Кровь и струны

– У нас их две шайки, разбойников этих. Города Псам принадлежат, у них у всех на шее оскаленная собака набита. А дороги – Костям.

Марита подавила смешок. Аделла напоминала маленькую девочку, рассуждающую о взрослых вещах, которых не понимает. Даже палец к губам поднесла в невинном жесте. В одно мгновение даже показалось, что это Лиска треплется об очередном фокуснике, доставшем из шляпы платок. Марита незаметно поежилась.

– А у Костей что? Черепа какие-то? – попыталась угадать она.

Аделла отмахнулась.

– Нет, у них ничего. Но я слышала, если им перейти дорогу, то ихний главарь сделает из твоего черепа кубок для вина. Говорят, у него в логове целая комната, заполненная такими кубками, – ответила урнийка, понизив голос и забавно округлив глаза. – И в них души всех врагов заперты!

Марита скептически нахмурилась.

– Из них же все вино выльется…

Аделла уже собиралась ответить, когда карета вдруг, резко качнувшись, остановилась. Марита вскрикнула и вцепилась в сиденье руками, чуть не ударившись о потолок. Леди Бланке повезло меньше – она не успела сориентироваться спросонья и теперь с болезненной гримасой терла голову. Марита приоткрыла шторку и осторожно выглянула в окно. По ту сторону простиралась лишь безлюдная земля, поросшая травой и кустарниками.

– Что случилось? – спросила она у всадника в желто-черном жакете – одного из солдат, сопровождавших карету.

Тот вместо ответа потянулся к ножнам и с шелестом вынул из них меч. От тревоги перехватило дыхание, и все веселье слетело с Мариты, как шелуха. Она поспешно отодвинулась от окна и оглянулась на леди Бланку. Та пригладила растрепавшуюся прическу, ничуть не испуганная.

– Почему мы остановилась? – требовательно окликнула солдата госпожа.

Мужчина поиграл желваками.

– Оставайтесь в карете, госпожа, сейчас…

Он вдруг болезненно вскрикнул, забулькал и начал заваливаться на бок. Из его шеи торчала стрела, и кровь лилась красной лентой, пропитывая одежду. Мгновение – и солдат с глухим звуком рухнул с лошади.

Марита оцепенела. Время словно замедлилось, позволяя в мельчайших деталях разглядеть, как закатились чужие глаза, как поднялась пыль и как встала на дыбы лошадь. А потом оно вдруг побежало с огромной скоростью. Рядом завизжали, послышались крики и звон стали о сталь. Придя в себя, Марита быстро кинулась на пол. Мысли панически метались в ее голове, испуганные и растерянные.

На них напали? Кто? Разбойники или враги барона? И в проклятой карете, как назло, нигде не спрятаться. В карете? Внезапная мысль повергла в ужас. Если лошади испугаются, карета может перевернуться! Марита прижалась к полу, почти уткнувшись в него носом, и поползла в сторону двери.

Страх сковывал мышцы, призывая забиться в угол подобно испуганному зверьку, платье путалось в ногах, и подол едва волочился, неожиданно потяжелевший. Сердце глухо колотилось, отдаваясь пульсацией в висках, и казалось, еще чуть-чуть – и оно просто разорвется. Спрятаться. Нужно спрятаться. Марита стиснула зубы. В носу уже зудело от пыли, а от криков и грохота снаружи не было слышно даже собственного сбивчивого дыхания. Но карета в любой момент могла превратиться в ловушку, и Марита продолжала ползти.

Она не знала, сколько вязла в своих юбках, как муха в паутине, едва двигаясь с места, когда впереди замаячила ручка. Рука потянулась к ней, но так и замерла в воздухе, когда за спиной что-то громко щелкнуло. Марита порывисто обернулась. Вторая дверь кареты распахнулась, и в прямоугольнике света мелькнул мужской силуэт. Марита успела заметить только темный, без единой нашивки стеганый доспех, прежде чем воин схватил визжащую леди Бланку и выволок наружу.

Нет! От ужаса воздух камнем встал в горле. Марита зажмурилась и попыталась схватить ручку наощупь. Пальцы пару раз вслепую царапнули по дереву, прежде чем сомкнулись на чем-то длинном и гладком. Громко заржали лошади, и карета затряслась из стороны в сторону. Собрав последние силы, Марита подтянулась и дернула. Вновь раздался щелчок, по лицу хлестнул ветер, бросив в глаза пылью, и она с криком вывалилась наружу. Удар отдался в выставленные впереди руки, стесав кожу, но боли она не почувствовала, только прижала ладони в груди и попыталась встать.

Мир трясся и дрожал. Звенели мечи, смешались люди и лошади. Перед глазами замелькали пятна: желтый, серый, красный. Все вокруг было красным, словно кто-то раскидал цветные ленты. Мимо пронесся жеребец, сбросивший наездника, в воздух взлетела пыльная взвесь. Марита шарахнулась в сторону на полусогнутых ногах. Тут же закружилась голова, и она осела обратно. Ну же, вставай. Ну!

Поднялась еще раз, медленно, словно конечности налились свинцом. Рядом испуганно заржали жеребцы, беснуясь в упряжи, колыхнулась длинная тень, и карета вдруг начала заваливаться набок. Марита вскочила на ноги и побежала, запинаясь и путаясь в юбках. А потом земля вдруг задралась, а мир качнулся и смазался, подергиваясь мутной дымкой. Запоздалой мыслью блеснуло в сознании: она падает. Марита дернулась, в тщетной попытке закрывая руками голову.

Последним, что она видела прежде, чем все заволокла тьма, была иссушенная земля и собственные сбитые костяшки.

Покалывание в районе плеча – вот первое, что Марита ощутила. Было темно. Способность управлять собственным телом возвращалась медленно, как чувствительность к онемевшей конечности. Но воспоминания воскресали еще неохотнее. Марита поморщилась, пошевелила руками. Неужели все-таки задремала в карете?

– Сейчас, сейчас, – забормотала она невнятно.

Плечо вновь кольнуло болью, словно на нем стиснулись острые иглы. Марита дернулась и распахнула глаза. Сразу поняла – не в карете. Она лежала, уткнувшись носом в сырую землю, а в бок упиралось что-то твердое и холодное. Марита резко села, и тиски на плече разжались. В воздух с карканьем взметнулся ворон и, громко хлопая крыльями, исчез вдалеке.

От смены положения тела закружилась голова, и Марита застыла с ладонями, прижатыми к щекам, пережидая, пока цветные пятна перед глазами рассеются. Налетел холодный ветер – хлестнул по лицу и принес странную смесь запахов: соли, травы, железа, сухой земли и почему-то, едва различимо, гнили. Какого Зилая? Марита отняла руки от лица и обеспокоенно огляделась.

Рядом простиралось поле. Примятая трава гнулась к земле, и меж колышущихся стеблей виднелись бугорки, черные и желтые пятна. На дороге, вся усеянная этими бугорками, лежала перевернувшаяся на бок карета. Возле нее беспокойно пряла ушами лошадь, волоча за собой остатки сбруи. Солнце терялось в серых облаках, похожих на утреннюю дымку.

Ветер вновь налетел, колыхнув траву, и тошнотворный запах усилился. И тут воспоминания вернулись все разом, будто кто-то пробил плотину: стрела в шее солдата, кричащая леди Бланка, беснующиеся кони. Карета, вот-вот готовая упасть. Марита испуганно ощупала себя и выдохнула – цела. Мир чуть прояснился, и бугорки принялись приобретать человеческие очертания. Сердце дернулось и замерло, будто сжатое в ледяных пальцах.

– О, боги, – прошептала Марита, сглатывая подступивший к горлу липкий ком, и собственный голос показался ей хриплым и чужим. – Леди Бланка? Аделла? Кто-нибудь?

И тут же зажала ладонью рот. Дура. Если ее услышат чужие… Но вокруг было тихо, как на кладбище, даже птицы и кузнечики замолкли. А глаза подмечали все больше: засохшую кровь, вспоротое бедро, отрубленные… Марита резко, до боли, зажмурилась и задышала медленнее и глубже, пережидая новый приступ тошноты. К горлу поднялась горячая волна, лоб покрылся испариной. Надо поискать выживших. Кто-то ведь мог спастись. Точно мог. Марита повторяла это про себя, пока не начала верить, и только тогда тошнота отступила

«Займи руки – или мысли займут твою голову», – всплыли вдруг в голове слова отца, и она ухватилась за них с отчаянием утопающего. Пусть глупо, пусть по-детски, пусть Верис засмеял бы… К Зилаю Вериса. Марита зло стиснула кулаки и встала. Тело ныло, саднили костяшки, раны на которых успели покрыться коркой. Изо рта против воли вырвалось болезненное шипение. Потирая ноющее плечо и прихрамывая, она двинулась к карете, глядя только на нее и ни на что больше. Пару раз слепо переступила через неподвижные бугорки. В воздухе плотной завесой стояла тишина, и собственное рваное дыхание казалось чужеродным.

У кареты цветных пятен была целая россыпь. В глазах вновь расплылось, а вонь усилилась, и Марита попятилась, прикрываясь драным рукавом. Нет, нельзя уходить – кто-то мог остаться. Сглотнув липкий ком, она подошла ближе. Одно из передних колес отвалилось, а второе лениво покручивал ветер. Из бока, будто замысловатое украшение, торчал меч, и вверх от него расходилась широкая трещина. Низ кареты, не выгоревший на солнце, как все остальное, показался почти черным.

Бугорки на земле смазались в сплошное полотно, и Марита представляла, что идет по цветущему лугу, пока пробиралась сквозь них к двери. Куст зверобоя, россыпь одуванчиков, булыжник, поросший мхом. И ничего более. У кареты Марита остановилась и, все еще боясь говорить, кое-как подтянулась на руках. Мышцы тут же заныли, но она упрямо вцепилась в дерево пальцами и с замирающим сердцем заглянула в распахнутую дверь.

Сама не знала, чего боится больше: мертвецов или затаившегося врага. Но внутри оказалось пусто – только плясал солнечный свет на раскиданных повсюду подушках. Она спрыгнула обратно и беспомощно обхватила плечи руками. Никого. Никого не осталось. Ни на что уже не надеясь, Марита обошла карету кругом. И обмерла.

Второй лошади повезло меньше. Она лежала на боку, завязшая в упряжи, как бабочка в паутине. Темные глаза закатились и поблекли, а над рваной раной на животе, покрытой запекшейся кровью, вились мухи. Марита резко отвернулась, и ее все-таки вывернуло. А когда стало нечем, горло продолжало спазмически сжиматься еще несколько мгновений.

Когда она наконец смогла разогнуться обратно, дрожащими пальцами утирая рот, взгляд вдруг зацепился за что-то фиолетовое, выглядывающее из-под кареты. Марита прищурилась, пытаясь разглядеть. В груди похолодело, и сердце почти перестало биться. Это была рука. Тонкая, изящная женская кисть торчала из-под накрененной кареты вместе с оборванным куском фиолетового рукава. Она показалась Марите чисто белой на фоне земли, почти что сияющей мертвенным светом.

Возможно, поэтому тяжелое кольцо-печатка с гербом Реплихов нашлось почти сразу. Чуть ниже серебряного чертополоха повисла застывшая алая капелька. По земле разметались волны спутанных и потемневших от крови волос. Самой головы видно не было – скрылась под боком кареты. Но и без нее стало ясно, что она принадлежит леди Бланке. И Марита четко знала: после такого не выживают.

Губы скривились и задрожали, изо рта вырвался всхлип. И что теперь делать? Ни денег, ни коня. Марита даже не знает, где находится. И мертвецы, вокруг одни мертвецы, и никого не осталось… Она зажмурилась. Темнота принесла успокоение, но все остальное – шелест травы, вонь и холод, идущий от земли – осталось. А еще с закрытыми глазами все чувства обострились, и Марита вдруг услышала отдаленный стук копыт. Она резко обернулась и вгляделась вдаль.

По уходящей к горизонту дороге ехали всадники. Пока что они были слишком далеко, но даже отсюда удалось разглядеть притороченные на поясах ножны и колчаны за спинами. Позади процессии, покачиваясь, ползла старая телега. Зилай! Марита дернулась, готовая сорваться с места, но почти сразу осела обратно. Бесполезно. Далеко не уйти, зато под удар подставится только так. Пальцы в бессилии стиснули грязный подол.

Чужаки тем временем приближались. Теперь стали видны и стеганые доспехи, в которые облачились воины, и они заставили насторожиться. Ни одна армия не станет надевать чужие цвета. А тут были и синие доспехи, и красные, и даже желто-черные. Нашивки тоже разнились, а часть стеганок была и вовсе без них. Сердце екнуло от тревоги. Потрепанные, то слишком большие, то маленькие, доспехи будто сняли с чужого плеча. Что стало с их настоящими хозяевами?

И что же тогда станет с Маритой?

Она стиснула подол еще сильнее и беспомощно огляделась по сторонам. Обломки, трава, окровавленный шлем… Не то, все не то. Марита рвано выдохнула, и ее взгляд вдруг вновь упал на перстень.

«В этом платье леди обычно появляется на официальных приемах. Наверное, она надеется, что вас будут путать со спины». Слова искрами вспыхнули в создании, и идея сложилась из них, как из кусочков измовской головоломки. Служанка бесполезна. А леди? Много ли людей знают младшую дочь барона в лицо?

На мгновение эта мысль ошеломила Мариту. Неужели она собирается сыграть госпожу, словно самую обычную роль? Вина сдавила грудь, словно стиснув змеиными кольцами, подступила к горлу комом. Марита на мгновение застыла, полностью захваченная этим чувством, а потом вдруг резко мотнула головой. Да, она не имеет на это права. Играть, зваться артисткой, петь, ходить по канату… После всего, что Марита сделала, после мыслей, которые думала, и слов, которые говорила, вновь вернуться в ремесло было бы святотацтвом. Наглостью. Почти преступлением.

Но… Она стиснула губы, чувствуя, как невидимый комок в горле обрастает иглами, а глаза начинает щипать. Но и умирать Марита не хотела. Только не так, среди окоченевших тел, в дурацком платье с чужого плеча, под незнакомыми звездами, от шальной стрелы, словно раненое животное. Она не может умереть здесь грязной, заплаканной замарашкой, так и не вспомнившей, что такое свобода.

Марита глубоко вздохнула, прикрывая глаза, и один за другим начала воскрешать давно забытые навыки, слой за слоем наращивая на себя чужую личину. С каждым следующим разум все сильнее пустел, а паника отступала, пока не пропала совсем. Когда веки Мариты вновь дрогнули, она больше не была собой. Рот испуганно скривился, ресницы кукольно задрожали. Картинно закатив глаза, Марита обмякла и рухнула на землю, накрыв руку леди Бланки собой.

В нос ударил запах гнили и земляная пыль. Живот дернулся от отвращения, но Марита запретила себе думать. Это просто кукла. Одеяло. Мешок соломы. Пальцы слепо зашарили по земле, уперлись в бок кареты, царапнув дерево. Марита стиснула зубы. Сохранять видимость того, что она неподвижна, оказалось сложно. Она протянула руку ниже, и пальцы вновь ткнулись в землю, а потом в липкую кожу, прежде чем наконец сомкнуться на холодном металле.

Послышалось лошадиное ржание, потом шелест и звук шагов. Пальцы дернулись, но чужая конечность не поддалась, будто одеревенела. Ну же! Марита выдохнула и в последнее мгновение сумела содрать с пальца перстень и зажать в кулаке, прежде чем ее схватили за шиворот и дернули вверх. Мир смазался, ткань с треском порвалась, оголив часть спины.

Марита дернулась, пряча руки за спину, и огляделась. Перед ней стояли двое, и отличались они так разительно, словно пришли из разных миров.

Первый был с юга – это выдавала и золотистая кожа, и длинные каштановые волосы, перекинутые на плечо. Он разглядывал Мариту с живым любопытством, придерживая старую широкополую шляпу. Второй, здешний, тоже глядел на нее, но скорее холодно, оценивающе. Жилистый, весь напряженный, как натянутая струна, он был одет в разы проще первого, по-воински скупо. Но при этом словно возвышался над остальными.

Похоже, именно урниец и дернул Мариту за платье – он задумчиво вертел в пальцах кусочек желтой ткани. Ветер трепал неровно обкромсанные рыжие волосы.

– Смотри, Яс, она в цветах Реплихов, – негромко сказал измовец, погладив аккуратную бородку.

Даже его голос звучал мягко и певуче, будто лютня.

– Без тебя вижу, – отозвался урниец и повернулся к Марите. На его правой щеке кляксой мелькнуло бледное родимое пятно. – Кто ты?

Смерив Мариту взглядом, он помахал перед ней обрывком ткани. Та раскрыла рот – и тут же его захлопнула. От страха перстень едва не выскочил, пришлось поспешно натянуть его на палец. Мысли хаотично заметались в голове, как вспугнутые птицы. Ничего не получится. Стоит подробнее расспросить, и Марита расколется, будто гнилой орех. Мелко задрожали губы. Неужели все кончится так?

Пока она молчала, терпение Яса кончилось. Мужчина прищурился и неуловимо шевельнул рукой. В следующее мгновение его меч уже утыкнулся в горло Мариты острием. Чуть-чуть – и коснется кожи. Все произошло так быстро, что она даже не сразу осознала грозящую опасность, а только глупо распахнутыми глазами уставилась на лезвие. По спине протянуло холодком.

Измовец наклонился и что-то негромко сказал Ясу на ухо, но тот не отреагировал.

– Кто ты? – повторил он.

Под кожей пробежали мурашки. Хватит лишь одного движения – и меч вспорет шею. И Марита ничего не сможет сделать. Она сжалась, абсолютно беспомощная. Нужно сдаться, пока не поздно, и может о нее не станут марать руки… Марита стиснула кулак, впечатав перстень в ладонь, и в ее голове вдруг краткой вспышкой мелькнуло воспоминание: отец и фокус с монеткой. Та то появлялась, то исчезала в его кулаке, и маленькая Марита с восторгом хохотала и хлопала в ладоши, радуясь увиденному волшебству. Только когда отец повторил медленнее, стало заметно, что тот прячет монетку между пальцами.

«Люди поверят в то, что ты им покажешь, Марита».

Она незаметно прикусила кончик языка. Всегда так делала перед выступлениями, сработало и в этот раз. Плечи сами собой распрямились, а подбородок горделиво вздернулся. Верно, сейчас она должна играть роль. Мариты не осталось, вместо нее на земле сидела напуганная, но не растерявшая достоинство молодая леди.

Кончик меча намекающе ткнулся под подбородком. Мариту бросило в жар, но вместе со страхом пришло и решение. Ее не расколют, если попросту не смогут допросить. Марита вытянулась, отклонившись назад насколько могла, и отчаянно зажестикулировала. Указала на уши, потом на рот. Вновь покачала головой. И в конце концов уверенно выставила вперед руку с перстнем.

– Немая? Или язык от страха отнялся? – удивленно спросил измовец. – Если перстень настоящий, то она из благородных. Можно выкуп потребовать. Как думаешь, Яс? – поймав предостерегающий взгляд, мужчина исправился. – То есть, командир.

– Я тебе что, гадалка, Расим? Сейчас посмотрим.

Яс с тихим лязганьем спрятал меч обратно в ножны. Не успела Марита выдохнуть, как он вдруг резко наклонился и, стиснув ее запястье, поднес перстень ближе к глазам. Руку прострелило болью, и Марита клацнула зубами, сдержав вскрик.

Яс был настолько близко, что удалось различить идущие от него запахи пота, дыма и трав. Он рассматривал перстень долго и тщательно, даже ковырнул металл ногтем, прежде чем наконец цыкнул, удовлетворенный. Чужие пальцы разжались и вдруг ловко стянули перстень. Марита машинально взмахнула руками в воздухе, словно стараясь его удержать. Расим звонко рассмеялся, а по губам Яса скользнула едва различимая ухмылка.

– Свяжите ее, а то еще поцарапает, – сказал урниец и перестал обращать на Мариту внимание.

Воины завозились, принялись спешиваться с коней, переговариваясь. Марита так и осталась сидеть, восстанавливая дыхание. Только сейчас она позволила себе слегка расслабиться, хотя сердце продолжало пытаться проделать в груди дыру. Да, трюк с монеткой удался. Вот только какую цену придется заплатить?

Тронулись не сразу: сперва воины стащили все тела в одну кучу и сожгли. Пламя вышло странным, бело-золотым и будто бы более плотным, чем обычно. К гнили примешался совершенно чуждый здесь запах мороза и перца. Марита наблюдала за костром, как завороженная: впервые видела очищение, о котором слышала не раз. Словно легенда ожила. В Урносе мертвецов никогда не хоронили, их предавали огню. У местных это было в крови: наткнулся на труп – обрати его в пепел. Отец говорил, что одно поднявшееся умертвие могло уничтожить целую деревню.

И сейчас где-то там, в куче мертвецов, сгорала леди Бланка, а вместе с ней одна из нитей, способная разрушить Маритину легенду.

Отряд выдвинулся, только когда костер прогорел дотла. Когда они, наконец, тронулись, Марита малодушно пожалела, что все-таки не рванула в лес. Веревки, стянутые на запястьях, неприятно натирали руки. Телега, в которую ее почти что забросили, как мешок с картошкой, была завалена грудами оружия и доспехов, снятых людьми Яса с павших воинов.

Марита напряженно обкатывала мысль про мародерство в голове. Урнийцы относились к смерти с трепетом и уважением, и человек, покусившийся на вещи мертвецов, по меркам местных – чудовище. Впрочем, чего вообще ожидать от разбойников? Теперь-то Марита была уверена, что попала именно к ним. Она даже поискала собачьи головы на шеях, но ни одной не увидела. Если не Псы, то кто? Кости? Или обычный сброд? Оставалось только гадать.

Марита повела плечами, стараясь снять сковавшее их напряжение, и опять устремилась взглядом вдаль, на проплывающие мимо дороги земли. Ей нужно было успокоиться, примирить с происходящим мечущееся в груди сердце. Урнос не сильно к этому располагал. Блеклый, с редкими пятнами розоватых крон или золотистых кустов, он будто излучал собой недружелюбие.

То тут, то там виднелись колючие заросли и шипы, а земля и вовсе напоминала лоскутное одеяло: вполне обычные куски перемежались с иссушенными, будто мертвыми. Марита слышала, что вода ушла из Урноса много столетий назад, спрятавшись в недрах земли, и только аквалы, дети Сиро, не давали стране погибнуть. Ни за что бы не сунулась сюда, имей выбор.

Телега все ехала, покачиваясь и иногда подпрыгивая на кочках: через десять Марита перестала молиться о подмоге, а через тридцать – вообще в нее верить. О случившемся никто не знает. А если б и узнали, какое дело господам до служанки? Наверное, другая на месте Мариты попыталась бы сбежать, но что она всегда умела хорошо, так это оценивать шансы. Связанная, в платье, непонятно где… Как ни посмотри, побег был бы безумием. Только и оставалось, что играть выбранную роль до конца.

Проносящиеся мимо виды смазались в сплошное серое пятно, и Марита принялась разглядывать сам отряд. Здесь были и матерые мужчины, и совсем еще зеленые юноши, и местные, и чужаки. Они негромко переговаривались и обменивались шутками, обсуждая улов, кто-то уже хвастался раздобытым шлемом или новым мечом. Телега была взята разбойниками в тиски: всадники ехали спереди и сзади, словно маленький конвой.

Яс скакал чуть в отдалении, будто вожак волчьей стаи. Его темно-рыжий затылок явственно выделялся цветным пятном на фоне местности. Марита сощурилась, приметив и единственную на весь отряд кольчугу, и одежду, более добротную, чем у остальных. Вот кого стоит опасаться больше всего. Она поставила себе на памяти мысленную зарубку.

Рядом раздалось тихое сопение и шелест ткани. Марита скосила глаза. Расим дремал, закинув ноги на груду вещей и спрятав ладони под мышками. Шляпа сползла мужчине на глаза и теперь отбрасывала широкую тень. Вот уж кто не походил ни на разбойника, ни на воина вообще. Под землистой туникой было не разобрать фигуры, как и под складками широких штанов. Плетеный пояс на талии покосился и съехал, а из многочисленных карманов распахнутого балахона торчало всякое барахло. В отличие от Яса, измовец не пугал совсем. Сложно бояться человека, который носит с собой рогатку.

Рядом вдруг хлопнуло, и на край телеги опустилась маленькая серая птичка. Расим заворочался и сел, сонно глядя по сторонам. На удивление, птица не улетела, даже когда тот полез в поясную сумку и вынул продолговатый уголек для письма. Что он творит? Марита склонила голову, озадаченно наблюдая, как измовец закатал рукав, уселся и принялся выводить на тыльной стороне ладони замысловатые узоры. Они ложились один за другим, и вскоре глаз стал подмечать вырисовывающийся круг, разбитый на сектора. Тогда Марита все и поняла. Но все равно удивилась. Схемарий, тут? Так далеко от родных песков?

И она все время сидела с ним рядом?

Самый нестрашный, как же. Марита опасливо поежилась. Измовские маги могли и стену крепости сломать, а уж маленькую дурочку пополам переломить – и подавно.

От ее резкого движения птичка испуганно вспорхнула в воздух. Расим кинул на Мариту быстрый взгляд и дорисовал последнюю линию. Круг вспыхнул и засиял мерным светом. А Расим, широко распахнув рот, вдруг зачирикал. Марита совсем неблагородно на него уставилась. Измовец ничуть не изменился лицом, но из его глотки вырывались такие звуки, какие человеческая гортань была просто неспособна породить.

Птица, немного повисев над телегой, неохотно села обратно. Нахохлившиеся перья пригладились, а глаза-бусинки уставились на Расима. Когда тот замолк, птица наклонила голову набок и вдруг застрекотала в ответ. Марита почувствовала себя ребенком на выступлении фокусника, но к восторгу примешался страх. Кто знает, что еще измовец мог сотворить.

Тот тем временем полностью погрузился в одному ему понятный разговор. И чем дольше Расим слушал птичье чириканье, тем сильнее залегали морщины на его лбу и темнело лицо. Наконец, он кивнул птице, будто благодаря, и быстро стер одну из линий. Схема погасла. Он привстал, окликая Яса: