Черно-серый

– Послушайте, – замялся Собакин, – не принимайте близко к сердцу говоры их. Вы же не будете из-за дерзостей расстраиваться?

– Нет, Нил Тимофеевич. Мне не печально, вовсе наоборот. Весьма ль часто так выражаются о милосердных сестрах?

– Честно сказать, не могу знать, – потер шею. В этом жесте отражалась нисколько не ложь – чеканная нерешительность. Если уж тему войны мимо ушей пропускал, то ее столь незначительные детали – более того. – При мне говорят о вас одни только хорошие слова! – подобная недосказанность, мнится, еще никому не навредила.

– Приятно слышать. Однако, не поймите меня неправильно, но я действительно желаю отвести душу. Устала и больна.

– Мне проводить вас до дому? – с трудом Нил разбирал сказанное, уж больно Шофранка голову вскружила. – Мне труда не составит.

– Я о другом, – рассмеялась. – Желаю, чтоб сей день запомнился большим и грандиозным.

– Что же для этого нужно? Выпить?

– Для начала? А можно ль так?

Что имеется ввиду под «для начала» – понять сложно. Если есть завязка, то, вероятно, и конец тоже имеется. Валы непонимания покрывали с головы до пят. Разговор с намеками в таковых ситуациях не очень уместен. Вероятно, дураку было б понятно, что цель у нее свойская была, а Нил – не случайный встречный. Только самому ему все это совершенно не очевидно. Думал ж он – возвращение столь желанной лишь следствие его привлекательности и чудного тембра голоса. Как бы не так. В каких грезах б не витал, какие страны в воображении не видал – мир остается таким же грубым и хладнокровным. Одни манипуляции сменяются на другие, люди всегда требуют что-то друг от друга – стоило бы привыкнуть. Вот что интересно, по лицу «требующей», если можно так выразиться, считать чего было сложно.

Полностью затерявшийся в раздумьях, притих. Не знал как отвечать. Разглядывал чернявые локоны, а сердце бешено стучало. Вел себя словно мальчика в изнуряющем ожидании предложений. Непрочитанная книга – это интересно, если сравнивать ее с Шофранкой. Он замечал любое действие, стараясь делать то незаметно. Когда стараешься концентрироваться на деталях, случается такое, что упускаешь самое важное. В этом случае – солонка в руках гостьи. Она вертела ее, сыпала на палец соль, облизывала и всячески давала понять чего ей хочется. Собакин продолжал находиться в ступоре. Так глупо он давно себя не чувствовал. Странно, что вечно угрюмый и грубый человек, волнительно желает угодить знакомке.

– Ну-с, а то, о чем девчата говорили – не ложь? – звучало это мягко, словно ангел обнял, а под ногами облака. Несуразный вопрос, который явно должен выбить из колеи окрыленности.

– Попрошу не выражаться! Я не допустил бы того, что Маша доказывала, – так с Нилом и случилось. Не сдержался – почти озверел. Сколько можно лямку тянуть.

– Не думайте, что я хочу вас очернить. Я уже говорила – чужие личные отношения обходят меня, – на последнем слове явно было больше выражения, – стороной. Я про ваш опыт, волны пороков, – взглянула к высоким потолкам, словно вспоминая услышанную речь.

– Вам нужна сигара? – Нил присоединился к ее роли – перенял на себя. Бесспорно, он понял в чем соль, и к чему она же у нее в руках, да совсем не полагал что так пройдет разговор. Несколько поник, подумал, мол, милыми дамы бывают только в сказках. Все эти доводы, тем не менее, не избавляли от жгучих, поистине страстных чувств.

– Нет. Мне бы тоже хотелось ощутить праздник, – принялась жестикулировать, звеня браслетами на запястьях. – В самом деле то, чем вы тешитесь – обычное лекарство. Многажды порывалась испробовать, как говориться, порошок не по назначению, да боюсь! Не желаете ли сопроводить меня в мир блаженства?

От неожиданности Собакин дернул головой.

– Это не мир блаженства, – сталось вновь стыдно, вежество само по себе пропало еще на прошлой речи. Слишком много информации знает Шофранка, покуда сам Собакин о ней – ничего. Имя и только. Даже отчество неизвестно, спросить тоже неудобно. Так и приходится – использовать лишь «Вы», в основном. – Только кажется, что счастлив, а когда это чувство пропадает – хочется любыми способами вернуть. Коли не пробовали – не понять. Да и не надо.

– Милый мой, – от лестных слов, ныне в свою сторону, ему захотелось снова вздрогнуть. Чаще самому приходилось подобное выцеживать. Будто противоестественно получать комплименты и от напряжения даже не приятно. – Прошу простить, но совета я не просила. Я все равно попробую это, – прозвучало как вызов. – Мне нужно получить первый опыт с человеком, знающим в сих делах толк. А вам отчего-то хочется доверять.

Как ни крути отрадно такое слышать. Говорить, однако, это на второй встрече – не показатель хороших манер, но попала в яблочко. Нил был готов положить к ее ногам миллионы роз, отправиться на небо за лучиком солнца, а вот навредить – ни в коем случае. Даже таким образом, коего она желала. Сам того не подозревая, он показал как подсознательно заботится о Шофранке, уберегая от пагубного воздействия того, от чего сам зависим. Казалось бы, менее накладно согласиться, поделиться, да двигать в нужном направлении – ни раз так поступал. Ослабшая, потерявшая все чувства и трезвый рассудок девушка – славная добыча для неделикатного мужчины. Ни для кого не секрет. Но она же, в таком состоянии – человек, коему требуется помощь от благонравного мужчины. Ни к тем, ни к другим, Нил себя не относил, но знал, что поступает правильно.

Сложилась двоякая ситуация. С одной стороны – согласиться, помочь понять как будет чувствовать себя под эффектом, привести в чувства, если то понадобится. Стать ее, так сказать, первым гидом и помощником – большая честь. С другой – первая сторона звучит как шутовство. Травить простой души человека не то чтобы грешно, совсем совестно. Решать нужно скорее – а то подумает, мол, отсталый. Очевидно, Собакин склонялся к первому варианту, но инстинкты, нечто вроде животного подсознания, твердили – не стоит. Хватать корень зла так несообразно… Но имелась и еще одна деталь, которая заставила остановиться на согласии с предложением – Шофранка может запросто покинуть заведение, если Нил откажется. Этого точно допускать нельзя. Не важно чего привело ее в кабаре, главное – оставить в нем. Полагаясь на самого себя, дал согласие.

Конечно, так, средь рабочего дня, потреблять они бы не стали – направились к гримерной. На душе скверно, а сердце так и трепещет мыслями о том, насколько неправильно поступает. Совсем не такого хотелось. Впрочем, и как планировал провести вечер он тоже не знал. Чудно, что ее желалось оберегать, к тому же не ясно для чего.

Кажется, только ждал ее прихода, представлял как славно и романтично проведут дни вместе, а ныне уже Нил трясущимися руками копошился в тумбе под зеркалом. Замок никак не хотел выполнять свое предназначение – заклинил. Верующий б сказал – знак свыше! И ему пришло такое в голову, да исполнить желание Шофранки обязался. Больно не хотел, да будто должен. Ничего не поделать. Тело напряжено, думается тяжко. Образ знакомки слишком таинственный, чтобы каждому слову верить – быть может, все это проверка? Хотя зачем ей проверять? Все это так расплывчато и глупо… Зря затеяли это. Очень даже зря. Хотя, возможно, иного шанса судьба уж боле не даст на общение тет-а-тет. Наконец прозвучал характерный щелчок. Это означало лишь одно – пути назад нет. Обречен сам, теперь и возлюбленную на дно тянет – а как не хотелось!

Шофранка, что не удивительно, тоже была взволновала. Она глядела в зеркало, за коим так много времени проводил хозяин гримерки, опосля резко оторвалась. Ее тревога пусть выражалась более ярко, нежели на исполнителе, но была с другим оттенком – страх пред неизведанным, при том, желание раскрыть все тайны. Подобное испытывают юнцы при первых глотках алкоголя, с пробными затяжками папиросок. Такое и Нил прошел в более нежном возрасте. В миг сердце забилось сильнее. Предположения о том, что возлюбленная только выглядит на двадцать с хвостиком, заполонили разум, никак не хотели исчезать. А она уж подходила ближе… Тело сковало, а небольшая коробочка так и норовила вылететь из вспотевших рук. Поочередно, оба тяжело вздохнули, перебросились словцами и к «рисунку».

Пелена паники буквально сносила голову Собакину. Глупо, наверное, о состоянии малознакомой столько думать. Не убивает ведь ее, да и сама попросила. Он мысленно всячески оправдывал нагрянувший грех. Б-г видит – не виновен.

Спустя пару мгновений и ловких движений, рядом с кистями и пустым бокалом оказалась отрава. Напряжение достигает пика. Два огромных зрачка уставились на Нила, выжидая когда он наконец приступит к действию. Теперь она напоминала скорее львицу игравшую со своей добычей, нежели беззащитную голубку. Нужно решаться – уж какой раз себе повторял. Прекрасно осознавал, что делает хуже для всех. Два вдоха, и все позади. В народе бытует мнение, что опыт не пропьешь – верно сказано. Ничего сложного, но на душе неизведанное ноет. В носу защипало, а обогнув пару секунд появилась привычная горечь во рту.

Смотреть на то, как гробит себя Шофранка оказалось необычайно сложно. Она, соответственно, вступила следующей. Нил хотел прикрыть глаза. Прекрасно понимал, что глуха она будет к его просьбам. Никто не идеален, это правда, да думалось, даму сердца эта чушь не коснется. Но, что сделано – то сделано.

Она так же скромно улыбнулась, после удостоверилась в том, что ничего после себя не оставила. Действительно, как и оказалось, никакой проверки, никаких подводных камней – одна лишь искренность, пусть несколько и грубая. Абсолютно растерянный Нил даже не заметил, как потерял свой стержень. Настолько спонтанное и неожиданное решение, что если б его позвала прислуга заняться тем же – почувствовал себя так же. С ума сойти! Он не мог ничего требовать от знакомки – не жена и даже не коллега. Просто безумно неожиданно. Предпоследней надеждой стала возможность того, что Шофранка невзначай чихнет – избавиться от дурманящего средства, сама того не заметит, потом махнет рукой и скажет «дурман – чушь!». Но этого не произошло. Осталось лишь отразить ее эмоции, дабы не выглядеть как нечто внеземное, и смотреть далее за выступлением. Неловко теперь будет.

ама гостья не горела желанием вновь слушать музыку со сцены – ее вниманию престал небольшой диванчик у выхода. Не грязная, но видавшая виды мебель. Многие на нем сидели, лежали, да и иные позы имели. Лучше б не садилась! Да как бы он предупредил? Явно день молчания. То возразить неуместно, то задать вопрос неловко, ныне уж некстати помочь. Происходящее как песок сквозь пальцы.

– Не хотите выпить? – Нил отлично знал, что имеется еще один способ избавить Шофранку, пока не поздно, от пагубного воздействия. Алкоголь в таком случае является нейтрализатором. Чем дальше в лес, тем больше дров. Это было одно из его познаний, за кое должно быть стыдно.

– Представляете, – оглядела стоящего «солдатиком» исполнителя. – Мне сейчас совсем ничего не хочется. Легкое головокружение тому виной, надо полагать.

– От бокала шампанского станет лучше, я вас уверяю! – впервой говорил подобное из лучших побуждений.

– Попрошу вас не настаивать.

Осталось только согласиться. Была б на месте ее Галя или Маша – давно прогнал, иль, вероятнее, даже не звал. Мечты сбываются, да совсем не так, как хотелось бы. Тяжело вздохнув, Нил подумал, что так, хотя бы, гостья станет более разговорчивой. Во всем плюсы стоит искать. Так случилось. Она принялась описывать свои чувства, коих на счастье, было еще не много, задавала вопросы по поводу декора, внешнего вида Нила… Тот чувствовал себя ни лучше и не хуже обычного, только лишь физические факторы оставались на месте. Организм привык к отраве, не действует на него так же, как подействовал на знакомку.

Они болтали ни о чем, музыкант делился забавными рассказами о гримерке (разумеется теми, о коих она могла знать), какие оплошности допускал при выступлениях. Шофранка смеялась, а он совсем позабыл о чем так волновался. Общение их шло размеренно, приглушенные голоса за стенами нисколько не мешали, а только создавали нужную атмосферу. Приятно иногда проводить время в хорошей компании. Не было злых насмешек, лицемерных улыбок и пустых разговоров. Надо же! Есть порядочные люди, кто голову не теряют. Отсутствовали разногласия, только полное погружение в личность друг друга. Да, кажется, для этого стоит жить. Знать, что тебя внимают, сожалеют и радуются за тебя, при том желать слушать кого-то – это явное благословение. Нил с уверенностью мог бы сказать, что он счастлив.

Однако, недостаточно было ему имеющейся рядом возлюбленной. Так же чувствовала себя и гостья, мол, а в чем суть быть трезвыми в таком заведении? Собакин, вероятно, не лучший собеседник, но хоть что-то удерживает ее рядом. Пусть свято верил в свою уникальность, где-то на подсознании понимал – без материального мало чего стоит. Так недалеко остаться одному. Да на что горазд, тому и рад. С трудом представлял себя на месте Шофранки… Вероятно, в тех в кругах где она проводит время, он не стал бы интересным персонажем. Однако тогда пред ним стоял гораздо более важный вопрос.

На сей раз недолго думая, вновь провел давно знакомый ритуал. Надоело себя гробить. Надо надеяться, следующая встреча с Шофранкой пройдет иным образом! Теперь она привяжется к средству, будет не в состоянии работать на прежней работе так же, соответственно, станет зависима от дурмана с его владельцем. И все на руку, и все как-то нехорошо.

Так «прошлись» они второй раз. Затем еще. Потом вновь еще. Казалось, скоро пойдет кровь. Нил был в полном порядке, покуда у Шофранки, вероятно, уже рябь в глазах пошла. Она говорила без умолку, все что видела становилось прелестной темой для очередной речи. Чрезвычайно приятно Собакину было наблюдать за ней, желалось поближе переместиться от стула с зеркалом к дивану – ощутить тепло девичьего тела. Позволить, к печали, себе не мог, даже если бы она сама его позвала – отказался. Эндорфина в организме больше нужного.

Только, как упоминалось ранее, «славная карусель» никому не подвластна. А те, кто уж запрыгнули на нее – редко могут долго удержаться и не слететь, разбив себе голову. Черные, поистине жгучие глаза девушки, стали гораздо более тусклыми, несколько прикрытыми. Она попросила выключить свет. Вы, вероятно, посчитаете – захотела поспать. Вовсе нет. Под средством долго не уснуть. Все пред ней, можно предположить, начало плыть, а желтое освещение лишь мешало собраться с мыслями. Картинки дергались, в глазах двоилось. Эта беглая вспышка эмоций уж угасала в слушателе, да он понимал состояние девушки. Идти на поводу невесть какой раз теперь излишне.

– Наверное, лучше вернуться в зал, – решил, что во тьме сидеть не согласен.

– Нет, – дама тоже с характером, как оказалось. Перебила, но не вызвала тем негодование у Собакина. Отнесся по-особому. Она явно еще не предполагала какой ужас переживает ее организм в те минуты – мнимая радость заполонила разум. – Там больше шума с гамом. Хочу умиротворения и тишины. Просто потушите лампы, – и сказав это, была неправа. Отражение души Нила в ней, как он предполагал, все ж имелось, да только самые плохие черты. До того, что было в Шофранке хорошего, ему не стоило даже мечтать. Вы только подумайте, взять и заставить малознакомого человека сидеть в кромешной тьме только из-за личной прихоти? Она была сильно нетрезва, возможно, дело не в манерах.

– Тогда на улицу? – он прекрасно понимал, что даму бросает после употребления то в жар, то в холод. Сделал правильные выводы – нужно развеяться. Всем полезно будет. Надо было предугадать момент, когда та пожелает выйти, а то и настроение Шофранки, должно быть, зыбкое.

Действительно, ее желание вмиг сменилось, а идея показалась отличной. Для любого иного девушка уж стала бы обузой – много тянет. Движения были плавными, но для поленивающегося мозга – резкими. Голова ее закружилась, и поднявшись на ноги, чуть не плюхнулась на диван. На сей раз обошлось без падения, да с потреблением стоит завязать. Понимала она то или нет – остается загадкой. Нил не видал подобную реакцию на белую отраву – его приятели давно с ней знакомы, организм имеет толерантность к сему, и, соответственно, все проходит без этих проблем (там уже новые назревают).

Пришлось к выходу вести Шофранку под руку. Это далеко еще не все прелести другой стороны медали. Очевидно, часов через пять-шесть, она будет бранить себя за желание попасть в «мир блаженства», как выразилась кой какое время назад. И вот, в миг этого прикосновения, Собакин ощутил, насколько пылает тело гостьи. Дело вовсе не в горячей крови. Плохой знак. Очень даже плохой. Под воздействием этого препарата люди сходят с ума, теряют сознание, а бытует мнение, даже сердца останавливаются. Ничего из упомянутого никак нельзя допустить. Летальный исход, надо надеяться, еще очень далеко.

На улице уже светало, слабая заря виднелась из-за туч. Морозно. Свежо. Наверное, часов шесть утра. Вмиг пролетели несколько часов. И о чем они говорили – плохо помнится. Ритмы этой ночи так скоро остались позади. Еще одни бессонные рабочие часы в кабаре. Наверное, если запастись побольше «увеселительными», от туда можно вовсе не выбраться. Гиблое место, ничего не скажешь. В такое время, тем не менее, оно выглядело чудесно, поистине живым. Если б Нил был один, иль в иной компании, обязательно закрепил, так сказать, эти чувства. С Шофранкой же никак нельзя. От силы сигаретку закурить. Так и поступил. Легкий ветер пробирал до таких же слабых мурашек, а запах никотина приятен как-никогда.

Державшаяся за голову знакомка не разделяла такого же счастья. Прильнув к стене, пыталась прийти в себя. Наконец, иль к печали, замолчала. Теперь говорить не хотелось – щека искусана и опухла. Выходит, исполнитель ее застал в таком же состоянии, в каком регулярно видит его «Фрося». Он понял то, да прислугу жалеть не спешил. Потрясывающаяся на морозе возлюбленная волновала куда больше. Обезумевшие глаза и трясущаяся челюсть – как знакомо.

– Мне нехорошо, – заявила в коем-то веке. Нил нисколько не удивился, более того – продолжить курить папироску. Обаче, одна вещица все ж пристала его вниманию – дыхание Шофранки. Оно было сбивчиво, неровно и совершенно беспорядочно. Хваталась она за сердце, а предыдущие осечки уж точно давали о себе знать. Кожа совсем трупно-бледная. Сталось ясно – нужно что-то делать. Пел ветер громче зрителей в зале, на черном входе никого. Ей явно нужно ко врачу.

Глава 4. Схоронили.

Сладкие разговоры, смех и взаимосвязь со всем живым. Объятие, когда вселенная вадила, и любовь во взгляде напротив. Это было так волшебно и чудесно, несравнимо с иными вечерами. Неужели такое случается? Воспоминания о прелестном ежесекундно сплывали в мыслях Собакина. Было, и вот нет. Как горько и обидно. Никто никуда не спешил, а разглядывать возлюбленную, казалось, можно бесконечно. Повторить бы. Еще, и еще пару раз. Настолько разум одурманен, что Нил прокручивал не только каждое слово, что запомнилось, но и звуки, случайные вздохи. Он знал, история с ней еще не закончилось, но приятно где-то в области груди невесть от чего.

То счастье, кое он ощутил с ней, закончилось, в полной мере не начавшись. Зря, бесспорно зря, согласился поделиться. Можно ведь было чего придумать, чтобы удержать? Можно, и даже нужно. Теперь стыдно. Остался только озноб и холодные стены. Все это так давило, будто скоро расплющит. Грязное постельное белье с таким же полом – мерзость. Туда явно нельзя принимать людей. Или пациенты ныне за людей не считаются? Есть о чем подумать. Тогда только этим и заниматься мог планировать Собакин ближайшее время. В отличие от Шофранки, ему было вполне комфортно находиться дома, а не в стенах больничных палат. Когда же она, в сопровождении Нила и, вовремя явившегося из кабаре, Бухарина, прибыла, доктор сказал, что реабилитация продлится до четырнадцати дней. Неясно с чем приняли – не сказали. Надо полагать, психомоторное возбуждение. Однако, увиденное в больницах его поразило и расстроило, ведь из-за него она туда загремела.

Кажется, все это сталось для Собакина развлечением. А пока ждал освобождения возлюбленной, вновь томиться оказалось совсем скучно. Из окна над кроватью слабо дул ветерок, на подоконнике валялась порядком пожелтевшая книга собраний каких-то стихов. Его квартира, комната, даже душа, словно пустовали. Вспоминалось раз за разом общение с лечащим врачом.

Вновь любимое занятие воротилось на место – глядеть в потолок и ничего не делать. Волновало в той серости Нила одно – не пропустить, не прогадать время, когда выпустят любимую. Планировал празднично встретить Шофранку с цветами при выписке. Временами он и сам подумывал реабилитироваться с ней – интересно посмотреть, как лечат людей от недуга, кой не лечится. Звучит громко? Вероятно.

За этот небольшой срок Нил понял то, что в целом очевидно – он не волен быть хозяином своих чувств. То бишь, вступил на первый шаг к отказу от зависимостей – принятие. Тем не менее, последний шаг до сей поры еще не продуман. Ясным сталось только одно – человек бросивший, не тот, кто не потребляет, а кому неинтересны туманные эмоции. Порошок еще не до конца изучен, последствия в том числе, но чувствует сердце – вещь от дьявола. Так, выходит, если доктора не знают как справляться с пагубной привычкой, откуда ж знать уже погрязнувшему в ней Нилу? До науки ему далеко.

Проблема борьбы с этой богемной рутиной не только в том, что она мало кому открыта, сколько в том, что способы несколько глупы. Все это абсолютно напрасно. Понаслышке каждый знает, что несет за собой эффект дурноты, совсем потерявшие надежду пробуют, дабы почувствовать любовь жизни. Они получают желаемое, взлетают до небес, но потом сильно падают. И бросив все, придя к абсолютно безгрешной жизни, неизвестно сколько сидеть, выжидая пока желание забрать себя из бренности исчезнет. А исчезнет ли? Одному б-гу известно, когда отпустит эта муть. И отпустит ли.

За два дня он успел о многом подумать, пусть краем уха, многое услышать. В пустую, почудилось, прошло много лет. Все Шофранку ждал. Опять. Можно предположить, что ее перевели в другое отделение или вовсе выпустили, а сказать ухажеру забыли. Самооценка Нила не позволяла подумать о себе как о том, кого мог кто-либо упустить из виду. Ну, не впервой томиться в тоске по ней, скоро привыкнет.

Нил погружался в различные интимные подробности начала своего грешного пути. Тогда, на квартире с приятелями из гимназии, некий принес это пагубное средство. Не помнил кто уж присутствовал, но в память врезался момент, когда гости понеслись к муке. Поразился, чего они так радуются и почему ведут себя как звери, видя это. Подсознание отталкивало от желания опробовать, вместе и компания. Те твердили, мол, загубишь здоровье, а он не хотел отдаляться. Если говорить начистоту, совсем не охотно травил себя. Собакин, как и многие другие кому в то время попалась белая отрава, стали почти первопроходцами.

Не смотря на все убеждения от отказа, принял обдуманное решение. Ведь, как это так, другие будут развлекаться, а он чем хуже? Подумалось Нилу, что сильный, и все это ерунда. Чрезвычайно дикая привычка его, никогда не опускать свою планку, не быть поплоше знакомцев, доводила до таковых ситуаций. И кажется, все имеет чего желает, а словно боится потерять. Боится оступиться, аки за то, что будет не лучшим из лучших, его, как минимум, жестоко накажут. Откуда фобия быть униженным хоть на каплю – не знал. Видать, где-то уже оступился. Кто-то недолюбил. Когда-то проявил себя иначе. Он ненавидел себя слабым или пассивным. Только то, кой образ создавал, людьми не особо воспринимался. Идеальными бывают лишь фарфоровые куклы.

Эти размышления словно сталкивали с дороги, по которой двигался последние года, но, как после удара, обратно затаскивали обратно. И все всуе. Словно хочется спрыгнуть с высоты, а нечто невесомое поднимает ввысь. Бежать от этого надо. Бежать! Однако, от себя даже на метр не отойти.

Он представлял в голове календарь, дабы не прогадать, встретить Шофранку при выписке. Вот только всплывает вопрос, возжелает ли она его видеть? После случившегося трудно ответить. Лучше б выпили. А лучше б трезво посидели. Для чего, без лишнего интересному и веселому человеку, разум менять? Ей явно не нужно усиление, чтоб чувствовать себя уверенной. Нил даже несколько завидовал возлюбленной, в трезвости такая же твердая и решительная, как вне. Это поражало, вдохновляло еще до второй встречи, только так с ног сбило последнее решение дамы сердца… Уму непостижимо! Можно полагать, она молода и наивна.

Славного не происходило, отсчитывал дни, общался с друзьями. Различная отрава, ко всему прочему, давалась с трудом. Наивно будет полагать, что после слишком краткой реабилитации стал бы трезвенником. Конечно, такого не случилось! Случилось только то, что глядел на любую смену рассудка с прочим более разумно, сделал кой какие выводы. Извлек свой урок.

Аккуратно подступался к таким мыслям, страшился бросить все. Ведь если сделать то, как одному оставаться трезвым? В компании никто таким не займется. По крайне мере, приятели явно буду против. Ныне, мнится, даже возлюбленной с ним таковым неинтересно будет. Действительно говорят – Россия для грустных. Так и прошли в печальных размышлениях дни. Нил продолжал мечтать, что возлюбленная его поможет выбраться из всех горестей.