Черно-серый

– Я понял, – что-то заболело в области сердца, заставив его ритмы на секунду, как показалось, остановиться. – Могу пожелать вам удачи.

На лице его не было сожаления или отчаяния. Сложно однозначно сказать, что он чувствовал в тот момент. Можно предположить, несколько отвлекся от темы с гаданием, Шофранкой.

– Я прекрасно знаю, что для тебя нет земли роднее, – несколько опечалилась мама.– Но я полагала, ты захочешь отправиться с нами? Ведь так всегда было раньше, годы назад? Я и сама не горю желанием оставлять тебя здесь, буквально в разжигающимся костре.

– Ничего не могу поделать. У меня здесь дел гораздо больше, – сам не ведал что несет. – Садитесь, уплывайте, я потом присоединюсь.

Глава 5. Куда?

Прошло время. Фотокарточка была готова. Забавные снимки получились: на одном все Собакины вместе, на втором Нил стоит, сложив руку в карман, глядя куда-то в даль. Что же в этом забавного? Он сам знать не знал, но думалось – все это поистине глупо. Неужели его родители действительно считают, что тот будет вспоминать, да грустить? Может быть, в короткое мгновенье промелькнет в голове чего, и все. Выходит, или сына они плохо знают, или же верят в его изменение. Сам же он на то не надеялся.

Чашка чая в руке не могла радовать так, как, к примеру, рюмка водки в желудке. Этим, конечно, он не довольствовался, но и бежать за алкоголем не спешил. На часах давно уже утро, недавний рассвет превращался в полдень. Работы много, а в голове совсем пусто. Тот разговор никак не мог забыться, настолько сильно зациклился. Частично уже злился на Шофранку, и почти опустил руки, все меньше верил в свои мечты. Возможно, стал взрослеть, ведь дней пиршества и кутежа стало гораздо меньше, домой никого боле не приводил. Знакомцев так же не больше. Ему казалось, будто он пропал из своего мира или вовсе в нем не существовал. В такие-то минуты и не хватало Мамонова, пусть как псевдо-друга. Реальными для него, как мы помним, обзавестись было настоящей проблемой. Такой уж человек, что поделать.

Тогда он взял ручку, опустив горячий напиток на письменный стол. Фотокарточки, над которыми Нил потешался, еще раз оглядел. Для целей выбрал, что не удивительно, свой же портрет. Пару глотков помогли кой чего придумать, и перевернув изображение, принялся писать:

«Случайности все эти мне жутко надоели. Я не ведаю кто я, да и знать не хочу! Верьте – не верьте, дело ваше. Только меня уж изнуряет жизнь людская. Свешали ребенка, свешали всем о личных встречах, кои с девушками имел, теперь ушли и люди, кого терять бы не хотел. Посмотрите во что жизнь превратилась! Я чувствую себя чудовищем, но и нового в миры не приношу. Хочется ли мне быть музыкантом? Поэтом? Нет. Лучшее будущее о коем все твердят не примет меня.

Прощайте! Прощайте! Прощайте!»

От части, эта подпись была желанием привлечь к себе хоть чье-то внимание. Словно брошенный щенок, искал глазами близкого себе человека. Все круги пороков порядком надоели, только никто ж не заметил того, как старательно избегал всех кутежей Собакин. Он будто застрял в одном образе, как актер одного героя. Да и вести себя, честно признаться, по-другому не мог. Действительно, маску оказалось с лица сорвать очень даже не просто. Вернее, невозможно. Нельзя с уверенностью сказать, что двигало им, и в целом чем планировал себя дальше тешить. В голове были мысли о ванне с собственной кровью, да где-то на подсознании он не хотел умирать. Не та стадия горя, но нужный шаг в желании оказаться вновь у всех на виду. Это он уж больно любил!

Ему чудилось, что превращается в собственную тень. Еще вчера душа компании, сегодня пишет печальные строки на фотокарточке. Какой позор! Вот так холерики превращаются в меланхоликов. Быстро, и совершенно незаметно. Он сам понять не успел, когда стал походить на домоседа. Неясно, чего вовсе хотел получить от себя Нил, совсем запутался во всем. Закрадывались мысли, что рожден для богемной жизни – ведь в чем еще может быть его суть? Каждому свой сюжет расписан, только какому следовать – не многие знают.

Как мы помним, Нил львиную долю своей жизни провел в училище церковного хора, то бишь, ничего удивительного, что на слова Юры повелся. Он верил в б-га, и даже прежде думал о том, как однажды будет наказан. Словно осознавал – заслужил. Нет никакого доказательства тому, что карма существует, только он явно считал одно – есть. Вот и въелась все это, каждый день приходилось вспоминать. Несмотря на то, как сильно был влюблен в себя, тогда от чего-то сталось стыдно. Сменить хотелось себя, иль умчаться подальше, начать новый образ жизни. Вопрос о том, почему же Собакин не согласился ехать с родителями остается подвешен. Кажется, он продолжал верить в любовь, хотя в сердце и зарождалась злость. Ничего не вдохновляло, тем паче, наступать на те же грабли не хочется.

Взгляд его стал томным, а закоулки души наоборот – принялись наполняться чем-то светлым. Очень противоречивые мысли. Если вам взбрело в голову, что Нил решил измениться самостоятельно – дело не в том. Поначалу бросал пагубные привычки ради Шофранки, теперь же не знал почему не притрагивается к прежнему. Наскучили знакомые, с коими время проводил. Нашел бы кого интересного, предложили чего потяжелее – согласился. А так, что есть праздник, когда ты каждый день только им и живешь? Это не плохо, но и хорошего, в прочем-то, мало.

Укутавшись в одеяло, продолжая медленно глотать горячий напиток, все думал о себе. Ничего нового, казалось бы, только мысли уже более свежие. Выходит, сам девушек обманывал, пользовался, но в мгновенье ока оказался на их месте? Шофранка получила желаемое и пропала. Очень схоже с ним. Только для чего тогда люди говорят друг другу не врать, быть откровенными? Зачастую он не старался завладеть дамами, на трезвую голову обманывая (и такое, конечно, было, только редко, как он для себя отмечал). Тогда почему приходит эта расплата? Вестимо, вам очевиден ответ. Однако ему – нет. Часто средь таких же людей, как и сам Собакин, бывал – откуда знать где поступает неправильно, лживо трактует для себя заповеди? При всех обстоятельствах, считал, что отличается от остальных только лишь своей прямолинейностью. Кто сейчас не выпивает? Сам себя развлечениями гробит, других ни в коем случае не обижая. Разве имея интимные отношения с девушками – кому-то изменяет? Вот он и считал, что плохое делает лишь одно – частенько грубит.

Еще не до конца был уверен в решении порезаться, ведь в полной мере не понимал чего хочет достичь такими действиями. Уж очень самовлюблен, чтоб избавляться от прелестного тела. Да и что там, за смертью? Требовала душа чего-то интересного. Хотелось ему любви и обожания. Такие вот артисты бывают, многим славы не хватает. Так что, судя по характеру, работа Собакина была его полноценным призванием.

Теперь он не ловил нежные мысли, не строил планов с любимой дамой. Тогда ему была интересна иная женщина.

– Фрося! – только размышлял о том, как часто хамит, и тут вновь совсем непочтительно зовет пожилую женщину. Нисколько Нил не забыл имени прислуги, однако знал, что выразившись иначе словит на себе удивленный взгляд. А если вовсе спросит? Тот в секунду покраснеет, да ничего сказать не сможет.

И вновь явилась Ефросинья Павловна. Передвигалась она медленно, что старушку сильно напрягало – хозяин на это часто ругается. А ей нечего поделать – годы берут свое. Страшно тревожилась, ведь и на сей раз долго ноги волочила до покоев, однако гневаться Нил не стал. Ненавидел он, когда люди не выполняют просьбы в считанные секунды. Дико неприятны Собакину были и такие вещи как, к примеру, пепел в тарелке, а не в пепельнице, неаккуратность в одежде, когда люди нагло врываются в личное пространство и многое другое. То, к чему был приучен с детства. Тогда же, от чего-то на гадкое, как всегда думалось, поведение прислуги, ему было чхать.

Он протянул ей фотокарточку. Старушка с изумлением поглядела на Собакина. Абсолютно трезв, к тому же уж очень спокоен. Что новое появилось в мире грехов, приводящее к такому состоянию? Ей не знать. Осталось выждать указаний, а пока в сморщенных, похожих на сушеный виноград, руках, она трепетно держала картинку, читала текст.

Кажется, Собакин не до конца знал, как правильно выразить свои мысли. Облокотившись на спинку стула, загадочно посмотрел на горничную. Та, конечно, в полном недоумении.

– Ну-с, когда помру, передай кому-нибудь, – ждал реакции «Фроси», хотя и говорил достаточно неоднозначные вещи.

Ефросинье Павловне было совершенно неясно, почему он решил заняться этим именно в ту пору, от чего текст такой маленький и бессмысленный. Это абсолютно не похоже на предсмертную записку. На секунду промелькнула мысль, что тот вновь издевается над ней. В сердцах вскрикнула «мерзавец!», при том не теряя спокойного лица.

– Кому? – хотя ей все ж было интересно как развернет ответ Собакин. Такие вопросы не стоило задавать учитывая его вспыльчивость, но прислуга решилась.

– Кто опомнится, тому и дай, – сам того не замечая, повысил тон. – Сейчас чего мне ждать и гадать? Кто умер, кто уехал, а кто просто ушел.

Очевидно, старушку совершенно сбивала с ног некая инфантильность ее работодателя. Чуть чего, сразу в печаль и тоску! Думалось ей, коли деньги есть – нечего плакаться. А тут из-за какой-то чепухи о смерти говорит. Она не сравнивала его мизерные проблемы, с теми, какие ныне у людей. Тем не менее, каждому свое. И что мудрёного, ей не было жаль хозяина, сама при первой возможности бы удушила.

Нилу же внимание прислуги было не нужно. Он желал чего-то более масштабного, представлял как врачи достают его тело из кровавой ванны, а потом все близкие вместе собираются у больничной койки со словами «вот, а мы ценили!», проливая горькие слезы. Это очень наивно и по-детски о таком мечтать, в особенности, когда идет война. Многие теряют голову на сей счет, но до большего доходят далеко не все. Самому же Собакину не казалось, что лишнего думает. Эта идея виделась больно красивой.

– А вы чего задумали? – поразительно было прислуге, что Нил еще не просит ее перестать совать нос в чужие дела.

– Не глупи, – вновь вздрогнуло сердце от своей же резкости, – хочу, чтобы все оборвалось.

– У вас достаточно влиятельных приятелей, чтобы помочь разобраться с перечисленными проблемами.

– Неужели тебе мало сказанного? Можешь меня не лечить, – на секунду в нежно-голубых глазах его появился блеск, кой встречается у каннибалов. Странное явление.

– Хоть б-га побойтесь! – возвращаясь к упомянутому многим ранее разговору с «Фросей», станет ясно, что она была действительно очень религиозная женщина. Как помним, крестилась, когда Нил чего творил, и часто шептала под нос молитвы. Ко всему прочему, старалась каждое воскресенье посещать церковь. Вот и выходит, что если руки сложит – себя же будет винить. Это же грех – не спасти человека от смерти, даже такого обормота. К тому же, тот умрет, а ей чего делать? Где работать? На старость лет просить подачек иль искать нового работодателя – не лучшая затея. Ей бы самой в такие годы кто подавал, да приносил. – Это неприемлемо! – такой бестактности от Ефросинии Павловны, казалось, он не слышал никогда. Даже затаил дыхание, слушая ее совсем не позитивный трактат. – Подумайте о своих родителях.

– Разве они обо мне подумали?

Образовалось молчание. И ответ был очевиден – да. Мы помним, что Нил очень часто преувеличивал, точно так, как делают юные парни. Только «Фросе» казалось уж – без того много наговорила. Не надо изобретать за машиной машину, чтоб понять – опять он на нервах играет. По крайней мере для нее это было очевидным.

– К тому же, на меня наложено проклятье, – так же тяжело проговорил. Прислуга удивленно ухнула. По их интонациям было сложно определить – глубокий и жестокий сарказм, или же глупость с наивностью. Но он, кажется, верил без шуток.

– Кто ж это содеял? – задалась вполне очевидным вопросом. Спорить с Собакиным по поводу его серьезности с уверенностью не имелось смысла – бесполезно. Откровенно говоря, Ефросинии Павловне были даже интересны подобные высказывания.

Несколько оконфуженный вопросом Нил, залпом отпил кофе из кружки. Возможно, привычки, а, быть может, так избавился от внезапно нахлынувших нервов. Раскрывать душу пред той, коя даже породы не имеет – нелепо. Но когда нет никого кроме нее – приходится. О таких словах, высказанных на эмоциях, люди часто жалеют. Вот и поделившись рассказом о Шофранке, сразу замолчал, потупив глаза в пол. Без паники говорить об этом тяжко. Рассказывал он кратко, но по делу.

– А что, вам поклонниц уже мало? – совершенно по-идиотски, выслушав излитие души, ответила прислуга. Ей надоело стоять, спина болела, а сказанное не принималось как искренность. – Коли на один раз вам наскучило, так дамы и на длительный срок есть.

Такого надругательства и бесчестия Нил явно не ожидал. Ему сталось абсолютно понятно, от чего многие хозяева в руках себя не держат. Такие нахалки попадаются, когда хочется чего-то сердечного. Он никогда не позволял к себе такого отношения от, как выражался, «низшего сорта». Кружка все сильнее сжималась в руках, а ладони потели от нервов. Где-то на лбу выступила вена. Очень напряжен. Обидно, когда говоришь столь интимные вещи, но опосля поливают грязью. От неожиданности и перепадов настроения, был готов устроить разгром. Это был настоящий плевок куда-то в сердце!

– Безсоромна баба! Потасканная сука! – неконтролируемая агрессия вернулась на исходную. Бросил посуду прямо в старушку, однако ей повезло – пролетела мимо, громко разбившись о стену. Очевидно, Ефросинья Павловна очень испугалась. В тот же миг сгорбилась, начала извиняться. Захотелось ее ударить за тупой, как мысленно выразился, взгляд, но позволить себе такого уж точно не в праве. Она засобиралась, чтобы поскорее покинуть комнату.

В след Собакин совсем недобро, с очень злым выражением лица, повелел убрать осколки.

Дыхание прислуги сбилось. Спустя пару мгновений она воротилась, только теперь в руках держа совок. Пожилым людям стоит избегать таких потрясений, ведь организм боле не готов переживать стресс. Сверх того, Ефросинье Павловне тоже неприятно слышать таковское в свою сторону. Заметая мусор, ныне не молилась про себя, а думала какой же парень дурак и хам! Всплывали ужасные дни, в голове пока бранила, много в жизни его омерзительных картин, кои, к великому сожалению, не выдумка. К примеру, Мамонов ей рассказывал как Нил, пока одну целовал, в тот же миг имел половое сношение с другой. Да и сама «Фрося» помнила случай, когда квартира была полна безусловным сбродом, полуголыми девушками с бутылками. Они играли карты, Собакин тасовал и без стыда заявлял: «никто отсюда не уйдет, пока я не сближусь организмом с проигравшей». Уму не постижимо! И этот человек подобные фразы будет кидать бабушке, прошедшей длинный путь жизни?

На мгновенье женщина все ж задумалась, может, правда то, о чем заявил? Приворот, проклятье, а вот и последствия – взбалмошность и неадекватность? Это был не лучший момент для продолжения разговора, но она все ж решилась. К слову, подумалось женщине, что никому из воздыхательниц, которых она упомянула, не пожелала бы с ним познакомиться. О близком же общении и речи быть не может. Шофранку жалко станет, коли окажется на месте «Фроси».

– А вы ходили к батюшке? – совсем по простому спросила она. – Вы знаете, ведь даже такие недуги лечатся! – звучало так, будто действительно верит в сказанное. Речь ведь не о докторе, а говорит с чистой верой в душе. Конечно, в его случае можно было обратиться в больницу, в первую очередь, потом к ведунье – душу успокоить, или же согласиться с затеей прислуги. Старушка же дала такой совет, кой считала нужным. И не ждала она от него поведения мирного.

Нил отрезал краткое «нет».

– Сходите. Всем места хватит в раю, – совсем печально проговорила. – А лучше, переведите ваше настойчивое желание умереть, в желание исцелиться. Поезжайте в мужской монастырь, мой брат там служит. Уйти всегда можно, ежели что не понравится! Посмотрите хоть на жизнь иную, – пожала плечами, однако на лице Ефросиньи Павловны все еще оставался животный страх пред агрессором.

На сей раз хозяин противиться не стал, пожал плечами, раздумывая о сказанном. Небольшая деталь, казалось бы, что можно покинуть монастырь, сталась для него чем-то огромным. Предложений боле не было. Поделиться проблемой не с кем. Закралась тогда мысля – стоит попробовать. По шапке за это не надают. Вот и казалось уж ему, что в детстве, быть может, все светлее было от того, что был очень б-гобоязненным? Страшился только одного – узнает кто из знакомых, обязательно засмеют. Да так засмеют, что если захочет вернуться к прежнему – спокойной жизни не дадут. Нил был молод, и нет ничего мудреного в том, что искал себя везде где только можно. Однако, когда человек зависим от чужого мнения, даже дышится с трудом.

Размышлял он об этом долго. Неделю, может быть, две. Очевидно, под себя монастырь подбирать нужно, искать то место, или даже религию, к чему душа сама потянется. Он не полагал, что случается иначе, ведь прежде за него так часто решали, от того надеялся, вновь все прошлое случится. Не готов он был и принимать за собратьев монахов, послушников, других служащих. Служат люди б-гу те, кто принял его, а не ищут себя. Но, в прочем то, никаких оснований у брата Ефросиньи Павловны отказать не было. Есть такой термин в православии, который называется «раскаяние».

Жил зачастую Нил из крайности в крайность: если веселиться – то до потери сознания, уходить – так далеко и надолго. Возможно, ему просто хотелось отдохнуть от шума, сменить обстановку, или же подумать о происходящем. Да, культурность его была только лишь в зачатке, но из этой затеи могло вырасти что-то хорошее. Так почему бы не попробовать? Время от времени важно отдыхать от обыденности.

Таким образом, буквально в мгновенье ока, как самому Собакину показалось, оказался средь леса, высоких зданий и куполов. Сами же священнослужители не воспринимали его как полноценного послушника, скорее как паломника. Он же не понимал этих значений, не пытался углубиться в суть. Светская жизнь наскучила, а первые дни в монастыре по-настоящему вдохновляли. Светлыми казались не только облака над головой, но и стены священного места. Где-то в глубине, в потемках души, Нилу даже показалось, что он начал «выздоравливать». Получив благословение у наместника на службу, думал, что вскоре жизнь наладится.

Но, не будем забывать, насколько привередлив был Собакин. Неприятно ему целовать руку батюшке, быть покорным вообще из ряда вон, инда от запаха ладана голова кружилась, безвозмездная работа во славу б-жию чудилась ему совершенно странным делом в том числе. Но, чудится, так и должно быть. Прежде ж его не привораживали! Откуда знать, коим образом от бесов избавляется тело, какая реакция души?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.