапы, забросил их на плечи Ломону и принялся облизывать ему лицо, поскуливая от счастья. Двуединый сталкер и сам едва не заскулил – настолько ему, особенно ипостаси Капона, стало легко на душе.

– Ты как?.. Ты откуда тут?.. – забормотал он, гладя большую лохматую голову пса, когда оба чуть успокоились. – Ты ведь не мог из Канталахти… Постой, они тебя что, высадили?

Медок дважды гавкнул. А ведь когда после встречи с «черными учителями» пес обрел разум, сталкеры договорились, что тот при «разговоре» с ними станет лаять: один раз будет значить «да», два – «нет», три – «не знаю». Ну а когда начнет скулить – на помощь придет Лом, который, взяв лапу в ладонь, мог прочесть мысли пса – точнее, их словесную интерпретацию, как если бы Медок говорил это сам.

Но сейчас «гав-гав» означало «нет», что озадачило Ломона.

– Как это нет? – заморгал он. – Ты ведь с ними улетел на дирижабле!

– Гав!

– А сейчас ты здесь. Но ведь до Канталахти еще далеко, ты бы не успел прибежать. Веришь?

Медок трижды пролаял, что означало «не знаю».

– Ерунда какая-то… – помотал головой двуединый. – Ладно, дай лапу.

И вот тут ему стало не по себе. Он вспомнил, что перестал отчетливо улавливать ментальную энергию, так что кто знает, сможет ли он теперь понимать Медка? Но не попробовав – не узнаешь. И Ломон внезапно задрожавшей ладонью сжал мохнатую лапу друга.

Опасения были не напрасными – он не «услышал», что «сказал» ему пес. Возникло лишь перед мысленным взором беспорядочное мельтешение, от которого к горлу подкатил тошнотворный комок.

– Стоп! – выкрикнул двуединый и, разжав пальцы, выпустил собачью лапу. – Дай мне минутку…

Переждав, пока в голове слегка прояснится, он собрался попробовать снова начать «разговор», но услышал из-за спины взволнованный голос Олюшки:

– Это же ваша собака! Откуда она здесь? Ты же говорил, что она улетела на дирижабле! И ты что, с ней разговариваешь?

Ломон, увлекшись «беседой» с Медком, даже не заметил, как к ним подошли все трое: и Олюшка, и Подуха с Васютой. Сейчас нужно было быстро решить, что делать: продолжать скрывать разумность Медка или все-таки в этом сознаться, ведь теперь утаивать этот факт будет не только сложно, но и неэффективно, ведь от пса следовало многое узнать. И он решил сказать правду. Ведь если до этого он опасался, что осица ему не поверит, то теперь доказательство – вот оно, сидит рядом и смотрит на них умными глазами цвета гречишного меда.

– Да, это наш пес Медок, – уверенно произнес двуединый. – Откуда он здесь взялся, я пока не выяснил. Но надеюсь это сделать. Потому что я и в самом деле разговаривал с ним. Ведь наш Медок… В общем, он стал разумным после встречи в лицее с «черными учителями».

– С кем?.. – вытаращила глаза Олюшка. Странно, что она удивилась именно этому, а не самому факту разумности пса.

– На нас напали черные лоснящиеся существа размером с человека, но двигающиеся очень быстро. Поскольку они вырвались из преподавательской, мы и прозвали их «черными учителями». Хоть и с трудом, но нам удалось с ними справиться, вот только один из них, подыхая, придавил собой Медка. И когда мы его освободили, он стал разумным.

– Мы называем их «мазутиками», – сказала осица. – Гадость та еще.

– То есть ты мне веришь? – уточнил Ломон. – Я имею в виду разумность нашего пса.

– Ну, так ты же не совсем идиот, чтобы соврать в том, что прямо сейчас и можно проверить, – кивнула на Медка Олюшка. – Он может по-человечески разговаривать?

– По-человечески нет, но мы придумали систему из нескольких гавканий… – И двуединый объяснил осице, как именно может отвечать на вопросы Медок. А потом добавил: – Если же ему самому нужно было что-то нам сообщить, я… то есть не этот я, а конкретно Лом брал его лапу, и устанавливался мысленный контакт. Но сейчас я попробовал – получается ерунда. Видимо, сознание Капона блокирует способности Лома. Не полностью, но…

– Он правду говорит? – не дослушав сталкера, спросила у Медка осица.

– Гав, – подтвердил разумный пес.

И между ним и Олюшкой, если заменить для удобства гавканье человеческим словами, состоялся следующий «разговор»:

– И раньше ты был обычной собакой?

– Да.

– То есть соображать, как мы, не мог?

– Нет.

– А после встречи с «мазутиками»… ну, с «учителями» этими, научился?

– Да.

– Сколько будет семью восемь?

– Не знаю.

– Ты еще попроси его доказать теорему Пифагора! – вмешался Ломон. – Он всего лишь стал разумным, математике его «черные учителя» научить не успели. Как и прочим предметам тоже.

– Я не с тобой разговариваю, а с собакой! – сердито глянула на него осица и продолжила общение с Медком: – Значит, писать ты тоже не умеешь?

– Нет.

– Плохо. Сейчас бы нацарапал на земле нужные ответы… Ну да ладно, давай хоть так. Ты на самом деле полетел в Канталахти на дирижабле?

– Да.

– И вы туда долетели?

– Нет.

– Тогда где теперь дирижабль?

Медок заскулил, не имея возможности ответить на такой неконкретный вопрос, но потом, вскочив на ноги, выбежал за край дороги и залаял, вытянув морду к лесу.

– Он что, упал?! – выкрикнули, похоже, все четыре человека сразу.

– Да.

– Далеко? – перехватил инициативу «беседы» Ломон.

– Да… Нет… Да… Нет… – начал лаять, неуверенно мотая головой, Медок.

– Сам же сказал, что он математике не обучен, – фыркнула Олюшка. – Он же тебе в верстах расстояние не назовет, а что ты подразумеваешь под «далеко», откуда он знает!

– Провести нас туда сможешь? – признавая правоту осицы, переиначил вопрос двуединый.

– Да.

– А сами-то канталахтинцы где? – задал вопрос и Подуха. Но быстро сообразив, что на такой вопрос ответа не получит, тут же поправился: – Они живы?

– Не знаю… Нет… Не знаю.

– Но тебе все же больше как показалось: живы?

– Нет, – дважды пролаял Медок.

– Нам в любом случае нужно идти туда, – сказал Ломон. – Тем более если летуны все-таки живы, но, возможно, ранены.

– А ты что, врач? – скривила губы Олюшка.

– Нет, но элементарную первую помощь мы, возможно, сможем оказать. В конце концов, вызвать подмогу из Канталахти, если на дирижабле есть рация и если она не пострадала при падении.

– Если Медок уцелел, значит, удар о землю был не очень сильный, – предположил Васюта.

– Нет! – дважды гавкнул Медок.

– То есть удар был сильный?

– Да.

– Повезло тебе, выходит, песик, – погладил Васюта его лохматую голову.

И тут трубник, нехорошо нахмурясь, спросил у Ломона то, чего и сам уже с тревогой ожидал от него двуединый сталкер:

– Но если пес разумный, значит, он залез в дирижабль не по дурости. А зачем тогда?

Ломон принялся лихорадочно соображать. Теперь и в самом деле нельзя было сказать, что Медок забрался к летунам ну пусть и не по дурости – зачем обижать мохнатого друга, – но хотя бы даже и из любопытства. Ведь и Подуха, и Олюшка элементарно это проверят, просто спросят у Медка, так ли это, а разумный пес не умеет врать… Но и говорить истинную причину – это значит нужно рассказывать про нужду в мощном аккумуляторе, что незамедлительно даст почву для новых вопросов, где что-то выдумать будет весьма затруднительно, а правда такова, что ее непременно примут за ложь.

И тут неожиданно пришел на помощь Васюта.

– Я мечтал понырять с аквалангом, – сказал он, вспомнив недавний разговор с Подухой.

– С дирижабля?.. – скривила в ехидной улыбке губы осица.

– Нет. С лодки, с катера, все равно с чего. Я ведь не знаю, что там есть, в этой Кандалак… в этом Канталахти. Но акваланги ведь должны быть, там же море.

– А при чем тут собака и дирижабль? – продолжал хмуриться Подуха.

– Мы отправили с Медком послание для канталахтинцев, – ответил Ломон, придерживаясь правила «правдивой лжи», когда следует врать, беря за основу истину, чтобы и выглядело сказанное естественно, да и чтобы самому во вранье не запутаться. – Написали у него на ошейнике, что у нас есть к ним дело, но мы хотим общаться без посредников. И сообщили частоту приемопередающего устройства, которое имеется у Зана. Точнее, в нем самом. Верите? Да что я рассказываю – вот, сами посмотрите.

Двуединый наклонился к Медку, запустил пальцы в густую серую шесть, но ошейника не нащупал.

– Они что, его сняли? – спросил он у пса.

Медок утвердительно гавкнул.

– Ну вот, – выпрямился Ломон. – Слышали? Канталахтинцы сняли ошейник. Значит, прочитали записку.

– Но на связь не вышли? – спросила Олюшка.

– Нет, – развел руками двуединый. – Может, у них не было рации или она не поддерживала нужную частоту.

– А может, вы другое там написали, – пронзила его осица таким холодным взглядом, что Ломон едва удержался, чтобы не поежиться. – Может, вы предложили возить на вездеходе туда-сюда грузы вместо них. И им хорошо – не нужно по небу мотаться, и вам навару выше крыши. Ну а потом вы открыли стрельбу, чтобы отлет дирижабля и эти вот как бы законные санкции получили бесспорное основание. Как тебе такой вариант?

– Вот ведь гады! – навел на Ломона «Печенгу» трубник.

Глава 5

Медок зарычал, явно собираясь броситься на Подуху.

– Оставь его, пусть потешится, – остановил пса двуединый, а потом, всерьез начиная злиться, взмахнул руками: – Вы что, совсем рехнулись? Ладно этот, – мотнул он головой на целящегося в него трубника, – молодой еще, глупый, но ты-то должна соображать! – вперил он возмущенный взгляд на Олюшку.

– Вот я и сообразила, – недобро усмехнулась та.

– Сообразила!.. Ты книжек начиталась. Дешевых боевиков. А логично мыслить пыталась хотя бы? Для начала, канталахтинцы – они что, идиоты? Им кто-то записку прислал: «Мы будем вместо вас товар возить», а они такие: «О! Круто! Полетели домой, пацаны, халява заявилась»? Как минимум они бы захотели сначала с нами лично встретиться и все обговорить. Но еще и чисто технически… Во-первых, на тот момент у нас не было никакого вездехода. Во-вторых, в него не поместится и трети того, что помещается в грузовую гондолу дирижабля, а скорее всего и пятой части не поместится… В-третьих, дорога с ее опасностями – тут мне даже вам ничего рассказывать не нужно, сами все видели и понимаете. Ну и наконец, мы-то что, тоже идиоты, по-твоему? Как бы мы стали все это в Мончетундровске проворачивать, если там нас за это или вы с подругами, или, вон, трубники тут же и прикончили бы? Да и еще бы наверняка желающие нашлись.

– Это уж точно, – пробормотал Подуха, опуская «Печенгу» и косясь на продолжавшего утробно рычать пса. – Только еще раз меня глупым назовешь, я тебя…

Медок недвусмысленно залаял.

– Хватит, дружище, – погладил Ломон его лохматую голову и перевел взгляд на трубника: – Ну а ты, если умный, скажи-ка, что может подтвердить мои слова?

– Канталахтинцы могут, – буркнул тот. – Если они еще живы, в чем я сильно сомневаюсь.

– Или записка, – негромко произнесла Олюшка. – Уж она-то скорее всего никуда не делась. Чем вы ее написали?

– Зан выжег прямо на ошейнике раскаленным стержнем.

– Тогда точно сохранилась. Доберемся до дирижабля, найдем ее, прочитаем, и если там…

– Можешь не продолжать, – остановил осицу двуединый. – Если там не то, что я вам сказал, тогда вы нас прикончите. Угадал? Только есть небольшой нюанс: как мы туда доберемся? Придется невесть сколько пешком по лесу топать, а там ведь наверняка не только волки с медведями, но и оказии да всякие исчадия Помутнения имеются. Все на такой риск согласны?

– А если не согласны, предлагаешь нам в Мончетундровск на своих двоих возвращаться? – усмехнулась Олюшка. – Это ты считаешь менее опасным?

– Волков я, честно говоря, побаиваюсь, – поежился Васюта. – У меня даже стишок про них есть:

Не углядела за дедушкой мама —В лес умотал старикан за грибами.Только не вышло с той вылазки толку —Челюстью дедушки щелкают волки.

– С волками еще, допустим, наш Медок может справиться, – улыбнулся Ломон. – Да и автоматы против них с медведями мощная сила. А вот то, что припасло Помутнение…

– Зона Севера, – поправил Васюта, – мне так больше нравится. И потом… А зачем нам пешком куда-то идти? Вездеход же есть.

– Ты уже забыл, что заглушил двигатель? – сурово глянул на него двуединый.

– Мы же еще не пробовали его завести… Аккумулятор наверняка уже подзарядился.

– Так чего мы тогда тут лясы точим?! – воскликнул Ломон. – Живо по местам!

– Ишь, раскомандовался!.. – проворчала Олюшка, но к вездеходу, как и все остальные, пошла.

* * *

Двигатель, пару раз фыркнув, уверенно затарахтел, и двуединый, как, впрочем, и все, с облегчением выдохнул. В кабине сидел сейчас только Васюта, остальные стояли рядом, ожидая результата. И теперь, когда тот был получен, Подуха поставил ногу на ступеньку, чтобы тоже забраться в кабину.

– Погодите-ка, – сказал Ломон. – Мне нужно немного времени, чтобы подключить к генератору Зана. Приспособу с переходниками я заранее подготовил, но там все на живую нитку, так что лучше я все сделаю, пока мы стоим, а то по лесу поедем – будет так трясти, что как бы самим на части не развалиться.

И он забрался в кузов, откуда вновь появился минут через десять-пятнадцать.

– Все, можно ехать. Только, Васюта, будь аккуратней, если увидишь впереди что-то подозрительное – лучше объезжай стороной, не рискуй. И ты, Подуха, раз уж сидишь на штурманском месте, тоже смотри во все глаза, подсказывай водителю, куда ехать.

– Откуда ж я знаю, куда нужно ехать? – пожал плечами трубник. – Это вот он знает, – указал он на Медка. – Только и он особо не поможет, говорить ведь все равно не умеет. Разве что все время у него спрашивать: направо? налево? прямо? – и ждать, что он пролает в ответ.

Медок, услышав это, дважды гавкнул, что означало «нет», отбежал вперед саженей на пять и обернулся. Снова чуть отбежал – опять обернулся.

– Он хочет сказать, что побежит перед вездеходом и будет показывать путь, – озвучила Олюшка то, что двуединый и так уже понял. Но его беспокоило другое, о чем он и сообщил:

– Это, конечно, хорошо, но если Медок нарвется так на дикого зверя? Или угодит в аномалию, она же оказия?

– Зверя он заранее учует, – сказал Подуха. – Ну и я буду винтовку держать наготове – если вдруг что, высунусь из окна и открою огонь. А вот оказии… Ну, так ведь сюда он как-то прибежал. И потом, если он будет сидеть с нами в кабине, то мы все можем в оказию угодить, вместе с вездеходом. А так он хотя бы… – Договаривать трубник не стал, но все и так его поняли. И Ломон возмущенно затряс головой:

– Ну уж нет! Медок тебе что, индикатор аномалий? Одноразового действия… Сам-то не желаешь впереди пробежаться?

– Я все равно дороги не знаю, – проворчал Подуха, а потом с вызовом посмотрел на двуединого сталкера: – А что ты тогда предлагаешь?

– Ребят, а вот я предлагаю похавать, – сказал вдруг Васюта. – А то уже в животе урчит. Нам ведь перед такой трудной дорогой сил набраться точно не помешает.

– Мы и так уже потеряли столько времени… – начал было Ломон, но сам же себя и перебил: – Хотя нам сегодня в любом случае до Канталахти уже нет смысла ехать, не стоит слишком поздно туда заявляться – серьезные вопросы лучше со свежей головой решать. У кого-нибудь есть часы? Сколько сейчас, интересно, а то с этим полярным днем непонятно даже, какое время суток…

Конечно, у него в кармане имелся смартфон Капона, который, на удивление, остался целым даже после того, как одежду двойников аномалия «туннель» перелопатила до неузнаваемости. Но даже если в телефоне еще оставался заряд, гаджет не стоило доставать при Олюшке и Подухе – тогда бы пришлось объяснять, где он нашел такое чудо. Но Подуха же его и выручил:

– У меня есть хронометр. Как нам, трубникам, без времени? – И он достал из-за пазухи карманные часы с круглой серебристой крышкой, которую не без понтов со щелчком откинул и объявил: – Сейчас половина девятого.

– А до полудня или после, твой хронометр может сказать? – хихикнул Васюта, но тут же сам себя и осадил: – Да не, ясен пень, что сейчас вечер, мы же не полсуток валандались.

– Я тоже считаю, что нам нужно поесть перед тем, как куда-то ехать, – сказала вдруг и осица. – Голодными мы много не навоюем, если вдруг что. Да и поспать бы немного тоже не мешало. А то дело к ночи близится, пузана после еды разморит, и он сам нам оказию устроит – в дерево врежется или в болоте завязнет.

– Я не пузан! – возмутился Васюта. – У меня просто пресс перекачан немного. Но разморить меня точно может, я уже и так зе-ева-аю!.. – невольно продемонстрировал он сказанное.

Вслед за ним зазевали и все остальные, включая вернувшегося к вездеходу Медка. И все-таки двуединый сказал:

– Может оказаться так, что эта задержка погубит людей. Верите?

– А неоправданная спешка может погубить заодно с ними и нас, – в упор посмотрела на него осица и не отвела взгляда, пока он не признал:

– Согласен. Но спим недолго, часа четыре хватит, чтобы приободриться. Выспимся позже, когда дело сделаем.

– Или на том свете, – буркнул под нос трубник, но Ломон, стоявший с ним рядом, это услышал. Однако возмущаться не стал, поскольку и сам подумал то же самое.

Васюта собрался заглушить двигатель, но двуединый его остановил:

– Один раз повезло, больше не надо судьбу испытывать – вдруг потом не заведемся? Да и Зан пусть заряжается. На холостом ходу расход горючки не такой уж большой, а до Канталахти не так уж много осталось. Где мы сейчас, кстати, хотя бы примерно? А то мне из кузова не особо хорошо было видно, где едем.

– Я могу и не примерно сказать, – гордо вскинул голову Васюта. – Я по этой трассе раньше столько раз ездил, что… – Тут он перехватил недоуменные взгляды Подухи и Олюшки, понял, что едва не проговорился, и стал выкручиваться: – Мысленно, ясень пень, ездил! У бати со старых времен карта Кольского полуострова осталась, вот я в детстве, да и в юности тоже, все ее изучал, представлял, как везде по нему езжу. Короче, мы уже Пиренгу[11] и обе Салмы – Широкую и Узкую[12] – проехали и как раз бы миновали Полярные Зори[13], если бы…

Наверняка он собирался ляпнуть что-нибудь вроде «если бы были в нашем мире», но Ломон успел его перебить, натужно засмеявшись:

– Какие еще зори? Ты, конечно, поэт, все знают, но сейчас не до поэзии, веришь? И я теперь понял, где мы находимся. В той стороне, откуда прибежал Медок, верстах в пятнадцати отсюда есть небольшое озеро Пасма…

Медок поднял уши и утвердительно гавкнул.

– Ага! – обрадовался двуединый. – Ты пробегал мимо озера?

– Гав!

– Дирижаблю упал далеко от него?

– Гав-гав!

– Отлично, – потер Ломон ладони. – Вот мы главное и выяснили. Пятнадцать верст мы на вездеходе даже по бездорожью за час-полтора осилим. Столько же назад, плюс там… ну, скажем, час, берем с запасом. Нормально. До обеда должны в Канталахти приехать.

– Не знаю, ждет ли нас какой-нибудь обед в Канталахти, – проворчала Олюшка, – но я бы уже что-нибудь схарчила прямо сейчас, одной болтовней сыт не будешь.

– Ну так раз все порешали, давайте и приступим, – не стал спорить двуединый сталкер.

* * *

Костер решили не разводить, чтобы не тратить на это драгоценное время, – тушенка на голодный желудок хорошо идет и холодной, а без горячего чая можно было обойтись; да и погода стояла безветренная и теплая, так что и греться не было необходимости. Но импровизированный ужин устроили все-таки не в вездеходе, а на свежем воздухе – и светлее, и вольготнее.

Ломон и Подуха ели молча – молодой трубник просто наслаждался пищей, а двуединый все не мог решить для себя, не совершил ли ошибку, не поехав к месту падения дирижабля сразу, – вдруг там все-таки остались живые, которым из-за этой задержки суждено умереть? Но внутреннее чутье, которому привыкли доверять и Лом, и Капон, говорило сталкеру, что он поступает правильно – уставшие и голодные люди рискуют сами если не погибнуть, то серьезно пострадать, учитывая сюрпризы Помутнения, да и просто подстерегающие в лесу опасности. А летуны вряд ли живы – умный Медок сумел бы понять, если бы кто-то из них подавал признаки жизни. Да, пес явно сомневался, но это скорее всего лишь из-за его доброго сердца – ему просто хотелось надеяться, что в ком-то еще теплилась незаметная даже для него жизнь. Впрочем, если даже это было и так, прошедшие после катастрофы несколько часов не оставили никому шансов.

Удивительно, но нашли общий язык Васюта и Олюшка! Еще совсем недавно осица собиралась свернуть «пузану» шею, а сейчас уже возмущалась его, мягко говоря, прохладному отношению к чтению и определенно взялась за воспитание непутевого водителя вездехода. Стала перечислять названия книг, которые, по ее мнению, Васюте нужно было прочесть чуть ли не прямо сейчас, но поскольку в наличии этих «обязательных произведений» все равно не имелось, принялась пересказывать их краткое содержание, а потом оборвала сама себя:

– Неужели ты и правда ничего из этого не читал?!

– Ну-у, – протянул Васюта, изо всех сил пытаясь не попасть впросак, – может, что-то и читал, да забыл…

– Но уж Марию Мошкину ты ведь не мог не читать! – воскликнула Олюшка.

– Ясен пень, не мог, – закивал ее побледневший от напряжения собеседник. – Но… не читал. Или читал, но забыл. То есть не читал и забыл… В смысле не то чтобы совсем забыл, но…

– За это нужно расстреливать! – всплеснула руками осица. – Это позор! Ты что, не знаешь, что Мария Мошкина родилась в Мончетундровске? Как ее можно после этого не читать?! Как ее можно забыть?! Да, это было давно, еще до Помутнения. Да, она потом переехала – вроде как в Африканду[14], точно уже никто не скажет. Но ведь нельзя было не прочитать хотя бы ее знаменитейший роман «Не забудь порезать грибы»!

– Кстати, да, – подал вдруг голос Подуха. – Надо будет грибов набрать, в следующий раз пожарим.

– Пожарим?! – возмущенно воззрилась на трубника Олюшка. – В этом романе грибы разумные! А еще там про искусственный интеллект, выдававший себя за Пушкина, и про говорящего черного кота, и… В общем, это шедевр! – восторженно замотала она головой. – Правда, Мария Мошкина создала его не одна, а совместно с Еленой Петровой, но это никак не умаляет ее таланта.

– Петрова тоже из Мончетундровска? – сделал заинтересованный вид Васюта.

– Я с тебя охреневаю, – развела руками осица. – Она из Воронежа!

– Я Воронеж только из окна поезда видел, когда на юг с родителями ездил…

– Вот ни фига не смешно, – насупилась Олюшка, но тут ее лицо вновь озарилось: – Я читала в подшивке литературных журналов, что эти писательницы даже собирались взять псевдоним: Марена Петрошкина, но почему-то передумали. А еще какой-то недобитый умник поместил там статью, что женщины так виртуозно писать не могут, что на самом деле «Грибы» и все остальное написали под женскими псевдонимами два мужика, даже их имена привел: Михаил и Олег.