Полная версия
Журнал «Рассказы». Светлые начала
Светлые начала
Сергей Пономарев и Анна Бурденко
Озаритель
В Ладноречье в девятьсот шестом году произошло событие, которое удивило даже записных скептиков: сын из богатой фамилии Исбытковых, талантливый Озаритель, широкоплечий и златокудрый, лучший ученик самого космофизика Воспенникова, главная фигура на любом балу, которому все предсказывали брак чуть ли не с губернаторской дочкой и самые скорые карьерные повышения, за неделю до Темнейшей Ночи написал прощальное письмо и покинул свое родовое имение.
Того самого сына Исбытковых звали Степан Федорович. Его решение наделало столько шума в свете, что, ежели бы он остался в Ладноречье, у него бы от слухов случилась истерика, какая случалась, когда батюшка его, Федор Степанович, рассказывал поручиковские анекдоты, подслушанные в дальних гарнизонах.
Каких только предположений о пропаже Исбыткова не выдвигали сплетники, клеветники и прочие звонари: говорили, что Степан бежал с дочкой самого Государя, причем бежал почему-то на Филиппины и принял там отчего-то именно мусульманскую веру; судачили о том, что младший сын знатной семьи уехал, точно отец Сергий, в монастырь с намерением поступить в него монахом; кто-то даже всерьез пускал слух о том, что ученик самого Воспенникова отправился в Испанию и намерен использовать силу озарения для создания новой непобедимой армады, способной не только продвинуться вглубь морей, чтобы обнаружить до сих пор неосвещенные континенты, но еще и устрашать соперников.
Ни в одном из этих предположений не было ни капли правды.
На самом же деле то, что внешне казалось невероятным, так сильно взбудоражив свет, было для самого Степана Федоровича решением простым, ни капли не волевым, органично вытекающим из внутренних переживаний его.
За десять-двенадцать дней до долгожданной ночи в мастерскую Исбыткова пожаловали не кто-нибудь, а ищейки из сыска.
Их было двое.
Первый напоминал макаку с очками. Он прохаживался вдоль полок мастерской, вертел в руках детекторы напряжения, стучал пальцем по стеклу амперметра, зачем-то покрутил между пальцев, как нож-бабочку, индикаторную отвертку.
Второй показался Степану Федоровичу похожим на крысу.
Озаритель смотрел на сыскных так, как смотрят на нашкодивших детишек – без злобы или какого-то сочувствия, а скорее с любопытством: чего еще натворят ребятки с незнакомыми взрослыми игрушками? У Исбыткова не было страха перед сыском, не положено Озарителю чего-то бояться – разве что несчастливой любви.
Перед внутренним взором мелькнуло лицо Белопольской с упрямым лбом, умными глазами и мягкой линией рта.
– Столичные недовольны, – прохрипел крысоподобный, проводя пальцем по чистенькой полочке с измерительными приборами. – Недовольны всерьез и наповал, Степан Федорович, что вы планируете пропустить Ночь.
– Быть недовольными – их право. Я не буду их судить за это.
Обезьяноподобный сыскарь чуть не выронил из рук амперметр. Он шумно выдохнул, поражаясь заносчивости физика, но промолчал.
– А не боитесь ли вы, Степан Федорович, что ваши слова не понравятся ни губернатору, ни самому Государю? – улыбнулся, сверкнув острыми маленькими зубками, крысоподобный.
– Озарителей обычно быстро прощают, потому что негоже резать курицу, несущую золотые яйца. Так что вы за меня не переживайте.
Сыскарь откашлялся. Он ожидал гонора и всяческого сопротивления, но не ждал наглости. Кулаки его сжались. Он выпрямил спину и больше не выглядел безобидно.
– Губернатору важно, чтобы вы оказались подле него во время Ночи. Народ возлагает на вас надежды.
Исбытков понимал, что сейчас решается многое в его судьбе. Он мог дать согласие и пойти по проторенной дорожке – нужно просто быть под рукой. Только мог ли он согласиться быть слугой того, кто походя разрушил фундамент будущего?
– Отказано.
Оба сыскаря встали плечом к плечу. Всмотрелись в Исбыткова. Он почувствовал в этих взглядах как будто сожаление.
Степан Федорович держался до последнего достойно, но от этих сочувствующих взглядов у него вдруг участилось сердцебиение. Волна гнева всколыхнула грудь, обожгла ледяным.
– Возможно, на празднование Темнейшей Ночи в столицу прибудет Государь, – обезьяноподобный сыскарь озвучил последний аргумент. – Отказ невозможен. Губернатор велел вернуться без отказов. Любыми методами.
– Попробуете схватить меня в моей же мастерской? Среди оборудования, металла и накопителей, из которых я в любой момент могу достать пару молний? Удачи. Озарители, если вы не в курсе, в гневе способны на многое.
Степан Федорович коснулся стоящей на столе Лейденской банки. Бело-синий разряд зазмеился по пальцу, а потом обвил запястье потрескивающим браслетом.
Крысоподобный примиряюще поднял вверх руки. Начал отходить к двери, увлекая за собой напарника.
Напоследок он сказал голосом не официальным, а скорее дружески настроенным, почти эмпатически:
– Поверь, тебе придется согласиться. Это вопрос степени давления. Ты их не знаешь, что ли?
– Я их знаю, – остыл Степан Федорович, прощая переход на ты. – Только они будут бояться пользоваться электричеством в своих домах, если пойдут против меня.
Сыскари ушли, аккуратно прикрыв за собой дверь. Тем же вечером Исбытков начал сборы.
Степан Федорович не бежал. Он уходил по собственной воле.
У Воспенникова, своего наставника, Степан научился многому. В том числе и тому, что импровизация тоже может быть частью плана. Степан Федорович, в совершенстве играющий на фортепьяно, с легкостью отпускал пальцы в свободное плавание по клавишам из слоновой кости, пока могучий разум парил в эмпиреях.
Исбытков сделал то, чего от него никак не могли ожидать ни сыскари, ни сам губернатор, – он явился на празднование Темнейшей Ночи, чтобы посмотреть, кого из Озарителей пригласят вместо него. Решение было продиктовано не только любопытством, но и непременной профессиональной ревностью.
Маскировка его была нехитрой – монашеская ряса да накладная борода. Люди расступались перед ним, хотя и не так поспешно, будь он был в сюртуке с молнией Озарителя.
Иллюминация, как и полагается в Темнейшую Ночь, была слабой. Запасов электроэнергии оставалось только на то, чтобы на главной столичной площади горел один единственный электрический фонарь. Чтобы не оставлять собравшихся людей вообще без света, площадь дополнительно подсвечивалась газовыми фонарями.
Исбытков привычно поморщился при виде синеватого света. Газовое освещение – это прошлое, электричество – это настоящее и будущее.
Главный Городской Накопитель стоял тут же, на площади. На трибуне, возвышающейся над столпившимися горожанами, восседал губернатор, а слева от него сидела его дочь – весьма милая, но пустоватая девушка. Воспенников о таких говорил так: «Примат формы над содержанием».
Губернатор нервничал. Это было видно по тому, как натянуто он улыбался толпе, как теребил он тугой воротничок, обхватывающий жирную шею.
– До чего же красив! – восхищенно выдохнула стоявшая рядом девица. – Чисто херувим!
Исбытков, не удержавшись, хмыкнул.
Девица покраснела и принялась терзать платочек, вытянутый из кармана.
– Простите, батюшка, – сказала она, опустив очи долу, – надеюсь, это не богохульство. Просто эти щечки, этот чистый взгляд…
Впрочем, страх за свою бессмертную душу быстро ее покинул, потому что на трибуне появилось новое лицо.
Девица снова выдохнула и поднесла к увлажнившимся глазам измятый платок.
– Озарительница Велена!
Хороший выбор, подумал Исбытков. Велена стала первой ученицей Воспенникова, когда тот был совсем молод. Судачили о том, что их отношения выходили далеко за рамки учительско-ученических отношений, а уж тем более за рамки христианской морали, но первым Озарителям было плевать, что о них говорят и в каких выражениях.
Велена была в том возрасте, когда о ней сложно что-то сказать. Лицо ее, как и у всех Озарителей, казалось гладким и безмятежным – по контрасту с тем, что происходило у них внутри.
Велена не рисовалась, как более молодые Озарители. Она не поднимала руки к небу, не шептала что-то сухими губами. Да, ее работа из-за этого не выглядела сокровенным таинством, но все окупал результат.
Она сняла с левой руки перчатку и почти рассеянно потерла указательный палец о большой. Этот жест не имел ничего общего с вульгарным обозначением денег, возникшим у торгового сословия. Возможно, Исбытков был единственным человеком на площади, который знал, что она делает – проверяет сухость воздуха. Хороший Озаритель должен многое учесть.
Велена кивнула. Тучный губернатор не без труда, с помощью адъютанта, выбрался из глубокого кресла и встал на краю помоста.
– Тридцать лет назад, – начал он тонким скрипучим голосом, – Государь дал аудиенцию молодому ученому, который пришел к нему с идеей, смелость которой не всякий мог бы оценить. Благодаря открытости Государя для всего нового, а также благодаря заботе о своем народе у нас появилось электричество. Появились верные отчизне Озарители.
Велена стояла с невозмутимым лицом, но Исбытков знал, о чем она сейчас думает.
Воспенников добивался аудиенции больше пяти лет, чтобы его открытие получило ход. Мог бы добиваться и дольше, но, когда терпение Озарителя подходит к концу, все двери открываются – даже самые главные.
Исбытков тонко улыбнулся, самым краешком губ. В этот самый момент Велена улыбнулась точно так же. На короткий момент глаза их встретились. Велена в простом темном платье, украшенном только молнией Озарителя на груди, посмотрела на священника, возвышающегося над толпой, и задержала на нем взгляд.
Первой глаза отвела Велена. Она всегда отличалась завидным самообладанием.
Губернатор и дальше рассказывал о трудах и подвигах Государя, подарившего свет, тепло и надежду своему народу, а этот самый народ, затаив дыхание, ждал продолжения светопредставления.
Велена подошла к накопителю, похожему на огромный металлический куб, к одной из стенок которого были приварены две блестящие отполированные скобы.
Велена взялась за эти скобы и посмотрела в темное небо.
Момент она выбрала идеально. Исбытков и сам не выбрал бы лучше. По невидимому сигналу специальные служители закрутили вентили в газовых фонарях. Площадь погрузилась в темноту, которую нарушал слабый свет одного-единственного электрического фонаря. Наконец потух и он. Электричества в накопителе больше не было, и казалось, что только божье чудо вернет людям свет.
На площади царила такая тишина, что можно было услышать шорох платья Озарительницы.
Темнейшая Ночь в этом году была ясной. Ни одну молнию не выудишь из безоблачного неба, но Велена была заряжена электричеством под завязку. Исбытков ощущал это своим шестым чувством, развитым так, как развит слух у музыканта.
Скобы, которых Велена касалась ладонями, заискрили. В воздухе запахло озоном, а толпа выдохнула в едином порыве.
Озарительница отдавала накопителю позаимствованную у природы силу грозы, силу молний, а накопитель потом отдаст полученное всему городу. И будет отдавать до следующей Темнейшей Ночи.
Велена была одной из самых сильных Озарительниц. Она могла снабдить электричеством на год любой город, включая столицу. И на ее месте мог быть Исбытков.
Он прикрыл глаза. В этот момент он был вместе с Веленой. Он чувствовал, как из нее бегут потоки самой чистой и опасной энергии, он чувствовал, с какой радостью она расстается с этой невероятной силой. И с какой тоской.
Знал он еще о том, что вторая, не менее важная часть действа будет происходить втайне от зрителей.
Велена закончила накачивать накопитель и тихо отошла за кресло губернатора. Она казалась совсем маленькой и хрупкой, как будто не только часть силы покинула ее, но и часть плоти.
Губернатор опять начал говорить про благоденствие народа, сотворить которое возможно только Государю и немножко его верным слугам – Озарителям и губернаторам.
Электрические лампы вспыхнули. Народ благодарственно закричал. Девица рядом с Исбытковым опять зарыдала, не в силах перенести того, что происходило на ее глазах.
Губернатор сел в кресло, а Озарительница как бы невзначай положила руки на его плечи.
Вот она – вторая часть представления. Накопители – это не только железные кубы с проводами. Сила – это не только электричество, идущее по проводам в дома и заведения города.
Исбытков впился глазами в лицо губернатора. Оно порозовело. Щеки, почти лежащие на плечах, налились соком, словно яблоки лучшего сорта.
К сожалению, Исбытков не мог почувствовать того, что чувствовали другие. Он был прирожденным ловцом молний, а значит, он был свободен от влияния харизмы, которой Озарители наделяли высшее сословие.
В Темнейшую ночь не только накопитель получает новую порцию энергии.
Помост с губернатором окружили сотрудники тайной полиции. Исбытков сделал пару шагов назад, чтобы не мозолить глаза полицейским.
– Суд! – принялась скандировать толпа. – Суд!
Степан Федорович мысленно выругался. Он совсем забыл о другой традиции Темнейшей Ночи – губернатор решает судьбу одного заключенного, а народ получает не только свет, но и зрелище.
На помост вывели совсем молоденького паренька, почти мальчика. Он растерянно озирался и шмыгал носом, начиная походить на недавнего гимназиста. Невзрачный чиновник зачитал обвинение. Притихшая толпа ловила каждое слово.
– Подделка векселя! Попытка скрыться от полиции!
Чиновник выкрикивал слова, и каждое слово попадало в паренька. Он вздрагивал и моргал.
Губернатор оттолкнул руку адъютанта и встал самостоятельно.
– Тяжелое правонарушение.
Он вздохнул, как если бы ему было искренне жаль обвиняемого, который пошел по такой кривой дорожке.
– Ты отправишься на каторгу, – ласково сказал он. – Будешь валить лес, чтобы другие, более достойные люди, могли делать бумагу для векселей.
Исбытков не мог поверить своим ушам. На каторгу отправляли женоубийц, воров, оставляющих вдов без копейки денег, но не таких желторотых юнцов.
Наказание было крайне суровым, и люди не могли этого не понимать.
– Правильно! На каторгу его! Грамоте выучился, а вон что творит! – закричали люди вокруг Исбыткова.
Паренек смотрел на губернатора, и по его лицу текли слезы.
– Спасибо, – прошептал он.
Исбытков не услышал его слов, просто угадал по движению губ.
Приговоренный рухнул на колени и подполз к сапогам губернатора. Худым юношеским лицом он приложился к блестящей поверхности сапог, как к материнской щеке.
Только что линию его судьбы безобразно изломали. Может быть, разрушили вовсе. Но он все равно любил своего безжалостного судью.
Развернувшись, Исбытков принялся выбираться из толпы. Далее смотреть было невыносимо. Вот в чем была одна из причин того, что он отказался быть на месте Велены. Ему до одури, до отвращения не хотелось наделять людей, волею судеб оказавшихся в самом верху государственной пирамиды, силой, заставляющей народ любить их до помрачения рассудка. И не только любить – подчиняться.
Он почти бежал по безлюдной улочке, идущей вниз от площади, чтобы звуки ликующей толпы затихли как можно скорее. Передвигаться в рясе было неудобно, а кожа под накладной бородой отчаянно чесалась.
– Брат! – донесся до него тихий, но при этом твердый голос.
Исбытков ускорил шаги, но стук женских каблучков приближался.
– Прости, сестра, я тороплюсь, – буркнул Исбытков, – но обязательно помолюсь за тебя.
– Помолитесь, брат, когда сможете, – сказала женщина прямо за спиной, – а я прямо сейчас начну… Господи Боже наш, утвержяй гром и претворяй молнию, избави нас от веяния скорби…
Вздохнув, Исбытков обернулся. Перед ним стояла Велена – прямая, тонкая, не прячущая глаз.
– Здравствуйте, брат, – сказала она почти ласково. – Простите, что не обманулась вашим маскарадом. Озаритель Озарителя, как говорится, видит издалека. Вы не против поговорить?
Не дожидаясь даже кивка на заданный вопрос, Велена свернула в первый попавшийся переулок, а Исбытков почему-то пошел за ней.
– Сыскари знают, что вы тут, – бросила Велена из-за плеча. – Это я им сказала, между прочим.
Могучие мышцы непроизвольно напряглись под черным одеянием Исбыткова, но он быстро заставил себя расслабиться. Если бы Велена хотела его сдать, она не разговаривала бы сейчас с ним наедине.
– А еще я им сказала, что вы были замаскированы под гренадера и для пущей убедительности стояли с видом лихим и придурковатым. Потом подхватили какую-то девицу под руку и были таковы.
– Не повезет какому-то бедолаге, – покачал головой Исбытков. – И девице его тоже.
– Почти пришли, – сказала Велена, – здесь сможем поговорить спокойно.
Она решительно шагнула в темную арку, а следом за ней – уже не так решительно – последовал Исбытков.
– До сих пор в этом дворе нет никакого электричества, – проворчала Велена, доставая из кармана небольшую запаянную колбу.
Она щелкнула ногтем по стеклу – и колба озарилась теплым светом.
– Превосходно придумано, – светски сказал Исбытков. – В колбе какой-то электропроводящий газ?
Велена отмахнулась. Колба освещала маленький дворик, в центре которого журчал крошечный фонтан в виде уродливого дельфина. Рядом с фонтаном стояла скамейка, на нее и присела Велена.
– Здесь нас никто не найдет и не увидит. Я выкупила здесь все квартиры, потому что места под оборудование нужно много, да и тишину я люблю.
– Тогда вы знаете, кому писать жалобу по поводу отсутствия освещения, – слабо улыбнулся Исбытков.
Велена ответила улыбкой, но светский разговор был закончен. Она подняла колбу повыше, чтобы видеть лицо севшего рядом Исбыткова, который успел избавиться от бороды.
– Так зачем вы сбежали? – спросила она. – Навели вы шороху в наших узких кругах. Воспенникову пришлось перед самим Государем объясняться. Он, Государь, потому и не приехал в столицу на праздник, что не любит, когда вокруг него черт знает что творится.
– И что же Воспенников сказал Государю? Что молодо-зелено? Что я страшно разволновался перед первым самостоятельным Озарением?
– Нет, конечно. – Велена рассмеялась. – Он сказал, что вы – молодой наглец, но очень талантливый. Что вы просто еще не понимаете, какую роль Озарители играют в государственной системе. Мол, повыкидываете коленца, а потом вернетесь и станете верным слугой государевым.
– Да, это точно слова Воспенникова, – задумчиво сказал Исбытков. – Только ошибается он довольно сильно. Я слишком хорошо понимаю роль Озарителей. И мне не хочется ее играть. Вы же сами видели этот трагифарс… С тем парнишкой, который вексель подделал.
– Вы имеете в виду, как парнишка благодарил своего, по сути, палача? И рыдал от любви к нему?
Исбытков искоса глянул на Велену.
– И вам с этим спокойно живется? – спросил он ровным голосом.
– Нет! – выкрикнула Велена, мигом растеряв свою невозмутимость. – Я в ярости. Власть должна опираться на уважение, а не на слепую беспричинную любовь, природа которой абсолютно искусственна.
– Тогда почему вы продолжаете заниматься тем, что раз за разом укрепляете эту систему?
– Потому что я служу людям. Как любой Озаритель. Мы даем им свет. Даем тепло. Даем возможность не думать о том, как добывать воду – ее качают насосы. Даем возможность ездить на электрических конках, а не сбивать ноги о городскую брусчатку. Вы родились тогда, когда Воспенников от экспериментов перешел к рутинной работе, а я помню, как все было…
Велена покачала головой. Казалось, что она выдохлась и даже уменьшилась после такой страстной речи.
– А если я скажу, что электричество могут давать не только люди? – сказал Исбытков и коснулся пальцем колбы. – Что есть приборы, что уже были проведены все необходимые опыты…
Колба вспыхнула еще ярче.
– А-а-а… – протянула Велена. – Как же, как же. Воспенников говорил мне об ученике, который решил отказаться от своей божественной природы и отдать все на откуп механизмам. Стало быть, тот ученик – это вы и есть.
– Меня пугает, что Озарители превратились в дойных коров. И я был бы не против, чтобы из меня сцеживали накопленное электричество. Но делать из меня поставщика харизмы, поставщика слепого подчинения…
– Воспенников поставил крест на ваших исследованиях. Он говорит, что, если мы пойдем по вашему пути, откатимся в прошлое. Что мы потеряем десятки лет прогресса, а самое главное – множество людских жизней. И если выбирать меньшее из зол, то текущее положение – это оно и есть.
Исбытков встал.
– Спасибо, что предупредили о запрете на исследования, мне Воспенников об этом ничего не говорил, – сухо сказал он. – И спасибо за эту беседу. Ответьте только на один последний вопрос. Каково это – быть на стороне зла, хоть и меньшего?
Велена долго не отвечала.
– Я сделаю так, что моих сил Озарителя будет хватать на самое малое, на самое необходимое. Никто более не станет приглашать меня на Темнейшие Ночи, – наконец прошептала она. – Незачем будет.
В ответ на молчаливый вопрос в глазах Исбыткова она шепнула ему ровно три фразы.
Велена театрально приложила ладонь к уху, точно резонер Белопольский, отец той самой прекрасной Ольги.
– Я выиграла вам немного времени, Исбытков. – Она кивнула и двинулась в сторону темнеющей в глубине сквера арке. – Больше я вам не помогу. Но и мешать бежать не стану.
Исбытков видел, как у нее за спиной встают тени карабинеров.
– Ну что же вы, Исбытков? – Она махнула рукой на одну из дверей. – Бегите. Это точно был последний раз.
Степан Федорович признательно кивнул. Озаритель Озарителя не только издалека увидит, но и в беде не бросит. Хотя тут все же можно было поспорить.
Он вбежал в приоткрытую дверь. За спиной слышались частые шаги – набойки кожаных сапог карабинеров с мушкетами наперевес, сопровождавших сыскарей, стучали по мостовой, и эхо рикошетило от стен.
Исбытков затворил дверь на щеколду. Спасет, но ненадолго. Впереди вытягивался темный коридор. Меньшее из всего, что пугало Степана Федоровича, была темнота. Он выудил из кармана фонарик, который брал с собой всякий раз не столько из практических соображений, сколько в качестве талисмана. Это была первая электрическая безделушка, наполненная собственной его энергией, сделанная под непосредственным началом Воспенникова больше семи лет назад.
Исбытков не слышал о том, чтобы другие институтские таскали с собой результаты первых лабораторных работ по профессии. С них станется – с электричеством, опасным и изящным, они дел не имели.
Слева и справа от Исбыткова мелькали закрытые двери, у которых висели картины с историческими мотивами. Эскиз первой паровой машины Эванса, Клод Шапп рядом с первым прототипом оптического телеграфа, Жозеф-Мишель и Жак-Этьенн, запускающие свой легендарный Могнольфьер. Сами изображения показались Степану Федоровичу изысканными и привлекательными в тусклом свете фонаря, но вот их расположение у самых дверных рам – ужасно неудачным. У Исбыткова была аллергия на дурной вкус – даже Воспенников над ним посмеивался.
Самая дальняя дверь оказалась открытой.
Когда Исбытков потянул ручку на себя и проник в коридор. Послышалось привычное:
– Стой, стрелять буду!
Исбытков оказался в прихожей. Справа была дверь на улицу. Наверх вела лестница.
Он выглянул в окно. Узкая улочка. Может не успеть.
Да там его и ждать будут в первую очередь.
Другое дело – лестница.
Поднимаясь, Исбытков вспомнил про фонарик, отключил его и спрятал в карман. В прихожей начался топот и гвалт. Резвые нынче сыскари.
Лестница закончилась на третьем этаже. Исбытков осмотрелся – все двери были похожи. Но только одна из них могла вести на крышу, остальные были подсобными помещениями.
Исбытков дернул первую ручку. Не идет. Заперто.
Топот приближался.
– Шевелись! – Тот же голос, что и в коридоре.
Только третья дверь поддалась. Повезло – там виднелась еще одна приставная лесенка весьма хлипкого вида. Наверняка она как раз и вела на крышу.
Степан Федорович забрался наверх и сбил лестницу. В тесном помещении она не упала, но переметнулась к другой стенке. Тоже неплохо. Задержит.
Свежий воздух на секунду затормозил Исбыткова. Как здесь пахло! Вишневыми булочками из пекарни Вероники Аркадьевны, букетом цветов из лавки Веселова и собирающимся дождем. По небу плыли черные громоздкие грозовые облака.