Агнонимия в пьесах У. Шекспира. Монография

В качестве словарного запаса русского этноса исследователи понимают весь корпус лексико-семантических вариантов, представленных в «Словаре русского языка» в 4-х. тт. под ред. А. П. Евгеньевой (МАС) [Савина, 2015, с.14]. В качестве словарного запаса английского этноса, на наш взгляд, по аналогии можно назвать «Большой англо-русский словарь»: в 2-х тт. под общ. рук. И. Р. Гальперина, – в той его части, где речь идёт об английских эквивалентах русских слов.

Процедура работы с материалом представляла собой выборку среди всех лексико-семантических вариантов (ЛСВ), которые оказывались незнакомыми исследователю, т.е. агнонимов для языковой личности исследователя как модели усреднённой русской языковой личности.

Исследователи отмечают, что агнонимы от своих лингвоцентрических аналогов (лексико-семантических полей, синонимических рядов, массива редких слов) отличаются тем, что отражают не объективное соотнесение слов в языке (речи), а отношение говорящего человека к элементам своего лексикона, способ существования этих элементов в его языковом сознании. Соответственно, и опознание такого рода единиц возможно только посредством наблюдения за характером речевого поведения говорящего человека и/или прямого зондирования и измерения его языкового сознания [Морковкин, 1997, с. 189].

Проблема агнонимии, несмотря на её глубокое рассмотрение в упомянутой выше монографии В. В. Морковкина и А. В. Морковкиной, настолько многоаспектна, что уже на протяжении многих лет является объектом серьёзного изучения лингвистов. На теоретической базе, заложенной профессором В. В. Морковкиным, написано большое количество научных работ.

Так, В. Д. Черняк считает понятие агноним очень удачным в терминологическом плане и перспективным в аспекте психо-социолингвистики для преподавания русского языка и культуры речи. «Он удачно передаёт, с одной стороны, индивидуально-личностный характер незаполненных ячеек в лексиконе носителей языка, а с другой—позволяет выявить типичные для современной языковой личности зоны агнонимической активности» [Черняк, 2003, с. 296].

Антропоцентрический характер агнонимии способствует появлению новых возможностей в её изучении. Г. М. Мандрикова исследовала возможности изучения русских агнонимов через выявление различных аспектов рассмотрения явления агнонимии: [Мандрикова, 2011].

Исследования проблемы агнонимии в рамках когнитивного аспекта показали, что, встречая незнакомую языквую единицу, носитель языка может объяснить её значение одним из 19 способов, выбор которого зависит от того, какой степенью агнонимичности обладает слово для носителя языка.

Первая группа—это способы, которыми объясняются только полные агнонимы:

1) идентификация по сходству звуко-буквенного состава;

2) идентификация по предполагаемому однокоренному слову;

3) идентификация посредством другого агнонимы или его значения;

4) отгадывание;

5) метаязыковая характеристика.

Вторая группа—это способы, которые используются для объяснения как полных, так и частичных агнонимов:

1) идентификация через значение/звучание паронима;

2) идентификация по предполагаемому мотивирующему слову;

3) идентификация по предполагаемой словообразовательной модели;

4) идентификация по предполагаемой тематической группе;

5) идентификация через влияние предполагаемых антонимов;

6) идентификация с помощью контекста;

7) идентификация через язык-источник.

Третья группа—это способы, которые используются только для объяснения значений частичных агнонимов:

1) указание части сем;

2) указание коннотативных сем;

3) опора на контекст;

4) неверная формулировка;

5) опора на компоненты ситуации, вызывающей ассоциации с семантизируемым словом;

6) отнесение к тематической группе;

7) воздействие неконвенциональных значений слова (в просторечии, жаргонах и др.).

В основной части данная классификация способов идентификации лексического значения приводится в работе: [Мандрикова, 2011].

При системном подходе становится очевидной тесная связь понятия агноним с пассивным словарным составом, который, в свою очередь, соотносится периферийными пластами лексики. Первым в науку понятие активного и пассивного запаса языка ввёл Л. В. Щерба. К пассивному лексическому запасу Л. В. Щерба относил слова, которые стали менее употребительными и круг использования которых сузился [Щерба, 1974, с. 271].

Взгляды языковедов на пассивный словарный запас языка расходятся. Одни лингвисты включают в пассивный словарь часть словарного состава языка, состоящую из лексем, употребление которых ограничено ввиду особенностей называемых ими явлений (наименование редких реалий, термины, историзмы, собственные имена), или лексических единиц, известных только части носителей языка (архаизмы, неологизмы), используемых только в определённых функциональных разновидностях языка (книжная, разговорная и другая стилистически ярко маркированная лексика) [Баранникова, 1973; Реформатский, 1996; Розенталь, Теленкова, 1985, Conor McDonough Quinn 2010, Steve K. 2017, M. Manser 2006].

Другие учёные (Джон Рейнольдс и Патриция Акрес) считают, что пассивный словарь представляет собой часть словарного состава языка, понятную для всех носителей этого языка, но мало употребляемую в живом общении; в пассивный словарь входят устаревшие или устаревающие, но не вышедшие из словарного состава языка слова, а также неологизмы, которые ещё не вошли в привычное словоупотребление [Шанский, 1972; Фомина, 1990; Сороколетов, 1999, Reynolds and Acres, 2013, Nordquist 2017, Corson 1995]. Данная точка зрения является более узкой, так как включает в пассивный словарь лишь некоторую часть устаревшей (устаревающей) лексики и часть неологизмов. И то и другое характеризуется наличием темпорального компонента, а также низкой частотностью употребления и, как следствие, периферийной позицией в словаре.

Третья точка зрения основывается на разграничении понятий язык и речь: «понятия активный и пассивный словарь относятся прежде всего не к языку, а к речи, то есть к языковой деятельности отдельных индивидов, поэтому активные и пассивные словари разных людей, относящихся к разным общественным группам, профессиям, к разным местностям, могут и не совпадать» [Ардентов, 1970, с.219].Сюда же можно отнести и взгляд зарубежных учёных: «Media saturation may… provide what Dennis Baron called a ’passive lingua franca.» We all understand what we hear on the radio or see on TV, giving us a passive vocabulary, but that doesn’t mean that we use that vocabulary actively in writing or speaking» [Robert MacNeil et al, 2005]. Н. М. Шанский считал, что не следует путать пассивный запас языка с пассивным запасом слов того или иного носителя языка, который может зависеть от его профессии, образования, повседневной работы и т. д. [Шанский, 1972, с 142, Jackson, 2002, Susan M. Gass and Larry Selinker, 2001].

З. Ф. Белянская отмечает, что из-за неточного разграничения явлений языка и речи Л. А. Булаховский относил к пассивному словарному составу языка слова специального употребления, архаизмы, неологизмы, диалектизмы и часть заимствований, а А. А. Реформатский— экспрессивные выражения [Белянская, 1978, с 172].

Отдельные учёные, например П. Я. Черных, отказываются от понятия пассивный словарь: «Правильнее было бы говорить о разной степени активности слов и периферии действующего словаря, о словах, которыми говорящие пользуются в разговоре о чужих и чуждых их повседневному быту предметах мысли» [Черных, 1956, с. 17].

П. Н. Денисов, представляя лексическую систему как полевую структуру, относит устаревшую лексику к периферийной зоне. «На современном нам синхронном срезе единая лексическая система русского литературного языка представлена своим существенным для нужд общего и специального общения ядром (актуальной лексикой) и некоторой периферийной зоной, в которую оттесняются от центра устаревающие и устаревшие слова и через которую стремятся пройти ближе к центру новые слова, или неологизмы» [Денисов, 1993, с. 105; Антрушина, Афанасьева О. В., Морозова, 199, с. 10—25]. Однако данная трактовка также вызывает возражения. Например, Л. О. Савчук полагает, что выпадение слов из употребления и возникновение новых слов в обиходе на фоне «хронологически устойчивой лексики—это два разнонаправленных и протекающих с разной интенсивностью процесса» [Савчук, 1996, с.9].

Большинство лингвистов склоняются к необходимости использовать антропологический подход и метод интроспекции для дешифровки агнонимов [Морковкин, Морковкина, 1997; Е. О. Савина 2015]. На наш взгляд, данный метод применим лишь в ограниченном плане—для декодирования частичных реферальных лексико-тематических агнонимов, где не требуются знания истории языка. Когда же речи идёт о полных реферальных агнонимов с утраченными архисемами или же о грамматических референтных агнонимах драматических креолизованных текстов У. Шекспира, то метод интроспекции неприемлем, так как требуется диахронический анализ лексики и определённые знания истории английского языка. В этом случае наиболее уместно вести речь о ретроспективном методе исследования в рамках диахронической парадигмы.

В этой связи для примера рассмотрим морфологическую, графическую и фонетической агнонимию в древнеанглийском языке, которую можно охарактеризовать как референтную, отражённую в референтных агнонимах, которые нельзя декодировать без специальных справочных источников. Так, Причастие I в древнеанглийском языке оформляется с помощью суффикса ende [Аракин, 2003, c.85], как в современном немецком языке, например: ӡrῑpende—хватающий, совр. нем.— greifend; cēosende—выбирающий, совр. нем— wählend. В современном английском языке Причастие I оформляется с помощью суффикса -ing, так если формообразовательная морфема для причастий а современном и древнем английском языке полностью отличаются, что приводит к появлению морфологической, фонетической и графической агнонимии, так как современные носители английского языка при знакомстве с древними английскоими текстами, встретив там причастие с суффиксом ende вместо ing, его просто на просто не поймут и не смогут декодировать агнодиктемы, в составе которых оно будет употребляться.. Таким образом древние и современные формы Причастие I имеют разное звучание и разные аффиксы, что свидетельствует о морфологической и фонетической агнонимии. То же самое можно сказать о других неличных формах глагола, где ярко выражена фонетическая и морфологическая агнонимия. Причастие II в древнеанглийском языке часто принимает префикс ӡe-, характерный и для современного немецкого языка у слабых глаголов. Суффиксом этого причастия служит -en. Переходные глаголы в форме причастия II имеют пассивное значение, например: ӡripen—ӡeӡripen—схваченный; coren—gecoren—выбранный. Оба причастия—I и II склонялись по образцу прилагательных. Инфинитив в некоторых древнегерманских языках, в том числе и древнеанглийском, имеет следы склонения, что свидетельствует о его происхождении из имени существительного. В английском языке древнего периода инфинитив имеет формы двух падежей: именительного, оканчивающегося на -an, например: drincan—пить, beran—носить, и косвенного (дательного), оканчивающегося на -enne [Иванова, 1999, с.191], например: drincenne, brenne. Косвенный падеж, как правило, выступает после предлога tō и имеет значение обстоятельства цели, например: hē com tō drincenne—он пришёл для питья, т.е. чтобы пить. Из предлога tō развилась современная частица инфинитива to, например: to drink, to bear, to speak, etc. В современном немецком в результате фонетических агнонимических процессов ей будет соответствовать частица zu». Если же частицами стоит перед глаголом, то она не переводится, а просто показывает, что глагол стоит в неопределённой форме (Infinitiv). Если у глагола имеется отделяемая приставка, то частица zu внедряется между приставкой и корнем:

Es ist gesund Sport zu treiben – Спортом заниматься полезно.

Es ist Zeit das Essen zuzubereiten – Пора готовить еду. Эти древние референтные агнонимические фонетические, морфологические и синтаксические явления в языке важно знать для понимания английских тестов разных эпох, включая и креолизованные драматические тексты пьес У. Шекспира для преодоления в них референтной агнонимии в речи, поскольку креолизованные драматические тексты являются фиксацией речи и в них референтные агнонимы и их сочетания выступают в синтагматических отношениях в виде особого вида синтаксических комбинаций—агнодиктем, так как в тексте агнонимы существуют не одиночно, а объединяются семантическими и синтактическими связями в словосочетания и предложения, абзацы и сверхфразовые единства. М. Я. Блох ввёл понятие диктемы для объединения более крупных единиц, чем предложение [М. Я. Блох; 2011; стр. 65]. Если же диктема наполнена агнонимами, то она целиком может стать непонятной читателю и тогда можно говорить обо агнодиктеме [Ершов, 2019, с.479] или агнотеме. Как отмечает М. Я. Блох, нижним пределом величины абзаца является диктема, состоящая из одного предложения или даже из одного слова-предложения. Абзац, однако, может включать и несколько диктем, границы которых достаточно чётко обозначены сменой соответствующих тем и использованием специальных средств синтаксической связи (вводные слова, специализированная корреляция грамматических форм, субституция и пр.).

Явление агнонимии в языке характеризуется парадигматическими отношениями. В этой связи Агнонимичным можно считать грамматическое значение инфинитива. Вследствие его возникновения из существительных, инфинитив несёт в себе процессуальность и предметность в очень обобщённом, предельно абстрактном виде. Иногда инфинитив определяют как нефинитную форму (вербоид) из-за невыраженности в нем таких морфологических категорий глагола, как абсолютное время, наклонение, лицо и число [Матвеичева,2018, с.43].

В качестве доказательства данной точки зрения может служить теория репрезентации, выдвинутая Смирницким А. И. на материале английского языка. Противопоставив и определив различия между финитными и нефинитными формами, А. И. Смирницкий выделяет особую грамматическую категорию, объединяющую данные формы (в том числе и инфинитив), – категорию репрезентации, поскольку основные различия видятся в том « с какой степенью полноты и насколько ярко процесс представлен в той или иной грамматической форме именно как процесс» [Смирницкий, 1959, с.247].

Таким образом, можно определить основные положения теории репрезентации: глаголу свойственно противопоставление личных форм безличным, неопределённым, агнонимичным по своей сути; значение действия репрезентантами передается специфически: в наиболее чистом «без примеси» виде – личными формами, с дополнительными семантическими оттенками, с агнонимической грамматико-прагратической коннотацией – вербоидами.

В этой связи, в формальном плане учение о репрезентации опирается на различия личных форм и вербоидов—определённых видов грамматических агнонимов процессуального характера. В содержательном плане оно основывается на грамматическом значении глагола – значении действия, процессуальности. Поэтому, кроме общего значения репрезентации, присущего глаголу как части речи, сторонники данного подхода выделяют его частные значения, которые для большинства типичных представителей языковой личности будут носить агнонимичный характер, свойственные отдельным основным репрезентантам: предикативную репрезентацию относят к личным формам, субстантивную к инфинитиву (соответственно, полупредикативную – к герундию). В связи с этим категория репрезентации является «специфической грамматической ярко выраженной агнонимической категорией», так как не для всех она может быть известна и понятна, отражающей формальное (морфолого-синтаксическое) и содержательное противопоставление в системе личных форм и вербоидов» [Смирницкий, 1959, с.247], под последними мы будем понимать процессуально-неопределённые, безличные грамматические агнонимы при рассмотрении их с точки зрения этой теории.

Итак, мы рассмотрели агнонимию грамматическую и фонетическую. К фонетической агнонимии можно также отнести исторические звуковые процессы, происходящие в фонологической и фонетической системе английского языка, приводящие к существенному отличию звуковых форм слов древнеанглийского, среднеанглийского и новоанглийского периодов. Следует отметить, что агнонимия существует и на стилистическом уровне, и на уровне анализа текста. Вкратце рассмотрим их. Учёные выделяют разное количество функциональных стилей. По мнению Моисеевой И. Ю., Ремизовой В. Ф., само определение понятия «функциональный стиль» обнаруживает разночтение в теоретических источниках [Моисеева, 2015, с.101]. Основная часть исследований функционального стиля выполнена с использованием многочисленных положений научных школ и с привлечением обширного материала. Лингвистикой не выявлено точное количество функциональных стилей, не определен также чёткий онтологический статус: их относят к проявлениям и речи, и языка.

Выявление частотности компонентов определений «функциональный стиль» и, соответственно, их значимости проводился в рамках компонентно-квантитативного метода. Синтаксическая сегментация понятий привела к выявлению структурных связей компонентов по схеме N A L P, где N номинативная часть предиката определения, А атрибут, L локатив, Р обстоятельственно-целевая часть. Определено, что ключевыми компонентами части N являются: разновидность (частота употребления 7), подсистема (4), система (3), тип (2), реализация (2). Самыми частотными компонентами-атрибутами функционального стиля являются общественный (употреблен 8 раз), функциональный, функция (7); исторический (6); атрибуты, имеющие в своём составе слово сознание или корень данного слова (4). Структурный элемент определения L представлен компонентами: в общении, в сферах общения, общественной практики, речевой практики, человеческой деятельности, общенационального языка. Часть Р содержит только два компонента: достижение цели сообщения, оптимальное выражение коммуникативного содержания. Таким образом, выяснилось, что самыми частотными компонентами определений понятия «функциональный стиль» являются: функция (число употреблений 14), общественный (12), общение (8), разновидность (7), исторический (5), система (5), подсистема (4). Установленная частотность компонентов позволяет утверждать, что функциональный стиль факт языка, а не речи [Моисеева, 2015, с.101]. Всё это свидетельствует об агнонимии понятия функциональный стиль. Из-за его агнонимичности и сложности учёные понимают его по-разному и дают разные определения. В работах учёных упоминаются четыре основных метода лингвопоэтики: 1) трёхуровневый анализ, 2) лингвопоэтика художественного приёма, 3) лингвопоэтическая стратификация, 4) лингвопоэтическое сопоставление. Кроме того, в последние годы на первый план выходит новый метод: лингвопоэтика повествовательных типов. Традиция лингвопоэтического анализа отдельных текстов в первую очередь восходит к трудам академика В. В. Виноградова [Виноградов, 1954, С. 29]. Однако несмотря на всю фундаментальность работ учёного, они не дают окончательного ответа на вопрос о том, что определяет уникальность произведения художественной литературы, и о том, какие методы следует применять для выявления эстетически значимых языковых элементов. В связи с лингвопоэтическим исследованием художественного текста можно назвать также Б. В. Томашевского, Л. В. Щербу, Л. Шпитцера и др [Полякова, 2014].

По мнению Красниковой Л. В. [Красникова,2016, c.5], художественный текст, практически нейтральный в стилистическом плане, тем не менее может подлежать обсуждению с точки зрения его эстетики, если его содержание так или иначе касается эстетически значимых моментов или если его композиция не сводится к последовательному описанию некоторых фактов и событий; однако лингвопоэтический анализ текста в данном случае невозможен [Щерба, 1937; 151]. При корректном употреблении терминов становится очевидным, что лингвопоэтический анализ возможен и продуктивен только в том случае, когда текст содержит достаточное количество стилистически маркированных единиц [Щерба, 1974, 152], к которым в первую очередь, на наш взгляд, следует отнести и агнонимы. Поэтому при выборе агнонимов из текста необходимо проводить частичный лингвопоэтический анализ текста.

Таким образом, несовершенство одних методов лингвопоэтического анализа художественного текста порождает другие. Всё это связано с агнонимией понятия текст. Как и функциональный стиль, текст имеет множество определений, но по сути своей до конца не определён из-за агнонимичности того концепта, который в себя включает и порождает дальнейшие исследования учёных. Для уяснения понятия агнонимия и её связи с текстом в дальнейшем мы будем исследовать особый вид креолизованных драматических текстов пьес У. Шекспира, где будут встречаться не только референтные грамматические агнонимы, но и реферальные лексические, так если частичные и полные агнонимы в зависимости от возможности их декодирования с учётом контекста, которые мы будем подразделять на особые тематические группы.

1.2. Агнонимия в концепции ареала драматического креолизованного текста

Прежде чем перейти к непосредственному анализу агнонимов в драматическом тексте, рассмотрим среду, в которой функционируют исследуемые единицы, то есть сам текст художественный текст как объект интерпретации.

По мнению В. В. Защепкиной В. В., [В.В.Защепкина, 2011, с. 234—236], в отличие от часто употребляемого термина «текст» в значении осмысленной словесной последовательности, понятие «текста» в рамках семиотической науки трактуется достаточно широко. По определению Ю. М. Лотмана, текст представляет собой «отграниченное, замкнутое в себе конечное образование, одним из основных признаков которого является наличие специфической внутренне присущей ему структуры, влекущей за собой высокую значимость категории «границы» [Ю. М. Лотман, 1998, 2011 с. 424]. Следовательно, в качестве текста можно рассматривать любую знаковую систему, имеющую целостное значение и связность, сознательно и целенаправленно созданную человеком. Современное семиотическое исследование считает текст одним из исходных понятий, а сам он мыслиться не как предмет, имеющий стабильные, постоянные признаки, но в качестве функции. Текст может выступать и как отдельное произведение, и как часть некоего произведения (например, пьесы), и как композиционная группа, жанр и т. д. «В понятие текста вводится презумпция создателя и аудитории, причем эти последние могут не совпадать по своим объемам» [Ю. М. Лотман, 1998, 2011 с. 179].

Поэтому текст—явление очень сложное и многоаспектное—изучается с позиции разных подходов, разными научными дисциплинами. Именно поэтому существует множество определений текста (более двухсот), но до сих пор нет какой-нибудь общепринятой дефиниции.

Учёные, пытавшиеся систематизировать существующие определения данного явления в филологической науке, отмечают, что большинство из них построено на выдвижении в качестве доминанты коммуникативной природы текста [Бабенко, Казарин, 2005, с. 26].

Коммуникативная природа текста привела к возникновению такого понятия, как креализация, под которым мы вслед за А. А. Бернацкой будем понимать «комбинирование средств разных семиотических систем в комплексе, отвечающем условию текстуальности [Бернацкая А.А, 2000, с. 109]. К средствам креолизации вербальных текстов относятся изобразительные и драматические компоненты, соседствующие с вербальными и оказывающие существенное влияние на интерпретацию текста, а также все технические моменты оформления текста, влияющие на его смысл. Среди них следует назвать: шрифт, цвет, фон текста (цветной или иллюстративный), средства орфорграфии, пунктуации и словообразования, иконические печатные символы (пиктограммы, идеограммы и т.п.), графическое оформление вербального текста (в виде фигуры, в столбик и т.п.), кернинг, интерлиньяж. Полный спектр средств креолизации драматического текста ещё не выделен и не описан.

В конце XX века в связи с развитием антропологической и когнитивной лингвистики представления о семантической организации художественного текста усовершенствовались. Текст стал пониматься «и как двухмерная структура, образуемая в результате использования авторами специфической системы кодифицирования, и как разновидность речевого акта, т.е. акта коммуникации между автором (адресантом) и читателем (адресатом)» [Молчанова, 1988, с. 11]. Эти процессы восприятия текста помогут нам понять художественный текст английской драмы У. Шекспира, насыщенный агнонимами.