Книга, которую написала няня

В одной семье, которую посещала приблизительно в течение полутора лет, занимаясь с ребенком, у принесенной с улицы кошки только спустя несколько месяцев ее пребывания в доме при обследовании обнаружили лямблиоз. Здоровье всех членов семьи, которые с ней контактировали, и мое в том числе, соответственно под угрозой.

Все чаще задумываешься над тем, что, пожалуй, тоже пора уже начинать просить некоторых родителей предоставлять медицинские справки о состоянии здоровья, которые они требуют в обязательном порядке от пришедшей к ним няни. А также справки о состоянии здоровья их милых хвостатых членов семьи.

***

В семье, которую я посещала почти три года, в которой младшенький Максимка, а старшенький Саша, если кто-то заболевал, мама детей старалась сообщать мне об этом заранее и особенно, если это был вирус (о пандемии 2020 речи тогда еще не шло). Меры она принимала оперативно и вызывала врача на дом сразу, как только чувствовала первые признаки заболевания у кого-либо из членов семьи. При подтверждении врачом вирусной инфекции или даже при малейшем подозрении на нее, она звонила мне и просила не приходить, так как понимала, что, если своевременно не предотвратить наш контакт, то и последствия для всех нас будут не самыми радостными. А последствия – это дни, проводимые ею с Максимкой на успокоительных каплях – без меня, и без возможности выехать из дома по делам. А также продолжительность моего лечения и выздоровления, ведь выкарабкиваться, как правило, приходится как минимум неделю, а если вирус – то и все две. В те дни, в которые я не выходила, по причине их изоляции, они еще и брали ответственность за меня. Надо отдать должное и семье Дениски, они тоже проявляли ко мне внимание, когда причиной моего невыхода к ним являлись они сами.

Многие же сообщают по факту, когда уже на пороге стоишь, что либо ребенок заболел, либо кто-то из членов семьи. А иногда и вовсе ничего не говорят и ни о чем не предупреждают, ходишь по квартире и видишь, как пьют жаропонижающее и меняют носовые салфетки одну за другой. Так вот знать бы заранее, можно меры экстренные принять, глядишь и обошлось бы. Ведь и в другие семьи идешь к детям, туда инфекцию несешь, да и своих близких заражаешь. Конечно, дети часто болеют и помощь родителям в эти дни особенно нужна. Но ведь если няня придет в вашу семью заболевшая, вряд ли кому-то это понравится, а ей тоже дома сидеть нельзя, жить надо на что-то. Всегда можно найти решение, как с наименьшим ущербом для обеих сторон выйти из той или иной ситуации. Но предупреждать надо обязательно, это элементарные нормы уважения по отношению друг к другу.

Надо постараться не уходить от темы заголовка «Я выбираю, меня выбирают». Бывали ситуации: приходишь в новую семью на собеседование или на пробный день, кажется, что все идет хорошо, взаимопонимание с ребенком и родителем найдено, но при этом в ожидании ответа о принятом решении в отношении тебя либо вовсе не звонят, либо вежливо сообщают об отказе. И это нормально, так бывает, даже если тебе показалось, что контакт состоялся. Мне потом родственница, с которой я делилась неким своим недопониманием происходящего, как-то сказала:

– Вот неудивительно, что тебе иногда отказывают, с твоей-то модельной внешностью все за мужей своих переживают.

– Но мне уже под пятьдесят, это абсурд, да и семьи-то почти все молодые.

Но кто знает, кто знает, да и это всего лишь предположения, может, действительно все дело в отсутствии высшего образования, няня все-таки, ребенка и к горшку приучить надо и алфавиту обучить.

***

Дениска в свои три с половиной года еще плохо выговаривал некоторые слова и зачастую шепелявил. Он говорил мне:

– Вы такая класота, Геогивна!

Очень трогательно это звучало из уст ребенка. Я так думаю, что это он слова мамы повторял.

Как-то, после обеда, перед полуденным сном решила развлечь парня и рассказала ему придуманные мной истории: одну про роботов-официантов, другую про роботов-полицейских. Правда, проснувшийся у него интерес к продолжению этих историй совсем отвлек его от так необходимого нам тихого, спокойного дневного сна. Взяв небольшую паузу в разговоре, давая понять, что я тоже уже устала и не прочь пойти отдохнуть, говорю ему:

– Дениска, ты сейчас будешь спать и смотреть красивые сны, как мультфильмы, как будто попадешь в волшебную сказку. Что бы ты хотел, чтобы тебе приснилось? Подумай, что ты хочешь увидеть во сне.

И была уверена, что захочет увидеть продолжение этих самых историй.

Дениска лежит, повернувшись в мою сторону, смотрит на меня и молчит, думает о чем-то, и почему-то решает спросить меня:

– А что бы ты хотела, чтобы тебе приснилось?

– Я бы хотела, чтобы мне приснился красивый корабль, на котором я плыву в путешествие по разным странам.

– А ты, что бы ты хотел увидеть во сне? – снова спрашиваю я его.

– А я бы хотел, чтобы мне приснились твои красивые глазки.

Сказав это, он повернулся на другой бок уже почти засыпая, утомленный моими рассказами и разговорами. И это сказал мне малыш, которому всего-то три с хвостиком.

***

Каждый раз открываешь для себя что-то новое в детях, задумываешься над всем этим, делаешь выводы. Один целует тебе руки в благодарность за то понимание, которое он не может получить от родителей; другой – обнимает до удушья; третий – сидя на горшке говорит что любит тебя; четвертый – совсем кроха, от переизбытка чувств, что нам так здорово и весело вместе, не умея еще выразить свои эмоции, колотит тебя кулачками, стиснув зубки. Когда ты наконец получаешь от чужого ребенка ответную любовь, значит, все не зря, все не зря… Но сегодня тебя любят, а завтра уже и видеть не хотят, выгоняют, как только переступаешь порог их дома, а через месяц опять любят и скучают. И так тоже бывает. Построить отношения с чужим ребенком непросто.

Как-то в разговоре с Дениской, когда он спросил, приду ли я к нему завтра или нет, я имела неосторожность сказать, что завтра иду к другому мальчику. Ох, если бы я знала, какая после этого последует месть. Он изводил меня, наверное, месяц. Он говорил, что видеть меня не хочет, он не хотел со мной ни разговаривать, ни играть, я места себе не находила. Он привык к мнению, что главный в семье он, он всех лучше, и все – только для него. Потом решила поговорить с ним, подробно объяснив, почему я прихожу к нему, почему я прихожу к другим деткам и почему я это делаю. Объяснила, что многим родителям нужна моя помощь, что им надо работать или делать много разных насущных взрослых дел. А бабушки и дедушки порой живут в других городах, а в детских садиках детки постоянно болеют и вынуждены много времени проводить дома, поэтому я и иду на помощь родителям, а еще и потому что я люблю детей, ну и так далее. И, конечно же, мне пришлось добавить, что его я люблю больше всех на свете и что он мой любимчик, что, в общем, так оно и было на самом деле.

***

В дальнейшем на встречи, собеседования и пробные дни стала я одеваться, как бы сказать правильнее, более невзрачно что ли. Чтобы в беседе с родителями они больше делали акцент на мои знания, опыт, на мое умение находить контакт с детками, на мои взгляды на воспитательный процесс в целом и мой подход к нему.

Как-то вечером решила перетряхнуть весь свой гардероб с целью вызволить оттуда все самое устаревшее: блузки, джемперы, брюки, юбки, косынки, отбирая наиболее подходящие варианты для уже запланированных последующих собеседований. Из отложенного выбираю что поскромнее, примеряя на себя все самое невзрачное, одновременно советуясь со своей дочерью. А она наблюдает за мной, уже измученной этим нескончаемым процессом, и, улыбаясь, говорит:

– Мама, как бы ты ни оделась, красоту ничем не скрыть.

Не в моей натуре чужих мужей отбивать. Более того, я бы очень хотела, чтобы мужья больше уделяли внимания своим женам, чтобы то, что затерлось повседневным бытом, приобретало все новые краски, и чтобы мужчины никогда не покидали свои семьи и не уходили от своих детей. Бывает, делаю искренние комплименты той или иной мамочке малыша в присутствии ее мужа: как она прекрасно выглядит сегодня или как она вкусно готовит, как она все правильно делает, и что мне есть чему поучиться у нее.

В свое время была приглашена еще в одну семью к мальчику восьми лет. Людьми мне показались они неплохими, но все было как-то уж слишком неприятно для меня в атмосфере их жилища. Живут недалеко, всего десять минут на машине, что немаловажный фактор, но и он не перевесил. После первой встречи второй – не захотелось.

 Предупредили, что домофон не работает и встретят меня у подъезда. Встретили, поднялись на этаж, зашли в квартиру с плохо освещенной прихожей, заваленной, на мой взгляд каким-то хламом. Через приоткрытые двери в другие комнаты увидела такой же беспорядок в таком же неприятном полумраке. Извинившись за неразобранные свалки вещей и за перегоревшие лампочки, пригласили пройти на кухню. На кухне взгляд поневоле задержался на табурете, на тканевой обивке которого сияли засаленные пятна, на него и предложили присесть. Садиться не хотелось, я упорно на него смотрела в недоумении, до последнего в надежде на то, что, может, мне предложат присесть на что-то другое. Но, так как мой осмотр этого самого табурета немного затянулся и мне никто ничего другого предлагать, конечно же, не собирался, подумала – ладно, будь что будет, если и отпечатается пятно, которое отчетливо там вырисовывалось, на моей юбке, то приду домой и быстро застираю, если что.

Все собрались за кухонным столом. Мама мальчика сидела молча. Перед папой на столе лежала анкета, по которой он и начал меня опрашивать, или тестировать, даже не знаю, как правильно передать, что это было. Я бы не удивилась, если бы это был обычный список вопросов, так как в разговоре действительно можно что-нибудь да забыть из того, что в планах было спросить. Но нет, это была распечатанная анкета, в которой во время нашего разговора он ставил плюсики, минусы и галочки. Разговор не клеился. Возникало много пустых и неловких пауз, во время которых сидели в тишине. Прерывать мыслительный процесс папы, подолгу смотревшего в анкету, никто не решался. Паузы затягивались. В голове постоянно крутилась навязчивая мысль о том, что, пожалуй, надо принести извинения и, под предлогом следующего собеседования, исключающего опоздание, побыстрее удалиться. Но, взяв себя в руки, вспомнила, что человек я все-таки воспитанный, поэтому надо набраться терпения и не торопить ситуацию. Чрезмерно затянувшиеся взгляды папы в анкету и с трудом формирующиеся в его голове вопросы очень затормаживали весь процесс нашего знакомства. Строчки, напротив которых он ставил плюсики, минусы и галочки, либо не совпадали по смыслу с тем, в каком русле шел наш разговор и какие ответы давала я, либо были какие-то еще причины, почему он так долго думал над каждым следующим вопросом, но выглядело все это немного странно. Ситуация зашла в тупик. С мамой мальчика, которая лишь изредка вставляла комментарии в разговор, полагаю, мы быстрее бы нашли взаимопонимание, учитывая, что за пять – семь минут от момента встречи у подъезда и пока шли до квартиры нам, по крайней мере, было о чем поговорить. Но, по каким-то причинам бразды правления отданы были именно папе ребенка. Искреннего, открытого, душевного разговора не получалось. Чтобы разрулить ситуацию и довести наконец это несостоявшееся общение до какого-то заключительного этапа, пришлось прервать мысли папы и направить разговор в другое русло.

Все было некомфортно: и мрачная неряшливая квартира с отсутствием свежего воздуха, и засаленная обивка табурета, и папина анкета с его непонятным следованием табу собеседования… в общем, не сложилось.

***

Когда выбирают нас или когда выбираем мы, всегда встает важный вопрос о наличии или отсутствии камер видеонаблюдения. И мое твердое убеждение – родители должны видеть, что происходит в течение дня с их ребенком и в их квартире.

В самом начале сотрудничества с семьей Максимки как-то выдался у нас денек, скажем так, не из лучших. В тот день вел он себя надменно, будто подражая поведению взрослого человека, из уст его текли слова оскорблений, он обзывался плохими словами и всем своим видом пытался показать, кто здесь главный.

Вопросы коммуникации с Максимкой старалась решать и налаживать самостоятельно. Но бывали такие ситуации, когда приходилось и родителей приобщать. И вот, в один из дней, не из лучших, перед уходом домой все же решила рассказать родителям о его поведении в их отсутствие, и о словарном запасе нехороших вульгарных слов, которые услышала в свой адрес от их четырехлетнего сына. Мама Максимки молча меня выслушала, никак не прокомментировав услышанное, и с задумчивым молчанием, от которого так и веяло недоверием, проводила до лифта. Родители знали, на что способен их ребенок, и знали, что можно ожидать от него. Возможно, мама была в растерянности от услышанного и не была готова сразу отреагировать на ситуацию. Возможно, не поверила, так как выражение недоверия на лице было не скрыть.

Это не самый критичный вопрос, истинность которого можно было бы проверить по записям видеонаблюдения, чтобы не играть в игру «верю-не верю». Но и он в дальнейшем может обернуться неприятными последствиями для родителей, если не принять меры своевременно. А ведь есть куда более серьезные ситуации. Одно дело, когда невоспитанный ребенок так себя ведет, а совсем другое, когда так же ведет себя взрослый человек по отношению к вашему ребенку.

Родители должны видеть, как взаимодействуют няня и ребенок, и тем более если у вас младенец. Установка видеонаблюдения даст истинную картину происходящего в случае какой-либо неординарной ситуации. Устанавливать нужно обязательно. А если кто и не соглашается идти в семью, в квартире или в доме которой установлено видеонаблюдение, где за каждым поворотом головы, руки, ноги будут следить, то это их право, право выбора есть у всех.

Мое первое знакомство с Максимкой и его мамой

Первые полгода моего пребывания в этой семье я нередко получала удары от четырехлетнего Максимки, и в живот, и в голову, в грудь – куда придется. Удары были целенаправленными и наносились со всей злостью. В семье доставалось всем, но если родители могли какими-то способами приостановить такое безобразное поведение своего ребенка, хотя, честно скажу, им это тоже плохо удавалось, то мне по статусу было не положено делать то, на что имели право родители. Приходилось находить другие пути решения проблемы. Через год, когда удары уже окончательно поутихли, я все же сделала для успокоения души и мрт, и узи. Крепким здоровьем и без того не похвастаться.

Когда в первый день пришла в эту семью для знакомства, обстановка поначалу показалась мне комфортной. К сожалению, ощущение это оказалось обманчивым, и его как метлой смело уже по окончании часа общения с членами семьи. С мамой Максимки беседа шла, как мне казалось, достаточно открыто. Она была улыбчива и позитивна. Правда, зачем-то настоятельно просила охарактеризовать себя с помощью части речи «прилагательное». Я применила к себе два прилагательных – «добрая» и «строгая» и решила, что достаточно. Но она сказала: «Надо еще». И поскольку уже пошло давление на мою сознательность, пришлось перечислить еще пяток. После нашего не слишком продолжительного общения она пригласила на кухню и Максимку. Она задавала ему разные вопросы, пытаясь завязать с ним разговор, чтобы он немного раскрылся, и тем самым показать мне, что из себя представляет ее ребенок.

При первом знакомстве с семьей не всегда сразу вступаю в диалог с их детьми, смотрю по тому, как складывается ситуация. Один ребенок открыто идет на контакт, проявляя инициативу в общении, другой будет настороженно смотреть в твою сторону и прятаться за маму, третий может открыто тебя игнорировать, ревностно реагируя на то, что внимание с него переключилось на пришедшего к ним в дом нового человека. А бывает, что приходится делать вид, будто и не обращаешь никакого внимания на ребенка, потому что есть дети, которым не нравится, когда новый взрослый при первом знакомстве сразу же начинает навязывать свое общение.

Так вот, как только Максимка появился на кухне и как только мама начала с ним разговаривать, он тут же опустил голову и начал ходить кругами по кухне. Разговорить его не получалось никак. Непроизвольно обратилось внимание на то, что интонация мамы, с которой она к нему обращалась, похоже, ребенку не очень нравилась. И разговаривала она вроде бы по-доброму и улыбалась при этом, но проскальзывала какая-то холодная нотка легкого пренебрежения, которая как бы подчеркивала её превосходство над ситуацией. Максимка тем временем продолжал накручивать круги и не мог при этом ни слова вымолвить из себя. После каждой фразы, сказанной мамой, напряжение его только нарастало. Мама, уже понимая, что ребенок не желает идти на общение, становилась еще более раздражительной: интонация ее голоса менялась, она переходила на повышенные тона, и ее обращения становились все более категоричными. Видя, что ребенок не может остановиться и, не поднимая головы, продолжает накручивать круги еще более нервно, я почувствовала неладное. И, когда он уже совсем перестал отвечать на вопросы, как будто войдя в ступор, у меня возникло желание подойти к нему, взять за ручки, сказать что-нибудь доброе, обнять, отвлечь от происходящего и, конечно же, переключить его внимание на другое. В моей голове мелькнула мысль, что сейчас мама так, наверное, и поступит, видя, что происходит с ее ребенком. Но в результате уже через десять минут такого их общения у мальчика началась истерика, что-то вдруг пошло не так. Тогда она выпроводила его из кухни и закрыла за ним дверь. Но не тут-то было, этот жест мамы ему не понравился, он снова и снова с криками пытался ворваться на кухню, стуча в дверь ногами и руками. Крики разносились по всему дому, лицо ребенка принимало бордово-синие оттенки, мама раз за разом оттаскивала его от кухни в детскую, а там потом началось страшное – истерику в том виде, в котором она выражалась у этого мальчика, я, пожалуй, увидела впервые.

Не думала, что смогу остановить свой выбор на этой семье, но очень меня устраивал график посещения: три дня в неделю я должна была посещать Максимку, два дня на неделе – другую семью, где восьмимесячный Дениска. Так начались мои дни на успокоительных. Я терпела от этого ребенка все и даже больше, чем может вытерпеть посторонний человек. И, конечно, проще было уйти. Договориться с ним было невозможно ни о чем, настроение его менялось каждые пять минут, и раздражался он абсолютно от всего. В истериках он кидался на пол, бился головой о пол и стены, доводя себя криками и визгами до посинения и полного изнеможения. Повторялось такое часто. Зрелище страшное и непривычное. Показатели моего давления с каждым разом поднимались все выше, и моя нервная система не была готова к подобным испытаниям. Мама Максимки почти каждый день принимала успокоительные капли и все ждала, что в любой момент ее заберут на скорой помощи с инсультом или инфарктом, она сказала мне однажды: «Хорошо, что вы рядом, в случае чего».

Конечно же, родители были обеспокоены таким поведением ребенка и пару раз возили его к психологу. Психолог, пообщавшись с Максимкой, сказал, что мальчик умный и ничего такого, за что можно сильно переживать, он не наблюдает, с ребенком все в порядке. Но пару рекомендаций маме все же дал, учитывая ее рассказы про поведение Максимки, которое вызывает у нее уж слишком сильное беспокойство.

Я находилась в замешательстве – уходить из этой семьи или оставаться? Поразмыслив, решила не паниковать, не метаться, а успокоиться, все взвесить и немного подождать с принятием окончательного решения. Я прекрасно знала, что сложных детей много, пусть не до такой степени, конечно, но и переходить из одной семьи в другую – это не решение вопроса, да и надоело уже. Так как и предыдущая семья, в которой была озлобленная девочка, которая постоянно била своего брата, однажды даже пыталась задушить его в очередном приступе гнева, искренне желая ему смерти, и их мама, ничуть не печалившаяся о скорой кончине бабушки детей, которая растила их долгое время одна (ведь, наконец, появлялась возможность решить жилищные проблемы) – тоже не отличалась положительными моментами.

Спустя время как-то неожиданно для себя вдруг поняла, что Максимке надо помочь и облегчить тем самым себе пребывание в этой семье. Решение немного эгоистичное, но одновременно и благое. Как говорят, не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней. Но то, что моя помощь нужна этому ребенку, и в большей степени именно ребенку, а не его маме, так как наконец поняла причину конфликтов в их взаимоотношениях, – я не сомневалась.

Конечно, Максимка меня испытывал, конечно, как делает большинство детей, он проверял меня на прочность, прощупывал, где, когда и как можно мной управлять и мной манипулировать. Но и Максимку, и его маму я в результате предупредила, что, если он будет продолжать распускать руки, то терпеть такого поведения я больше не стану и буду давать ему сдачу. И за каждый нанесенный мне удар я буду шлепать его по рукам. Сказала я им об этом своем принятом решении, правда, только спустя несколько месяцев моего посещения их семьи, а за это время мне было нанесено уже немалое количество ударов. Когда я озвучила это свое решение, мама Максимки промолчала, но по ее лицу было видно, что она в замешательстве от мною сказанного. Сама она могла позволить себе такое, да и много большее, ну а тут вдруг – как так, кто-то будет давать ее ребенку сдачу.

С тех пор, как только Максимка меня ударял, я шлепала его по рукам, давая понять, что я не «груша» для битья и терпеть такой вседозволенности с его стороны более не собираюсь. «Если стукнешь, то обязательно получишь сдачу», – не раз говорила я ему. Мои предупреждения, увещевания, разговоры и попытки объяснить на протяжении нескольких месяцев, что «распускать руки» плохо и что делать этого нельзя – результатов не приносили. Впрочем, если у родителей не получалось, то я уж совсем была на новенького.

Опишу мое первоначальное видение ситуации в отношениях между Максимкой и мамой. Как мне казалось, Максимке нравилось всех доводить, порой он умышленно создавал конфликтные ситуации, накаляя обстановку до самого предела, а в результате чего уже и сам был не рад происходящему. Мама, доведенная до очередного нервного срыва, как обычно вышвыривала его в детскую комнату, где он визжал до изнеможения и, как всегда, бился в истерике на полу, а потом, посинев и задыхаясь, начинал кричать: «Я не могу успокоиться, помогите мне, я не могу успокоиться!»

 Но тем не менее это повторялось с постоянной периодичностью. Почему такое происходило, некоторое время я не понимала, но похоже было на протест. Максимка – умный мальчик, в свои четыре года он умеет считать до ста и в обратном порядке, размышляет по-взрослому, рассудительно, его увлекают шахматы, по всему видно, что у него математический склад ума. Разрабатывает четкую стратегию в играх, продумывая расстановку армии и бронетехники при подготовке к игре в войнушку, а также устраивая гонки с препятствиями играя с машинками. Он рассчитывает каждое свое действие. И, если вдруг случалось так, что какой-то предмет его игры, пусть даже уже завершенной, был кем-то случайно сдвинут с места, это вызывало истерику. Математический склад ума, может, вовсе и ни при чем, тут, скорее, все дело в тонкой психической организации, но терминами разбрасываться не буду, я не психолог.

Когда в комнату к нему заходит мама и говорит, что пора мыть руки и идти обедать, то у него начинается протест, он не может этого сделать, так как нарушается внутреннее расписание его действий. Конечно, нельзя ребенка вот так сразу отрывать от того дела, которым он занят, и, надо сказать, мама относилась к этому с пониманием и всегда старалась давать ему время на завершение игры, но и это не помогало. Закончив одну игру, он приступал к другой, открыто игнорируя все последующие мамины просьбы. Объяснения со стороны мамы, почему необходимо своевременно сделать то или иное дело, тоже не помогали. В результате мама срывалась на крик и все шло по обычному сценарию, с истериками и скандалом.

С мамой Максимки мы нечасто находились подолгу в течение дня: я приезжала – она собиралась и уезжала, а могла и на пороге уже стоять, ждать меня. Она не работала, поэтому, бывало, что с моим приходом оставалась и дома, когда неважно себя чувствовала или отсутствовали дела вне дома. И, чем чаще я находилась с ней в контакте и чем больше могла наблюдать за ее отношением к Максимке и за ее манерой общения с ним, тем отчетливее начинала понимать, в чем заключалась проблема их взаимоотношений.

Максим копировал маму, ее манеру поведения и общения, но выражал это по-своему, под своим детским ракурсом. У мамы не получалось ровного и спокойного общения ни с Максимкой, ни с Сашей. А если и случалось, то было, как правило, непродолжительным, в какой-то момент все плавно переходило в возмущение и крик. Минут пять она может обнимать и целовать Максимку, но спустя еще пару минут, если он вдруг начинал делать что-то, что не нравилось маме, идиллия заканчивалась, она тут же срывалась на крик, а в результате опять скандал и истерика у ребенка. И так шло по кругу: она его целовала, обнимала, потом он делал что-то не так, а «не так» в понимании мамы – это или на кровати начал прыгать, или не шел ужинать в положенное время, или чесал пятку чистыми руками через грязный носок на ноге, ну и так далее; мама начинала ругаться на Максимку, он не слушался, мама еще более переходила на крик, он впадал в истерику, швырял на пол все, что попадалось ему под руку, потом она оттаскивала его в детскую комнату, пытаясь закрыть за ним дверь, что вызывало у ребенка еще больший гнев… а через какое-то время она опять принималась его жалеть, потому что у нее возникало чувство вины перед ним. Она его жалела, он же на радостях опять что-то делал не так (носился по комнате или начинал дурачиться) – и так по кругу: замечания мамы, ее разгневанный крик, истерика у Максимки… Вот приблизительная картина происходящего.