Цивилизация хаоса. Философия, публицистика, проза и эссе

Бытие как враг

Человек прошлого ищет состояний. Перестав искать «бога», он ищет счастья, состояния вообще. Человек настоящего уже не ищет ни «бога», ни состояния, кроме функциональности, – он желает результата, но не процесса, отдаляясь от бытия. Бытие следует понимать как врага Субъекта. Единственная полезная функция бытия – быть субъектным ресурсом.

Субъект и смерть

Нельзя отделять материю (физическое тело) от осознания. Для субъекта – носителя субъектного мировоззрения смерть существует не в момент смерти (не перед ним), а как перманентный, постоянный факт, как осознание. Если совсем утрировать и упрощать, можно сказать, например, не только «я умру» (когда-то), но «я умерла» (уже сейчас).

Субъект как абсолют

Верующие не только отвергают современный мир, не только желают спасения и чуда, но и полагают, что в этом нуждаются другие. Однако это не так.

Спорить с верующими бессмысленно, ибо они есть слепые, бредущие на ощупь в дебрях лжесмыслов, надиктованных архонтами. Но я всё-таки выскажусь по поводу их ожиданий и проекций.

Итак. Современный мир – лучший и идеальнейший из миров. Во всяком случае, для современного человека. Для меня. Современный человек хочет пользоваться цивилизационными достижениями (а они весьма круты), он хочет комфорта и социального успеха. Он хочет гарантий, в том числе гарантий от «чуда».

Это не интеллектуальное кокетство – мне действительно не надо никакого чуда, я хочу запланированных и рациональных вещей – только. Что же касается смыслов, субъект сам несёт в себе смысл, он и есть тот абсолют, вынесенный (как кажется) за пределы современного философского дискурса. Никакие смыслы, помимо своих собственных, мне не нужны (упростила, конечно, но это для понятности).

Публицистика

Цивилизация хаоса

Что такое хаос? Для многих это синоним беспорядка. Упрощённое системное определение состояния некоей области, где всё «не так» и не на своих местах. Однако если рассматривать силы, которые занимаются разрушением старого и созданием нового, то хаос оказывается высшим потенциальным порядком.

Как это выглядит на практике?

Всякий раз, совершая действие в современном мире, мы должны учитывать максимально широкий спектр возможных исходов, последствий, а также их комбинаций. Поэтому политика превращается в поле информационной борьбы ещё до того, как любые активные телодвижения произойдут в физической реальности.

И чем быстрее одна из сторон прибегнет к силе в любом её проявлении, будь то война или экономика, тем больше практически непросчитываемых последствий она породит и, соответственно, неизбежно проиграет уже в среднесрочной перспективе. Потому-то накачивание геополитических мышц и милитаризация выглядит не самой правильной и рациональной стратегией.

В эпоху глобализма хаос становится универсальным и эффективным средством осуществления политической воли, но иллюзия единства и общей методологии исчезает, когда в дело вступают конкретные инициаторы, проводники и исполнители. Почему так получается? Ответ на этот вопрос лежит в области уникальных свойств политического субъекта.

Крушение идеологических границ и замена их широкой многоуровневой сетью информационных и экономических связей обусловили появление новых способов управления реальностью. Пример – отношения России как сырьевого поставщика с высокотехнологичным Западом и по-настоящему гибридным, динамично развивающимся Востоком. При этом огромная часть массового бессознательного, не успевая вовремя сориентироваться, оказывается вовлечённой в целый спектр взаимодействий, производимых не путём прямого давления, а через встраивание в процессы.

Ярчайший пример авантюрной экспансивной политики явила миру Германия в прошлом веке. И лишь перенаправив свою кипучую энергию в область технологического, а не военного превосходства, эта страна по праву стала локомотивом современной Европы.

Любопытно, что даже в глазах ряда нынешних восторженных романтиков, этаких декадентов от реваншизма, те же национал-социалисты по-прежнему выглядят именно носителями хаоса в дилетантском, профаническом понимании этого слова.

Меж тем именно хаос сыграл с авантюристами злую шутку. Внутри самой их системы имелся изъян. Они связались с силой, которая была им неподвластна.

Впрочем, формально эти энтузиасты декларировали страсть к порядку. «Мы пришли, чтобы структурировать хаос» – примерно так можно сформулировать их посыл. Но хаос распылил этих «упорядочивателей» и размазал по стенке. Идея сверхчеловека была воздвигнута на непрочной мифологической основе из новодела архаичных культов и дешёвого мистицизма – и рассыпалась в труху. Победила усреднённая рациональность и инерция бытия, а последняя и есть самая могущественная сила, покруче всякого «бога».

Но сейчас в дело вступил хаос высшего порядка – информационно-технологическая среда.

Никогда ещё во всей истории человечества отдельному представителю Homo sapiens не были доступны столь мощные информационные ресурсы. Сейчас буквально от одного твита могут стремительно обваливаться рынки, пересчитываться бюджеты, реструктурироваться общественные и политические институты.

Хаос в информационной среде, или субъектный хаос, представляет собой постоянно меняющуюся форму высшего коллективного разума, способного как на мгновенную адаптацию, так и на качественный рост. Чего нельзя сказать о хаосе объектном, который может лишь распространяться количественно.

Пример противостояния этих двух моделей – отношения России с остальным миром: страна – представитель объектного хаоса, с одной стороны плохо копирующая опыт немцев начала века, с другой – воспроизводящая советский стиль, в данный исторический момент вступила в фазу конфронтации с глобальным западным сообществом (представителем хаоса субъектного). Исход этой схватки предрешён, он заложен в самой постановке начальных условий. Старая модель реальности абсолютно неконкурентоспособна по сравнению с новой. И хоть мы и наблюдаем затянувшуюся игру с попытками информационно-агитационного преобладания со стороны России, на деле всё сводится к оккупации вторичными смыслами жителей этого замкнутого пространства – информационного, ментального и культурного гетто.

Обыденное сознание видит хаос в архаичном, устаревшем контексте как смерть, разрушение, сумасшествие, а в лучшем случае – фантасмагорию, сюрреализм. Из русских писателей его констатировали немногие «беглецы в неизведанное»: визионер Даниил Андреев, метафизик русской чёрной дыры Юрий Мамлеев. Этот взгляд за пределы бытия опасен для неподготовленного человека. Как и самое понимание природы вещей, которое ведёт к безумию. В частности, поэзия Хармса, Хлебникова или Введенского – этакая окрошка слогов и смыслов – воистину может быть названа и хаотической, и шизофренической. Хаотический философ – Хайдеггер, он словно ввергает нас в бесконечную воронку идей, в отличие от структурированного Гегеля. Хаотично и авангардистское искусство – Пауля Клее, Эдварда Мунка, Малевича, Кандинского и многих других, не побоявшихся броситься в этот океан. Но все вышеописанные случаи не имеют отношения к устаревшему, объективистскому пониманию хаоса как беспорядка.

А чем, собственно, занимается искусство? Именно искусство хаоса? Переформатированием культурного поля, созданием переходных форм от культуры к структуре. Разумеется, подобная деятельность не может не вызывать опасений, раздражения и просто банального страха у до сих пор считающих себя «укротителями нравов» адептов культуры, которая в данном случае рассматривается как репрессивный механизм.

Окультуривание отличается от хаосизации главным образом тем, что во втором случае субъекту предлагается полный набор прав в отношении реальности, а в первом его свобода и воля неизбежно оказываются сведены на нет. В том же состоит и противоречие цивилизации и культуры: одна – освобождает, другая – закрепощает.

Это довольно опасная с точки зрения политкорректности и пока ещё никем не раскрытая тема.

Проблема хаоса имеет массу научных и философских интерпретаций, но действительной представляется лишь та из них, в которой явление рассматривается сквозь призму субъектности. Так мы приходим к осознанию истины-в-субъекте, а не стремимся постичь некую внешнюю истину, будучи объектом поля её владений.

Сегодня это единственная в мире философия, адаптированная к реальности и в то же время адаптирующая реальность, философия Субъекта, философия Рацио и Прагматизма, хаогнозис как экзистенциальная практика. Иными словами, это «религия» современного человека, который в принципе не нуждается в костыликах веры и прочих лжесмыслах, связывающих его с «высшими существами».

Однако вернёмся к политике. Всё чаще из уст представителей российской власти звучат реплики про некий хаос, которого якобы «должны бояться все». Это риторика профанаторов. Местный азиатский вязкий, болотистый бардак не имеет к такому явлению, как хаос, никакого отношения. Тем удивительнее, что любой жёсткий внешнеполитический ответ, звучащий для пронафталиненного сахарного Кремля как гром среди ясного неба, воспринимается им как угроза его псевдопорядку. И это ещё одно подтверждение правильности данного нами ранее определения хаоса как высшего потенциального порядка.

Таково понятийное пространство обсуждаемого явления. Что касается времени как универсального мерила происходящего, то в хаосе ему просто нет места. Это значит, что ориентироваться в нём можно только по степени эффективности процессов.

Хаос – предел рационализма, концентрация смысла, здесь и сейчас.

Философия же, ограниченная рамками традиционалистского понимания (которое берёт своё начало в религии), категорически не способна отрицать ни пространство, ни время. Последнее представляется евразийским консерваторам тем самым «богом», псевдосубъектом, существующим исключительно в их болезненно гипертрофированном сознании, а всё бытие, соответственно, – инерционной массой, размазанной по плоской земле, словно манная каша по тарелке.

Вместо этого господство хаоса образует гиперпространственную нелинейную структуру, пронизывающую насквозь реальность со всеми её возможными, вероятностными исходами и даже более того – угрожающую самому смыслу её существования. А субъекты хаоса – это её узловые элементы, опорные точки.

Также традиционалистскому сознанию, вскормленному скорее в школе ВКП (б), чем в академической среде, свойственны прямой антилиберализм, антиамериканизм, антиатлантизм, антипрогрессизм. Претензии же к американской философии смехотворны. Она обвиняется ровно в том, что отсутствует у её оппонентов, – в рациональности, прагматизме и субъектности, на которых между тем зиждется сама цивилизация.

Столкновение объектной и субъектной моделей хаоса мы наблюдаем и в современном конфликте России и Украины. При этом мировое сообщество, занимая взвешенную позицию, не спешит сходить с консервативного пути, ведя арьергардные бои с инноваторами, революционерами монетарных систем – сторонниками криптовалют.

Борьба за упорядоченность, а стало быть, за более эффективную управляемость в современном мире, невозможна без использования всеми заинтересованными сторонами инструментария контролируемого хаоса. Это и оценка политических последствий, и технологии обращения с опасными отходами, и экономически рискованные, но при этом высокоприбыльные проекты.

Хаос, как бы странно ни звучало это слово, какую бы тревогу ни вызывало само называемое им понятие, предвосхищает наше будущее. Прогресс в вашей жизни зависит от того, насколько умело вы управляете хаосом внутри и хаосом снаружи.

Как явление, как сумма высших, потенциальных взаимодействий, хаос перемещается из области узкоспециализированной, созерцательной, развлекательной в пространство мысли, переходящей в действие, нивелируя инерцию раскачки, томительных ожиданий, разрушая иллюзию надежд и первобытных человеческих страхов. Он преподносит ключи от бытия всем желающим использовать их в своих собственных, субъектных целях – в деле радикального преобразования реальности.

Без любви: почему чувства кончаются, не начавшись

О том, умрут ли чувства в эпоху

постмодерна

Недавно на одном светском пати мне встретилась деловая красавица, этакая голливудская Лолита-переросток. От неё исходил запах успеха, здоровья, позитива и необузданной какой-то витальности. Иногда нам попадаются такие колоритные и эффектные персонажи, будто бы сошедшие с рекламных плакатов. Она была именно такой. Что она рекламировала? Самое бытие. Рядом с ней оживали даже астенические люди. Им словно бы становилось неловко от собственной вялости.

Притом эти господа не отличались ни внешностью, ни умом и даже в социальном статусе явно уступали красотке. А она исподволь, а потом и вовсе открыто издевалась над ними. Становилось ясно, что, в сущности, они ей были не нужны. Эта была виртуальная игра с заведомо известным результатом. Всё это было скорее похоже на инерцию, чем на чувство. Девушке было неимоверно скучно участвовать в сей постановке, но она тем не менее продолжала.

Мне стали интересны её мотивы. И не только её, но многих и многих современных мужчин и женщин, исполняющих социальные ритуалы, я бы даже сказала – половую повинность, не испытывая при этом ни внутреннего влечения, ни тем более подлинного интереса.

Чуть позже мы отправились в гости к общей знакомой, где давние подруги завели речь об отношениях. Тема избитая и, как казалось мне, предсказуемо скучная. Но в какой-то момент включился мой писательский аналитический мозг. Истории, рассказанные дамами, оказались более чем любопытны.

Обсуждались полувиртуальные мужчины, мимолётные увлечения, несостоявшиеся романы, сюжеты навязчиво повторяясь, зависали. Каждый раз это была попытка установить контакт – инфантильная, нарочитая или же откровенно бесцеремонная – от «хорошо выглядишь» вплоть до классического «срочно поедемте в номера».

Рассмотрим ситуацию с социальной точки зрения. Человек модерна, лишённый базовой ценности – любви, воистину практически терял себя. Вспомним литературных героев, ставших притчей во языцех – например, госпожу Бовари или бросившуюся под поезд Анну Каренину.

Современный же человек, прошедший огонь, воду и постмодерн, не только не рассматривает любовь как базовую ценность, но и не может даже сколько-нибудь всерьёз рефлексировать на эту тему. Буквально – наши чувства заканчиваются, даже не начинаясь.

И это наш цивилизационный, осознанный выбор. К которому нас никто не принуждает. Однако есть особое общественное принуждение, инерция которого по-прежнему велика. Особенно в России, стране патерналистской и традиционалистской. Поэтому русские красавицы обречённо мечутся от одного ненужного контакта к другому лишь потому, что им продолжает быть страшно важно Его Величество Общественное Мнение. Продолжающее рассматривать одиночку, даже успешную, как неудачницу. И требующее от неё бросить себя на алтарь продолжения рода.

Попытка навязать современному человеку традиционалистские ценности скорее чревата развитием неврозов и депрессий, нежели торжеством этих самых ценностей. Почему? По той простой причине, что целью современного человека является в первую очередь достижение социального успеха, комфорта и поддержание собственной функциональности и автономности. Для него радикально важна экономическая независимость. А отношения, по крайней мере в той форме, в которой они были приняты в эпоху господства модернистского традиционализма, не только не ведут к этой цели, но и, напротив, способствуют фрустрации, распылению сил и постоянной досаде от несбывшихся надежд.

Не так давно политизированную светскую среду потрясло известие о самоубийстве известного российского политолога и тележурналиста. Его молодая вдова, светская львица и журналистка, ежедневно выплёскивала в фейсбук4 свою трагедию, достойную пера Теккерея. Да, там было и тщеславие, и нелепость, и псевдоаристократическая надменность, и откровенная роскошь, которую у нас не прощают. Но, помимо всего этого, там была и настоящая трагедия, и подлинные чувства.

Вопреки классическим канонам обыватель так же способен на чувства, как и герой. В русской литературе, кстати, об этом не сказано ни слова. Тогда скажу я. И мне было удивительно и дико, что в этом депрессивном делирии героиня находила в себе силы на оправдания и реверансы тому самому довлеющему и принуждающему Общественному Мнению, которое готово было в любой момент растереть её в порошок. То есть даже человек, чья жизнь обеспечена на десятилетия вперёд, явно не собирающийся быть политической персоной, должен постоянно объяснять другим «возвышенность» своих мотивов. Несчастная вдова должна не только любить, страдать и терять. Она должна публично отчитываться об этом, вести своеобразный «дневник чувств».

Недаром современное общество называют обществом софт-насилия. В нём каждый является потенциальной жертвой социальной среды, ежедневно обрекая себя на унизительные ритуалы.

Существует множество различных видов давления на человека. Самый распространённый и действенный – давление через архетипы массового бессознательного. Здесь в ход идёт всё – для натур изысканных есть традиционалистская метафизика с целым пантеоном богинь и прочих сущностей. Для социализированных патриоток до сих пор работает глубоко циничный и страшный архетип Родины-матери. Для тех же, кто не поддаётся подобным импринтам, существует рационализация в форме простейших экономических и социальных доводов. От пресловутой «пользы для здоровья» – научно опровергнутой мантре советских гинекологинь – до пошлейшего штампа про стакан воды.

Цивилизованный мир сегодня предлагает целый спектр применимости и точек приложения того, что ранее составляло инстинктивную природу человека, а позже выродилось в чисто социальный конструкт. Становится очевидным, что решать судьбу своих отношений, равно как и самой необходимости в них, должен осуществлять сам субъект.

Однако мой прогноз на будущее вполне оптимистичен. Из мира не уйдёт романтика, она просто обретёт другие формы – виртуальные и потому идеальные. Вопреки левацким антиутопистам, я приветствую дивный новый (глобалистский) мир. К нему просто надо привыкнуть, адаптироваться. Ведь костюмы модерна давно нам жмут.

Сериал «Чернобыль»: лучевая терапия для социалистического мутанта

Гениальный сериал «Чернобыль». В которой раз российская публика узнаёт правду о событиях советского периода от Запада, а не из отечественных источников. Всё как в Сов. Союзе, как и заказывали.

Диссоциативный исторический технотриллер, воспроизводящий чернобыльскую катастрофу во всех её чудовищных, непристойных деталях.

Основой социализма является отношение к людям как к сырью, расходному материалу. Именно это мы и наблюдаем в сериале. Тамплиеры безысходности, заложники «единственно верного учения» вынуждены до последнего скрывать информацию об аварии не только от «проклятых капиталистов», но и от самих себя, вплоть до отдельных ведомств и ответственных работников.

В целом можно назвать советскую систему управления насекомо-шизоидной, когда никто не представлял общей картины случившегося, включая высшее руководство, а приказы отдельным исполнителям доводились лишь в рамках их узкой компетенции. В итоге всё это приводило к неоправданным жертвам, огромному расходу ресурсов и общей раскоординации.

Почему я назвала сериал диссоциативным? Потому что я пришла к выводу, что если условный западный человек имеет в анамнезе одну радикальную экзистенциальную и метафизическую травму – собственно травму рождения, то советский как минимум две: кроме упомянутой родовой травмы, весь период своего младенчества и бόльшую часть детства, вплоть до социализации (которая сама по себе травма, но это отдельная история), он пребывает в алогичных, нечеловеческих условиях по всем параметрам – от моральных до бытовых. Проще говоря, он при рождении помещается сразу и непосредственно в ад. Вспомните только советские роддома. Если ад выглядит не так, то тогда как?

Советский человек априорно ненормален. Конечно же, есть исключения. Но их единицы. Нормальный человек должен жить в нормальных условиях! Именно об этом молчит русская литература. Русская реальность сама по себе является апофеозом метафизической тьмы, чёрной дырой бытия, в которой гипертрофированно отражается самое зло. Зло как подлинная основа мира, если посмотреть на него гностическим взглядом.

Сериал «Чернобыль» в очередной раз убедительно доказал, что реальность представляет собой худший из кошмаров. И никакие выдуманные самым мрачным гением монстры и леденящие сюжеты не сравнятся с механической последовательностью неизбежной смерти в результате даже непродолжительного воздействия сильной проникающей радиации. Лавкрафтовские чудища в сравнении с советской идеологической системой – всего лишь плюшевые игрушки, раскиданные по тёмным закоулкам гротескно-мифологизированного массового бессознательного. А инопланетные ксеноморфы Гигера и вовсе смотрятся нелепыми персонажами из комнаты страха какого-нибудь провинциального цирка.

Неизбежность смерти страшнее самой смерти. Тем более когда она может быть рассчитана с более или менее приемлемой точностью. Причём не вами, а той самой губительной окружающей средой, поставившей вас внезапно и перед фактом.

Социально-технологический апоптоз, в одночасье вынесший окончательный вердикт сперва сотням, затем тысячам, а после – десяткам и сотням тысяч как непосредственных участников, так и совершенно ничего не подозревавшим теперь уже жертвам, действительно ужасает: практически все ликвидаторы этой одной из наиболее масштабных техногенных аварий в истории человечества заранее знали, когда они умрут.

«Влияют ли радиоактивные элементы не только на тело, но и на душу?» – и такими вопросами в том числе стали задаваться люди после чернобыльской трагедии и в СССР, и на Западе. Распад советского пространства как распад реакторного топлива – урана-235 стал практически идеальным физическим воплощением, метамоделью событий ближайшего будущего уже тогда, в далёком ныне 1986-м. Чернобыльская катастрофа изрядно подлила масла в огонь радиофобии – панической боязни всего, что связано с радиацией.

Особый символизм Чернобыля также стал многократным пересечением, средоточием, нервным узлом умирающего красного мутанта, бьющегося в идеологических конвульсиях под дробный погребальный аккомпанемент треска счётчиков радиоактивного излучения.

Нуждалась ли раковая опухоль коммунизма в столь радикальной лучевой терапии? И не случись авария на ЧАЭС, каким бы путём пошла история огромнейшей государственной человекоперерабатывающей машины Советского Союза?

Фабула фильма заключается в максимально реалистичной, достоверной демонстрации полнейшей исторической несостоятельности советского режима, несмотря на, казалось бы, определённые технические усовершенствования, которые, впрочем, при тотальном игнорировании человеческого фактора и замыкании на самоценности идеологии не могли не привести к катастрофическим последствиям.

Я хочу посоветовать этот сериал всем любителям копаться в исторических подробностях и оценивать идеологии по степени их эффективности. Вот так просто и наглядно показан зловещий эксперимент (как советский социальный, так и тот, что проводился на ЧАЭС им. Ленина), который не мог долго длиться и не должен повториться. Картина «Чернобыль» – это инфернальный микс, выжимка, квинтэссенция советского социализма.

Какие проблемы решает эвтаназия

В современном мире гамлетовское вопрошание «Быть или не быть?» следует рассматривать не только в метафизическом и экзистенциальном аспектах, но и в сугубо материалистическом, рациональном. А именно – качество жизни и интересы индивидуума (субъекта) должны быть поставлены выше абстрактной жизни, как нас учил общепринятый гуманизм. Давно идёт дискуссия на тему эвтаназии, поделившая общество на убеждённых сторонников и яростных противников. Я, безусловно, принадлежу к первым. Я хочу сама выбирать, жить мне или не жить и как именно, особенно в случае нелёгкого выбора перед лицом критических обстоятельств.

Недавно в своих соцсетях известный философ современности и клинический психолог профессор Джордан Питерсон сослался на нашумевшую статью Canada Conjoins Euthanasia and Organ Harvesting. A chilling development on the mercy-killing front, опубликованную на консервативном общественно-политическом ресурсе The American Spectator, отозвавшись об эвтаназии как о «…дороге в ад, вымощенной благими намерениями».

Чтобы согласиться с ним, надо согласиться и с его представлениями о «рае» и «аде», вероятнее всего, традиционалистско-архетипическими. Но как известно, что русскому хорошо, то немцу смерть, проще говоря, что такое хорошо и что такое плохо в вопросах частных, не затрагивающих общественных интересов, каждый волен определяться самостоятельно.