Моё индейское лето

Елена Нестерина

Моё индейское лето

Повесть

* * *

© Нестерина Елена, 2023

© Лапшина Д. Ю., рис. на обл., 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Глава 1

Девочка в небе

Летать на «Боинге» приятно. Занятно. Тревожно. Интересно. Как ещё? А ещё – чудесно. Да! Наверное, это самое точное слово. Ведь ты находишься там, где совершается чудо.

«Боинг-767» огромный как дом, грузовой начинки в нём больше его собственного веса – но летит! Летит, чудесный. И чем больше воздушное судно, тем труднее обычному человеку представить, что такое возможно. Чего только люди, казалось бы, за последнее время не видели, а полёт самолёта всё равно завораживает. Может лететь камень, брошенный чьей-то рукой, может снаряд, который сжатая огненно-пороховая сила вытолкнула из оружейного ствола. Но ведь всё это летит не само по себе. Когда же по небу мчится, как какой-нибудь воробей, огромная машина, то душа замирает в восхищении. Разве что совсем прагматик останется равнодушным. Большинство же будет трепетать, пусть даже тщательно скрывая свои чувства.

Ульяна сидела в среднем ряду с краю. Впереди, позади, справа и слева было множество людей. Самолёт был полон вещей, еды, воды, электроники, где-то внутри располагались топливо и багаж. По проходам деловито бродили бортпроводники, пару раз мелькнули дяденьки в форме пилотов. Скоро полёт начнётся. До того момента, как самолёт оторвётся от шереметьевской взлётной полосы, остались считанные минуты. И через десять часов «Боинг» будут ждать в аэропорту имени Джона Кеннеди города Нью-Йорка.

Десять часов – это больше, чем рабочий день, это как два раза сходить в школу на шесть уроков. Полдороги на поезде от Москвы до Урала, треть до Крыма…

Многие жалуются, что в самолёте скучно: спать не хочется, а заняться особо нечем. Иногда даже облаков в иллюминатор не видно (особенно если сидишь возле крыла и летишь ночью на высоте десять километров над землёй). Еда невкусная, кино крутят плохое. Все книги давно прочитаны, музыка прослушана, на телефон смотреть даже не хочется. Рядом незнакомые люди. Да ещё уши закладывает. И накатывают клаустрофобия с аэрофобией. А даже если и не накатывают – всё равно скучно… Остаётся только одно – мучиться и терпеть, терпеть и мучиться.

Ульяна Кадникова ни на что подобное не жаловалась. За свои пятнадцать лет – особенно за вторую их половину – она налетала много тысяч миль. Но всё равно каждый раз полёт был для неё праздником. Ульяна садилась в кресло – и начинала наблюдать. Да, именно так. Наблюдать. Как салон самолёта наполняется людьми, как бортпроводники успокаивают суетящихся пассажиров и проводят шоу по технике безопасности. Она всегда внимала тому, что говорят в динамиках перед взлётом, слушала, как лайнер заводит моторы, отслеживала, как он разворачивается, форсирует скорость, отрывается от земли… И как он летит. Ульяна вслушивалась в работу двигателей, ей казалось, что она чувствует сопротивление воздуха, порывы ветра, ощущает, как оседает облачная влага на обшивке, как её схватывает мороз… Время от времени мониторы в салоне показывали карту – и было видно, где в данный момент летит самолёт, какая температура за бортом, а какая там, куда он направляется, сколько осталось до конечного пункта и который там час. Ещё Ульяна прислушивалась к разговорам бортпроводников (вдруг они получили сигнал о неполадках или возможном крушении?!); бродила по проходам, каждый раз удивляясь своей неуверенной походке, хотя на борту, как и на палубе трансокеанского лайнера, качки не чувствуется.

Ульяна не боялась попасть в авиакатастрофу. Она знала, что даже в самой критической ситуации они с папой обязательно что-нибудь придумают, чтобы спасти свои жизни, не теряя человеческого достоинства. Или чтобы спокойно встретить неизбежную смерть. В знаменитом фильме «Титаник» так поступили одни старички – не стали бегать по коридорам и палубам в попытках спастись, а тихонько улеглись в своей каюте и начали ждать… Понятно, что не чудесного спасения, – смерти. Ульяна их очень уважала. Она давно для себя решила, что в случае катастрофы поступит точно так же, и заставила папу пообещать, что он к ней присоединится.

Папа пообещал.

Это было лет шесть назад.

И с тех пор Ульяна летала с удовольствием.

* * *

Они с папой были совсем одни на свете. Много лет назад Ульянина мама ушла из семьи, а потом и из жизни. Вернее, семью она оставила точно. А вот покинула ли она этот мир – установить так и не удалось. Произошло это где-то на пляжах Гоа. Заплыла однажды в океан – и не выплыла оттуда. На её поиски отправился катер со спасателями, несколько гидроциклов, вертолёт долго кружил над побережьем. Но её не нашли ни живой, ни мёртвой. Рассказывали, что спустя годы то в одном, то в другом поселении беззаботных курортников видели похожую на неё женщину. Она была весела и красива, пребывала в уме и здравии и вызывала уважение окружающих. Однако на родине мать девочки по-прежнему считали пропавшей без вести. Папин юрист собрал целую подшивку документов, где чего только не было: и судебное решение о признании Марьяны Кадниковой безвестно отсутствующей, и результаты поисков на предполагаемом месте гибели, и показания свидетелей, которые видели её последними. Даже свидетельство о расторжении брака папе выдали. «Если она там где-то замуж вышла, так пусть это будет на сто процентов законно», – так решил папа. И ещё раз пожелал своей свободолюбивой Марьяне счастья. В смерть её Иннокентий не верил. И с чистой совестью везде сообщал, что он в разводе, а не вдовец, потому что свидетельства о смерти супруги у него по понятным причинам не было.

Папа знал мамин характер: если ей что-то надоедало, то уже навсегда, если она переставала кого-то любить, то любовь её было не вернуть, если что-то задумывала – то осуществляла… Знал, а потому не верил, что она когда-нибудь вернётся. Он сумел объяснить Ульяне, что она стала девочкой без мамы и с этим надо смириться.

Ульяна часто думала о маме, которую даже не помнила, и от всего сердца желала ей счастья и удачи. Девочке казалось, что счастье и удача – это самое важное.

А ещё Ульяна понимала: не всё в жизни бывает так, как ты хочешь. Иногда хоть расшибись в лепёшку, а всё равно ничего не изменишь. Значит, лучше не расшибаться, а отступить. Может, Ульяна была серьёзнее, чем её ровесники, но в чём-то, наоборот, оставалась ребёнком – была совершенно беззаботной, беспечной и эгоистичной. В их с папой маленьком мире на двоих это оказалось нетрудно. Их жизнь была закрытой, и девочка с ранних лет научилась никого в неё не пускать. Не пускать, не позволять вмешиваться в их дела, комментировать, оценивать, давать советы, что-то предлагать, что-то просить. «Со всеми проблемами мы справимся сами…»

Сами.

У них не было родственников, разве что бабушка, которая несколько лет назад с небольшими вариациями повторила судьбу невестки: вышла на пенсию, потом на тропу войны за здоровье и молодость, а потом замуж – после чего продала квартиру, уехала в деревню к супругу и открыла магазин хозяйственных товаров. Её единственный сын и внучка жили теперь сами по себе. Все их вещи умещались в два чемодана, с которыми удобно было перемещаться по миру. Ни к чему не привязываться, ничего не копить – под таким девизом жили Ульяна и её папа. В любой момент они могли сорваться с места и умчаться на край света. Что они охотно и делали.

Они объехали полмира, но каждый раз их манили неизведанные страны – на их освоение папа и дочка планировали потратить всю оставшуюся жизнь. Ведь жизни этой впереди было ещё очень-очень много!

А сейчас молодой и красивый Ульянкин папанец летел жениться. Его свадьба с Ребеккой Тыквер, женщиной прогрессивной, отчаянно кудрявой и в высшей степени порядочной, должна была состояться через четыре недели. Рождение совместного ребёнка Ребекки и Иннокентия – через шесть месяцев. Когда новая папина жена сможет удочерить Ульянку, зависело от решения департамента по делам детей боро Бруклин города Нью-Йорка.

Но это когда ещё случится – а пока полусиротка Ульяна с восхищением и предвкушением счастья уставилась на пышущую здоровьем мулатку-бортпроводницу, которая демонстрировала пассажирам авиалайнера принцип работы кислородной маски.

Да, скоро Ульянкина жизнь радикально изменится, скоро всё будет так, как никогда не было, а вот так, как было, точно уже никогда не будет. Ну а сейчас – сейчас есть огромный

«Боинг»-дом. И он полетел! Разогнался, задрожал, завибрировал, заревел, оторвался от асфальта, спрятал шасси – и наконец рванул в небо!

Папин и Ульянкин мир постепенно становился шире – ещё несколько часов, и его неотъемлемой частью станут Ребекка с её семейством. А ещё через полгода появится малыш. Что-то будет… Хорошо это или плохо – Ульяна пока не могла решить. Загадывать на будущее девочка не любила, не умела и не пыталась научиться. Ей нравилась Ребекка – такая непохожая на них с папой, её хотелось схватить в охапку и не отпускать от себя, наблюдать за ней, холить и лелеять. Ребекка была очень интересной. А раз её полюбил папа – значит, она вообще явление из ряда вон выходящее. Так что бороться с кудряшкой Бекки за папину любовь и внимание Ульяне даже в голову не приходило.

Загремели по проходу тележки с напитками, папа и Ульяна выдули кофе с молоком, сжевали по пакетику снеков.

Папа вытащил ноутбук и погрузился в работу.

Ульяну ждала в телефоне игра. Но девочка не торопилась её включать. Откинувшись в кресле и закрыв глаза, она попыталась осознать то, что за все дни сборов и суеты осознавать не удавалось: пришла пора сказать: «До свидания, родина, здравствуй…»

Что именно «здравствуй», Ульяна додумать не успела.

– Простите, хочу сообщить, что в бизнес-классе есть одно свободное место… – вдруг раздалось по-английски прямо над её ухом, и она открыла глаза. – …И мы хотели бы предложить вашему ребёнку его занять.

Широко улыбаясь, бортпроводница тронула папу за плечо и повторила эту же фразу по-русски. Получилось у неё плохо, но папа всё понял, принялся её благодарить и потряс Ульяну за плечо.

– Спасибо большое, но нет, я не пойду, я останусь здесь! – замотала головой Ульяна.

– Это совершенно бесплатно и очень комфортно! – снова улыбнулась проводница. – Вы сможете спать лёжа, вам будет просторно, уютно. И это совсем рядом… – С этими словами стюардесса показала на плотную синюю штору, которая отделяла одну часть салона от другой. – Видите: ваш папа будет поблизости.

– Нет-нет-нет, больше спасибо, я останусь на своём месте, не беспокойтесь, пожалуйста…

– Вы единственный ребёнок здесь, поэтому…

– Мы заплатили за билет в эконом-классе… – начала было Ульяна.

Но стюардесса её перебила:

– Ничего доплачивать не нужно, это бесплатно!

– Тем более, – уверенно покачала головой Ульяна. – Я рада, что вы решили предложить это место именно мне. И мне очень жаль… Но – нет.

Она посмотрела в лицо бортпроводнице с искренней признательностью. Затем вытащила из пакета пледик, уютно укуталась в него и улыбнулась:

– Спасибо.

Бортпроводница тоже улыбнулась, видимо, стараясь скрыть удивление, и ушла.

– Вот ты как, – обратился к Ульянке до этого молчавший папа.

– Ну не могу я по-другому, – призналась Ульяна. – Не могу принять то, за что не платила. Даже как самый младший пассажир на борту.

– Ну и что это – комплекс? – прищурившись, спросил папа.

– Не знаю… – честно ответила Ульяна. – А ты-то сам разве не так же поступил бы на моём месте?

– Даже не знаю… – пожал плечам папа. – За всю жизнь я так и не понял, как правильно вести себя в подобных ситуациях. Ну а вообще, конечно, я бы сделал, как ты. Это твой выбор – так что будь спокойна.

В это время мужчина, сидевший в соседнем ряду и слышавший разговор Ульяны с проводницей, быстро сориентировался и, обогнав эту самую проводницу, ещё не успевшую ему ничего предложить, помчался в салон бизнес-класса. Оттуда он уже не вернулся – значит, в отличие от своих недавних соседей, не постеснялся и разместился там на вполне законных основаниях.

Ульяна и папа, переглянувшись, хихикнули и занялись своими делами.

Самолёт летел в Нью-Йорк…

За бортом был океан, Гренландия, Канада, леса, озера, города и городишки. Всего этого Ульяна не видела, потому что до иллюминатора ей было столько же, сколько до того самого бизнес-класса. Но она знала, что они там есть.

Наконец, объявили, что самолёт заходит на посадку, началась радостная суета.

И вот – свежий ветер, яркий солнечный свет, жара.

Америка!!!

Глава 2

«Взвейтесь, соколы, орлами!»

В аэропорту имени Джона Кеннеди Ульяна уже бывала (правда, транзитом, проведя в зале ожидания два часа и пересев в самолёт до аэропорта Хартсфилд-Джексон[1]). Получается, в Америке она уже второй раз.

Спасибо папульке!

Ульянин папа работал переводчиком на международных проектах. И заслужил репутацию такого опытного синхрониста, что ему постоянно поступали всё новые и новые предложения. Так что папа мог даже капризничать и выбирать, на какую работу соглашаться. Он перестал работать в сфере бизнеса и отдавал предпочтение только тем проектам, которые приносили пользу планете и окружающей среде, боролись с разными болезнями, общественными проблемами или были связаны с культурой и искусством. Пусть денег за это платили меньше, их всё равно хватало. Конечно, он мог показаться кому-то снобом: мол, такой разборчивый. Но это была его жизнь и его выбор. Другой-то жизни не будет, всех денег не заработаешь, на всех стульях не усидишь. Где-то в неведомых краях точно так же, видимо, размышляла и его свободолюбивая жена, только поступала она ещё радикальнее. Ну что ж, все люди разные.

Работал себе и работал папа – и однажды оказался на большом конгрессе экологов. Проходило мероприятие под городом Атланта в этой самой Америке. Ранним летом, а потому – ну как не взять с собой ребёнка?

Одинокого отца с несовершеннолетней дочерью впустили в страну, радостная Ульянка высадилась в аэропорту Атланты с открытым ртом, надеясь увидеть всё то, чем славится страна цивилизационных чудес. Но вместо этого две недели моталась вслед за папенькой по лесам. Да, по настоящим лесам, потому что участники программы учились охранять парки и заказники, на американских просторах передавая друг другу опыт. А парков этих здесь оказалось видимо-невидимо! Если не смотреть на карту, то можно было решить, что Соединённые Штаты Америки – вообще один сплошной парк.

Сначала Ульяна запоминала, что интересного было в одном парке, что в другом. Но постепенно все эти Медлок-парк, Грант Роуд-парк, просто Грант-парк, Уиннона-парк, Сентенниал-Олимпик-парк, Панола-Маунтин-парк, Браунвуд-парк и многие-многие другие слились в её памяти в один тщательно ухоженный и удобренный лес. С дорожек которого, впрочем, сворачивать было категорически запрещено. Ведь кругом были ядовитые змеи, насекомые, растения! Травить и гнать их из парков ни в коем случае нельзя, чтобы не нарушать экологический баланс. Так что пособирать грибы-ягоды, погонять ёжиков и покормить белочек особо не получится. Дышите, люди, свежим воздухом, гуляйте по дорожкам – пешком, на роликах или велосипедике. А погуляли – и домой.

Набравшаяся сил на свежем-пресвежем воздухе, наевшаяся экологически чистой еды, Ульяна возвратилась в Москву, уверенная, что побывала не в США, а в канадской глубинке. И испытала бы лёгкое разочарование от поездки, если бы не…

Если бы папа не влюбился!

Ребекка Тыквер тоже переводила – с итальянского на английский. Итальянская делегация, тщательно охранявшая парки и заповедники Апеннинского полуострова, требовала к себе много внимания. Но и Ульянкиного папу Ребекка вниманием не обделяла.

И тут папа расцвёл. Он и раньше-то не чах, а в этих дебрях ещё и понял, как это приятно и весело – взаимная любовь.

Никакие обязательства прекрасную Ребекку ни с кем не связывали, и вскоре она приехала к Иннокентию в гости. Наличие Ульянки в жизни возлюбленного её не смущало: в Америке одинокий папа с ребёнком – явление привычное. Тем не менее, отдыхать на Майорку Иннокентий и Ребекка отправились вдвоём. Ульяна удивила мисс Ребекку тем, что спокойно согласилась остаться на две недели одна дома без присмотра. Ну, со звонками бабушки, конечно, а также с её визитом, но в основном планировала жить самостоятельно.

Конечно, сначала Ребекка предложила нанять Ульянке няню – так было положено в её стране. Положено ли это в России, папа точно не знал, но за Ульяну нисколько не волновался.

– А если соседи обратятся в полицию? – удивилась Ребекка. – Увидят, что девочка живёт одна, и донесут на вас. А оттуда в органы опеки. И тогда…

Папа и Ульяна долго убеждали её, что такого точно не будет.

Однако Ребекка продолжала волноваться: ей очень не хотелось, чтобы за этот непедагогичный проступок Иннокентия предали суду и лишили родительских прав. Правда, через некоторое время она вспомнила нелепую историю, связанную с тем, как когда-то для её двоюродного брата уезжавшие родители в спешке искали няню. Разумеется, они её нашли. Но…

– Работать в их штате можно с шестнадцати лет, – смеясь, объясняла она, – а до шестнадцати человек считается ребёнком. И вот нашему пятнадцатилетнему Джону наняли в няни семнадцатилетнюю Меган – бдительные соседи сообщили в полицию, что брошенный заработавшимися родителями Джон в течение семи часов сидит один дома. Няня начала трудовую вахту, бдительные соседи отметили её появление и успокоились. А зря: в выходные вместе с няней к воспитаннику пришли и её друзья. И не уходили дня три. Всем, кроме соседей, тогда было весело. А Джон и Меган друг другу очень понравились. Им было так хорошо вместе.

Ребекке и Иннокентию тоже было вместе очень хорошо, и вскоре Ульянкин папа сделал подруге предложение стать его женой и поселиться в Москве или в любом другом городе мира. Ребекка Тыквер согласилась стать Ребеккой Кадникофф и жить со своим мужем хоть на Северном полюсе, но только чтобы бракосочетание непременно состоялось на территории США, в её родном городе. Родители Ребекки мечтали о пышной свадьбе единственной дочери, а бабушка Эсфирь отказывалась умирать, пока малютка Бекки не покажет ей своего супруга.

Сначала папа Иннокентий пришёл в ужас от того, какие сложности его ждут в связи с международной свадьбой. У невесты, как она спустя некоторое время призналась, даже мелькнула мысль, что жених решил дать задний ход. Но, к счастью, и женишок от своего предложения отказываться не собирался, и сложностей предстояло не так много, как казалось вначале.

Ульянкин папа был атеистом, а потому запереживал, не воспротивятся ли родственники Ребекки. Узнав, что беспокоит жениха, она захохотала и сообщила, что вот уже несколько поколений её предков являются протестантами, да и то очень формальными: ни её бабушка с дедушкой, ни родители даже не венчались. Их хватает лишь на празднование Рождества и Пасхи, пышных свадеб, трогательных крестин и организованных по всем правилам похорон. Так что Иннокентия ждала скромная роспись в нью-йоркской мэрии и роскошное свадебное гуляние в ресторане. Поесть и повеселиться родственники Ребекки любили.

Аллилуйя!

Так что дальше всё пошло легче. По скайпу Иннокентий познакомился с родителями невесты. Попросив руки Ребекки, он хлопнул со своей стороны экрана по ладони отца семейства Вашингтона Тыквера и увидел, как всплакнула на другом конце планеты будущая тёща. Бабушка Эсфирь поразила его больше всех, потому что разудало крикнула по-русски:

– Мы согласны! Вашингтон Моисеевич согласен. И Барбара… Как же тебя… Джоновна… А, значит, Ивановна! И Ивановна согласна! Горько! Взвейтесь, соколы, орлами! – И дзынькнула по экрану компьютера бокалом с шампанским.

Иннокентий замолчал от неожиданности, но тут вмешалась невеста и сообщила обеим сторонам, что все очень рады.

Родители Ребекки начали подготовку к свадьбе.

Процесс пошёл.

И через некоторое время Ульяниному папе пришло из Америки приглашение. Папа начал собираться: отсидел множество часов в разных конторах и представительствах, накопил тонны всевозможных документов и распечатанных фотографий…

Только вот если свадьба сорвётся, в Соединённые Штаты такого не оправдавшего доверие жениха если и пустят, то нескоро и с большими сложностями.

Ну а пока пустили. И уже через час после приземления «Боинга» Ребекка Тыквер вместе с женихом, его дочерью и их багажом мчалась из аэропорта Кеннеди в дом своих родителей. Ярко, совсем по-летнему светило солнце.

Довольно быстро машина свернула в жилые кварталы. Безликие многоэтажки, пустыри, заросшие камышом и рогозом лужи, разрытые котлованы и помойки – всё это очень напоминало обычную окраину любого областного города России. Разве что восьмиэтажек из такого тёмного коричнево-малинового кирпича у нас нет. Наверное, этот кирпич делали из местной глины. В остальном же картина была знакомой…

– Мы едем по Квинсу, – пояснила Ребекка. – Район такой. Тут многолюдно. Но он скоро кончится.

Ульяна знала, что их путь лежит в Бруклин. Понятно, что Квинс не Манхэттен, как Алтуфьево не московское Бульварное кольцо. А Бруклин… Он разный.

Среди улиц с добротными домами в пять этажей и выше стали попадаться особняки с лужайками и кустами роз, отделённые друг от друга аллеями и даже маленькими парками. Всё такое красивое и спокойно-нарядное. Явно не новое, чем-то отдалённо напоминающее Италию. Или Францию – что-то такое виделось во всём бретонское… Словно декорации в компьютерной игре: вроде нарисовано всё то, что есть на самом деле, но изменено до неузнаваемости.

Не успела Ульяна определиться, что же именно напоминают эти пейзажи, как машина въехала в ворота и остановилась. Перед ними стоял небольшой серо-коричневый особняк, похожие уже попадались за поворотом. Обвивший его плющ, тронутые желтизной кусты навевали покой и уют.

В дверях тут же появились родственники – из разговоров по скайпу стало давно понятно, что они такие же эмоциональные, как и Ребекка.

Ульяна и её папа немного растерялись от напора давно поджидавших их Тыкверов. Но держались достойно. Хотя Ульяна думала, что сойдёт с ума – её хватали, обнимали, хлопали по спине, целовали. А она так не любила, когда к ней кто-то прикасался! Даже когда просто брал за руку! Ни в детском саду, ни в школе она не могла заставить себя ходить парой с кем-нибудь из детей. Просто шла рядом, довольно быстро убедив своего соседа не обижаться. Ей были настолько неприятны чужие прикосновения, что её просто бросало в дрожь. Ульяне казалось, будто таким образом люди вторгаются в её мир. Но ведь у каждого должно быть своё пространство! Поэтому Ульяна не подпускала к себе никого ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Она сторонилась бесцеремонных весельчаков и болтливых тусовщиц. Даже в толпе старалась идти обособленно, а в переполненном вагоне метро выбирала место у самых дверей или где-нибудь в уголке. Ульянка и с папой-то не обнималась, не чмокала его при встрече и прощании, даже когда была маленькая, не лезла к нему посидеть на коленках. Ну, вот так сложилось. Фобия – не фобия? У каждого свои таракашки. Ульянкины тараканы были недотрогами.

А сейчас Ульяна терпела. Это были её новые родственники, которые хотели её поприветствовать. Поэтому шарахаться и обижаться было бы глупо.

Вот Ульяна и не шарахалась. Таракашек-недотрог заставила затаиться по углам.

Правда, вот-вот готова была свалиться в обморок.

Ребекка, у которой был настоящий талант общения и добрая душа, кажется, поняла, что творится с девочкой. И потихоньку оттащила её в сторону.

А родственники всё никак не могли угомониться. Ребекка постоянно находилась на передовой, так что уже через двадцать минут все сидели в большой гостиной, пили ледяной чай и, перескакивая с одной темы на другую, то расспрашивали жениха, то в несколько голосов рассказывали историю о том, как породнились семьи Тыкверов и Стетсонов.

Ульяна расположилась в маленьком кресле, в которое умещался только один человек (к нему её подтолкнула Ребекка). И, чувствуя, что теряет нить повествования, совсем отключилась от разговора. Ей хотелось только под душ и в кровать…

Хлопая глазами, Ульянка наблюдала за собакой, притаившейся под креслом бабушки Эсфирь. Собака была серо-белая и мордастая, видимо, английский бульдог. Несмотря на то, что Ульяна и её папа были новыми людьми в этом доме, собака почему-то не обращала на них внимания. Её настороженный взгляд был направлен на пожилого мужчину, сидевшего в правом углу большого дивана. Скажет ли он что-то, махнёт ли рукой, поднесёт ко рту стакан или поставит его на столик – собака всё фиксировала. Если же он поднимался на ноги, она тоже вставала и угрожающе рычала. Так что бабушка Эсфирь даже ойкала от неожиданности, видимо, каждый раз забывая, что под её креслом лежит собака и она вполне способна подавать признаки жизни.