Лорды Протектората: Барон Аквилла

– Я хотел помочь людям!!!

И его голос слышен в долине и какой-то там пастух у костра кричит в горы:

– Боги, вы не справедливы!

А тут другой качок с молотом и в рабочей робе, падает на колени и молит прикованного:

– Признайся. Одно только слово и тебя пощадят!

Но скованный цедит сквозь зубы:

– Все равно не поймете.

И орел, полагая что бородач вот-вот расколется, вкрадчиво шепчет:

– Почему же? Ведь это так просто. Скажи – виноват, хотел власти, силы, могущества… Всякий тебя поймет.

Усмешка скривила лицо узника, и он глумливым тоном отвечает:

– Я хотел помочь людям. Неужели вы не понимаете – ведь это так просто. Ха-ха-ха. Ха-ха-ха-ха-ха! АХАХАХАХАХХАХХАХАХАХАХАХХАХАХАХ!

Орел пораженно шепчет:

– Он смеется над нами, – и орел взлетает вверх, насколько высоко он взлетел неясно, но определенно он долетел до огромного и брутального старика, закутанного в тогу, видимо, собираясь донести ему.

Однако в этом не было необходимости – смех заключенного гремел громом до самых небес и явно злил старика. Наконец тот дошел до определенной точки и произнес свой приговор, и голос его пробирал до костей:

– Тебе мало твоих мук? Так получай самую страшную кару – забвение.

И из глаз старика ударили молнии: цепь молний окутала скалу с прикованным, и от этих ударов скала стала проваливаться в появившуюся бездну, но и это не остановило смех. И среди своего торжествующего смеха узник, рушась в пропасть, выкрикнул:

– Я хотел помочь людям – и я помог им.

И смех его звучал, пока земная твердь не сомкнулась над головой мятежника.

И только тогда старик закончил свой приговор:

– Все – нет больше Прометея – и не было его никогда!

Конец.

– Занятный эпизод. А с каким энтузиазмом, с каким жаром вы о нем рассказывали. Почему это вольное изложение древнегреческого мифа так важно для вас?

– В нынешнее время, когда наше молодое поколение узнает о содержании преданий и легенд из компьютерных игр и богомерзких блокбастеров, во всей массе которых не найдется и трех стоящих идей, очень важно сохранить в памяти подлинный смысл древнего мифа, прошедший через десятки веков.

– Но какие именно смыслы вы усмотрели в этом моменте мифа?

– Ну разве это не очевидно? Во-первых, это логика власти: за проступки наказывают, да, но за неповиновение – уничтожают, хотя для власти – даже божественной вполне достаточно и одного, пусть и неискреннего, но слова покорности. Видимо это лежит в самой сущности любого господства –достаточно внешней покорности, чтобы твоя власть была крепка. Во-вторых, и это вопрос мироустройства: боги не справедливы. За добрые дела они воздают злом, за подвиги карают. И если ты жаждешь добиться правосудия на земле – ты должен пойти против богов. В-третьих, касательно самого страшного для личности – это не смерть, но забвение. Такое уничтожение самой памяти о жившем, как будто бы его никогда и не существовало. И, наконец, в-четвертых, и об этом все же не стоило проговариваться детям: действительно, нет Прометея, и не было его никогда… альтруистические поступки и те, кто их совершает… таких не бывает, есть только такие, о которых говорил орел, которые ценят и добиваются лишь силы и власти, просто напоказ выставлять этого нельзя, ведь без благолепных белил и румян морали, красивых слов о чести и правде можно собрать лишь шайку, но не тот прочный режим власти, который называют – государством.

– Но отчего вы упустили концовку мультфильма, ту в которой последствия подвига титана пережили его?

– Потому что последствия, дела, поступки – это всего лишь последствия, дела, поступки. Но личность – не важно человека ли, титана или даже бога – это нечто совсем иное. Именно поэтому Прометей несмотря ни на что потерпел поражение. И это в своем роде предостережение – ты можешь быть великим героем и совершать грандиозные деяния, но если ты потерпишь поражение… тебя ничто не спасет.

– А вы видно с детства были мыслитель. Правда с несколько бедной эмоциональной сферой.

– Ну да. Я – свободный художник и холодный философ, и в сердце моем нет жалости, – вставил Аквилла цитату из классики.

Но аналитик то ли не сообразил откуда она, то ли вдруг задумался о чем-то постороннем, в любом случае он сказал:

– Интересно… пойдемте дальше. Что вам снится? Какой сон всплывает у вас в памяти в первую очередь?

Аквилла пристально посмотрел на Медянцева (прикинул о своем последнем сне о Неведомом и смерти своего друга), затем прикрыл веки, откинулся на спинку стула и стал рассказывать ему сон из какого далекого-далекого периода своей жизни:

– Это весьма странный сон, если конечно к снам в принципе может относится понятие нормальности. Был теплый июльский день. Летнее небо с небольшими облаками. Светит яркое солнце. Передо мной залив – вижу другой берег. Иду по мосту. Мост построен кустарно. На некоторых участках есть рабочие. Не то чтобы они мне не нравятся, но я не хочу чтобы они меня заметили. Я иду вперед, но кажется они меня замечают. Периодически оглядываюсь. В один из моментов вижу, что все таки меня заметили и что рабочие бегут ко мне. Бегу от них. Мост, который сначала был выше уровня воды постепенно приближается к ней и, наконец, перестает быть мостом, а становится какой-то переправой – рядом плотов, соединенных вместе веревкой-канатом. Перепрыгиваю с одного плота на другой, они раскачиваются как льдины. Один край спускается, другой поднимается, но я все перепрыгиваю и бегу дальше. Чем дальше, тем плоты становятся хуже. Наконец, один из них буквально рассыпается от того, что я наступил на него, и я оказываюсь в воде. Всплываю, но по непонятной причине не могу удержаться на плаву, вновь погружаюсь, барахтаюсь, наконец, замечаю рядом небольшую палочку – прутик. Опираюсь на нее, вдавливаю ее в воду и обретаю равновесие, могу плыть. Плыву обратно мимо плотов, доплываю до места, где мост выше уровня воды, понимаю что тут уже мелко, дотрагиваюсь ногой до ила, встаю: я по пояс в воде, передо мной камыши. Рабочие на мосту возвращаются на свои места, чтобы продолжить работу, говорят друг другу что-то вроде «Недалеко ушел то, и стоило из-за него беспокоиться». После этого я просыпаюсь.

Аквилла открыл глаза и увидел горящие глаза Медянцева (наверное, тому и правда нравилась его работа – а что день-деньской сидеть чужие байки слушать, кому ж надоест?). Барон спросил:

– Что скажете, док?

– Давайте разберем ваш сон по косточкам. Какие у вас ассоциации с тем днем?

– Это определенно прекрасный день. Он напоминает мне о глубоком детстве, из летних каникул ранних классов, возможно начальной школы.

– Хорошо, продолжайте, что с тем местом?

– Оно напоминает берег рядом с дачей одних моих родственников, у которых мы часто гостили в июле.

– Так, мы определили пространственно-временной континуум, имеющий значение для толкования.

Аквилла подумал: «Неужели, добавляя в свою речь заумные слова, психолог понимает больше, нежели он понял в начале? Или это нужно чтобы навести научный шарм для суеверного гадания по снам?»

А магнетизер тем временем продолжал:

– Но давайте перейдем к действиям, происходившим в ваших снах. Почему вы оборачивались на ремонтников, почему вам было важно их мнение?

– Возможно, потому, что мне казалось, что эти ремонтники-строители являются как бы хозяевами этого места и по-хорошему, по правилам, мне нужно их разрешение чтобы пройти, но каким то образом я понимаю, что разрешения они дают только своим людям. Поэтому прохожу самовольно, увидев это – они побежали за мной, чтоб возвернуть меня силой.

– Дальше. С чего это взялись льдины? И почему чем дальше, тем мост становится хуже?

– Возможно, мост символизирует мой жизненный путь. Если раньше – в детстве он был крепок, возвышался над уровнем житейских проблем, то чем дальше, тем больше он соприкасается с мутной водицей, с этим постоянно текущим потоком, размывающем размочаливающим разлагающим опоры, по которым идет человек, проживая свою жизнь, лишает человека твердой почвы под ногами. Лишает его надежной опоры… Может я боюсь, не уверен в будущем, боюсь что опорные точки, с которыми я иду по жизни однажды разрушатся, и я низвергнусь в пучину?

– Но причем здесь лед? Мост же был деревянным?

– Да, деревянным. Но послушайте – переходить реку по мосту это одно. Переходить реку без моста это совсем другое. Перейти ее, не замочив ног, можно по льду. А это опасное дело, лед может треснуть и похоронить тебя под ледяным надгробием.

– А пучина? Смесь воды и пузырей, в которой невозможно плыть?

– Думаю это олицетворение моего страха перед тем, что однажды опоры, которых я держусь, будут размыты рекой жизни и я провалюсь, и это меня сломит и я вернусь назад. Но соломинка? Какого черта соломинка?

– Заметьте, вы смогли опереться на соломинку, только когда перестали двигаться дальше. Только тогда вы обрели устойчивость на плаву. И что вы сделали? Поплыли назад, к тому берегу, с которого пришли, а не к тому, к которому стремились сначала. Вы сами считаете, что еще не готовы перейти на тот берег, вы сами предпочитаете отступить. И еще заметьте, когда вы шли по мосту, вы постоянно оглядывались, то есть вы сами надеялись, что вас заметят и силой вернут, вы надеялись на это, потому что тогда это сняло бы с вас ответственность за то, что вы не можете продвинуться вперед.

– Так значит, моя проблема в том, что мне недостает решимости, уверенности в себе перед будущим? Что я еще недостаточно повзрослел, чтобы идти дальше?

– Ну что ж вы сами определили свою проблему, истолковав свой сон.

– И как мне решить эту проблему? Как обрести твердую опору, которую не размоет потоком? Это можно сделать в рамках психоанализа?

– Думаю с этим не будет особых сложностей. В моей клинике их решают на раз-два в рамках стандартного курса. Но у меня нет достаточно времени принимать вас лично каждый раз. Лучше вам пройти курс дистанционно, как остальные. Вам не о чем беспокоится, эта техника одобрена Палатой магнетизеров Срединного Союза.

– Думаю – вы правы. А как долго длится курс, как часто нужно посещать сеансы?

– Сеансы дважды в неделю. Курс в пять недель. Стандартный курс.

– Если позволите, я посещу вас еще один раз лично и тогда окончательно приму решение.

– Как пожелаете, сударь, еще один, но только один личный сеанс. Скажите спасибо, что за вас попросила Лизочка – моя дочь.

Что-то заскребло на душе у Аквиллы, когда Медянцев напомнил ему о своей дочери, что же в ней было такое, что же беспокоило его? Но додумать этот вопрос он не успел – Медянцев широко улыбнулся, и тут барон заметил, что на шее у магнетизера на цепочке висела пробитая монетка. Точнее не монетка, а – жетон.

– Игральный жетон, – задумчивым голосом сказал сыскарь.

– Вы об этой безделушке, – бросил доктор и, сняв с шеи, протянул жетон барону, и прибавил, – Сувенир одного клиента. Подарок на память.

В голове Аквиллы мелькнуло: «Сокровищница, не иначе. Но какая у нее связь с Медянцевым? Да, точно Сокровищница, в Союзе уже два года как игральные заведения вне закона. Что не мешает действовать тайным казино. Немного, но для досуга хватает. На всю Первопрестольную – два или три». И он спросил прямо:

– Это ведь из тайного казино?

– Да, – без обиняков признался магнетизер, и продолжил, – А знаете почему оно действует, а я этого не скрываю? По той же причине, по которой я получил заказ на предоставление психоаналитических услуг всем госслужащим Второпрестольной. Вы поняли, что я хочу сказать? – и при этих словах выражение лица Медянцева стало высокомерным и пренебрежительным.

– Понял. Но не думайте, что коррупционные связи это панацея от всех невзгод.

– Знаю. Но меня также защищает и закон о психоанализе, магнетизме и парапсихологии, предоставляющий достаточные гарантии и иммунитет нашему сертифицированному брату от бюрократов, вроде вас, любящих совать нос не в свои дела.

Глаза сыскаря сверкнули холодным огнем, он бросил краткое «До встречи» и вышел из кабинета.

Перед тем как Аквилла ушел, дочь аналитика заставила его заполнить краткую анкету-квитанцию госслужащего, получившего сеанс психоанализа, и мимоходом подивился свободным порядкам в здешней бухгалтерии – даже удостоверение предъявить не пришлось. А напоследок милашка на ресепшене попросила его:

– Пожалуйста, выйдя во двор, пригласи всех тех, кто там курит.

– Что? – сперва несколько растерялся Аквилла.

– Когда вы пришли на сеанс к отцу, он объявил перерыв во всех смотровых и выставил их во двор – курить. Думаю, они все еще там. Все таки отец не Юлий Цезарь, он может концентрироваться только на том, что прямо перед ним, или живой человек, или шесть десятков мониторов. Думаю он уже вернулся в свой основной кабинет, выпил чашку кофе и неспешно потягивает сигару, которые просто необходимы ему после личного приема пациентов, так что пока вся эта публика снова расположится в смотровых, отец как раз будет готов перейти к дистанционному приему.

– А у твоего отца неплохая деловая хватка с этим дистанционным психоанализом… До встречи.

– До свидания, – ответила девушка, улыбнувшись.

Аквилла вышел во двор и увидел добрых две дюжины человек, сидевших, стоявших и дружно дымивших, несмотря на знак с перечеркнутой сигаретой. Барон на миг задержался, размышляя о том, что помимо знака, есть же и закон, запрещающий курить рядом с учреждениями здравоохранения, к коим несомненно относится и шарашкина контора господина Медянцева, а также о том, что все эти представители органов власти должны бы блюсти закон, а не плевать на него, но затем и сам достал сигарету, чиркнул зажигалкой, затянулся полной грудью и громко заявил:

– Можете проходить, товарищи пациенты, сеансы сейчас будут продолжены.

Некоторые взглянули на него с неприязнью, другие с завистью, а с интересом, пожалуй, только Веселенький, который, подойдя к нему, отозвал его в сторонку, а клиенты-пациенты тем временем, докуривая, один за другим исчезали в дверях психоаналитической клиники.

И опер спросил:

– Что скажешь, друг сыскарь?

– Думаю ты сам понимаешь, что доктору пора присваивать псевдоним Змей, а его подельнику из Сокровищницы – псевдоним Дракон, и вести единое уголовное дело и на них, и на арестанта № 34. Похоже всплывут трупы, похищения, изнасилования и коррупция, если копнуть чуть глубже.

– Как всегда, безапелляционно. И, как обычно, бездоказательно. Не всем очевидны твои выводы и умозаключения. Чтоб прижать того же Медянцева придется и попотеть, и покумекать, – Веселенький приуныл даже больше, чем обычно. Опер был отнюдь не глупый малый, но вкладывать ум и рвение в службу не любил категорически, наверное, поэтому его оперативные разработки и прозвали «резиновыми».

– Полуторагодичный срок поджимает, да? Не реализуешь разработку, прокурор три шкуры спустит, верно? А с кого спустит? С того, у кого дело сейчас в производстве, и не важно, что получил ты его не далее как вчера? Поэтому такая активность, да? – понимающе спросил Аквилла.

– Да уж, – мрачно ответил опер, – Результат нужен как воздух, работать придется, не откладывая.

– Ну это мне только на руку. По паре дел только заскочить сперва надо в свою контору.

– Тогда жду тебя в три часа в кафе Саманчо напротив Сокровищницы.

– Жди, – ответил барон и, не прощаясь, потопал на трамвайную остановку. Времени у него было немного, а посмотреть одну вещь было необходимо.

Глава 5. Сокровищница

Аквилла вместе с Веселеньким зашли в бар «Предместье», просторный зал которого предварял вход в подпольное, но от того не страдающее в известности казино Сокровищница. Предъявив свои служебные удостоверения солидному секъюрити в классических деловых тройках и получив просьбу подождать некоторое время, Веселенький перешел к свободному месту у драпированного зеленым сукном стола, где повисла напряженная пауза замершей игры в какую-то разновидность покера. Аквилла же присел на один из барных стульев. Пока бармен не вернулся из подсобки, Аквилла пребывал в мрачных мыслях: ему вспомнились слухи о чемоданах с деньгами, перевозимых из Сокровищницы в прокуратуру города. Даже имея на руках железные доказательства, привлечь в качестве фигуранта владельца казино практически не реально, подобные постановления сыскарей о привлечении прокуроры ломали об колено на раз, попытки же обжаловать прокурорские решения увязали в бюрократической волоките нашего «свободного и демократического» государства. Перспективы были не радужные: у Веселенького конец карьеры за нереализованное оперативно-розыскное дело, у него – Аквиллы – за заглохшее дело, если насильник все же помрет.

Но тут вышел бармен и мрачные мысли выветрились из головы Аквиллы – он просто остолбенел от неожиданности. Остолбенел и бармен, глядя на Аквиллу. Бармен был бледен как бумага, точно увидел призрака, впрочем скорей всего он действительно давно зачислил барона в разряд мертвецов. Барон же никогда бы не поверил, что идейный заговорщик и конспиратор, горячий борец с капиталистической системой, его давний знакомый – революционер Острослов работает барменом в подпольном рассаднике капитализма.

– Двойной эспрессо, пожалуйста, – нарушил наконец тишину Аквилла.

– Мне казалось, что покойникам нет нужды пить бодрящие напитки, – пробубнил себе под нос Осрослов, заводя на автомате кофейную машинку и все еще не придя в себя окончательно.

– Не все покойники имеют роскошь отлеживать бока в мягкой земле, – хмуро усмехнулся барон, – А вы как я погляжу сменили свои левые убеждения на бесконечно правые и добились успеха вместе с теплым местечком? И кто из нас больший покойник?

– Как человеку спасшему мою шкуру в свое время, я объясню, но учтите, что делаю я это второй раз в жизни, – ответил Острослов, подавая Аквилле чашку кофе, и после того как тот сделал глоток и ожидающе посмотрел на конспиратора продолжил, – Когда я выносил из морга на своих плечах смертельно раненного Вольдемара, попутно отстреливаясь от шайки головорезов, пришедших поглумиться над вашим телом я думал, что все миссия патрона провалена и меня вычеркнут из списков организации, но внезапно все оказалось наоборот – патрону понравилось мое поведение в той ситуации. «Теперь ты скреплен кровью товарища и кровью врага в рядах грядущей революции, именно такие люди нам и нужны, – сказал он, – Однако, чтобы эти мелкобуржуазные шавки не загрызли тебя раньше, чем ты поможешь свершить революцию, я вызываю тебя к себе в колыбель всех революций. Собирай манатки и отправляйся во Второпрестольную – на пересечении улиц Ноябристов и Амстердамских комиссаров жду тебя через неделю». И я отправился, здесь в этом самом месте я и встретился с ним впервые. Отчасти меня смутило, что мне пришлось выполнять революционные обязанности в таком месте. Но затем, проанализировав ход иных революций, когда при смене верховной власти на местах как правило оставались те же чиновники, я понял зачем патрон привлекает сюда весь цвет Второпрестольной бюрократии, чтобы не стать одни из сотен горлопанов Революции, сеявших только смуту и хаос, а иметь реальную власть после падения нынешнего правительства. Однако я увлекся, как получилось, что человек, которого все считали мертвым, пьет кофе передо мной?

– Я повидался с исполняющим обязанности Господа, он сказал мне – еще не все твои дела закончены, и я отправился их заканчивать, одно из этих дел, в частности, касается Сокровищницы и ее хозяина – назовем его условно – Дракон.

– Вы важный человек для меня, а я важный человек для хозяина Сокровищницы, но лучше называйте его не Драконом, а Дрейком. Думаю я смогу организовать вашу встречу с ним, но это займет некоторое время – как я вижу за столом для покера как раз освободилось место – займите его пока, чтоб скоротать время, – с этими словами Острослов удалился в подсобку, а Аквилла, несколько секунд посмотрев на белую улыбающуюся маску, подвешенную над дверью подсобки, – переместился за драпированный зеленым бархатом стол.

***

Статный спортивного телосложения обладатель рыжих бакенбардов с пудовыми кулаками подошел к столу и обратился к Аквилле с Веселеньким:

– Господа, вы можете пройти к рулетке.

Судя по вытянутым лицам остальных игроков, они надеялись пройти гораздо раньше этих вновь пришедших пижонов, особенно того который даже перчаток снять не соизволил, но возражать грузному служителю казино никто не осмелился. Сыскарь вместе с опером покинули погрустневших товарищей по игре и прошли за массивную дверь красного дерева с золотыми вензелями «Aut Caesar – Aut nihil», где оказался зал побольше с полудюжиной столов, на которых размещались веселые крутящиеся рулетки. Вдоль стен зала были расположены автоматы вместе с узкими проходами в отдельные кабинеты, входы, закрытые от любопытных глаз ширмами. В одном из таких проходов Аквилла краем глаза заметил мелькнувший птичий профиль со сверкнувшим стеклянным глазом. «Прямо день встреч какой-то, » – подумалось Аквилле в одном из уголков его сознания. Внезапно перед Аквиллой возник Острослов:

– Сейчас у Дрейк важная встреча, сделайте пока что пару ставок, когда придет время вас пригласят. Получить жетоны можно там, – и конспиратор-бармен указал на столик в середине зала.

Там сыскарь с оперативником и поменяли выигранные в предыдущем зале пару десятков синих евриков на золоченые жетоны.

– О чем мы интересно будем говорить с владельцем казино? – без энтузиазма спросил Аквилла у опера.

– Я – ни о чем. Есть дела поважнее.  А ты не обратил внимание, что тут все  буквально нашпиговано камерами? – глубокомысленно ответил Веселенький и отошел к ближайшему столику. Аквилла направился к дальней рулетке, чтоб иметь время хорошенько осмотреться. И действительно наметанный оперской взгляд вычленил главное – камеры отслеживали вход, общую панораму зала и похоже отдельные кабинеты. Встав к рулетной таблице и поставив на черную семерку, Аквилла думал чем же можно убедить Дрейка предоставить ему записи с камер, как вдруг услышал:

– Семерка черного, возьмите ваш выигрыш.

Резкое обращение крупье отвлекло господина барона от праздных мыслей и заставил сосредоточиться на существенном – сгребании золоченых жетонов. В конце концов, легенду – посещение казино – тоже надо блюсти. Следующая – семнадцать красное – тоже оказалась счастливой. «Да, что за чертовщина, никак о деле не подумать,» – раздраженно вздохнул и поставил вновь выигранные жетоны на зеро. Напряженный шепот завсегдатаев вокруг стола также не способствовал концентрации.

– Зеро выиграл, – сухо сказал крупье и добавил, – На сегодня эта рулетка закрыта.

Получив мешочек с золочеными жетонами, Аквилла проследовал к столику с прохладительными напитками, рядом с ним оказался невысокий коренастый мужчина с залысиной. Нацедив себе рюмку коньяка, он спросил:

– И какое ведомство сегодня поймало удачу?

Аквилла флегматично ответил,  поднимая бокал сока:

– Сыскное. Не везет в полномочиях, везет в рулетке.

– Золотые слова, – осклабился в подобии улыбки собеседник Аквиллы, – Инквизитор вроде меня мог бы сказать тоже самое.

Аквилла посмотрел на этого человека более внимательно и неожиданно быстро (в сравнении с Марией, например) увидел выползающий из-под ворота рубахи край двойной свастики. Стянув с пальца перстень, Аквилла протянул своей рукой бокал к рюмке Инквизитора и сказал:

– За удачу правоохранителей?

Инквизитор скользнул взглядом по татуировке Аквиллы и ответил:

– И за справедливость.

Осушив свои чарки, двое служак завели неспешную беседу, по ходу которой Аквилла выяснил, что его собеседника зовут Виктор, что он Старший Инквизитор Прибрежного района Второпрестольной, а также что Инквизиции до смерти надоело быть в роли довеска нашего полицейского государства, что почетная обязанность бить по рукам политическим оппонентам власть имущих настолько опостылела, что Виктор до сих пор не сложил с себя мантию только потому, что верил – не за горами время самостоятельности судебно-инквизиционной власти, не за горами тот день, когда Инквизиция выйдет на Большую Охоту и очень многим из нынешних больших боссов от бюрократии тогда небо с овчинку покажется.

– Но особенно проклянут тот день, когда они родились на свет те, кто продал свою страну в далеком 91-ом и сдал врагу все народы, проживающие на нашей земле, – и, переведя дыхание, Виктор добавил, – А после этих славных деяний, можно и мне будет в страну Вечной Охоты без страха и сожаления отправляться.

– Ну положим это совсем не обязательно, я думаю и после этой самой Большой Охоты, о которой вы говорили, дел еще очень даже много будет…

Но развить свою философскую идею Аквилла не успел, так как к столу подоспел тот самый рыжебакенбардый секьюрити и заявил:

– Мэтр Дрейк ожидает Вас, пройдемте.

Аквилла оглянулся, но Веселенького нигде не было видно.

– Придется идти одному, – себе под нос сказал барон.