Я вижу тебя изнутри

Благодаря тому же Нубису, который проводил ей что-то вроде экскурсий, она побывала почти везде в небольшом здании больницы. Палаты тут были вечно полупустые, зато в них лежали самые интересные больные со всей столицы: в стационаре оставляли только сложные случаи. У больницы имелся формальный директор, какой-то старый черный маг, но его почти никто и никогда не видел, и, по сути, все здесь было на самоуправлении. Каждым отделением занимался наиболее понимающий в своем деле врач, а на самые сложные случаи сбегались все. Не было строгой иерархии – каждый делал то, в чем лучше разбирался, и получалось, что немолодые маги типа Нубиса автоматически имели большой авторитет и учили других. Вскоре Катя заметила, что и узких специалистов здесь тоже почти нет: один только Гриц занимался исключительно реабилитацией, наверное, чтобы ничего не напортить, а у старших врачей было как минимум по две-три специальности. Например, толстая магиня Вострия была не только нейрохирургом по магам, а еще и человеческим инфекционистом и гастроэнтерологом, и такое растроение личности ей ничуть не мешало.

Что касается Нубиса, то он ведал отделением человеческих болезней, и его специальность, как и у всех глав отделений, определить было трудно. Наконец Катя решила считать его в первую очередь реаниматологом, поскольку он появлялся тогда, когда человек или маг болтались на грани жизни и смерти, и хорошо умел их от этой грани оттаскивать. Во все остальные очереди он был гематологом, эндокринологом, педиатром и хирургом широкого профиля – все это по людям и по магам. Он умел проводить небольшие операции типа вырезания аппендикса или желчного пузыря, но больше его все-таки занимали внутренние процессы, происходящие в крови, лимфе и железах: он часто оттеснял Катю от микроскопа и торчал за ним часами. Что касается реанимации, то хотя делал он ее прекрасно, но большинство случаев ему было явно неинтересно. Особенно Нубису не нравилось, когда его вынуждали дежурить на первом этаже, где, как и в земных больницах, располагалось отделение скорой помощи.

Там, когда бы Катя ни заглядывала, сидела бесконечная очередь из дохловатых людей и магов, которые кашляли, урчали, стонали, подвывали басом и жаловались, что их медленно принимают.

Нубис со скоропомощными больными общался в своей вежливой, но сварливой манере. Катя застала момент, когда он отчитывал какого-то черного мага, высокого и всполошенного: волосы у него были разлохмачены и распущены по мешковатой рубашке, на лице с круглыми глазами застыло выражение ужаса. Он молча размахивал когтями перед Нубисовым лицом, а тот, спокойно глядя на него снизу вверх, выговаривал ему:

– Почему вы прошли без очереди? У вас нет никаких причин так торопиться.

Лохматый маг вдруг кинулся к стене и заскреб по ней, судорожно вырисовывая когтями кривые буквы. «Я… не могу…» – разобрала Катя, но Нубис прервал пациента строгим возгласом:

– Это что еще такое! Прекратите портить стенку, или я вам мышцы рук зафиксирую. Я в курсе, что вы подавились деревяшкой и не можете дышать, но вы же маг. Кислород крови в норме, вы можете не дышать еще восемь тысяч мигов и спокойно дождаться своей очереди, а не лезть вперед.

Лохматый так жалобно выпучил глаза, что проняло даже рассеянную Катю, и начал делать пассы вокруг своего горла.

– Откройте рот, – сказал Нубис. – Если бы вы получше учились в школе, вы бы сами давно извлекли из себя все лишнее, просто потянув за воздушную нить. Вот так, – он прикрыл глаза, сделал короткое движение рукой, и из разинутого рта лохматого на пол вылетел порядочного размера сучок. Лохматый со счастливым присвистом набрал воздуха и хрипло забасил:

– Спасибо! Я думал, что помру! Извиняюсь, что без очереди!

– Идите, – отмахнулся Нубис, – поучитесь и не приходите больше с такой чепухой. Обращаться с воздушными нитями должен уметь каждый черный маг.

Похожим образом Нубис общался с большинством пациентов-магов: по его мнению, те могли и вовсе не приходить, а все их проблемы шли от недоученности и неумения использовать нити. С людьми же он действовал сразу, не тратя время на лекции.

– У вас все процессы проходят гораздо быстрее, чем у нас, – говорил он Кате. – Если немного помедлить, часто уже и лечить будет некого. С одной стороны, в этом трудность, а с другой – интересных случаев гораздо больше.

Катю же больше интересовали, наоборот, маги. Нубис принес ей несколько книг по маговской анатомии, и она читала их утром, перед сном и даже за обедом. Ее восхищало устройство этих существ, у которых ногти, кости и зубы были из кремния, которые жили по тысяче лет и могли переваривать все, включая камни и песок. Их черные клетки – подобие человеческих лейкоцитов – помогали магам не только видеть мир нитей, но еще и очень быстро регенерировать: любой порез заживал за пару секунд, более серьезные раны – за несколько часов. Если повреждений было совсем много, то и тогда маг оставался живым, просто впадал во что-то вроде анабиоза и через пару месяцев выходил из него отощавший, но здоровый. Вокруг всех важных маговских органов были «пузыри»: оболочки твердой ткани, да и сами органы дублировались, как системы в самолете. Даже сердец, точнее, более просто устроенных насосов для перекачки крови, у них было шесть штук. Единственным слабым местом мага был мозг: его, как и у людей, можно было повредить через нос или глазницу, превратив разумное существо в овоща. При черепных травмах пресловутая регенерация служила плохую службу: кости, если их не поставить на место, срастались быстро, но криво, еще больше травмируя мозг, так что в нейрохирургии всегда требовались антирегенерационные препараты, которые подавляли производство черных клеток. Но и их, по словам Нубиса, много применять было нельзя: от долгого подавления что-то разлаживалось, и маг мог остаться без иммунитета, потерять возможность колдовать или даже сойти с ума.

– Главное отличие нас от вас в медицинском смысле, – сказал Кате Нубис во время обязательной прогулки вокруг площади, – состоит в том, что маги – система очень устойчивая, но тупая: ее работу нарушить трудно, но уж если нарушил, все идет вразнос. А люди – система очень уязвимая, но гибкая. Вы чаще болеете, но у вас есть больше возможностей выздороветь и не остаться инвалидами.

– Нет, это вряд ли, инвалидов у нас полно, – возразила Катя.

– На Земле? Может быть. Я про Лину. Здесь мы используем вливание наших черных клеток: это дает людям быстро регенерировать, а гибкость сохраняется почти у всех, даже у консервантов… – он замолчал и дернул за веер воздушных нитей, так что брызги, которыми пыталась обдать их проносящаяся мимо повозка, улетели обратно на дорогу.

– А вот про консервантов я не слышала, – оживилась Катя. – Это кто?

– Странно, я ведь упоминал о них еще позавчера. Вы опять прослушали? Консерванты – это те люди, которые регулярно принимают черные клетки. Например, как Олеся: она ведь замужем за черным магом, Делием.

– То есть ей нужно жить подольше?

– Не ей нужна ее долгая жизнь, а ему, – поправил Нубис. – Для нее-то человеческий срок жизни привычен. А вот для Делия это была бы трагедия, если бы супруга постарела и скончалась, когда он едва вышел из подросткового возраста.

– А, ну понятно, – Катя пожала плечами. Она с трудом могла представить «трагедию» у черных магов: все они казались ей абсолютно индифферентными, да и в учебниках она прочла, что нервная система у них куда менее возбудима, чем у людей. – И сколько живут консерванты? Тоже по тысяче лет?

– Ну, обычно все же поменьше, зависит от возраста начала консервации. Оборотов восемьсот. Или хотя бы пятьсот. Но побочные эффекты, конечно, есть. Почернение глаз и волос, ухудшение гибкости суставов, почти полное бесплодие… Не говоря уже о том, что человеческая психика к таким срокам жизни не приспособлена и с ней могут начаться проблемы. Поэтому консервация у нас не так популярна, как можно было бы ожидать.

Катя вспомнила черную шевелюру соседки, которая так поразила ее, и задумчиво кивнула:

– Да, перспектива на любителя. Интересно, Олеся и ее муж в курсе про все эти побочки?

– В общих чертах. Но скорее всего, они об этом не думают, как все молодые существа. Делию еще пятидесяти оборотов нет.

– Ну просто юноша! – хохотнула Катя на всю улицу и хрустнула суставами пальцев. Нубис недовольно покосился на нее, но на этот раз промолчал…

Глава 4

В начале третьей недели работы Катин приступ трудового энтузиазма вдруг иссяк. Точнее, работать в больнице и изучать магов хотелось по-прежнему, но напала какая-то вялость и апатия: она даже еле заставила себя вылезти из кровати. Было не шесть утра, а целых девять, но за окном почему-то стояла темень. Катя вяло отодвинула край занавески и увидела, что все небо заволокла грозовая туча. Сквозь окна глухо гремело, а духота при этом стояла такая, что не спасал даже кондиционер: он просто гонял туда-сюда спертый воздух.

– Фууу, – сказала Катя, раздвинула шторы и дернула на себя раму. Окно, посыпая подоконник ошметками краски и серой пылью, с трудом открылось, в комнату влетел влажный и теплый ветер.

– Фууу, – повторила Катя и подумала, что скоро она, к счастью, попадет в более прохладный мир Лины. Только надо что-то с собой сначала сделать, а то в подобном вялом настроении можно и работу запороть…

Подумав, она уныло залила кипятком растворимый кофе и пошлепала босиком по линолеуму в ванную. Из зеркала на нее глянуло лицо, по которому сразу можно было понять: его хозяйка немолодая, несимпатичная и уже две недели спит по шесть часов в сутки, а в остальное время вкалывает.

Катя, нахмурившись, пощипала щеку. Она так редко обращала на себя внимание, что сейчас ощутила почти такую же растерянность, какая бывала у нее в гостях. Что делать с этой физиономией? Намазать чем-то – яйцом, овсянкой? Кремов у нее давно не водилось. А с другой стороны, почему бы ей не остаться такой вот пугающей? Маги, да и люди в больнице сто процентов ничего не заметят.

В результате Катя выкопала допотопный крем для ног, который дарила ей коллега на какой-то Новый год, профессионально глянула его состав и, решив, что пойдет, намазалась. Получилось слишком жирно, остатки пришлось смывать мылом. Натирая лоб пеной, Катя вдруг поняла, откуда у нее взялся такой приступ интереса к себе вкупе с плохим настроением.

Ей посреди ночи, от духоты или подступающей грозы, в который раз приснился кошмар. Точнее, неприятный сон. По совести говоря, обычно в таких снах вообще ничего ужасного не происходило, просто она стояла на холодном песчаном пляже у моря и, застыв, смотрела, как на нее надвигается волна высотой с девятиэтажный дом. Самого момента утопления Кате никогда не «показывали»: она просыпалась раньше, ужасно напуганная, и долго сопела в темноте, как паровоз, пытаясь выровнять ритм сердца.

У сна было много вариантов: то волна появлялась среди спокойной безмятежной воды, когда Катя купалась на мели, то волн было много и они пытались дохлестнуть до Кати и других людей, убегающих вверх по пляжу… Катя плохо плавала и правда боялась воды, а в детстве при купании в море пару раз получила волной по уху, но дело было не в этом. Просто каждый раз после подобного «волнистого» сна случалось что-то плохое. Иногда пустяки вроде стычки с начальством или понижения зарплаты, а иногда – гораздо худшее. Когда ее пожилые родители (она была поздним ребенком) скончались в больнице от гриппа, Кате тоже приснилась огромная волна…

Будучи образованным и не склонным к эзотерике человеком, Катя всегда старалась относиться к подобным снам скептически. На работе она о них молчала: коллеги-врачи от частых столкновений с несчастьями и так страдали мистицизмом и обожали обсуждать нехорошие приметы, – а больше поделиться тревогой было не с кем, приходилось переваривать ее самой.

– Займись делом – и все пройдет! – сказала себе Катя, крепко вытерла лицо полотенцем и пошла пить кофе.

Но сон продолжал лезть в голову. На этот раз он был особенно ярким и неприятным. Катя в нем стояла не на пляже, а на высоченном обрыве, прячась в маленькой пещерке вместе с еще несколькими людьми и магами с Лины: кажется, там мелькал даже Нубис. Все они, собравшись в кучку и дрожа от ледяного ветра, в ужасе смотрели вниз, в серый океан, по которому одна за другой шли волны просто сумасшедшего размера. Сейчас, в реальности, Катя решила, что высотой они были не меньше пятидесяти метров. Волны разбивались о скалистый обрыв, вверх к ним летела пена, попадая в лицо и на руки. Но Катя чувствовала себя даже почти спокойно, пока не увидела вдали очередную волну, которая была чуть ли не в два раза выше предыдущих. Сразу стало понятно: как только она дойдет до скал, жалкую кучку людей и магов в пещерке расплющит о камни.

Океан во сне издавал очень реалистичный рев, поэтому говорить и даже кричать было бесполезно. Катя просто повернулась и отчаянно уставилась на того, кто стоял рядом с ней. Это был Нубис. Его сухое лицо никакого отчаяния не выражало – наверное, у Кати просто во сне не хватило на это воображения – и выглядел он примерно так же, как во время своих ежедневных лекций и моционов вокруг площади.

«Что нам делать?» – одной артикуляцией спросила у него Катя. Черный маг разжал тонкие губы:

«Катя, без паники. Сначала разберемся», – и протянул ей руку, приглашая непонятно куда – в пещере не было даже сантиметра свободного места. Но Катя все же руку взяла (она оказалась на ощупь будто из очень теплой резины) и ощутила, что летит вниз, набирая скорость, как на водяной горке в аквапарке. В глазах стало темнеть, и сон прервался. Добралась до них волна или нет, осталось, как говорится, за кадром. Но, в общем, и так было ясно, что ничем хорошим это все закончиться не могло…

Кофе допился, гроза за окном утихла, но солнце так и не вышло: небо оставалось хмурым, как и Катино настроение. Чтобы немного обмануть судьбу, Катя выискала в шкафу светло-бежевое шерстяное платье: она в нем всегда удачно сдавала институтские экзамены и даже слегка верила, что оно «счастливое». Кроме счастья, платье обладало длиной до пяток и громадным воротником, который, как у водолазки, подпирал горло – все это для погоды Лины было в самый раз.

Когда она наконец появилась в лаборатории, по часам Лины было двадцать пять тысяч мигов, что примерно соответствовало десяти утра на Земле.

Лаборатория уже вовсю работала: несколько черных магинь-лаборанток оккупировали микроскоп, Нубис торчал за их спинами и поучал, как нужно правильно настраивать резкость, а белая магиня-практикантка Кирца расхаживала возле них, хлопая холодильниками и беспрерывно трындя. При виде всего этого у Кати заранее разболелась голова; она хотела незаметно нырнуть в коридор и подождать там, пока хоть кто-нибудь уберется, но Кирца уже ее заметила и заулыбалась желтыми зубами с бледного лица:

– Катя! Здравствуй! А что это ты сегодня так поздно? Ой, ты же в трауре, прости, что сразу не заметила. Очень соболезную. А кто у тебя умер?

– Никто, это не траур, – отрывисто ответила сбитая с толку Катя и, оттянув воротник платья, осмотрела его: нет, конечно, не черный.

– Как не траур? – удивилась Кирца и зачем-то оглядела собственную хламиду вырвиглазно-синего цвета. – А где же ты его взяла тогда – разве не в магазине траурных одеяний на улице Короля Брама? Там точно такие платья есть, по последней моде: в форме трубы, с воротником, и цвет почти белый: ну, траур же.

– Нет никакого траура, – Катя двумя рывками засучила длиннющие шерстяные рукава. – Если вы там закончили, мне надо к микроскопу.

Тут Нубис наконец оторвался от пропесочивания лаборанток и внес свое разумное слово:

– Восьмой доктор Кирца, не у всех наций белый цвет считался траурным. Даже у магов так было не всегда, старые траурные цвета – это желтый и светло-зеленый. А вы, Екатерина, либо переоденьтесь, либо сегодня на глаза больным не показывайтесь: из них хорошо знает древнюю историю меньшинство, зато в приметы верят почти все. Восьмой доктор Кирца, помощницы Рина и Лица, вы можете идти.

Названные им маги удалились, и в лаборатории сразу стало в три раза тише, только оставшаяся лаборантка-белая магиня мешала что-то в реторте. Катя облегченно потянула руки к микроскопу, но Нубис переключился со своим ворчанием на нее:

– Почему вы так задержались, Екатерина? То вас приносит буквально ночью, то чуть ли не перед обедом… Лаборатория должна работать без перебоев. У вас со вчерашнего дня остались недоделанные анализы. Каким образом я должен угадать, в какое время вы явитесь?

– Я извиняюсь, просто проспала, – мрачно сказала Катя. – Две недели вкалывала без перерывов, вот и…

– Вот и результат, да, – докончил Нубис. – Семидневку назад, когда вы меня в очередной раз прослушали, я как раз говорил о том, что режим труда и отдыха – это не какое-то отвлеченное понятие, а залог того, что вы будете нормально работать, никого не подводя, – он замолчал, оглядел Катю, как ворона, прищурив один глаз, пощупал что-то в воздухе и заключил:

– Вид у вас весьма пастозный, энергия по жизненным нитям течет замедленно. Головную боль напряжения, которая у вас сейчас начинается, я убрать могу, но вы наверняка наделаете ошибок в анализах. Придется все перепроверять.

– Ну уж нет, ошибок я никогда не делаю, – запротестовала Катя, выставив вперед ладонь. – Не дурее вас. Буду работать медленнее.

– А могли бы просто отдохнуть заранее, – триумфально завершил проповедь Нубис, прислушался к чему-то невидимому и исчез, будто вознесшись на чувстве собственной непогрешимости.

– Фу ты черт! – сквозь зубы сказала Катя. Голова у нее, впрочем, прошла – то ли сама по себе, то ли Нубис все же успел во время ворчания что-то сделать, – а привычная работа постепенно отвлекла и повысила настроение. Она даже почти не дергалась от того, что каждый входящий в лабораторию спрашивал, по кому она носит траур.

Сегодняшний день в больнице был каким-то суетливым. Врачи появлялись и исчезали, медсестры и медбратья заглядывали с ворохом заданий и вопросов, в окно лупило яркое зеленое солнце: был редкий случай, когда небо над столицей оставалось чистым. Катя вскоре запарилась в платье и стала думать, не слетать ли ей домой переодеться, но навалившаяся куча дел все время заметала эти мысли, так что когда наконец от нее отстали, она просто вышла проветриться в коридор. Там ее тут же поймал знакомый медбрат-человек с жалобной просьбой занести Нубису результаты анализов, а то никто ничего не успевает. Катя сказала «Ладно», взяла бумажки и, обмахиваясь ими, отправилась на второй этаж в левое крыло, где были палаты для людей.

Нубиса она нашла в третьей палате, беседующим с каким-то лысым мужчиной с удивительно писклявым голосом. Рядом топтались несколько здоровых на вид граждан – скорее всего, родственники.

Когда Катя вошла, все люди без исключения уставились на нее с ужасом, который ее удивил – она успела напрочь забыть, во что одета. Решив, что их расширившиеся глаза относятся к ожиданию результатов анализа, Катя на ходу развернула бумажки и громко сказала:

– А у вас тут пришло, медбрат попросил передать… Сейчас все расскажу… Ага, печень сильно поражена, высокие лейкоциты. Это у него что: вирусный гепатит или цирроз? – обратилась она к Нубису. – Тут такой билирубин, что впору орган пересаживать.

– Пересаживать?! – взвизгнул пациент, и его родные издали возгласы ужаса, как хор плакальщиц. Одна из женщин – то ли жена, то ли сестра больного – даже воздела руки, готовясь зарыдать, но Нубис разом прекратил все это резкой фразой:

– Стоп. Доктор здесь я. Сядьте и успокойтесь, не мешайте другим больным. Не обращайте внимания на Екатерину, она не вполне адекватна, – он протянул руку и вынул листок с анализами из Катиной руки.

– Почему я неадекватна? – пробормотала она. Нубис зашуршал листами.

– Хотя бы потому, что это не его анализы. Вам в десятую палату.

Больной и его родня хором издали облегченный вздох. Нубис аккуратно, но твердо взял Катю за толстый шерстяной рукав траурного платья и потянул за собой к выходу. По дороге обернулся и сказал: – Подождите несколько мигов, я ее отведу и вернусь. Ложитесь пока.

Посреди коридора Катя запуталась в подоле, но это же помогло ей обрести дар речи. Она повернулась к Нубису:

– Слушайте… кем вы меня выставляете!

– А как вы себя ведете? – ответил он вопросом на вопрос. – Сейчас вам для полноты картины только намордника не хватает. Кто вас учил так разговаривать с пациентами?

– Меня никто не учил, но я вполне в себе. И знаю, что тут нет десятой палаты, – сказала Катя. – Это его анализы.

– Я в курсе, естественно. Но анализы не для пациента, а для врача. Ваши обрывки пугающей информации не принесут ему ничего, кроме вреда, а мне затруднят лечение. И почему вы раздаете диагнозы, как на ярмарке – мы пока выясняем, что с ним такое, тут никто с простым гепатитом не лежит. Может, аутоимунное, может, паразиты… Вы же тоже врач, Екатерина, ну куда это годится, – он повел головой из стороны в сторону и даже слегка закатил глаза, что, наверное, показывало крайнее огорчение. – Что у вас с эмоциональным интеллектом?

– У меня?.. – Катя заморгала. – Не понимаю… Зачем мне на работе показывать эмоции?

Нубис посмотрел на нее как на безнадежную двоечницу, явившуюся на пятую пересдачу.

– Вы-то как раз можете свои не показывать. Но эмоции больных должны худо-бедно понимать. Поставьте себя на его место и подумайте, хотелось бы вам получить диагноз в такой вот форме? Вы, Екатерина, отличный специалист, но в разговоре – как ребенок: слова не выбираете и никого, кроме себя, не видите. Траур, я смотрю, тоже при вас, хотя я просил вас переодеться, – он кивнул на платье.

– П-при… П-при мне… – Катя оттянула шерстяную тряпку на груди. Ей вдруг странный ком забил горло, в глазах стало горячо. Она тщетно попыталась вдохнуть, и только когда на платье западали капли, поняла, что плачет. Такого с ней не случалось последние лет пять, и Катя с ужасом поняла, что совсем не помнит, как прилично рыдать в публичном месте. Стоит ли закрыть лицо руками? Можно ли вытереть нос? Может, вообще убежать?

– Та-а-ак, – выговорил свое любимое междометие Нубис. – Вегетативные реакции пошли… Ну и откуда слезы?

– Н-не знаю-у.

– А, ну конечно. Не видел существа, которое знало бы себя хуже, чем вы. Пойдемте, – Нубис взял ее под локоть и, усадив на деревянную коридорную лавку, принялся что-то размеренно щупать в воздухе. – А знаете, почему вы плачете?

– Потому что не соблюдала режим труда и отдыха, а вы мне говорили? – неожиданно для себя пошутила Катя.

Нубис, похоже, тоже этого не ожидал: он издал звук, похожий на придушенное басовое мявканье, и на миг показал зубы в короткой улыбке. Тут же вернув лицу обычное сухое выражение, он сказал:

– Да, режим тут, конечно, играет роль. Но я вижу ваши нити и могу сказать, что для вас явно привычно заглушать любые неприятные переживания работой. У вас в мозгу столько очагов возбуждения, что рядом с вами достаточно вовремя щелкнуть пальцами, чтобы вы начали рыдать, сами не зная отчего.

– Сейчас я, наверное, знаю, – Катя отвернулась и украдкой все же вытерла нос. – Много мелочей накопилось… Устала… День еще суетливый… И кошмары снятся, с волнами…

Нубис, снисходительно кивающий на каждую ее фразу, вдруг полностью застыл: из-за того, что он не дышал, казалось, что его что-то превратило в манекен, только кукольные ресницы медленно моргали.

– С волнами, – повторил он то ли вопросительным, то ли утвердительным тоном.

– С огромными, – подтвердила Катя. – Они из океана прямо на нас ехали, и…

Нубис подскочил, как подброшенный пружиной. Судя по взгляду, обращенному в никуда, Катя тут была ни при чем: его позвал кто-то из врачей. Она поспешно спросила:

– Что там?

– Реанимация нужна. Новый пациент, с первого этажа. Идите в лабораторию, – Нубис, снова приняв собранно-деловитый вид, кивнул ей и лихо растворился в воздухе.

Катя вытащила из огромного, как у кенгуру, нагрудного кармана платья дощечку и с треском сдвинула ее: действительно, давно пора было переодеться.

Глава 5

Обратно в лабораторию Катя явилась в своем привычном виде: мешковатые штаны, футболка и безразмерная куртка – и с облегчением погрузилась в работу. Плакать больше не хотелось, но на месте слез осталось какое-то тягучее недоумение. Где ей научиться этому несчастному эмоциональному интеллекту? Как она поймет, что говорит больным что-то не то, если ей самой от подобной манеры было вполне нормально? По крайней мере, так всегда разговаривали ее родители, тоже биохимики, и никто из этого трагедию не делал. Родители считали, что среди кучи мерзости, которую представляет собой жизнь среднего человека, созидательный труд – это единственное, что достойно пристального внимания, и Катя была с ними полностью согласна. До сегодняшнего дня. Не то чтобы она преклонялась перед Нубисом, но не могла не признавать, что жизненного опыта у него больше, чем у нее и ее родителей вместе взятых, а то, что происходит с ее нервной системой, он наблюдает вполне физически. Надо попробовать повнимательнее относиться к словам хотя бы при разговоре с ним, а так, может, и на других перекинется… Катя привычной рукой отмеряла капли катализатора и бормотала: «Только не ляпни чего-нибудь… Только не ляпни…»