Будь моим. Книга 1

Если бы я так отчаянно не прятала глаза, видела бы, что и тогда он на меня смотрел. Прямо, открыто и с прищуром.

Боже…

У меня что, галлюцинации?

Глава 4

Шум дождя в моих наушниках поставлен на полную громкость. Я вижу, как шевелятся губы моего художественного руководителя, но его слов не слышу, у меня «минута тишины».

Он в сотый раз вбивает в наши головы, какое важное это мероприятие и как серьезно мы должны к нему относиться. Это его методы психологической подготовки к концерту, и они явно морально устарели.

Вокруг меня напряженные и серьезные лица.

Я боюсь потерять концентрацию.

Отхожу в сторону, к стене, чтобы помедитировать.

Убиваю в голове все мысли. Ни одну туда не пускаю. Если потеряешь концентрацию, тебя «несёт», и ты уже себя не контролируешь. Творишь фигню, руки не слушаются и голова тоже. Полный аффект.

У меня такое было. Словить это состояние самое отстойное из того, что может случиться на сцене с пианистом.

Меряю шагами коридор рядом с выходом на сцену и разминаю пальцы, сжимая и разжимая кулаки.

Сегодня заключительный концерт фестиваля в честь юбилея консерватории. Он уже полтора часа длится. В зале моя семья и Кристина, и еще человек двести гостей, в том числе министр культуры и мэр Москвы.

Это накладывает ответственность!

Сейчас на сцене хор с партией фортепиано, но через мои наушники ни единого звука не пробивается. Сначала меня поставили к ним, но потом перебросили в другую партию.

Сердце начинает скакать, когда хористы высыпают из зала в коридор, а техники начинают менять инвентарь.

Тру вспотевшие ладони о бедра. На мне черное шелковое платье в пол с узкими рукавами. Полностью закрытое спереди и с вырезом до середины спины сзади. Мне в нем комфортно, даже несмотря на то, что на мне нет лифчика. Соски спрятаны под гладкими силиконовыми накладками, поэтому мне не угрожает опозориться распущенностью. Мои волосы забраны назад и скручены в гладкую улитку.

Я знаю свою партию наизусть. Я готовила ее к экзамену, плюс за неделю репетиций вызубрила ее так, что смогу сыграть даже в следующей жизни.

По голой коже спины пробегает сквозняк. Окно открыто нараспашку.

Ребята с дирижерского раздают пластинки жвачки. Мне тоже предлагают.

Отрицательно качаю головой. В консерватории есть своя «богемная» тусовка, из которой я выбиваюсь.

Пальцы покалывает.

Эти минуты перед выходом самые ужасные и прекрасные в жизни музыканта. Прекрасные – потому что только на сцене получаешь внутреннее удовлетворение от момента, к которому столько готовился. Ты отдаешься музыке, доставляешь удовольствие аудитории. В этом суть моей сумасшедшей профессии.

– Беккер… – Дергает меня за локоть Наташа, наша главная скрипка. – Але, выходим…

Достав из ушей наушники, высыпаю их в ладонь хориста и вручаю ему свой телефон.

– Подержи… – прошу парня.

– Удачи, – желает он беспечно.

Лучше бы я была хористкой.

– Угу… – Просовываю руку под горло платья и достаю свой кулон.

Сжимаю его в ладони и подношу ее к губам.

Это серебряный скрипичный ключ на длинной цепочке.

Я ношу его с пятнадцати лет. Градский подарил мне его на день рождения.

Он, наверное, уже давно об этом забыл. Это же не кольцо с бриллиантом. Это самая настоящая безделушка. Даже не знак внимания. Он просто вручил мне коробочку мятного цвета на пятнадцатый день рождения и с легкой ухмылкой подергал за косу.

Я слышу свою фамилию среди других, когда ведущий объявляет наш выход.

Опять будоражит мандраж. Волоски на затылке шевелятся.

Черт. Черт. Черт…

Спокойно!

Все проходит, когда оказываюсь на сцене. Концентрируюсь на рояле в центре. Не смотрю в зал. Там слишком много людей.

Я начинаю первой, поправив микрофон. Пальцы делают свое дело на автомате. Музыка заполняет пространство и, когда мелодию подхватывают скрипки, я уже ни о чем не думаю. Просто играю, забывая даже о том, что должна держать спину прямо и не хмуриться, чему учила бабушка. Отдаю инструменту часть своей души. Любовь. Эмоции и энергию.

Нас шестеро. У нас отличная слаженность, я, кажется, ни разу не налажала, но я всегда собой недовольна. Всегда!

Я закрываю партию вместе с виолончелью двумя сильными выпадами. Последний раз ударив по клавишам, замираю и выдыхаю, прикрыв глаза.

Пару секунд вокруг нас тишина, а потом я слышу абсолютно неприемлемый свист. Он сольный, и я почти уверена, что это Андрей!

Дурак.

Мне хочется смеяться.

За свистом следуют аплодисменты.

От адреналина сердце скачет еще быстрее. Глаза на секунду попадают в зал. Разбегаются по лицам. Ни одного знакомого не вижу.

Отвешиваем синхронный поклон и уходим.

В коридоре хорист возвращает мне телефон и наушники.

– Кофе хочешь? Я Антон, – улыбается, заглядывая мне в лицо.

Пытаюсь остудить пылающие щеки, прикладывая к ним ладони.

– Меня родители ждут, – говорю ему. – Может, в другой раз…

– Может, – склоняет набок голову. – Ты Беккер, да?

– Да… ну пока. – Плетусь к окну, на котором лежит мой рюкзак.

– Я тебя найду, – говорит парень мне в спину.

Достаю из рюкзака маленькую бутылку воды и жадно пью. Пара капель течет по подбородку. Вытираю их ладонью.

Свидания не входят в мои планы на лето, я и правда умру девственницей, но моя эйфория не дает этому ужаснуться.

До конца мероприятия еще пятнадцать минут, в течение которых слушаем скупую похвалу худрука, а потом я со скрипящим сердцем слушаю сольную игру приглашенного гостя. Бывшего выпускника, лауреата международных конкурсов. Лучшего из лучших.

«Мы внизу», – читаю сообщение от Крис и быстро запихиваю в рюкзак воду и телефон.

Мы все идем в ресторан прямо сейчас. Я голода не чувствую, меня все еще колбасит.

В общей толкотне пробираюсь к лестнице и спускаюсь в холл, стараясь не наступить на платье. В холле тоже толпа, но сверху я вижу русый затылок брата и Кристину, которая рассматривает потолок. Вижу седую голову отца и взбитый начес мамы. И высокого брюнета рядом с ними.

Мое сердце спотыкается, кубарем сваливаясь в живот.

На Градском костюм, как и на моем брате. Черный пиджак и брюки. Белая рубашка оттеняет загар, костюмная ткань обтягивает спину, как влитая.

Он, твою мать, как с обложки.

Что он здесь делает?! Он был в зале?!

Влад поворачивает голову, смотрит вокруг, смотрит на лестницу. Три секунды, и он меня видит. И все эти три секунды я не дышу.

Глава 5

Может, и права была Крис. Может, мне стоит носить с собой запасные трусы, когда Влад в городе! В пятнадцать у меня с трусами забот не было, а в девятнадцать они стали проблемой.

Я смотрю на Градского и вижу мужчину во всех смыслах. Сильного, живого, даже слишком. Он всегда двигается немного резко, будто любое положение в пространстве ему быстро надоедает, но, несмотря на это, мне хочется к нему прижаться. Всем телом его почувствовать. От этого теплеет в животе, грудь тяжелеет, и я радуюсь тому, что сегодня на мне спасительные силиконовые накладки.

Градский пробегается по мне непроницаемыми серыми глазами. От прически до носков открытых туфель на шпильке. И возвращается к моему пылающему лицу. Он мне салютует, приложив ко лбу два пальца, потому что видит – я тоже на него смотрю.

Наше скромное семейное мероприятие вдруг меняет весь свой смысл! Просто потому, что присоединился еще один человек. Я боюсь выдать себя взглядами или еще чем-нибудь. Мне кажется, что, когда я на него смотрю, любой может прочитать мои мысли. Поэтому я прячу от него глаза. Почти всегда. Смотрю себе под ноги, пока спускаюсь по лестнице, держась за перила. Контролирую каждое движение. Каждый вздох.

В крови опять адреналин. Только две вещи на свете так выводят меня из равновесия – необходимость выйти на сцену и Градский, и обе они мучительно-восхитительные: сначала пугают, потом приходит чокнутая эйфория. Дофамин в крови зашкаливает.

Меня подколачивает внутренняя дрожь, когда легонько обнимаю папу в полуметре от Влада.

В руках отца букет белых пионов. У Андрея тоже цветы. И у Кристины. Пустые ладони Градского лежат в карманах отглаженных брюк. Чувствую его присутствие кожей. Моя болезнь под названием «Влад Градский» очень высокочастотная и плохо поддается лечению. Я больна и признаю это.

– Я что, прима-балерина? – бормочу в ворот отцовской рубашки, намекая на то, что мне хватило бы и одного букета.

Мой отец ярый фанат спортивных марафонов, поэтому даже в шестьдесят в отличной форме. Энергии у него больше, чем у ребенка.

– Горжусь! – Он легонько хлопает меня по плечам.

Он глотает звук «эр», выдавая свой акцент.

Мой отец живет в России уже почти тридцать лет, но продолжает говорить с немецким акцентом. Родители познакомились в посольстве, здесь, в Москве. Андрей успел несколько лет пожить с родителями в Германии, а я выросла в столице. На родине отца мы бываем наездами, там у нас есть куча родственников.

– Спасибо! – Забираю у него свои любимые цветы и прячу в них нос.

– У меня нет слов… – обнимает мама. – Я помолодела на двадцать лет!

– Тогда мне сегодня грозит опасность, – замечает папа.

Фирменная выдержка его речи любую шутку делает смешной, даже самую плоскую, поэтому прыскаю от смеха вместе со всеми.

– Я тоже помолодел. – Андрей сжимает меня в руках, подкидывая вверх так, что мои ноги отрываются от пола, а ткань платья ужасно сминается.

– Стой! – смеюсь. – Сломаем букет!

– Бомбично, – описывает он мое выступление и аккуратно ставит меня на ноги.

Кристина выныривает из-за его плеча и тянет ко мне руки. Мой брат делает шаг в сторону, кладя свои руки на пояс брюк.

– Я расплакалась, – бормочет Крис мне на ухо. – До сих пор мурашки по телу бегают.

Градский стоит за моей спиной, не мешая поздравлениям.

Я не могу больше его игнорировать.

Прижимая к себе цветы, разворачиваюсь и стреляю глазами в его лицо.

Он наблюдает за нами с видом молчаливого присутствия, но от этого его не становится меньше.

Не пялиться… только не пялиться…

Жар на моих щеках можно списать на волнение. Это спасает!

Он был на концерте – для меня это важно. Он сто раз слышал, как я играю, но это было сто лет назад. Это было до того, как я решила связать свою жизнь с музыкой и сделать ее центром своей жизни.

– Привет, – быстро посмотрев в его лицо, перевожу глаза на верхнюю пуговицу его рубашки.

Над ней его жилистая шея и выпирающий кадык. На линии челюсти короткая щетина.

– Салют, – отзывается лениво. – Я не помолодел, меня размазало, – продолжает он цепочку этой «шутки».

– Понравилось? – снова поднимаю на него глаза, чтобы уловить крупицы эмоций.

– В восторге.

По его лицу ни черта не возможно понять. Может, это правда, а может, нет.

Сердце сладко сжимается от скупой похвалы, а в душе разгорается буря. Как хорошо, что я была не в курсе его присутствия в зале, иначе словила бы свой фирменный панический аффект.

– Плакал?

– Как ребенок, – он растягивает в улыбке губы.

Я тоже улыбаюсь. Не отвожу глаза. Смотрю в его лицо.

Мы пялимся друг на друга, кажется, целую вечность.

Все звуки словно меркнут. Люди вокруг исчезают.

Он такой красивый в этом костюме и рубашке, что слепит глаза. В противовес тому, каким я видела его неделю назад за городом, сейчас он слишком взрослый и серьезный. Недоступный. Это еще сильнее жалит мое либидо.

– Какими судьбами? – спрашиваю тихо.

– За компанию. Давно не видел твоих родителей.

Это отрезвляет.

Размечталась…

– Ну, круто… – говорю, шагнув от него сторону.

– Давайте фотографироваться! – объявляет мама. – Где лучше встать?

Покрутив головой, она выбирает угол между стеной и колонной.

– Альберт, иди сюда… Андрей, ты стань рядом со мной…

– Давай мне цветы. – Кристина забирает из моих рук букеты.

Я вижу, что сегодня с макияжем она заморочилась. Он вечерний. Волосы распущены, плюс она вылезла из джинсов и надела голубое атласное дизайнерское платье-комбинацию, которое я ей подарила. С ее смуглой кожей смотрится потрясающе.

– Сфотографируешь? – Протягиваю Градскому свой смартфон.

– Ага. – Забирает гаджет, задевая мои пальцы своими.

Отдергиваю руку, боясь, что он заметит мою ненормальную реакцию на свои прикосновения. Хуже всего то, что я не хочу лечиться от этой болезни. Особенно сейчас, когда он здесь, прямо перед глазами.

Десять минут мы фотографируемся, меняясь местами, как на выпускной альбом.

Влад делает пару кадров с родителями и Андреем, потом с Кристиной.

При моих родителях она всегда ведет себя как отличница. Говорит, только когда ее спрашивают, и всегда не то, что думает.

– Теперь ты. – Забирает у Градского телефон, предлагая занять ее место.

Он молча становится рядом. Даже слишком близко. Так, что мой висок касается его колючей щеки.

Я чувствую запах его терпкого парфюма на своем языке.

Не знаю, куда деть руки, ощущая себя скованно и растерянно. Рука Влада уверенно ложится на мою талию, прожигая кожу через тонкий шелк платья.

Крис поднимает телефон выше.

– Улыбайтесь, – велит полупрофессионально.

Осмелев, кладу руку на твердую мужскую грудь, чувствуя под ладонью жар его тела, каменные мышцы и ровный сильный стук сердца.

Даже когда сажусь в машину брата вместе с Крис и родителями, чувствую отголоски этих сильных ударов на своей ладони.

Глава 6

Отец просит себе слово, как только официант разливает по бокалам вино. Папа стучит столовым ножом по своему, наполненному минеральной водой, вставая и привлекая к нам внимание соседних столиков ресторана.

Под потолком горят люстры с хрустальным декором, они медленно вращаются, и от этого по белой скатерти скачут блики.

Это любимое место нашей семьи. Здесь на столик всегда благородная очередь, но это не проблема, если подумать о заказе заранее. Мы заедаем здесь все свои праздники. В отличие от других семей, наша предпочитает одно и то же из года в год. Это наше фамильное постоянство, которое никого из нас не напрягает.

– Моя девочка совсем выросла, – объявляет папа с ласковой улыбкой.

Только не это.

– Папа… – кошусь на него. – У меня день рождения только через две недели.

– Двадцать, – кладет на сердце руку. – Прекрасный возраст, не так ли?

– Получше, чем средний, – озвучивает свои мысли Андрей.

Откинувшись на спинку стула и вытянув перед собой руку, он крутит между пальцев тонкую ножку бокала. Крис рядом с ним притворяется глухонемой, хотя мой брат знает прекрасно – это не ее кредо.

– Глупости, сынок, – цокает мама. – Возраст моральной зрелости – прекрасное состояние души.

– Возраст половой зрелости мне больше нравится, – ухмыляется он, салютуя бокалом.

– Негодник, – цокает мама, глядя на моего брата с нежностью.

Мне немного душно, хоть мы и сидим недалеко от выхода на веранду.

Моя половая зрелость, похоже, вошла в пике.

Глажу свою шею сзади, надавливая на выступающий позвонок. В другой руке у меня запотевший бокал белого сухого вина, и рядом с его основанием на столе лежит рука Влада. Очень близко. Если я сдвинусь в сторону, то могу прижаться своим плечом к его плечу, и эта мысль не дает сосредоточиться на разговоре.

Он играет льдом, обхватив длинными пальцами толстый бокал для виски, а на его загорелом запястье отлично смотрятся строгие, пожалуй, даже суровые часы.

Он весь собранный и отутюженный, будто это не его буквально неделю назад я застала со спущенными штанами. Каким бы безупречным он ни был, меня этот костюм не обманывает.

Смотрю на его разведенные под столом бедра. На то, как гладкая брючная ткань обтягивает мышцы и топорщится в паху. Мне нужны не только запасные трусы. Слюнявчик тоже пригодился бы.

Отвожу глаза, как будто обожглась.

– За прекрасный вечер, прекрасную компанию и мою дочь, прекрасного музыканта! – Вскидывает вверх свой бокал папа.

– Присоединюсь, – негромко произносит Влад.

Эта интонация кажется мне интимной, и вибрацию внутри себя я принимаю как должное.

Он действительно приехал повидаться с моими родителями. Еще одно преимущество этого места – столы здесь круглые. Любовь моего отца к равноправию здесь заложена в концепцию. Под звон столовых приборов папа ведет с Градским тихие беседы, пока мама пытается вытащить из Кристины подробности ее жизни.

Дипломатия у моего отца в крови, поэтому к нему все тянутся, а в наш дом приходят с ощущением, что им будут рады.

Я мало что знаю про семью Градского. Его отец очень известный хирург, но у них, кажется, сложные отношения. Мы не встречались с его семьей, он никогда не предлагал познакомиться.

– Как дела с учебой? – интересуется у моей подруги мама.

– Отлично, – бормочет Крис, пряча лицо за волосами. – Сессию закрыла на стипендию.

– Арина говорила, ты ищешь варианты для практики?

– Эм… сейчас не до этого… работа много времени отнимает.

– В кафе, кажется? – рассуждает она. – Это не навсегда, дорогая. Андрей, ты говорил, вам не хватает светлых резвых умов в фирме?

Мой брат поднимает голову от тарелки со стейком и выгибает брови.

– Что?

– Ты мог бы помочь Кристине с практикой, – посещает маму отличная мысль.

– Звучит как факт.

– Это необязательно, – мямлит Крис. – Я сама разберусь…

На ее тарелке лежит почти нетронутая паста, в которой подруга купает королевскую креветку.

Ее щеки покрываются пятнами смущения, как у первоклассницы.

– Ему же несложно. Да, сынок? – «просит» мама.

– Угу, – жует Андрей.

– Вот и решили! Отличная спаржа. Никто не хочет попробовать?

– Позвони мне на неделе, – бросает Андрей взгляд на Кристину.

Я уверена, потом буду выслушивать от нее бредни о том, что ей не нужна помощь, но я думаю, наоборот – нужна. У нее маниакальная боязнь быть кому-то обязанной, но ведь мы это не кто-то.

В любом случае все мое внимание сконцентрировано на тихом разговоре между отцом и лучшим другом моего брата.

Мне хочется выплюнуть свой ужин на тарелку, потому что еда просится обратно.

Они говорят о Лондоне и о том, что у отца там есть знакомые. Разумеется, знакомые у него есть даже в Бангладеше, но выворачивает меня не от этого, а от того, что, в отличие от моей подруги, Градский эту помощь с удовольствием принимает.

Салатный лист у меня во рту становится картонным. С трудом проталкиваю его внутрь не жуя.

Ужин превращается для меня в пытку.

Наплевав на свою хроническую неспособность смотреть Владу в глаза, поворачиваю голову и спрашиваю:

– Ты переезжаешь?

Он смотрит на меня. Мажет взглядом по моим глазам. Я не отрываю их от его лица. На секунду опускает взгляд на мои губы, которые я терзаю зубами. На его лбу волнами собрались морщинки, потому что брови чуть сдвинуты.

Как же ему идет эта чертова белая рубашка!

– Рассматриваю такой вариант. – Отвернувшись, отпивает из своего стакана и напрягает губы, когда виски обжигает его язык.

– Когда? – Сжимаю пальцами свои приборы.

– Пока не знаю, – пожимает плечом. – Зависит от многих обстоятельств.

Многих обстоятельств. Очевидно, все уже решено!

– Там есть что-то, чего нет здесь? – продолжаю доставать его своими вопросами.

– Мир вообще большой шарик, – говорит Градский. – И он вращается. Я не люблю сидеть на месте.

– Активная позиция, – присоединяется папа. – Я давно предлагал Арине учебу в Германии. Но она папина домашняя девочка, – смотрит на меня с улыбкой.

И хотя это чистая правда, я вдруг чувствую потребность защищаться!

– Это что, плохо? – выпаливаю, заставляя всех за столом умолкнуть.

– Отец не это имел в виду… – удивляется мама.

– Извините… – бормочу, глядя сквозь свой бокал в никуда.

Градский уедет. Вопрос времени. Я почти уверена, что он выберет именно этот путь. А я… а я… так и останусь для него младшей сестрой его друга.

От последних «новостей» у меня на душе скребут кошки. Их когти до боли впиваются в мою душу, когда официант приносит счет. Градский берется оплатить его в качестве жеста доброй воли и уважения, и мне ничего не остается, кроме как покинуть ресторан вместе со всеми.

Он приехал на своем «БМВ». Машина припаркована прямо у входа, но Влад явно не планировал сегодня возвращаться за руль, иначе не выпил бы за ужином две порции крепкого алкоголя.

Придержав дверь для мамы, а потом для Крис, Андрей выходит на улицу вслед за ней и обращается к своему другу:

– Какие планы?

– Да, в общем-то, никаких, – отвечает тот. – А у вас? – переводит глаза с Андрея на меня.

На моем лице должна быть вселенская печаль, но усилием воли я придаю ему отсутствующий вид.

– Тоже, – смотрю на него искоса и пожимаю плечами.

По голой спине бегают мурашки, потому что эта неделя дождливая, а кофточку я с собой не взяла. Я не планировала гулять по улице, тем более в этих шпильках.

– Мы не собираемся ложиться спать, – подает голос Крис.

– Ну че, – Андрей смотрит на часы и обводит взглядом всех присутствующих. – Тогда предлагаю прогуляться до «Джекпота», – выбирает он бар, который находится через пару кварталов отсюда.

– На нас не рассчитывайте, – хмыкает мама. – Мы поедем домой и…

– Не продолжай, – скалится мой брат, напоминая о том, что сегодня она помолодела на двадцать лет.

Мама хлопает его по плечу своей сумочкой, а Андрей отдает отцу брелок сигнализации от своей машины, предупреждая:

– Завтра заберу.

Градский пожимает руку отцу и позволяет маме поцеловать свою щеку, а потом ведет плечами и сбрасывает с них пиджак, для того чтобы через секунду набросить его на мои озябшие плечи.

Согретая его телом ткань вместе с терпким запахом выбивает из меня тихий вздох. Не могу вымолвить даже элементарного спасибо, заворачиваясь в пиджак.

– Пошли, – выставляет для меня локоть Андрей.

Глава 7

– Оставь себе, – Крис смотрит через зеркало на черный брендовый пиджак у меня в руках. – Он про него уже забыл.

Мы в туалете «Джекпота». Тусклые лампочки освещают моё отражение.

– Может, и оставлю. – Подношу к носу шелковую подкладку и вжимаюсь в нее лицом.

Делаю долгий вдох, запоминая запах и свои ощущения.

Это просто кусок ткани, и она не заменит живого человеческого тела – вывод, к которому прихожу с полным пониманием, что сегодня вечером мое тело просто жаждет и горит познать на практике все те вещи, о которых я мечтала ночами.

Изнутри меня разъедает желание все это испытать в реальности. Прикосновения, ощущения, поцелуи! Может быть, даже секс…

Я могу взять что-то у него на память…

Это все из-за вина.

После прогулки по улице алкоголь не выветрился из меня, а стал коварно и ненавязчиво туманить мозги.

Аккуратно складываю пиджак на краю столешницы умывальника и, плюнув на любые приличия, изворачиваюсь, освобождая свою грудь под платьем от силиконовых накладок. От них зудит и потеет кожа.

Крис тщательно моет руки, задумчиво глядя на себя в зеркало. Она обновила помаду и прошлась матирующей салфеткой по лицу. Мне бы тоже не мешало.

Отправляю накладки в мусорное ведро и присоединяюсь к подруге. Мою руки, глядя на свое отражение. Я чувствую возбуждение и раздрай. Все это вместе плюс вино делают мои щеки малиновыми. Не нужны никакие румяна.

Мы с Крис выходим из уборной и поднимаемся по лестнице в бар. Он полный, как и любое заведение в этой части города в это время суток и в этот день недели. На сцене в углу музыканты играют старые бессмертные американские рок-хиты, и у них до фига благодарных слушателей.

Мне нравится атмосфера таких мест, хотя в подобных заведениях я была всего пару раз, и то в более светлое время суток.

Ориентируюсь на две мужских спины у бара, которые выделяются в толпе ослепительно белыми рубашками. Глаза падают на подтянутую спортивную задницу Градского в строгих брюках. Они с Андреем почти одного роста, но Влад более жилистый и гибкий. Его плечи и бедра создают идеальный мужской треугольник, и эта одежда в три десятка раз усиливает эффект, подчеркивая то, что он не меньше трех раз в неделю бывает в спортзале.

– Люди подумают, что они наши папики, – цокает за моей спиной Крис.

Смеюсь.

Это не так. Они старше всего на пять лет…

Несмотря на толкучку у бара, они заняли для нас стулья.

Вешаю пиджак на спинку того, который справа от Градского, и забираюсь на высокий табурет, оказываясь с Владом «одного роста».

– Спасибо, – благодарю его за пиджак, замечая, что на его щеках пробивается вечерняя щетина.

– Не за что. – Трет ладонью шею, осматриваясь вокруг, а потом кладет ладонь в карман своих брюк.

Ресницы вокруг его серых глаз непозволительно густые и длинные, веки кажутся тяжелыми.