Вихрь переправ

– Ну-ну, ладно тебе, – как можно мягче и тише произнёс Матфей. Даже не верилось, что минутой раньше он испытывал к матери негатив. Всё его естество обмякло и млело пред её кроткой любовью. – Я здесь, со мной всё, как видишь, в порядке. Но Сееру и Рарога я не могу выставить на улицу. Ни за что.

– Какое там! – всхлипывая, пролепетала Вида. – Я сама не позволю им там оказаться. Они спасли моего мальчика. Отец согласится.

– Он знает, что я…?

– Что ты – всеслух? Да. Юстина это сильно беспокоит, так же, как и меня, – кивнула мать. – А кошка и та ящерка пусть живут столько, сколько захотят. А что с их хозяевами?

– Они погибли. Там какая-то тёмная история с вурдалаками.

– Только этого не хватало. Тьфу-тьфу, – Вида отпустила его ладонь, глаза влажные, но не разразившиеся слезами, смотрели с новым беспокойством на сына. – Они распоясались в последнее время. И когда праведники с ними покончат? Хотя и эти не лучше тех. Но ты правильно поступил, сына, они спасли тебя и теперь твоя очередь помочь им. Ты в них уверен?

– Да, – сказал Матфей. – Они ненавидят вурдалаков и не доверяют праведникам.

– Ну что ж, что ни делается – всё к лучшему, надеюсь, – произнесла Вида. Глаза её вновь прояснились и лучились зеленью. Она распрямила плечи, потянулась и добавила. – Теперь ступай. И, сына, будь осторожен. Теперь тебе следует вдвое, нет, втрое быть внимательнее.

Первое что услышал Матфей, когда переступил порог своей спальни, был саламандровый писк из-под кровати:

– Кто твой прислужник?

– Ворон, – ответил юноша. – Кстати, проблем с вашим проживанием не будет. Я всё уладил.

– Это превосходно, – промурлыкала кошка, возлежавшая чёрным сфинксом средь двух самых высоких складок одеяла, – а кормить нас, когда будут?

– Ой, точно, вас нужно покормить! – Матфей хлопнул себя по лбу, сетуя на нерадивость и забывчивость. – А что вы едите обычно?

– Ворон?! – всполошился Рарог под кроватью, он заёрзал там, совершая странные передвижки, но выбираться, по всей видимости, не собирался. – Только не это!

– А что не так с во́ронами? – удивился юноша столь внезапному и бурному проявлению недружелюбия к своему прислужнику.

– Всё не так! – пропищал Рарог. – Сущие исчадия ада. Ложки-поварёшки, остались от козы рога да ножки.

– Рарог хотел сказать, что этот народец не сулит ничего хорошего, – вымолвила кошка, она тоже утратила былое спокойствие, и когда Матфей присел на краешек постели, тут же подошла к нему и прижалась, словно искала под его боком защиту и надёжное укрытие. Но, тем не менее, голос её хранил былую невозмутимость и мягкость. – Особенно саламандрам.

– Не понимаю, – растерялся Матфей от этих недомолвок и почувствовал, как к его ноге прикоснулось холодное чешуйчатое тело ящера.

– Вороны, эти ненасытные бестии, пожирают наших малышей, а порой и не брезгуют взрослыми саламандрами! – воскликнул в особом порыве гнева Рарог, затем возмущённо пискнул и вновь забрался подальше в тёмную подкроватную нишу. – Видишь во́рона – беги, а попался – так терпи.

– И котятами тоже, между прочим, – заметила Сеера.

– Не знал, – отозвался Матфей, – но, думаю, Гамаюн вовсе не так свиреп и ужасен, как другие его родичи.

– Гамаюн?! Ты сказал – Гамаюн? – воскликнула кошка, вздыбившись и отстранившись в то же мгновение. – Из рода Чёрных?

– Да. А что такого-то?

– О, эта птица ещё та знаменитость. Он Низложенный прислужник, – мяукнула Сеера, голосок её утратил мягкость и стал колючим и шершавым, как розовый язычок. – Вернее был им триста лет назад. Старая, поросшая мхом и плесенью история. Был у него господин, вроде тебя, а потом его не стало. Пропал и всё тут. Говаривали, будто он тоже был всеслухом. Но разве можно верить всему, о чём говорят?

– Тоже был всеслухом? – Эта мысль поразила Матфея сильнее, чем тот факт, что у Гамаюна был союзник до него. Юноша догадывался, из недомолвок ворона о том, что он не первый господин у чёрной птицы, но, чтобы всеслух…

– Вот именно, господин! – донёсся из-под кровати яростный писк Рарога. – И это весьма и весьма подозрительно!

– Но он не знал, о том, кто я, когда подписывал договор. В этом я уверен, – возразил Матфей.

– Он мог тебя заведомо обмануть, – высказала подозрение Сеера. – Ввести в заблуждение о своём незнании. Эти во́роны так коварны!

– Нет, я так не могу, не могу поверить в ложь Гамаюна! – Матфей вскочил с кровати и заходил широкими шагами по комнате. – Не могу! Он мой прислужник и не может мне навредить. Договор ему не позволит. Разве не так?

– Так-то так, но лазейки всегда есть, – промурлыкала кошка. Она повторяла за новым хозяином маршрут, наворачивая кружки мелкими шажками по скомканной поверхности одеяла. – Без выгоды себе ворон ничего делать не будет. Это самый ушлый народец из всех прислужников.

– Мы дождёмся его и спросим, – решил Матфей. – Я не собираюсь за его спиной делать какие-либо выводы. Тем более что мы с ним связаны пожизненно.

Будто услышав его, со стороны окна раздался знакомый стук. Все вздрогнули, в том числе и юноша. Но тут же опомнившись, Матфей отдёрнул золотистую занавесь штор и открыл окно, впуская союзника. Ворон тёмным облачком спикировал на подушку и хотел было по обыкновению устроиться поудобнее, но тут взгляд его прозрачно-синих глаз заметил бархатистую кошачью тень на кровати. Как только Гамаюн впорхнул в спальню, Сеера тут же стремительно покинула облюбованный ею пятачок одеяльного покрытия и устремилась к новообретённому хозяину. Птица тут же подскочила и, с укором глядя, заверещала на Матфея.

– Дьявол Вездесущий! Бесы Безпроглядные! Что ты вновь натворил, молодой человек?! Ты привёл кошку. Ты ввёл чужака, да ещё в моё отсутствие. Ты необучаемый, непробиваемый олух!

– Не смей ругать господина! – зашипела Сеера и выгнулась так сильно, что стала казаться вдвое больше себя обычной.

– Господина?! Ты серьёзно? – Гамаюн вдруг разразился сухим и трескучим смешком. – Не знаю, кто ты и откуда и знать не желаю, но тебе он точно не союзник и не будет им. У него уже есть прислужник, вольный к тому же! Крух!

– Это вопрос времени! – с вызовом прокричала кошка.

– Уж не бросаешь ли ты мне вызов? Ты – примитивная кошка, мне – вольному из рода Чёрных. – Теперь смех ворона походил на завывание и гогот безумца. – Да я заклюю тебя! Размозжу твою глупую головку.

– Тогда тебе придётся иметь дело и со мной! – отважно пискнул Рарог, наконец набравшийся смелости, он выскочил из укрытия, дабы присоединиться к подруге.

– Что? Это ещё кто? – ворон вспорхнул так высоко от неожиданности, что чуть не ударился головой о потолок. – Матфей, ты решил здесь гостиницу устроить? Сколько ещё здесь примитивных?

– Больше никого, Гамаюн, – заверил Матфей, он выставил впереди себя руки, не зная кого от кого защищать, или защищаться самому. – Прошу тебя, успокойся.

– Что ты наделал?! Что ты натворил! – Ворон вдруг сник и, тяжело плюхнувшись на подушку, распластался, накрыв белую выпуклую поверхность наволочки иссиня-чёрным веером крыл. – Как ты мог так поступить?

– Они спасли мне жизнь, Гамаюн, – Матфей приблизился к кровати и, впервые видя союзника таким обескураженным и расстроенным, испытал острый приступ вины и непроизвольно начал оправдываться. Не в первый раз за день. – Из меня чуть всю жизнь не выкачал один прилипала, а Сеера его прогнала, хоть не обязана была это делать.

– Прогнала, значит, – прохрипел Гамаюн. – А не задумывался ли ты хоть на минутку, что всё это могло быть спланировано заранее? Может, так и было задумано, чтоб посадить тебя, недотёпу, на крючок, втереться в доверие. Ведь ты ничего не знаешь о них. Не так ли?

– Они мне кое-что рассказали о себе, о своих бывших хозяевах, – мягко возразил Матфей.

– Дайка угадаю, их господ убили вурдалаки или праведники.

– Ну да.

– И они оба так удачно и своевременно оказались рядом, когда реморак качал из тебя жизненные силы.

– К чему ты клонишь? – насторожился Матфей.

– К тому, что это всё слишком, – каркнул Гамаюн. – Время, место, спасение. Так могут действовать наёмники.

– Мы не наёмники, ворон! – возмутилась Сеера, – если уж кто и заслуживает здесь недоверия, так это ты! Скажи своему господину, признайся, что ты остаёшься Низложенным прислужником и не имел права подписывать с ним договор, пока он был в неведении.

– Не тебе меня судить, кошка! – прошипел ворон, и глаза его потемнели от злости. Он вновь поднялся и презрительно взирал на Сееру и Рарога сверху вниз.

– Ты обманул его! – поддержал саламандр подругу. – Ты обманщик.

– Я не обманывал его, я его выбрал и, скажу вам, вовремя выбрал, – возмущённо заметил Гамаюн. – Никто не пришёл к этому дому. Никто не обратился к Спящему. Никто, кроме меня, не пожелал заключить с ним договор.

– А может, это твоя заслуга? – язвительно бросил Рарог.

– Всё! Стоп, ребята! Тайм-аут, – прикрикнул на пререкавшихся меж собой зверей Матфей. Ему не нравилась эта ругань и то, что он выпадал из жаркого диалога, став лишь упоминанием в нём о себе. – Хватит собачиться. Хотя это к вам не совсем подходит. Гамаюн!

Ворон отвлёкшись от перебранки, устремил на союзника взгляд, внимательный и ещё полный гнева.

– Прошу тебя принять на время этих ребят и постараться жить с ними в мире, – как можно спокойнее и миролюбивее попросил юноша. – Они спасли мне жизнь. А вы, – теперь он призывал кошку и ящера, – постарайтесь проявить больше уважения к моему прислужнику и не цепляйте его. Я не хочу слышать наветов и наговоров друг на друга и жить, подозревая каждого во лжи. Либо мы живём слажено и дружно, либо я не знаю, что делать.

– Хорошо, господин, – пропищал первым Рарог. – Заметено, лебедой оплетено.

– Как скажешь, господин, – преклонила бархатистую голову кошка.

– Ну, Гамаюн, остался ты, – произнёс Матфей.

– Хорошо, так и быть. Временный договор. Он свяжет их по лапам и не даст предать тебя, молодой человек, – согласился с тяжким вздохом ворон. – Но я соглашаюсь только потому, что в меньшинстве.

Гамаюн широко развёл по сторонам крылья, и из каждого на коричневую холмистость покрова упало по листку.

– Пусть каждый приложит лапу, смоченную кровью, к договору и на том покончим, – провозгласил ворон.

Сеера и Рарог, надкусив лапки, оставили на белоснежных поверхностях бумаг по красноватому оттиску. Матфей повторил за ними, уколов палец и прибавив рядом свой отпечаток. Тут же проступили тексты, идентичные по смыслу, но расходившиеся лишь в обозначении прислужников. Отныне вступали в действие временные договоры, обязывавшие новых союзников к верности и преданности и грозившие скорой расплатой за нарушение условий. Если Матфею удастся найти для временных прислужников новых хозяев, то союзам его с Сеерой и Рарогом придёт конец.

На следующее утро, пока весь дом ещё пребывал во власти сна, Матфей с трудом продрав глаза, наскоро оделся и, пообещал Сеере, которая единственная бодрствовала, как и положено кошкам, не задерживаться долее чем, на час. Гамаюн с вечера настоял на их утреннем рандеву подальше от дома, наметив для встречи Ясеневый парк. Во́рону ещё предстояло свыкнуться с мыслью, что он не единственный прислужник в жизни Матфея и пока он не мог превозмочь своё эго и откровенно общаться с союзником при саламандре и кошке.

– За тобой точно не было слежки? – каркнул Гамаюн и слетел с ветки высоченного ясеня.

– Никого, – подтвердил Матфей, ёжась от морозного воздуха и влажности тумана, накрывшего плотным куполом Горницы в это утро так, что небо не проглядывало. – Я проверял.

– А эти, временные, как? – поинтересовался ворон.

– Рарог спит, а Сеера ждёт меня. Ты какой-то подозрительный. Нельзя же всё время всем не доверять. Когда-то нужно поверить.

– Если бы я имел дело с другим союзником, а не с тобой, то о доверии можно было вести речь, – ворчливо буркнул Гамаюн.

– Я, наверное, никогда не заслужу твоего доверия, раз ты считаешь меня недотёпой, – вздохнул Матфей и уселся на пустую деревянную скамейку с выгнутой спинкой. По правде говоря, и другие скамьи, примыкавшие к центральной дороге парка, были пусты в этот ранний час, как сам парк и основная уличная часть города.

Ворон не удостоил его ответом, он расположился рядом на покатой, наборной из дощечек поверхности скамьи.

– Я хотел с тобой поговорить о кошачьем роде, – начал Гамаюн. – Не о твоей новой прислужнице, а о кошках в целом. Как я подозреваю, ты ничего не читал о прислужниках.

– Ну, я пролистал книгу, но времени её прочитать от корки до корки, у меня не было, – честно сознался Матфей, предвкушая новое порицание от союзника.

– Я так и думал, – спокойно выговорил ворон. – Поэтому я собираюсь заполнить твой пробел сам. Это и моя обязанность, как прислужника, хоть и вольного, следить за твоим образованием и осведомлённостью.

– Я слушаю. – Матфей не смог подавить зевок. Он ужасно хотел вернуться в тепло постели и доспать сладкий час до подъёма на работу.

– Кошки бессмертны, все без исключения, – назидательно заявил Гамаюн.

– Но они же умирают! Я сам видел не раз дохлых кошек, а уж на их разлагающиеся тела вдоволь насмотрелся – благо трасса за городом богата этим добром. Бедолаги, частенько перебегая дорогу, угождают под колёса фур или легковушек. Так как же они могут жить вечно?

– Всё элементарно, – самодовольно каркнул ворон. – Когда кошачья оболочка дозревает до финального этапа и более не годна своему хозяину или хозяйке, то кошка расстаётся со своей физической оболочкой, но ненадолго.

– Это как же? Переселение душ что ли?

– Можно и так сказать. Кошки же тоже демоны в своём роде, что даёт им ряд удобных возможностей. Слышал о девяти кошачьих жизнях? Не совсем точное упоминание. Девятью девять – вот сколько раз они могут перерождаться.

– Ничего себе! И как же это происходит? Они же, как и люди, воспроизводятся обычным путём. А как насчёт котят? – ехидно заметил Матфей.

– Одно другому не мешает, – фыркнул ворон по-человечески. – Воспроизведение своего вида – это не обновление, а приумножение. Не нужно путать столь очевидные действа, молодой человек. Даже собаки размножаются, но они, увы, примитивы в сравнении с кошачьим родом, хоть и более близки к людям, да и не способны перерождаться.

– Так как же кошки умудряются обеспечивать себе вечную жизнь? – упрямо не сдавался юноша.

– Я же упоминал, что они расстаются со своим физическим телом, когда то негодно для дальнейшего применения, – терпеливо и медленно повторила птица, словно объясняла очевидную истину неразумному ребёнку.

– Но, а как дальше-то?

– А дальше, всё ещё проще. – Ворон прикрыл глаза и продолжил урок. – Кошачья душа образовывает новую телесную оболочку и вселяется в неё. И живёт себе далее. И так далее, и так далее.

– Но как кошка может образовать оболочку?– изумился такому объяснению Матфей. – Это же колдовство!

– Конечно, колдовство, – вздохнул Гамаюн. – Кошки же – демонические сущности. А раз им присуща тёмная природа, то и способностями демонов они не обделены. Это же так очевидно!

– Но как они себя воспроизводят в пространстве?! – воскликнул взволнованный невероятной мыслью Матфей.

– Они – искусные актёры и иллюзионисты, эти твари когтистые, – прислужник издал противный смешок. – Когда им нужно пустить пыль в глаза, они это делают по первому классу. Но заметь, если кот задумал красочно «покинуть» этот мир, он старательно пытается смыться из дому или с глаз долой. А затем где-то появляется поблизости бродячий кот или кошечка. Все беспризорные якобы коты и кошки – это обновлённый вариант переродившихся мертвецов.

– Ерунда какая-то, – пробубнил человек-союзник. – Бродячие коты – воскресшие домашние кошки? Быть такого не может.

– Если бы это было ерундой, то за мной триста лет не гонялся бы один наглый тип, аккурат каждые пятнадцать лет меняющий шкурки, будто модница шубы, – с шипением пробурчал ворон. – Вот полюбуйся, каким шрамом он одарил меня двести семьдесят три года назад, когда я имел неосторожность уснуть на ветке старого дуба!

Ворон демонстративно приподнял чёрный веер левого крыла, в доказательство полученной старым обидчиком раны.

– Ого! Отменная царапина, – согласился Матфей, разглядывая глубокий бурый росчерк – затянувшийся от времени рубец под крылом птицы.

– Его зовут Лиандр, – произнёс ворон имя врага с особой неприязнью и в тоже время с некой долей уважения. – Это могущественный демон кошачьего рода. И он не угомонится, пока не перегрызёт мне горло.

– Но как тебя угораздило нажить себе в недруги этого демона-кота? – полюбопытствовал Матфей. Имя недруга прислужника ему отчего-то показалось знакомым.

– Я съел нескольких котят, по незнанию. Позже выяснилось: они были отпрысками Лиандра, – просто ответил Гамаюн. – Где ж мне было знать, что он так привязан к ним. Ведь кошкам из-за их бессмертной сущности редко присуща преданность. Они сами по себе. Точно проклятие какое-то.

– Тогда понятно, почему этот хвостатый чёрт за тобой гоняется. За такое и я бы тебя желал растерзать, – признался Матфей.

– Благодарю за милость, – холодно ответил ворон.

– Ты только об этом хотел со мной поговорить в эту рань? – спросил Матфей и снова зевнул от души.

Сон не оставлял его даже на морозной свежести улицы, затаившись, словно воришка за спиной и выжидая удобного момента, дабы накинуть на голову мешок дремоты.

– Не только, Матфей, – задумчиво сказал Гамаюн, он будто всё решался поведать о чём-то важном, но не осмеливался одолеть перепутье сомнений. – Эти твои новые друзья. Как бы нам всем плохо не было от этих нелепых союзов.

– Расскажи мне о бывшем союзнике, – попросил Матфей.

– Это не праздная история, молодой человек, это тёмное пятно моей памяти и скорбное бремя, – холодно буркнул ворон.

Прислужник вдруг отвернулся от собеседника, и Матфею показалось, что Гамаюн его элементарно бросит, взлетит и скроется в листве стремительно лысеющих ясеней, оставит союзника-человека одного.

– Мне важно это знать, Гамаюн. Важно знать всё о тебе, – поспешно прибавил к просьбе юноша.

– Зачем это? – Ворон обернулся, его глаза казались прозрачными в свете утра.

– Сеера сказала, что он был всеслухом, вроде меня. Ты должен понимать, что для меня это очень важно. К тому же, такие совпадения редко бывают.

– Ты послушал кошку и решил, что старый Гамаюн тебя обманул? – горестно упрекнул ворон. – Старый Гамаюн совершил ошибку дважды! Вот что совершил Гамаюн.

– Честно, мне плевать, как и что повлияло на твой выбор, Гамаюн, – несколько резко произнёс Матфей, но тут же сбавил обороты. – Ты мой прислужник, мой союзник и надеюсь, что в дальнейшем – и друг. Просто я не хочу совершить те же ошибки, что совершил твой …э…предыдущий господин, чтобы самому их не повторить.

– Чего проще, – каркнул Гамаюн. – Не трепись со всеми подряд и не пей кровь. Тогда есть вероятность дожить до старости.

– Пить кровь? Твой союзник пил кровь?!

– Да. А что тебя так удивляет?

– Но кровь пьют только вампиры, да и то в страшилках! – воскликнул юноша. – Это ж чушь какая-то.

Ворон наклонил голову и с наслаждением почесал коготком в том месте, где под оперением было спрятано ушное отверстие.

– Молодой человек, демоны, конечно, питаются, как и люди обычной, привычной пищей. Но есть различие и в этой стезе меж кланами.

– Это ж что я ещё не знаю? – подозрительно прищурился Матфей.

– Ну, если демон растеряет силы, а они ему позарез необходимы, то он может восполнить их у другого демона, – изрёк ворон. – Этого ты тоже не прочёл. Не так ли?

– Я читал о демонах, Гамаюн, но о крови там ни слова не было, – напрягся юноша. – Это как же? Высосать энергию?

– Энергия питает силу. А в демоне её порой хоть отбавляй. Особенно в жирных и полных особях, – пояснил ворон. – Демон, можно сказать, окажет жирдяю услугу бесплатной липосакцией, если отсосёт ненужную подкожную обузу оного.

– Фу! – Матфея передёрнуло от сказанного птицей, он поморщился. – Что за гадость ты говоришь?

– Это звучит гадко, молодой человек, но это действенная вещь, – фыркнул ворон, – и она может спасти тебе жизнь. Естественно, подобная процедура производится не каждый день, а в особых экстренных случаях.

– Я не буду высасывать чей-то жир! Это гадко, противно и негигиенично! – возмутился союзник, скривив рот в отвращении. – Противно!

– Тогда остаётся второй вариант, – подытожил ворон. – У демона есть кровь, в которой также накоплен приличный объём энергии. И уж она-то повкуснее жира.

– А это уже ни в какие ворота не лезет! Я не из вампиров, чтобы пить чью-то кровь!

– Поправочка: не вампиры, а вурдалаки. Они лишь агрессивная ветвь демонов, но всё-таки такие же демоны, как и ты, – заметил напыщенный ворон. – У них кишка не так тонка, как у большинства веганов.

– Веганов? – переспросил Матфей.

– О, веганами вурдалаки называют всех, кто питается обычной пищей или посасывает временами жирок, брезгуя запачкаться в кровушке. А вот они, эти кровососы, настоящие хищники и претендуют на главенствующую роль в демонической иерархии. Слава Тьме, эти кровопийцы пока не имеют веса во власти, иначе бы всем пришлось худо, и демонам и прислужникам.

– Час от часу не легче, – проворчал Матфей, сильнее ёжась от заметно набиравшего силу утреннего ветерка. – Так твой бывший стал вурдалаком?

– Симеон, если быть справедливым в упоминании, – заметил Гамаюн. – Он был прекрасным юнцом, воспитанным, образованным, с амбициями и перспективами. Но его сгубило тщеславие. Одно роковое знакомство с вурдалаками и парень пропал. Поддался на их лесть и обещания, поверил их россказням о грядущем могуществе. Он стал таким, как они, обычным наркоманом. И сгорел за полгода. Его естество не вынесло бремени крови и жестокости, что требовала его новая натура.

– Ты пытался ему помочь?

– А что толку? Он был невменяем. Ты видел наркоманов? Они адекватны? Вряд ли. Конечно, я был с ним до конца. До его конца, что был жалок и печален. Его имя помню лишь я и больше никто. И такой итог ждёт любого, кто свяжется с вурдалаками, кто попробует кровь и подастся её вкусу. Так и знай.

– Я не собираюсь кого-то кусать и пить чью-то кровь, – поспешно заявил Матфей, его передёрнуло от одной мысли о подобной перспективе.

– Симеон также говорил, но вурдалаки хитры и изворотливы. Они обманом способны подвести к последней черте новичка и утопить его единственным глотком.

– И всё-таки, я не собираюсь становиться одним из этих наркош, – повторил Матфей. – Гамаюн, давай на сегодня сделаем паузу, мне скоро на работу, ещё домой надо вернуться и незаметно проскользнуть мимо родителей. Иначе они начнут задавать вопросы, а это меня доконает вконец. Я не готов в такую рань давать объяснения. Пока я живу в одном с ними доме.

– Хорошо, молодой человек, – согласился ворон. – Вечером я загляну к тебе. И… это…будь осторожен.

Туман скоро растаял. Ветер крепчал, будто сатанея на весь мир за какую-то провинность, нагонял на безмятежную синь неба грязные, серые тучи, силясь скрыть надземную бирюзу, спрятать её от всех земных глаз выцветшими рваными тряпками мутных облаков, изношенных и старых как само время.

Матфей прибавил шаг, по легкомыслию он надел тонкую куртку, отправившись в Ясеневый парк, и теперь ругал себя за опрометчивость, ёжась и засунув ладони глубже в карманы.

Листья, точно снаряды, срываемые лихим озлобленным ветром с возмущённых подобным произволом деревьев, летели юноше в лицо, неприятно шлёпая по щекам, будто вызывая на дуэль. А затем на краткий миг Матфей обернулся назад, сам не зная зачем – что-то потребовало его немедленного внимания позади. Что-то, что он почувствовал.

Мешанина из охристо-красных и зелено-бурых листьев следовала за ним. Вначале Матфей решил, что это ветер подгоняет кучку листьев аккурат по его следам, ведь воздушный напор порывистыми толчками пихался в спину. Но пройдя ещё с десяток шагов, молодой человек обратил внимание на то, как принималась извиваться и вилять палая листва, когда он попытался идти зигзагом. А когда он резко остановился, то этот лиственный шлейф, натолкнувшись на его ноги, замер на месте и не двигался до тех пор, пока Матфей не возобновил ход.

Тогда юноша побежал, надеясь оторваться в Ивовом переулке от преследовавшей его буквально по пятам змеившейся чертовщины. Он вспомнил предыдущие подобные случаи, правда, они прекратились ещё десять лет назад, и сегодня был первый раз за то истёкшее время. Но что-то же это спровоцировало? От этого живого хвоста из палых листьев ему и в прошлом было не по себе, но сегодня стало особенно жутковато, наверное, оттого, что он успел подзабыть, а память заботливо спрятала неприятное воспоминание в один из бесконечных уголков-тайников, успев за десять лет покрыть детское восприятие пылью забвения.

– Молодой человек! – его окликнул незнакомый мужской голос.