Неверноподданный в Новом Свете

– И как она вам нравится?

– Миннесота – самый заштатный из всех Соединённых Штатов, но жить здесь удобно. С работой лучше, чем в других местах, преступность маленькая, особенно в январе, когда минус тридцать по Цельсию. Формально у нас четыре времени года, но весна и осень продолжаются не больше недели, так что сезонов, фактически, два: зима и ремонт дорог. А поскольку зима продолжается полгода, Миннеаполис – самый спокойный из крупных американских городов. До недавнего времени Миннесота вообще была сонным фермерским штатом и жили здесь, в основном, немцы и шведы. Они всю неделю добросовестно работали, а по воскресеньям ходили в церковь. Но когда Миннеаполис стал расти, сюда хлынули бездельники и тунеядцы со всей страны, криминальная обстановка ухудшилась, свободных мест за решёткой стало не хватать, туда уже не сажали за такие мелочи, как кража или торговля наркотиками. Даже за изнасилование и убийство в тюрьму попадали не на полный срок. В Америке вообще очень охраняют права проституток, грабителей и мошенников и строят тюрьмы как дома отдыха. Я это хорошо знаю, потому что сам их проектировал.

– А что вы теперь делаете?

– Теперь я пенсионер и могу вам помогать, а поскольку нам придётся много времени проводить вместе, предлагаю называть друг друга на ты. Это проще. Меня зовут Ося, как вас зовут, я знаю, – он посмотрел на Коганов, задержал взгляд на Лене и добавил, – ты тоже можешь обращаться ко мне по имени, но на вы.

Затем Ося рассказал, что, когда у него заболела жена, он вынужден был уйти с работы.

– На что же вы живёте? – спросила Рая. – Я слышала, что тут дают пенсию с шестидесяти пяти, а вам, наверно, меньше.

– Мне больше, но в Америке, если есть деньги, работать не обязательно.

– Значит, у вас они есть?

– Значит.

– И много надо времени, чтобы их заработать?

– Всем по-разному. Здесь человек может добиться всего, если только готов за это заплатить. У меня есть знакомый, который стал мультимиллионером, владеет большой риэлтерской компанией, имеет дорогущий дом на озере и дворец с бассейном во Флориде, но заплатил он за это двумя инфарктами и операцией по шунтированию сердца. Если же вы просто хотите нормально жить, то вам не надо так убиваться. Помните только, что русских в Миннеаполисе немного и любой отрицательный отзыв очень быстро доходит до адресата в сильно преувеличенном виде, поэтому лучше держать язык за зубами. Вы ведь, скорее всего, будете общаться со своими.

– Почему?

– У американцев мозги устроены по-другому. Они выросли в богатой, благополучной стране и, хотя они более доброжелательны, чем наши, но в свободное время им тоже хочется расслабиться, а при встрече с эмигрантами надо напрягаться. Вы же, наверно, не очень хорошо знаете английский?

– Ну…

После завтрака они поехали в центр города. По дороге Ося сказал, что, несмотря на полуторамиллионное население, общественный транспорт в Миннеаполисе находится в зачаточном состоянии. Утром автобусы каждые полчаса ходят из пригородов в центр, а в конце рабочего дня по тем же маршрутам возвращаются обратно, в спальные районы. Попасть из одного пригорода в другой чрезвычайно сложно, и собственная машина здесь необходима.

В супермаркете Коганам, приехавшим из страны хронического дефицита, всё казалось удивительным. Они ходили по магазину как по выставочному залу и с восторгом глядели по сторонам. Тут не было ни отпихивающих друг друга покупателей, ни хамящих продавцов, ни длинных очередей. По широким проходам гулять можно было часами. Выбирай, что душе угодно, а если душе ничего не угодно, ничего и не выбирай. Просто ходи и смотри, и никто тебя отсюда не выгонит, даже если ты ничего не покупаешь.

На прилавках со свежими продуктами каждый фрукт и овощ лежал среди своих сестёр и братьев в специально отведённом месте.

Коганы бродили между бесконечными рядами полок и поражались разнообразию товаров. Они никак не могли поверить, что всё это происходит с ними и наяву, а не с кем-то другим и в кино. В холодильниках со стеклянными дверцами стояли десятки разнообразных пакетов с молоком, йогуртом, творогом и сметаной, а также с продуктами, о которых они не имели понятия. На полках красовались аккуратные ряды бутылок и коробок разной величины. Даже простые консервные банки были расставлены так, что радовали глаз своими яркими этикетками. Каждую можно было взять в руки, а если знаешь английский, то прочитать, что находится внутри и как это готовить. Можно было даже улучшить момент и, когда вокруг никого нет, сунуть банку за пазуху.

Борис посмотрел по сторонам. Ося перехватил его вороватый взгляд и сказал:

– Американцы не такие наивные. Здесь стоят скрытые камеры, а на всех товарах есть штрих-код, и если его не деактивировать, то на выходе автоматически включится сирена.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Теперь нет, а вот когда я приехал, ещё можно было.

– Откуда ты знаешь?

– Я тогда работал здесь мальчиком на побегушках. Представляешь, такой молоденький пятидесятилетний лысый мальчик с животиком. Когда я сюда устраивался, то рассчитывал, что во время работы смогу слушать уроки английского языка, но шеф, увидев наушники, заявил, что я должен заниматься делом. Мальчики на побегушках не имеют права отвлекаться, они обязаны думать только о том, что им поручено, иначе они поставят какую-нибудь баночку не на своё место, и невнимательный покупатель, купив по ошибке собачьи консервы и съев их, потом облает своего босса.

– А тебя кто-нибудь сфотографировал на рабочем месте? Это же было твоё американское детство.

– Нет, но зато в первый же день со мной провели персональный инструктаж, и я понял, что по американским меркам действительно не вышел из возраста коротких штанишек. Здесь другие ценности. Жизнь и здоровье человека стоят очень дорого, и если кто-то пытается украсть товар из магазина, работники не должны останавливать вора. От них требуется лишь сообщить о случившемся в полицию. Ведь если вор покалечит покупателя, то хозяину придётся выплачивать семье пострадавшего огромную сумму. Владелец-капиталист сильно сэкономит, если его обворуют.

– И часто ты давал ему возможность сэкономить?

– Один раз я сам чуть не стянул отсюда целую сумку продуктов.

– Как?

– Я в тот день пришёл сюда за покупками, а не на работу, взял всё, что хотел, и по привычке вышел через служебный вход. Тогда ещё народ здесь был тёмный, воровать не умел, поэтому в магазине не было ни скрытых камер, ни специальной сигнализации. Только сев в машину, я вспомнил, что не заплатил. Я вернулся и объяснил кассирше, что произошло. Она взяла с меня деньги, дала чек и сказала:

– Тебе надо было проучить нашего Пинкертона, – она кивнула на невзрачного человека, прогуливавшегося по магазину, – это замаскированный полицейский. Он должен был тебя арестовать за воровство.

– Откуда ты знаешь, что это полицейский? – спросил я.

– Этих идиотов можно определить издалека. Зимой они ходят без пальто, а летом не в майках и шортах, как все, а в брюках и рубашках. Они же торчат здесь целый день, а в помещении из-за кондиционера гораздо холоднее, чем на улице.

После этого случая все сотрудники подшучивали надо мной, но поскольку делали это беззлобно, я никак на их шутки не реагировал. Злорадствовал лишь один, который приехал из Техаса, носил шляпу с большими полями и лопался от гонора. Работал он уборщицей, но называл себя оператором чистоты и поначалу скрывал, что родился в свободной республике Техас, боясь, что ему будут завидовать. Через день после моего неудавшегося воровства он остановил меня и стал что-то говорить. Я совершенно не понимал его акцент, но по его роже видел, что он хотел меня обидеть.

– И? – спросил Боря.

– И когда его подняли с пола, супервайзер сказал, что во избежание дальнейших неприятностей мне лучше уволиться.

– Понятно, а скажи, пожалуйста, если сорвать штрих-код, сигнализация сработает?

– Нет, но я тебе делать этого не советую. Теперь, кроме специальных дверей на выходе, в самом магазине есть камеры наблюдения, так что риск попасться очень велик. Игра не стоит свеч.

В этот момент они услышали изощрённый русский мат и, переглянувшись, пошли на голос. В соседнем ряду высокий седой мужчина интеллигентного вида, перебирал продукты на полках и продолжал громко ругаться. Это получалось у него очень красиво, и, когда он сделал паузу, Рая сказала:

– А вы не могли бы повторить.

Мужчина обернулся, окинул всех быстрым взглядом, остановил его на Рае и после секундной паузы, не сводя с неё глаз, стал извиняться. Его расшаркивания были гораздо более цветистыми, чем ругательства. Неизвестно, сколько бы они продолжались, если бы Ося его не остановил.

– Знакомьтесь, ребята, – сказал он, – это мой друг, профессор русского языка, специалист по ненормативной лексике, Юлий Розенталь, а это, – он повернулся к Коганам, – семья недавно приехавших эмигрантов из Советского Союза.

– Welcome to America, – сказал профессор.

– Спасибо, – за всех ответила Рая.

– Вы, наверно, из Москвы? – спросил Розенталь.

– Да, а как вы догадались?

– По выговору. Ося же вам сказал, что я специалист.

– Доктор Хиггинс? 4

– Почти, – согласился Юлий, – а как вас зовут?

– Рая, но вы можете называть меня Элиза Дулитл.

– Где вы живёте, Элиза?

– В жопе.

На долю секунды Розенталь опешил, а потом сказал:

– Первое время всем так кажется, но я спрашиваю, на какой улице.

– Это и есть название улицы, Joppa.

– Символично. Ну, так я вам желаю побыстрее оттуда выбраться.

– А вы где живёте?

– Постоянно – в Нью-Йорке, а здесь – у друга, к которому приехал на юбилей, – он перевёл взгляд на Иосифа, – ты ведь там тоже будешь?

– Да.

– А твои друзья из Советского Союза?

– Не знаю.

– Возьми их с собой, я его попрошу, он мне не откажет.

Юлий посмотрел на Коганов и спросил:

– Вы хотите посмотреть, как отмечают день рождения русские эмигранты в Америке?

– Да, – ответила Рая.

– Хорошо, я постараюсь вам это устроить.

– Чтобы они ещё раз услышали, как ты блистаешь своим красноречием? – спросил Иосиф.

– И это тоже, – согласился Юлий, – но я бы вёл себя гораздо скромнее, если бы знал, что меня слушает такая женщина.

Интервью в ЦРУ

– Давно ты знаешь Юлия? – спросила Рая по дороге домой.

– Да, – ответил Ося.

– Он тоже из Минска?

– Нет, из Питера, мы познакомились в эмиграции, а потом вместе попали сюда, но он очень быстро слинял в Нью-Йорк.

– Почему?

– Он специалист по сценическому искусству, и в то время ему здесь нечего было делать. К тому же волонтёры, которые нам помогали, понятия не имели, кто мы такие. Они считали, что делают нам большое одолжение, устраивая нас грузчиками, поломойками или сторожами. Они помнили, что их дедушки были портными и скорняками, а бабушки – домашними хозяйками. Они даже не подозревали, что у эмигрантов есть высшее образование. Мы везде должны были преодолевать стену недоверия, и у Розенталя на поиски работы ушло несколько лет. Он окончил ЛГТИ5 и был помощником режиссёра в театре Музкомедии.

– На что же он здесь рассчитывал?

– Он ни на что особо и не рассчитывал, но там жить совсем уж стало невозможно. Ему присвоили звание заслуженного деятеля искусств, но зарплату практически не увеличили, а когда он спросил, в чём же разница между ним и простым смертным, директор не без ехидства ответил, что после смерти катафалк с его телом по дороге на кладбище остановят около театра на одну минуту, а вот если бы он был народным, его тело на один день выставили бы на сцене в гробу в белых тапочках.

Вскоре после этого начался ремонт здания театра, играть стало негде, они кочевали по разным клубам и домам культуры, растеряли постоянных зрителей, начались склоки в коллективе, и он решил эмигрировать. Было ему уже пятьдесят два года, языка он не знал и, приехав в Штаты, мог устроиться только массажистом.

– Но ведь это уметь надо, – сказал Борис.

– В молодости он закончил курсы массажистов и, вспомнив об этом, устроился в дешёвенький спортклуб. Работа эта оказалась физически тяжёлой и сильно его выматывала, но зато через некоторое время он стал гораздо здоровее, а когда посчитал, что знает достаточно английских слов, покрасил волосы, надел корсет, взял резюме, которое ему помог составить кто-то из наших, и пошёл в джуйку6, рассчитывая, что там ему помогут устроиться на настоящую работу. После такой подготовки выглядел он гораздо моложе своих лет. Дамочка, которая должна была ему помогать, сама никогда в жизни не работала. Звали её Сьюзан Московски. Её нельзя было назвать домохозяйкой, потому что её хозяйством занималась прислуга. Когда дети выросли и разъехались, ей стало скучно, и она решила заняться благотворительностью. Юлий на своём корявом английском объяснил, что согласен преподавать в колледже или даже в обычной школе. Но, судя по всему, Сьюзан даже не пыталась понять, что он говорил, а на резюме его едва взглянула. Она сказала, что нашла ему работу с приличной зарплатой, и если он себя хорошо проявит, то его быстро повысят. Она считала, что сделала ему большое одолжение, ведь обычно процесс устройства на работу занимает довольно много времени: человек сначала должен найти объявление о вакансии, потом послать резюме и ждать, пока его вызовут на собеседование, и только если он понравится и его посчитают наиболее подходящим кандидатом, компания делает офер7. Но поскольку Сьюзан лично знакома с хозяином, то на собеседование можно ехать прямо сейчас, она уже обо всём договорилась по телефону. Она дала Розенталю адрес и сказала, как ехать.

И вот Юлий при полном параде через весь город поехал на интервью. По указанному адресу не было ни университета, ни колледжа, ни даже обычной школы. Он зашёл в теплушку, стоявшую посреди стройки, и спросил, где здесь находится ближайшее учебное заведение.

– Зачем оно вам нужно? – полюбопытствовал мужчина, который был там за старшего. Юля ответил, что он приехал на интервью, а прислали его из джуйки.

– Так значит, Сьюзан говорила мне про вас, – сказал мужчина.

– Наверно, вот моё резюме.

Мужчина прочитал резюме и сказал, что произошла ошибка и подходящей позиции для Розенталя у него нет.

– Я согласен на любую работу, – возразил Юлий.

– Так уж и на любую, – засомневался мужчина.

– Да.

– Ну, так слушайте, – и мужчина объяснил, что ему требуются рабочие, которые умеют делать то же, что ты делал на шабашке. Юля, даже при своём плохом знании языка, всё понял правильно. Он хотел тут же поехать обратно и сказать Сьюзан всё, что о ней думает, но русский язык она не понимала, а английский он знал недостаточно хорошо. Думаю, с тех пор он и занялся неформальной лексикой. Благодетельница его, узнав, что он отказался от работы, тоже была недовольна. Она, видно, хотела привести ему в пример своего деда, который не перебирал харчами, начал свою карьеру простым сапожником и благодаря настойчивости и трудолюбию основал магазин по продаже обуви и дал образование детям. Америка – страна неограниченных возможностей, но даже здесь никто не принесёт миллион на блюдечке с голубой каёмочкой, его нужно заработать. А Юлий, не успев приехать, рвётся в профессора.

Розенталь понял, что помочь ему может только он сам, и стал рассылать своё резюме, при этом он внимательно следил за изменениями, происходившими в Советском Союзе. Это интересовало его как специалиста. А тогда в России шли дебаты о том, как люди должны обращаться друг к другу. Слово «товарищ», после многолетнего насильственного использования, применять уже не хотели, называть друг друга «господин» ещё не привыкли, а обращение «человек» звучало не так уж и гордо8, и, поскольку более важные проблемы политики решить не могли, они долго с энтузиазмом обсуждали этот вопрос.

Между тем Юлий продолжал рассылать своё резюме, куда только мог, и когда в ЦРУ открылась вакансия преподавателя русского языка, послал его и туда.

– Как же, ведь он кончал театральный? – спросила Рая.

– В Нью-Йорке ему сделали три перевода диплома: один – как режиссёру театра и кино, другой – как лингвисту, а третий – как дирижёру, а поскольку русских в то время ещё было мало, то никто не обладал достаточной квалификацией, чтобы уличить его в шельмовстве. А уж когда он приходил на интервью, его тем более не могли заподозрить в обмане. Его пригласили на собеседование. Он опять надел корсет, покрасил волосы, взял нужное для этого случая резюме и пошёл. Там на проходной его встретили два очень пожилых господина с благородной осанкой и изысканными манерами. Они предложили ему пройти через устройство, которое теперь стоит в любом аэропорту. Его корсет зазвенел. Юлий смутился, но вынужден был раздеться и показать, что именно вызвало тревогу. Пожилые, а точнее – полуживые, господа одобрительно переглянулись. В специальном кабинете старший из сопровождающих, указывая на стул, сказал:

– Садитесь, пожалуйста, милостивый государь.

Юлий подумал, что можно предложить советским гражданам использовать это давно уже вышедшее из моды выражение, но сразу же спохватился: последних государей в Советском Союзе расстреляли в 20-х годах, а слово «милостивый» никак нельзя было применить к жителям страны, где люди всё время искали врагов, предателей и диссидентов. Понял он также, почему недавно американская разведка с треском провалилась, а тридцать два работника американской миссии высланы из Советского Союза как персоны non grata. У него бы тоже вызвали подозрение люди, которые бы обратились к нему «милостивый государь». Он тут же озвучил свою мысль. Господа опять переглянулись, но теперь уже не как милостивые, а как весьма недоброжелательные, и Юлий сразу понял, каков будет исход собеседования. Сначала он расстроился, а потом, мысленно смирившись с неудачей, расслабился и на вопросы стал отвечать прямо и честно, а не так, как требовали правила игры. В конце встречи его спросили, есть ли у него допуск, и он ответил, что этот вопрос ему задавали в Советском Союзе, когда хотели отказать от права поездки за границу. Допуск в науку он уже давно получил, а если милостивые государи хоть немного подумают об интересах ведомства, в котором служат, то оформят ему допуск сами.

Они простились и сказали, что сообщат ему своё решение. По принятым тогда правилам он должен был написать им письмо, поблагодарить за время, потраченное на собеседование, выразить горячее желание работать в их организации и, перечислив все свои достоинства, подчеркнуть, что он – самый подходящий кандидат. Он этого не сделал в полной уверенности, что его не возьмут. Однако ему прислали офер, а потом он узнал, что через специальное полупрозрачное стекло его собеседование наблюдал очень высокопоставленный чиновник, руководитель русского отдела. Он решил, что «этот молодой человек», которому было тогда уже пятьдесят три года, внесёт в обучение шпионов русскому языку свежую струю.

– Ну, и внёс?

– Наверно. Во всяком случае, больше американская разведка так не проваливалась, но через два года Юлия уволили. Он отказался поехать на курсы обмена опытом.

– Почему?

– Потому что тогда в России был короткий период поклонения Америке. Проводились даже совместные учения ЦРУ и КГБ, и Юлий должен был проходить их в подвалах родственной организации, которая находится в Москве на Лубянке.

– Что же Юлий делает теперь?

– Летом преподаёт в университете в Мидлберри, а в течение учебного года ведёт хор в каком-то университете Нью-Йорка.

* * *

– Юлий тебе понравился, – сказал Боря жене, когда они вернулись домой.

– Да, – согласилась Рая.

– И я даже знаю, почему.

– Ну и почему?

– Он похож на твоего отца, – сказал Борис.

– Ты меня ревнуешь?

– Нет, но ты своим поведением подаёшь неправильные сигналы.

– Может, как раз наоборот, правильные, – возразила Рая. Она видела, что Борис нервничает, и хотела успокоить его.

– В таком случае, выключи передатчик, – сказал Боря. Он чувствовал в Розентале силу и самоуверенность человека, который многого добился в жизни и вёл себя как знающий себе цену светский лев. Боря опять испытал страх потерять жену. Как бы эгоистично это не выглядело, он никому её не отдаст и, если понадобится, размажет этого хлыща по стенке. Но и Рае надо показать, что он никаких вольностей не допустит.

– Я не буду его выключать, – сказала Рая, – я лучше настрою его на тебя, – она обняла Бориса и прижалась к нему.

Ремонт машины

Квартира Коганов по размеру была почти такая же, как и в Советском Союзе. Она состояла из двух спален и гостиной и находилась рядом с дорогой, по которой проходили маршруты нескольких автобусов. Неподалёку располагался торговый центр.

Рая пять раз в неделю ездила на курсы английского, а Борис начал очередной раунд борьбы с этим языком, изучая книги, объяснявшие, как писать резюме и как вести себя во время интервью. Одновременно он стал звонить в те компании Миннеаполиса, где хотел бы работать.

Когда его впервые соединили с менеджером, он, ёрзая на стуле, заикаясь и потея, пытался как можно более вразумительно ответить на заданные вопросы, но слишком нервничал и забывал даже те слова, которые хорошо знал. Его собеседник быстро устал и закруглил беседу. После этого Борис вызубрил все термины и попросил Осю провести с ним пробное интервью. Они хотели, чтобы и Рая приняла в нём участие, но она считала, что это не имеет смысла. Резюме, которое помог ей составить Ося, она послала всего в одно место и только после его постоянных напоминаний. На ответ она не рассчитывала.

Боря же, после нескольких репетиций, звонил своим потенциальным работодателям каждый день с восьми утра до пяти вечера, делая перерывы только на обед и на занятия спортом.

Вернувшись с очередной пробежки, он увидел, что на автоответчике мигает лампочка. Там было два сообщения.

Первое – из государственной службы помощи малоимущим, в которую Рая послала резюме. Второе – от спонсоров, Дональда и Виды Красиных, которые приглашали Коганов на шабат и выражали горячее желание поближе познакомиться с ними и помочь им приспособиться к новой жизни.

Прослушав обе записи несколько раз, Боря решил, что сначала надо пойти к спонсорам, и, если они знают кого-нибудь из компании, где Рае предстоит интервьюироваться, то смогут её туда порекомендовать. Это будет самая лучшая помощь, а Миннеаполис – город маленький, и люди, которые давно здесь живут, наверняка имеют обширные знакомства.

* * *

Борис и Рая впервые были на шабате, а Лена вообще не слышала такого слова. Хозяева усадили их за стол, зажгли свечи и стали читать молитву. Значительная часть её была на иврите, поэтому показалась Коганам очень долгой. По сигналу Дональда гости повторяли слова благодарности Господу.

В перерывах между блюдами Вида сказала, что она собирается делать ремонт и сменить в доме всю мебель, а это ужасная головная боль. Ведь по картинкам выбрать подходящую обстановку очень трудно, а для того чтобы посмотреть на неё в натуре, надо ехать за тридевять земель, и она никак не может найти на это время.

Перед десертом сделали небольшой перерыв, но показывать свой дом, как это было принято в Миннесоте, Вида не стала, сославшись на беспорядок, вызванный тем, что они примеряют, куда поставить большой цветной телевизор.

«Мне бы твои заботы», – подумал Борис, ожидая удобного момента, чтобы обратиться к Красиным со своей просьбой.

В это время сын спонсоров подвинул к себе вазу с виноградом, достал ветку и, срывая с неё виноградины, стал их давить. Мякоть иногда падала мимо тарелки на скатерть. Рая вопросительно посмотрела на спонсоров, но они не обращали внимания на поведение отпрыска. Тогда она переставила вазу ближе к себе, взяла из неё ветку и положила на свою тарелку. Мальчик тут же потребовал вазу обратно.

– Зачем? – спросила Рая.

– Давить виноград.

– Ты знаешь, что виноград может взорваться. Ба-бах, – сказала Рая и сделала руками жест, показывающий, как именно происходит взрыв. Мальчик с удивлением раскрыл рот:

– Хочу ба-бах, – заявил он и потянулся за вазой.

Не желая с ним спорить и боясь, что из-за его забав мякоть попадёт ей на платье, Рая встала и обратилась к Дональду:

– Когда вы нас пригласили на шабат, то сказали, что готовы помочь.

– Конечно, – подтвердил он.

– Меня вызывают на интервью в государственную службу помощи малоимущим. Может, вы там кого-нибудь знаете?

– Государственная служба помощи малоимущим, – повторил он несколько раз, – нет, к сожалению, не знаю, а кто вы по специальности?

– Бухгалтер.

– Ну, так вы в два счёта найдёте работу, если не у них, то в любом другом месте. Бухгалтеры нужны везде. А вы? – обратился он к Борису.

– Я заканчивал университет как специалист по двигателям внутреннего сгорания.

– Это такие же, как в автомобилях?