Культурная революция

Ноябрь 2021

Русский в европейском духе

В заключительной главе своей книги «Европейская идея и Россия» А.О. Чубарьян приводит примечательные слова В.Г. Белинского: «Мы… не хотим быть ни французами, ни англичанами, ни немцами, но хотим быть русскими в европейском духе».

Сложившееся понимание России как многонациональной страны-цивилизации, охватывающей огромные территории на двух континентах, протяженной от Балтийского моря до Тихого океана, не отменяет, но, быть может, и обостряет даже вопросы, которые были вынесены в геополитическую и ценностную плоскость взаимоотношений России и Западной Европы начиная с XVII столетия. Понятно, что формализованные связи России с Европой начались почти на полтора столетия раньше принятия Древней Русью христианства, со времен Великого Новгорода и приглашения норманнов на правление. Интерес к загадочной Московии, сдержавшей нашествие Орды на европейские государства, существовал в пору правления Ивана III и его потомков. Общеизвестна переписка Ивана IV с английской королевой Елизаветой I, литературные отражения которой находим уже у Шекспира.

Россия участвовала в решении ряда общеевропейских проблем еще в XVI веке, о чем свидетельствуют знаменитые «Записки о московских делах» Сигизмунда Герберштейна. Он дважды приезжал в Москву по поручению Габсбургского императора, который хотел «втянуть Русь в борьбу с турками и восстановить нормальные отношения между Русью и Польшей». Но все же Россия становится реальной участницей европейской политики в пору завершения династии Рюриковичей и воцарения Романовых. Победы Петра I в Северной войне определили европейский вектор развития России. Ее решающее влияние на европейские дела оказывается неоспоримым в войне с Наполеоном, после которой Александр I играет первую роль в создании Священного союза. В XIX столетии Россия становится полноправной участницей «европейского концерта», без которой невозможно принять ни одного серьезного политического решения.

Неслучайно именно Николай II выступает с идеей создания Лиги Наций, до реального образования которой ему не было суждено дожить. Советский Союз стал ее членом в 1934 году, когда после прихода нацистов к власти в Германии наметился новый европейский разлом. Право определять судьбы не только Европы, но и мира СССР завоевал на фронтах сражений во Второй мировой войне, приняв на себя основные тяготы борьбы с фашизмом. Российские споры о взаимоотношениях с Европой ни в коей мере не могут отменить исторических реалий прошлого – Россия в различных ее государственных обличиях была не только географически неотъемлемой частью европейского континента, но и неизменной участницей европейской политики. Именно поэтому ответ на вопрос о взаимоотношениях с Европой в прошлые и нынешние времена имеет не только философское, но и вполне практическое значение.

Книга Чубарьяна о формировании европейской идеи и ее российском восприятии стала результатом его многолетних исследований и размышлений о мировой истории и месте России в важнейших исторических процессах. Именно поэтому, прежде чем обратиться к рефлексии отечественного социально-политического и философского сознания по поводу самоопределения нации, ее идентичности, ее бытования во времени и пространстве, он самым тщательным образом воссоздает сложный, полный противоречий путь поисков самой «европейской идеи».

Сквозным сюжетом этого исследования становится столкновение мнений и позиций по поводу создания «Соединенных Штатов Европы», которые из социально-философского образа, увлекающего европейских интеллектуалов еще в пору Высокого Средневековья, стали реальностью на излете XX столетия. Реальностью, в которой политическая и экономическая конструкция Европейского cоюза не отменила национальных интересов и национальных предпочтений государств, в него входящих. Само понимание европеизма, европейского сродства не исчерпывается ни культурно-психологической общностью, ни принципами государственного устройства, ни этническим или религиозным единством. Именно поэтому для Чубарьяна так важна мысль о том, что Европа – это не только «географическое понятие (пространство, частью которого является и Россия)», но прежде всего понятие историческое. Определяющееся множеством факторов, не предполагающих унификации. «Великий проект» герцога Сюлли, суперинтенданта финансов французского короля Генриха IV, о котором часто вспоминали при создании Европейского cоюза, не схож с идеями Жан-Жака Руссо или «Молодой Европы» Дж. Мадзини. Неоднозначность «европейской идеи», ее несводимость к простым публицистическим тезисам раскрыта в книге Чубарьяна убедительно и объемлюще. Именно это позволяет ему с беспристрастностью глубокого историка представить картину российского отношения к «европейской идее» у отечественных мыслителей различных идеологических направлений. Он вовсе не стремится сгладить очевидные противоречия между ними, но ему важно показать процесс развития взглядов на Европу как у «западников», так и у «славянофилов». Он максимально объективен даже тогда, когда вводит в контекст своих рассуждений, похоже, неблизкие ему направления российской мысли, такие как евразийство.

Оставаясь в рамках научного исследования, Чубарьян не прячется от острых вопросов реальной политики, не скрывает того, что проблема, вынесенная в заглавие книги, имеет острое политическое значение. Это признание он делает как ученый, который понимает, что такое контекст эпохи, но при этом не изменяет своему высшему предназначению.

Октябрь 2021

Одиночество создателя

После спектакля Дмитрия Крымова «Моцарт “Дон Жуан”. Генеральная репетиция» в Театре «Мастерская Петра Фоменко» моя жена сказала: «Папа не отпускает». Мне было понятно без разъяснений – она работала в Московском театре на Малой Бронной в 1970–80-е годы. И в пору великих творений Анатолия Эфроса, и в пору – перед его уходом в Театр на Таганке – его разладов с труппой.

В «Дон Жуане» Крымова не отпускают и другие советские режиссеры великой театральной поры, начавшейся в середине XX столетия: Георгий Товстоногов, Олег Ефремов, Юрий Любимов, Михаил Туманишвили, Юозас Мильтинис, Вольдемар Пансо, Петр Фоменко, Марк Захаров, Леонид Хейфец… Всех и не назовешь. Кто-то постарше, кто-то помладше, но так или иначе они были частью жизни дома выдающегося театрального критика Натальи Крымовой и полуопального гения Анатолия Эфроса, на спектакли которого ломилась «вся Москва».

До 1973 года мама Димы работала в редакции журнала «Театр», который наряду с «Новым миром» был важным духовным центром «оттепельной» художественной жизни. Она глубоко и тонко понимала, из чего рождается ткань театрального искусства. И знала, что такое участь режиссера, который должен увлечь за собой десятки сотрудников и тысячи зрителей. Какую ношу он вынужден нести каждый день. Анатолий Эфрос, как говорили в сталинскую эпоху, был «социально чуждым» даже в новые «диетические» времена – и драматические перепады его судьбы тому горькое свидетельство.

Собственно, ко всем названным театральным режиссерам советская власть относилась с подозрением – к кому-то с большим, к кому-то с меньшим. Но «других писателей» не было. И это понимали чиновники от культуры. Не случайно именно в эту пору при всех ее немилосердных правилах игры Борис Пастернак напишет, посвятив свои строки актрисе Анастасии Зуевой: «Смягчается времен суровость, / Теряют новизну слова, / Талант единственная новость, / Которая всегда нова». В «оттепельную» пору талант могли мучить, запрещая его произведения, но до смертоубийства уже не доходило.

Дмитрий Крымов вырос в доме, где театр и разговоры о театре были важнее разговоров о реальной жизни, протекавшей по своим советским законам. Вернее, театр был более реальным бытием, чем сама жизнь, которая часто грубо вторгалась в творчество профсоюзными собраниями, цензурными запретами, партийными проверками «морального климата в творческом коллективе». Грешен, в начале 1980-х возглавлял комиссию Краснопресненского РК КПСС, которая должна была найти развязку в конфликте между труппой Театра на Малой Бронной и его режиссерами (напомню, что главным режиссером Театра на Малой Бронной был Александр Дунаев, а Эфрос работал очередным, хотя все понимали, что он «не первый, но и не второй»).

Как ни отбрыкивался от этого партийного поручения, не смог от него увернуться. Но, как ни странно, именно эта история приоткрыла мне горькое знание о естественном одиночестве любого сто`ящего режиссера. Их не случайно называют демиургами, творцами чувственного космоса. Потом мне не раз приходилось быть свидетелем конфликтов между режиссерами и актерами, которых они пестовали годами. Накапливающаяся усталость друг от друга приводила к взрывам или тихим расставаниям. Видимо, Ремарк прав: человеческая жизнь слишком длинна для одной любви. Во всяком случае жизнь театральная. Актеры устремлялись в новые дали, оставляя режиссера в горьком одиночестве, преодолеть которое можно, только пережив новое увлечение – чаще всего неопытной театральной молодежью. Таланты ходят стаями, но жизнь режиссера-вожака всегда одинока. Ему не прощают ошибок. Даже тем, кого и при жизни, и после смерти называли великими. И хотя театральные спектакли чаще всего дети любви постановщика, актеров, художников, музыкантов, удел режиссера сродни участи Вседержителя. Стоит ему переусердствовать в любви или ненависти, и его творенье окажется болезненно несовершенным.

Анатолий Эфрос был режиссером уникального романтического дарования. Процесс создания спектакля был для него едва ли не более важен, чем завершенная постановка. «Репетиция должна доставлять радость. Потому что на репетицию уходит половина каждого дня по всей жизни. И если после мучительных репетиций даже и получится хороший спектакль, это не искупит потерь». Не смею утверждать, что для Дмитрия Крымова эти строки его отца из книги «Репетиция – любовь моя» стали единственным заветом в профессии.

Но одним из десяти – несомненно. И в спектакле «Все тут» – щемящей истории о его семье, и в «Дон Жуане» он вновь и вновь обращается к самой природе театра, который вмещает в себя все бытие, с его горними высями духа и властными претензиями материального низа, с жалким лепетом обыденности и горечью неизбежного ухода. В «Дон Жуане» Крымов захватывает бесстрашной свободой художника, безбоязненно сопрягающего все краски сценической палитры в театральную мистерию, передоверив Евгению Цыганову, перевоплотившемуся в режиссера-вседержителя, свою собственную, Дмитрия Крымова, роль. Как, впрочем, и всех режиссеров, чьи творенья он видел за свою жизнь. Он заражает актеров этим бесстрашием, что и позволяет им взлететь на неведомые прежде вершины. Он задает виртуозную партитуру Цыганову, который остро чувствует сквозное действие роли, в равной степени владея секретами глубинно психологического театра и откровенно площадными фокусами. Как любой настоящий режиссер, они – и Крымов, и Цыганов – должны обольстить своих артистов, используя даже запрещенные в обыденной жизни приемы.

Казалось, что фраза «искусство требует жертв» истерлась от частого употребления, потеряла силу и смысл. Но это совсем не так. Цена искусства – человеческая жизнь. Только так рождаются шедевры. Кому, как не Крымову, это знать.

Сентябрь 2021

«Хоть куда казак»

27 августа исполнилось бы 80 лет выдающемуся сыну Украины, гениальному актеру Богдану Сильвестровичу Ступке. Он ушел из жизни по нынешним меркам рано, не дожив до 72 лет. Но магию его человеческой, творческой натуры до сих пор ощущают все, кто видел его хоть раз – в жизни, на сцене или на экране.

Он был блистателен на украинских подмостках и в украинских фильмах и не менее велик в российском кинематографе в советские и постсоветские времена. В этих превосходной степени словах нет преувеличения, которыми обычно пользуются в юбилейных или прощальных речах. Богдан Ступка был действительно выдающимся сыном своей страны, украинским патриотом и гениальным – по гамбургскому счету, по мировым меркам – артистом.

И одновременно он жил в пространстве русской культуры не как чужестранец, а как изначально укорененный в ней художник, ощущающий не только различие, но и глубинную близость двух родственных народов. Он создал множество сценических образов в классическом украинском и русском репертуаре – от Мыколы Задорожного в «Украденном счастье» Ивана Франко до Ивана Петровича Войницкого в «Дяде Ване» А.П. Чехова, сыграл более сотни ролей в кинематографе, безупречно владея всеми оттенками, всей глубиной украинского и русского языков.

Он остро чувствовал, как меняется пластика, эмоциональный строй человека в зависимости от того, на каком языке он говорит. Львовянин, тонко понимающий нюансы речи своих земляков, он замечательно раскрывал все многообразие украинского языка, откликающегося на соседние культуры – австрийскую, польскую и, конечно же, родственную русскую, в которой украинская почва прорастала до небес в высокой классике литературных гениев.

Нередко в дружеском застолье просил его почитать «Энеиду» Ивана Петровича Котляревского: «Еней був парубок моторный / I хлопец хоть куди козак / Удавьсь за всеэ зле проворный, / Завзятiший од всiх бурлак…» В его чтении эта поэма приобретала тот объем, который раскрывался не сразу даже для таких внимательных читателей, как Тарас Григорьевич Шевченко и Пантелеймон Александрович Кулиш. В 1861 году П. Кулиш, создатель «кулишовки», ранней версии украинского алфавита, и основной переводчик полного издания Библии на украинский язык, назвал Котляревского выразителем «антинародных образцов вкуса», который в своей «Энеиде» «поиздевался над украинской народностью», предъявив миру «все, что только могли найти паны карикатурного, смешного и нелепого в худших образчиках простолюдина».

Но в 1882-м создатель «кулишовки», вновь вернувшись к поэме Котляревского, кардинально пересмотрел свои взгляды: «Он (Котляревский. – М.Ш.), покорившись неизведанному велению народного духа, был только орудием украинского сознания». Схожая эволюция в отношении Котляревского и его «Энеиды» произошла и с Т. Шевченко, который поначалу назвал ее «смеховиною в московской манере», а много позже – «недооцененной книгой». Богдан Ступка вслед за автором покорялся «неизведанному велению народного духа», в котором высокое и низкое сплетались воедино, народная почва воспаряла до народной судьбы. «Образец кабацкой украинской беседы» (еще одно из язвительных замечаний П. Кулиша в адрес литературной стилистики Котляревского) обретало черты народного эпоса.

Богдан остро чувствовал праздничный гротеск национальной украинской жизни. Ему было свойственно гоголевское переживание избыточного плотского земного рая и одновременно ощущение мистики, тайны, которая скрывается за видимой беспечностью бытия. Именно поэтому уже в зрелом возрасте он заново открыл для себя философскую прозу и басни Григория Сковороды, извлекая в них ту мудрость, которая была нужна ему как человеку и актеру. Он любил повторять вслед за великим украинским философом: «Люди живут чувствами, а для чувств безразлично, кто прав». Такое понимание человеческой природы позволяло ему безбоязненно прикасаться к характерам, которые вызывали, мягко говоря, неоднозначную историко-политическую оценку и на Украине, и в России, будь то украинский националист Орест в фильме Юрия Ильенко «Белая птица с черной отметиной», Иван Блинов, решивший выбрать «третий путь» в трагедии Великой Отечественной войны (за эту роль в картине Дмитрия Месхиева «Свои» он был номинирован на премию Европейской киноакадемии), или гетман Мазепа (киноэпос Юрия Ильенко).

К счастью, история с фильмом «Молитва о гетмане Мазепе» не стала роковой для нашей дружбы. Мы оба были министрами культуры – каждый в своей стране. Богдан рассказал мне, что хочет создать образ этого противоречивого человека, который в русской истории живет с клеймом предателя, а для многих украинцев является героем, – для актера такого масштаба, как он, это была интересная творческая задача, и я понимал его. Но все же Министерство культуры России не выдало картине прокатного удостоверения для показа на территории нашей страны из-за того, что Петр I и русская армия были изображены злодеями, которые огнем и мечом сеют хаос на земле Запорожской Сечи. Это был тяжелый момент в истории наших отношений. Но, как писал когда-то Анатолий Алексин, «дружба дороже истины». После «Мазепы» Богдан еще десять лет, до самой смерти, работал в российском кинематографе. Это было время невероятной творческой активности: «Свои», «Водитель для Веры», «Тарас Бульба» – всего и не счесть. Режиссеры добивались его участия в своих картинах, и он не отказывался, словно знал, что жить ему осталось недолго.

В финале спектакля «Тевье-Тевль», который по пьесе Григория Горина поставил Сергей Данченко, бессменный друг и товарищ Богдана по театральному бытию, Тевье-Ступка уходил в бесконечное небесное пространство по Млечному Пути. Уходил в причудливом танце, превращаясь в яркую звезду, которая и поныне освещает нашу жизнь. И как бы хотелось до моего ухода хотя бы раз поклониться его могиле…

Август 2021

Русский вопрос

Насилие над 9-летним мальчишкой, которого избивали его киргизские сверстники в школе дзюдо только за то, что он русский, «языковые патрули» в Казахстане, требующие от русскоязычных граждан пользоваться казахским языком в публичных местах, аналогичные коллизии на бытовом уровне в других странах Центральной Азии незамедлительно вызывают реакцию властей – и в России, и в государствах, где случались подобные инциденты.

По этому поводу ни в СНГ, ни в ЕАЭС никто не хочет публичных конфликтов на межгосударственном уровне. В отличие от Украины или стран Прибалтики здесь не принимали законов, впрямую направленных на вытеснение русского языка и русской культуры. Более того, русский язык в ряде постсоветских государств имеет тот или иной официальный статус. Но произошедшие частные, как кажется, события заставляют заново взглянуть на то, что в реальности происходит на постсоветском пространстве с этническими русскими. Их проблемы куда сложнее, чем вопрос сохранения русского языка в новом зарубежье.

Уже тридцать лет, прошедшие со времени распада СССР, бывшие советские республики стремятся к созданию национальных, а в ряде случаев мононациональных государств, где первостепенной является забота об утверждении национальных приоритетов в истории, географии, философии, художественной культуре, политике, в сфере языка и гуманитарного образования в целом. Новым государствам нужно было найти новые опоры во времени и пространстве.

Исключение во многом составляла лишь РСФСР, несмотря на то что после распада СССР в ней проживало более 80 % русских. Новое российское государство, в котором, по итогам переписи 2010 года, зафиксировано 193 этноса, изначально формировалось как многонациональная и многоконфессиональная держава, что было закреплено в Конституции 1993 года.

Межнациональные отношения в СССР всегда были под особым контролем партийной власти. Борьбу с «великодержавным шовинизмом» и «буржуазным национализмом» власти вели на протяжении всего существования Советского Союза. Отсюда двусмысленное положение РСФСР, не имевшей своего ЦК Коммунистической партии, и более жесткое налогообложение русского села. Отсюда же – репрессии в отношении национальной интеллигенции в союзных республиках, особо безжалостные в 30–40-е годы прошлого столетия.

Все это относилось и к представителям русской культуры.

Подспудно существующая – и никогда не исчезавшая – энергия национальных движений уже в середине 80-х годов прошлого века, в пору ослабления центральной московской власти, вырвалась на поверхность политического бытия.

Бездарная попытка государственного переворота, который начался ровно тридцать лет назад и через три дня потерпел крах, окончательно похоронила Новоогаревский процесс создания нового Союзного договора, спровоцировав финальный этап парада суверенитетов. Именно ГКЧП поставил точку в истории Советского Союза, обнаружив исчерпанность его основных структур.

Никто не думал тогда о судьбе 26 миллионов русских, оказавшихся в новых государствах. Русских, на которых в недавних союзных республиках взвалили вину за все беды, причиненные не только советской властью, но и Российской империей. И никто не хотел, да и не хочет, похоже, понять, что сама Россия, русский этнос понес не менее, а то и более жестокий урон от власти большевиков, чем другие народы Советского Союза. В 90-е годы Россия не смогла ни принять, ни всерьез защитить своих соотечественников, оказавшихся без вины виноватыми.

В отличие от эмигрантов, по своей воле уезжавших в ФРГ, США или Израиль, которые худо-бедно должны были адаптироваться к новой социокультурной среде, учить язык страны пребывания, чтобы получить работу и место в обществе, эти 26 миллионов русских людей оказались за границей не по собственному выбору. И потому немало тех, уже немолодых людей, кто по-прежнему проживает в странах нового зарубежья, но не может и не хочет понимать, почему они должны приспосабливаться к новым условиям жизни, а не приспосабливать эти условия к тому, что для них привычно. При этом уже не первый год многие родители заботятся о том, чтобы дать своим детям возможность многоязычия, которое потом позволит им сделать самостоятельный выбор: остаться в стране, где их семья оказалась тридцать лет назад, переехать в Россию или поискать счастья где-то еще. Значительно реже происходит «языковой сдвиг», когда родители не передают родной язык детям, надеясь, что это откроет перед ними большие возможности в стране проживания. Надо признать, что на сегодняшний день и это не является фактором успеха.

Нужно учитывать все эти новые обстоятельства, заботясь о благополучии, безопасной и успешной жизни наших соотечественников в новом зарубежье. И не ограничиваться лишь стремлением сохранять их культурную идентичность.

В нынешней геополитической обстановке Россия усиливается в качестве гаранта безопасности в Центральной Азии, на Кавказе и на Ближнем Востоке, да и не только в этих регионах. Несмотря на ограничения, связанные с пандемией COVID-19, она по-прежнему привлекательна для трудовых мигрантов, в том числе и для высокопрофессиональных специалистов. Наконец, в России проживают значительные этнические общины из стран Содружества. Вместе с международными договорами это весьма серьезный фундамент для дискуссии о правовом положении наших соотечественников за рубежом.

Август 2021

Заметки старого лектора

Более 150 студентов из разных высших учебных заведений Белоруссии собрала Летняя школа в Псковском государственном университете, куда и меня пригласили на лекцию, посвященную приграничному культурному сотрудничеству. И это заставило вновь задуматься о смысле преподавательской деятельности.

Всякий раз, когда входишь в аудиторию, нервничаешь по самому простому и самому важному поводу – нужны ли знания и размышления человека, родившегося в первой половине XX века, студентам, появившимся на свет в начале века XXI? К тому же студентам, приехавшим из другой страны, с другим опытом, другим информационным фоном, другим запасом школьных знаний, чем их российские сверстники.

Мы живем в Союзном государстве, наши народы близки друг другу – и в истории, и в новейшем времени, но Белоруссия – не Россия в той же степени, в какой Россия – не Белоруссия. Понятно, что, войдя в аудиторию, где разместилось около двухсот человек, ты не поймешь, кто русский, а кто белорус, но все же нужно искать темы и слова, которые бы объединяли, а не разъединяли ребят. Преподавателям естественных наук все-таки проще. Разработчикам квантовых компьютеров, конечно, следует помнить, что дважды два в их случае – «возможно, четыре», но и классику никто не отменял: то, что дважды два равно четырем, следует помнить тоже, и этот теоретический результат применять на практике. В гуманитарных науках подвижность знания зависит не только от развития научной мысли. Она связана со множеством факторов, влияние которых делает поиск истины совсем непростым делом.

Ты всегда идешь на риск. Боишься разочаровать слушателей, не добиться контакта с ними. Если это происходит, то все лучшие цитаты и эффектные суждения не стоят и ломаного гроша. Нынешние студенты «голосуют» погружением в свои гаджеты. Но самое опасное – поддаться желанию, «задрав штаны, бежать за комсомолом», пытаясь заговорить с молодыми людьми, будто ты – один из них. Но тебе не 18 лет и даже не 25, любые игры в молодость будут выглядеть просто смешно.

И все же, все же… Ты живешь со своими слушателями во многом разнонаправленно. У тебя большая, если не лучшая часть жизни – позади. Из нее ты по преимуществу черпаешь свои познания, опыт подсказывает повторяющиеся коллизии бытия. Тебе хочется верить, что опыт и мудрость – одно и то же, хотя знаешь, что это совсем не так. У них – все в настоящем и будущем. Вырвавшись из школьного детства, пусть самого счастливого, из-под родительской опеки, пусть самой добросердечной, они полны ожиданий грядущего. Мир открывается неведомыми прежде искушениями, которые подталкивают их к непредсказуемым шагам. А потому, погружая их в «доброе и вечное», надо почувствовать этот нерв предвкушения, который для них острее любого проверенного знания. Ты должен вместе с ними отыскать связь между твоим прошлым и их будущим, между проверенными столетиями истинами и готовностью вырваться за их пределы, открывая прежде неведомое…