Лорды Протектората: Барон Аквилла

– Что дальше?

– Я взял на руки свою связанную дочь и отнес на могилу своей жены, а там…

Аквилла пододвинул диктофон поближе и взглянул в потолок со вздохом: ему было омерзительно слушать как 48-летний подонок насиловал девушку вдвое моложе себя, да еще и воспринимал это как инцест, вдруг, сыскарь поймал себя на мысли, что уже не меньше полутора лет перестал испытывать позывы к тошноте, слушая своих клиентов, уж слишком много жести прошло перед его глазами, слишком много дел он успел довести до инквизиторских приговоров и даже успел заработать прозвище «черный следопыт», видимо с легкого словца Веселенького, за свой неизменно черный галстук – единственный предмет одежды который запоминали злодеи, в остальном внешность сыскаря была для них загадкой, недаром он всегда ставил их лицами к стене, а сам располагал освещение таким образом, чтобы оставаться в тени, если не весь, то, по крайней мере, лицом. К гипнозу он прибегал нечасто – только по особо темным делам – но слухи в криминальных кругах и тюремных камерах уже приписывали ему сверхъестественные способности, вроде вызова духов, ясновидения, хиромантии и прочее, и прочее. Разве, что сглаз и наведение порчи ему не приписывали. Хотя увы – гадать на делах как это делал его старший коллега – Шлейхель, Аквилла даже не пытался – предубеждения.

И это – несмотря на то, что основам гадания, ясновидения, спиритизма и сглаза, как и гипнозу, сыскаря и обучили в тайной организации, в которую из-за стечения обстоятельств Аквилле пришлось вступить около двух лет назад. И выучили его похоже хорошо, раз сыскарь смог преодолеть блок магнетизера достаточно высокого ранга, который оборзел настолько, что отправляет своих марионеток преступать закон практически в центре Второпрестольной. Тут повисшая тишина прервала раздумья сыскаря.

Это 34-ый закончил свою историю тем, что вернулся домой, положил одежду, перепачканную землей, в стиралку, а сам лег спать.

Аквилла взглянул в глаза арестанту и тоном, не допускающим  возражений спросил:

– Кто был за рулем зеленого седана?

34-ый молчал.

– Опиши мне его, скажи его имя.

Молчание.

– Это приказ! Кто это был?! ГОВОРИ! НЕМЕДЛЕННО! СЕЙЧАС! – рявкнул Аквилла.

Руки 34-го затряслись, он весь побледнел, положил голову на стол, закрыл затылок руками и закричал:

– Нет, нет, нет, не могу, не могу, страшные кары ждут меня, Змей похитит мой разум, Дракон сожрет мое тело, Змей похитит разум, Дракон сожрет тело, боюсь, боюсь, боюсь, страшно, страшно, страшно, запрещено, запрещено, запрещено…

– Тогда говори, где мне найти Дракона!

– В «Сокровищнице», конечно, – ляпнул 34-ый, внезапно он выпрямился, его глаза округлились от страха, он зажал себе рот руками, мгновенье и через пальцы начала сочиться пена, глаза арестанта закатились, он рухнул навзничь и забился в конвульсиях.

Аквилла вскочил и крикнул:

– Дежурный, врача!

Недоумевающий конвоир – тот самый пожилой прапорщик – с табельным наготове влетел в кабинет, постоял один миг соображая ситуацию и вызвал по рации медчасть. Вскоре припадошное тело 34-ого на носилках переместили в госпиталь. Сыскарь в шоке вышел из кабинета и тут же в коридоре закурил сигарету, его никто не останавливал, прапорщик тоже в шоке уже смолил тут свой беломорканал, он не глядя захлопнул за Аквиллой металлическую дверь в допросную.

Только через три часа проснувшийся адвокат забарабанил в дверь, моля о том, чтобы его выпустили.

Глава 2. Привет с Родины

Аквилла брел поздним вечером по улицам Второпрестольной от изолятора к своему дому. Арестанта еле откачали, практически вытащили с того света. Судя по всему магнетизер, который работал с ним, обладал поистине дьявольской силой. Или божественным даром, это уж как посмотреть, коли он мог одним лишь внушением вызвать обширный инфаркт миокарда при упоминании чего-то хоть как-то похожего на зацепку. Конечно, сам факт, что в деле замешан магнетизер такого уровня значительно сужал круг поисков. В конце концов, достичь такого уровня квалификации без соответствующей подготовки в Университете магнетизма (единственном в Срединном Союзе) было просто нереально. Но и привлечь магнетизера к ответственности – это задача экстракласса: за всю историю Союзного Сыска, а также его предшественника – Комиссии глубинных расследований, едва найдется полдюжины случаев, когда магнетизеры получали тюремные срока.

Вдруг размышления Аквиллы были прерваны появлением двух амбалов. Это было в узком переулке между заброшенного завода и каким-то реставрируемым зданием. Один из амбалов стоял посреди тротуара в трех шагах от Аквиллы, а второй в десяти. Второй посветил на сыскаря карманным фонариком, тогда первый сказал:

– Да, это он. Словесное описание верно. Наш патрон прав. Все-таки сновидящие – большая сила. Извините, господин Самсонов, но мы пришли, чтобы вас убить.

Из-за спины амбал вытащил мачете и замахнулся им над собой, одновременно делая шаг вперед. Он намеревался разрубить барону голову своей железякой, здесь и сейчас, прикончить его окончательно и бесповоротно. К счастью, годы тренировок не прошли даром для сыскаря – он сразу понял, что медлить нельзя и кинулся вперед, вперед пока мачете не закончит замах и не рванется в смертельном ударе. Сократить дистанцию – единственный шанс в бою безоружного против обладателя холодного оружия. В мгновение Аквилла оказался вплотную к амбалу, накрыл его лицо своим деревянным протезом, схватил правой рукой его левую, от неожиданности противник замешкался, замешкался лишь на миг, но этого оказалось достаточно – Аквилла подсек его левую ногу, параллельно толкнув в лицо протезом. Амбал потерял равновесие и рухнул с высоты собственного роста, Аквилла просел в коленях, массой своего тела ускоряя падение противника, так что тот влетел своей головой в твердый тротуар и что-то мерзко хрустнуло и смачно лопнуло там, где у амбала был затылок.

Но радоваться было рано. Аквилла отпрянул назад, поднимаясь, и еле успел блокировать удар мачете второго противника. Благо, что сыскарь то как раз был не безоружным и понял он это когда мачете прорубило его деревянный протез наполовину, да и застряло в нем. Еще хорошо, что когда-то в странном расположении духа Аквилла настоял, чтобы его протез был из твердого дуба.

Глаза нападавшего выражали смесь удивления и недоумения, видимо он намеревался прорубить ладонь до самого мозга сыскаря. Затем выражение глаз сменилось на ступор, когда барон нанес удар ногой в низ живота противника. Наконец, в глазах амбала отразился страх смерти, когда Аквилла отдернул руку-протез, и лезвие мачете переломилось, и сыскарь нанес удар ребром деревянной ладони в шею противника, по сонной артерии. В горячке схватки Аквилла и не заметил, что лезвие мачете осталось в ладони протеза, он понял это только когда фонтан горячей крови остудил его боевой пыл и его голову. Схватив за ворот умирающего, барон крикнул ему:

– Кто тебя послал, кому нужна моя смерть?

Глаза амбала угасали быстро, но прежде чем жизнь окончательно ушла из них, его губы прошептали:

– Самурра достанет тебя.

И бешенство берсерка сменилось у Аквиллы грустью человека, родственник которого очень давно и тяжело болен. Он достал телефон и вызвал в переулок наряд ополчения, карету скорой помощи и дежурного следователя.

– Ну как ты, Юра? – спросила его дежурная сыскарша Марьяша.

– Я в порядке, – флегматично ответил Аквилла.

– Вот это меня и пугает. Ты только что убил двух человек и ты в порядке, хотя по идее не должен быть…

– Эй, – перебил ее Аквилла, – Они первые начали.

– Ну у тебя и шуточки, – прошептали побелевшие от страха губы молодой девушки. Побелевшие даже через слой помады, намалеванной так, будто девушка не на дежурстве, а на свидание собиралась.

Но дальше беседа не сложилась, так как внезапно подошел коренастый мужчина, лет сорока, в кожаной куртке, низкий лоб и развитая челюсть которого говорили не о высоких умственных способностях, но о хватке бульдога, чем выдавали у него наличие чина в конторе, известной как…

– Департамент внутренней безопасности, – мрачно сказал он и добавил, – Оперуполномоченный Хмурый. Это дело в нашей юрисдикции, мы забираем все первичные материалы и приступаем к доследственной проверке, вас, товарищ Аквилла, я забираю с собой для дачи объяснений. Вы под подозрением.

Марьяна от этих слов остолбенела, эх молодежь. Но Аквилла спокойно на этот наглый пассаж ответил:

– Не могу согласиться на вашу просьбу, товарищ Хмурый, согласно пункта 7 главы 3 Общесилового устава я сначала отчитаюсь перед своим надзирающим прокурором и он то и решит вопрос о вашем участии.

– Думаю это вас не спасет – я здесь по указанию своего надзирающего прокурора, полагаю что наши господа надзирающие уже обо всем договорились. Так что я поеду с вами – сейчас, но прежде я изымаю вашу верхнюю одежду и протез как возможные вещественные доказательства.

Аквилле не понравилось ни слова из того, что он услышал, но он кивнул хмурому, начав расстегивать застежки на протезе – порядок сыска есть порядок сыска.

***

Сыскарь был в кабинете господина надзирающего прокурора – Веринского Ильи Иваныча. Без протеза, без своего любимого плаща, зато с изъявшим их оперуполномоченным Департамента внутренней безопасности Хмурым. И кислая физиономия Хмурого не давала поводов к оптимизму. Похоже на основании отсутствия у Аквиллы каких-либо телесных повреждений и в связи с командой сверху, опер собирался выдвинуть против сыскаря подозрение в хладнокровном убийстве двух милых дяденек, пошедших порубить вечерком тростника своими мачете. И похоже он собирался посадить сыскаря в кутузку (так, на всякий случай), но еще более тесное общение с Веселеньким не входило в планы Аквиллы, а похоже (к счастью) в планы господина прокурора – тоже не входило.

Прокурор испепеляющим взглядом посмотрел на Хмурого, но увы бывалого опера этим было не прошибить, он даже не почесался.

Тогда господин прокурор холодно изрек:

– Каков у тебя доступ к гос.тайне, молодой человек?

– Пятый, – небрежно бросил Хмурый.

«Ого, – подумал Аквилла, – Предпоследний для невоенных и недипломатических ведомств».

– Покинь кабинет, Хмурый, доступа к разговору у тебя нет, – отчеканил господин прокурор.

Физиономия Хмурого стала еще кислее, хоть это и казалось невозможным, но ослушаться приказа он не осмелился, только сказал выходя:

– Вы же понимаете, что мне придется доложить об этом своему надзирающему прокурору.

Когда опер вышел, господин прокурор тем же холодным тоном обратился к Аквилле:

– Теперь говори. Только сперва прикинь, чтобы в твоих словах были сведения, достойные грифа секретность шестой степени.

Сыскарь неспешно (с одной рукой все обычные действия делаются не быстро) достал из портфеля карманный компьютер, нашел и открыл закон о гостайне и (к удивлению) обнаружил, что гриф секретно шестой степени может быть присвоен сведениям, угрожающим или способным представлять угрозу основам Срединного Союза, что хорошо, четкого определения этих самых основ наш мудрый законодатель дать не потрудился, а значит у господина прокурора были развязаны руки, то есть дело оставалось за малым – убедить надзирающего прокурора в особой ценности раскопанного по делу 34-ого, и очень кстати вспомнились догадки, изложенные в утреннем разговоре с Веселеньким, а также кстати пришелся тот факт, что Хмурому пришла команда приступать к работе с самого так сказать верха. Оставалось надеяться, что верхи Хмурого не были теми же людьми, что и верхи Веринского.

И барон начал свой монолог:

– Покушение на мою жизнь, которое неудачно предприняли эти верзилы, состоит в непосредственной связи с делом, которое я сейчас веду, а точнее последними событиями по нему – сердечным приступом арестанта № 34, в подтверждение – последние слова моего подследственного на допросе, которые к слову, зафиксированы на диктофоне, когда он начал сдавать своих подельников и, в частности, указал на место встречи с ними перед преступлением – казино «Сокровищница». На 34-ого внезапно напал приступ бессознательной паники, который сопровождался словами – Дракон сожрет мое тело, Змей похитит мой разум – после чего у арестанта случился обширный инфаркт миокарда. Связь его подельников с инфарктом объясняется участием в деле магнетизера высочайшего класса, работающего совместно с воротилами теневого сектора азартных игр и покрывающими их коррупционерами в силовых и правоохранительных структурах. Либо кто-то из персонала изолятора был также загипнотизирован магнетизером, либо его соучастники из коррупционеров получили информацию по официальным или неофициальным каналам, но в любом случае сведения о том, что 34-ый начал колоться быстро дошли до преступной группы и она предприняла самое очевидное в такой ситуации – натравила на меня головорезов, то что я остался жив – это поистине чудо, но это их не смутило и через давление на надзирающего прокурора Крылова они напустили на меня этого Хмурого. Еще один факт – преступление 34-ого, скорее всего не единичный случай, а целая серия схожих преступлений, в которых принимали участие различные исполнители с неустойчивой психикой, и за которыми стоит один организатор – тот самый магнетизер. Полагаю, что криминальная деформация лица настолько могущественного как магнетизер, а также его участие в организованной преступной коррупционной группе безусловно представляет угрозу основам Срединного Союза и потому составляет государственную тайну шестой степени.

Господин прокурор встал из своего вольтеровского кресла во весь свой двухметровый рост, подошел к единственному окну кабинета и задернул бархатную массивную штору, и начал свою ответную тираду, еще стоя спиной к сыскарю, продолжил ее по ходу, подойдя к тому чуть ли не вплотную, а к концу монолога снова сел в свое кресло и, закатав рукава, оперся на правую руку:

– Недоговариваешь, сыскарь. Во-первых, магнетизер, поставив инфаркт миокарда на упоминание кому-либо своей персоны, не мог не поставить блок забвения на свое в принципе участие в этом деле в памяти подследственного, а снять блок забвения ты мог только применив гипнотическую интервенцию, что выходит за рамки допроса, то есть твоя аудиозапись недопустима как доказательство. Во-вторых, если он такой могущественный магнетизер, но отслеживает судьбу Шамалина, почему он просто не внушил тебе мысль о том, чтобы остановиться на Шамалине и не копать дальше? В-третьих, если бы эта коррупционно-магнетизерская мафия действительно хотела тебя убрать, думаю они бы прислали кого то понадежнее каких-то деревенских бугаев с ножиками. В-четвертых, судя по татуировкам нападавших, они заезжие гости и относятся к южносибирским бандам, а мачете они могут использовать (в силу своих тиранических традиций) только для уплаты давнего кровавого долга, то есть это что-то глубоко личное и не связанное с делом насильника. Да и, в-пятых, если честно, серия изнасилований и убийств, за которыми стоит магнетизер? Ты сам то в это веришь? Здесь все-таки жизнь, а не бульварный роман. А в-шестых, ты же знаешь закон о магнетизерах, даже если ты знать будешь, что вот этот Иван Иваныч – преступник, ты ж с ним сделать ничего не сможешь, пока он магнетизер. Но ладно – твои доводы бумага пока стерпит. Даже бумага моего доклада наверх для утверждения грифа секретно шестой степени. Это временно свяжет руки Хмурому, то то он обрадуется. Вот только у тебя есть только трое суток, чтобы добыть весомые доказательства в подтверждение своих версий. Не сможешь – пеняй на себя. Но лучше смоги – меня за неутвержденный гриф секретности тоже по голове не погладят. И еще – как то странно ты на покушение реагируешь – ты точно адекватный человек? Так что на всякий случай – отправлю-ка я тебя пройти курс психоанализа, и учти, что это я по дружески делаю и ты мне по дружески через 4 месяца положишь на стол заключение от психоаналитика. Вот кстати список аналитиков, с которыми заключены гос.контракты на помощь, консультирование и обследования, – выбирай.

Равнодушным тоном (главное все-таки было достигнуто, а психоанализ – досадно, конечно, но ничего) Аквилла произнес:

– Мой выбор бесполезен, так как я ничего не знаю о них. Пусть выбирает случай – вторая колонка списка, седьмая строчка сверху.

Надзирающий прокурор еле заметно улыбнулся краешком правой губы и прочитал, и, пока он читал, взгляд Аквиллы прошел с этой полуулыбки по его руке до сгиба локтя, где неожиданно оказался небольшой, не больше двухрублевой монеты, вытатуированный знак двойной свастики – знак Ордена, Аквилла пораженно сидел, понятно почему прокурор рисковал своей шеей, чтобы прикрыть его, но тут до него дошло, что в голосе Веринского появилась нотка раздражения, которая всегда появлялась, когда ему приходилось что-то повторять:

– Я сказал – Медянцев.

Сыскарь и прокурор переглянулись настороженно, памятуя о словах арестанта № 34: все-таки медянка не змея, а лишь безногая ящерица.

Глава 3. Колдовство и мистика

Глубокой ночью Аквилла вернулся к себе домой в безразмерном кителе, без левого протеза, с трудом одной рукой он открыл входную дверь и зашел в темный коридор, щелкнул включателем и зажег свет. Из единственной комнаты его квартиры донесся голос:

– Как долго. Припозднился ты, сыскарь. Кого-то важного ловил что ли?

– Э, нет. Сегодня меня пытались поймать, – ответил барон вышедшей в коридор в ночнушке заспанной и растрепанной брюнетке, она же адвокат Мария.

– Тебя? – удивилась его зазноба, – Тебя ж никто из твоих злодеев в лицо не знает. Даром что ли маскируешься? Да и куда интересно знать делась твоя деревянная рука?

Аквилла кисло улыбнулся:

– Изъята как вещдок.

– В смысле? – не поняла Мария, – И где твой легендарный плащ? Чего это ты в служебной форме домой вернулся? Ты ж ее и на службе то не носишь?

Аквилла с той же кислой миной на лице прошел на кухню, сел на табурет, щелкнул чайник, и чайник весело зашумел, разгоняя грустные мысли.

– Это был привет с Родины, любовь моя, пара верзил с мачете пытались покрошить меня в капусту, их постигла неудача и теперь за меня взялась внутренняя безопасность.

Миниатюрная брюнетка подошла и обняла сыскаря со спины:

– Отголоски прошлого, да?

– Да.

– Это нормально. В конце концов никто из нас не богат настолько, чтобы свести счеты со своим прошлым к нулевому балансу. Но как они узнали, что ты здесь?

– Забыла в каком мире мы живем? Чудеса, вещие сны, колдовство – не такая уж редкость. И главное – что делать я пока совершенно не представляю.

Мария задумалась на минутку (ей всегда хватало минутки, чтобы выдать светлую мысль, ну а если она задумывалась на более долгий срок – тогда тушите свет от ее креатива) и сказала:

– Наверное, лучше всего дать симметричный ответ.

– Ну я же не колдун, помнишь?

– Но ты ведь знаешь как это делается.

– Может и знаю, – Аквилла повернулся на табурете, прижался к ее груди и зашептал:

– Однажды моя знакомая ведьма рассказала как впервые навела порчу. Взяла коллективную фотографию своих недругов и с чувством глубокой ненависти перечеркнула ручкой крест-накрест лица шести своих родственников, на следующий день все они тяжело заболели и не появлялись в ее жизни больше никогда.

– Вот видишь. Ничего сложного, бери фотографию человека, пославшего за тобой охотников.

Аквилла вздохнул:

– Нет у меня его фотографии.

– Не беда, думаю, фотография не принципиальна, перечеркни с тем же успехом портрет. Уж рисовать то ты умеешь, это я тебе как твоя натурщица говорю, – и Мария с лукавой улыбкой указала пальчиком на свой портрет, висевший на стене, который Аквилла сделал еще пару лет назад.

– И когда мне приступить к черному-черному колдовству? – ехидно спросил Аквилла.

– А вот чайку попьем, и принимайся, Темный Властелин, нам еще с тобой нужно будет глупостями позаниматься, – в тон ему ответила Мария.

***

Аквилла положил на стол чистый лист бумаги, разделил его карандашом на четыре части и легкими штрихами набросал контур того мысленного образа, который он помнил раньше как своего друга, а теперь – своего врага: Самурры. Медленно штрих за штрихом на бумаге вырисовывались скуластое лицо, узкие азиатские глаза, нос с широкими крыльями, большие зрачки сливающиеся с карей радужкой глаз, высокий лоб, короткие прямые волосы, узкие губы, волевая челюсть. Затем еще несколько штрихов поверх, растер их, создавая тени и полутени, наконец, отложил карандаш в сторону – перед ним было лицо Самурры.

– А талант не пропьешь, – улыбнулась Мария, – Давай твори магию.

Аквилла устало посмотрел на нее, и она могла бы прочитать в его взгляде, что все-таки он не верил до конца в то, что у него получится, да и потом просто перечеркнуть своего друга? Это просто неуважение к такому выдающемуся противнику, разыскавшему его через бездну времени и свидетельств смерти барона, мудро зафиксированных и обнародованных Шлейхелем. Крест-накрест тут явно не годилось. Что же, что же, что же?

Тут Аквилле вспомнился символ, вытатуированный как у него самого в основании среднего пальца правой руки, так и у господина прокурора на сгибе локтя, тот же символ был вышит на мантиях Магистров Ордена в области сердца: это не была Омега, изображающая этическую ступень человека, это не была Зета, символизирующая религиозное учение в человеке, также это не был знак Искусства или Совершенной Мудрости, нет, то был знак Неведомого. Вот он подобающий погребальный костер для его соученика, его друга, его врага.

Аквилла прикоснулся углем к нижнему левому углу листа, вывел одну линию, согнул ее путь дальше под углом, затем продолжил ее вертикально через центр листа, вывел ее выше макушки, загнул ее направо, и еще раз загнул направо. Далее таким же образом провел линию по горизонтали.

– Это что свастика? – спросила Мария, положив ему голову на плечо.

Аквилла не ответил ей, он сосредоточился на том, что делал – начал проводить второй ломаный крест в промежутках первого, затем от центра, оставив немного места, закрутил спираль до первых изломов двойной свастики и, наконец, набросал открытый глаз в центре, в пересечении всех линий, после чего накрыл лицо своего врага открытой ладонью и сказал:

– Мир праху твоему, Самурра, – после чего сжал ладонь и смял лист.

Аквилла взглянул на Марию, она коснулась его лица, он прижал ее ладонь к своей щеке, вторую руку Мария положила ему на плечо и притронулась своими губами к его…

***

Самурра встал из-за письменного стола с донесениями своих людей, думая о присланном по телеграфу его агентом – Наблюдателем – из Второпрестольной подтверждения – двое ловцов нашли Самсонова и попытались убить, но их сил оказалось недостаточно. Даже без оружия этот однорукий инвалид прикончил двух профессионалов его банды. Наблюдатель запрашивал распоряжений о дальнейших действиях. Самурра размышлял об этом, хотя вроде бы иного пути у него и не было… Тут сердце Самурры сжал смертельный холод, он прошел к окну своего кабинета, оперся на подоконник и взглянул вдаль, не понимая с чего бы это его сердце так закололо.

– Аквилла, – прошептал он, – Жаль что у меня нет выбора. Жаль что я не могу оставить тебя в покое. А ты молодец – обманул меня в прошлый раз, улизнул из моих лап сейчас.

Вздохнув полной грудью, Самурра взглянул на полную луну и … отшатнулся от окна – в круге луны он увидел двойную свастику, а также круг мандалы опоясывающий первые изгибы линий свастики и в центре глаз, налитый кровью и полный ненависти.

Самурра не понаслышке знал о глубоких таинственных силах коллективного бессознательного человечества, о могущественных символах, о магии – собственно, это тайное знание и неутолимая жажда власти в свое время сделали Самуру и Самсонова врагами. Самурра не раз обращал тайное знание, или как его иногда называют Искусство, против других, упрочняя и расширяя свою власть в своем городе, постепенно становясь серым кардиналом всего Сибирского округа.

Так что теперь, смотря в зрачок этой свастики, Самурра понял: «Смерть идет». Бандит сделал несколько неверных шагов назад, но тут его сердце опять пронзила острая боль. Он взглянул в окно вновь и увидел: свастика-мандала переместилась ближе – она была на стене дома напротив – глаз в центре несколько раз моргнул, наливаясь кровью все сильнее. И Самурра почуял ледяное дыхание смерти, от которой нигде не спрятаться. Однако его воля тем не менее была крепка – по крайне мере он должен закончить начатое. Самурра шаркающей походкой (ноги не слушались, боль не проходила) сделал несколько шагов к столу, внезапно в комнате похолодало, он обернулся и побледнел: свастика заняла подоконник, глаз моргнул, лучи свастики начали расти и вращаться. Рывком Самурра оказался в своему кресле, схватил чистый лист бумаги и ручку, в верхнем правом углу чиркнул: «Всем подчиненным и Наблюдателю», посередине «Последний приказ», с красной строки «Самсонова – найти и уничтожить.», глаза Самурры взглянули на подоконник – там было пусто, взглянул на портрет жены (быть может в последний раз), но не увидел ее – в рамке была свастика-мандала, ее лучи вращались все быстрее, глаз ненавидящим взором сверлил свою жертву. «Вот и все – последние секунды,» – подумал Самурра, но не стал вспоминать все прожитое и испытанное, воля велела ему закончить дело. Однако рука точно налилась свинцом, сердце билось глухо, с перебоями, точно нехотя, кишки скрутило, болью пронзило почки, ныла печень. Тем не менее Самурра нагнулся, прокусил кожу на руке, и новая игла боли привела его конечность в движение – рука вывела с новой строки «Найти и уничтожить любой ценой», строчной ниже дата, справа он начал не глядя свою подпись, а сам взглянул на рамку и увидел свою светленькую Светочку в последний раз. Затем перевел взгляд на прокушенную кожу на руке и издал стон ужаса – из раны сначала проступил глаз, затем лучи свастики, они тянулись по его руке, прошли холодом сквозь плечо, сердце, все нутро, затем вокруг глаза появилась спираль-манадала и тут лучи начали вращаться, внезапно, вихрем; ручка выпала из руки Самурры, он рухнул на пол, согнувшись пополам от боли, из его рта хлынула кровь, черная кровь, целым потоком – видимо, вихрь превратил все его внутренности в кашу, жизнь ушла из глаз Самурры, спираль перестала вращаться, лучи свастики втянулись в центр, глаз закрыл веки, метка Неведомого исчезла. Самурра остался лежать в луже собственной крови – поверженный своим врагом, своим старым другом.