Ведьма из Никополя. Рассказы для детей и юношества

– Это я поскользнулся, и нечаянно упал в арык!

Проговорился! – блескучей молнией сверкнула мысль. Что теперь бу-де-т?!

– В какой арык, – строго посмотрев на меня, спросила мама. – Ты всё-таки ходил на Головной арык?

– Да, нет. Это я в наш…, в наш… арык… упал, – пробормотал я, уже не надеясь избежать трёпки.

Мама, посмотрела на меня внимательно-подозрительным взглядом, и продолжила: «Прибежала ко мне на работу тётя Зина Амосова, ты знаешь её…

– Это…, которая через два дома от нас живёт? – перебил я маму, уже чувствуя, что гроза, наверное, минует меня.

…Да, она. Она прибежала ко мне на работу и говорит, что ты утонул в Головном арыке, и что ты был там со своими дружками. Я отпросилась у директора, и вместе с ней побежала домой…

И тут же мне прямёхонько в лоб, как из двуствольного ружья, бабахнула: «Так ты, ходил купаться?!»

Не ожидая такой сильной боевой атаки, я захлопал глазами, и даже как-то, вначале, растерялся. Потом «забрал» себя в руки – я же будущий водолаз – и спокойно ответил: «Ну, что ты мама, какой арык? Я же дома арифметику повторял!»

Вечером, когда вся семья легла спать и ко мне начала подкрадываться сладкая дрёма, из комнаты мамы раздался голос: «Серёжа, признайся! Ты ходил купаться на Головной арык, и чуть не утонул, да? Не будет же тётя Зина придумывать… – Я тебя наказывать не собираюсь, но ты всё же признайся».

– Это…, это другой… мальчик тонул, – покачиваемый лодкой сна, пробормотал я.

– А… ему…, этому…, другому мальчику было страшно? – вновь услышал я донёсшийся издалека, словно дуновение ветерка, чей-то голос.

Уже совсем засыпая, я прошептал: «Так страшно, так страшно. Там такие огромные, пучеглазые лягушки…»

ЛЁНЧИК

Та тут чудасiя, мосьпане!

(Из малороссийской комедии)

Лёнчик лежал, укрывшись с головой одеялом, сдерживал дыхание и боялся пошевелиться. Его разбудил скрип. Он прислушался. В комнате продолжал кто-то ходить и, то ли половицы под ногами, то ли ещё что-то, но продолжало скрипеть: скрип-скрип-тру-шшш-скрип…, и опять – скрип-скрип-тру-шшш-скрип….

От неудобной позы что ли, но правая нога вдруг зачесалась, потом зачесалась шея, потом засвербело в носу, да так сильно, что Лёнчик, как не пытался сдержаться и не чихнуть (он даже рот осторожно зажал ладошкой), всё же чихнул, и тут же испугался, а вдруг тот, кто ходит поскрипывая по комнате, услышал? Он чуть-чуть стянул одеяло с уха и опять, ещё внимательнее прислушался: нет, скрип продолжался всё в том же ритме: скрип-скрип-тру-шшш-скрип.

Кажется, не заметил и не услышал как я шевелюсь, с облегчением подумал Лёнчик и, поднабравшись храбрости, как учил его папа, открыл один глаз, и тут же испуганно быстренько зажмурил. В комнате было темно, но даже в темноте, того, который скрипел, он успел увидеть.

Он зажмурил не только глаз, который он открыл, но и тот, который не открывал: зажмурил оба глаза сразу. И так сильно зажмурил, что где-то внутри глаз засверкали огонёчки, разноцветные, как на их новогодней ёлке, которую они всей семьёй только вчера украсили. Красиво-то как, успел подумать он и хотел получше рассмотреть их и сравнить, но не успел – огонёчки потухли! Жалко, вздохнул он про себя, и вновь прислушался.

Скрипучие шаги стихли. Лёнчик насторожился: неужели тот, кто ходит, всё же услышал, как он чихнул или открыл глаз, и поэтому сейчас стоит рядом с ним и смотрит на него?!

Неожиданно Лёнчика охватила дрожь, как от холода, а потом ему стало жарко, так жарко, как в бабушкиной бане, и он покрылся потом.

Ну, всё, пропал! – решил он и стал ждать своего конца света, о котором часто говорила бабушка. А конец света всё не наступал – в комнате стояла напряжённая тишина.

Подождав ещё немного, Лёнчик опять открыл глаз, не тот, который он до этого открывал, а другой: тот, который скрипел, сидел на стуле и не шевелился.

Тогда, опять осмелев, Лёнчик открыл оба глаза и стал исподтишка наблюдать за сидевшим, и сравнивать его: с папой, с мамой, с бабушкой и даже со старшей сестрёнкой Веркой. Верка, такая зараза и ябеда! – обиженно вспомнил он сестрёнку: она часто его пугала, особенно, когда родителей не было дома, а бабушка «точила лясы» у соседки в гостях. Может это они хотят напугать меня, подумал он, продолжая прислушиваться и подглядывать.

Тараща глаза в темноте, Лёнчик опять осторожно присмотрелся – нет, на них он не похож, решил он, и ещё больше испугался. Этот, который сидел на стуле, был похож…, похож…, на кого-то…, – кого? – спросил сам себя Лёнчик и тут же сам догадался – он был похож…, он был похож… на деда Васю – сторожа ихнего магазина, только без ружья – вот на кого он был похож!

Он пришёл мне уши драть за стену магазина, которую я заляпал грязью! – опять испугался Лёнчик…. Но, я же нечаянно, я же в Вовку метил, хотел он сказать, но не насмелился – было ухх, как боязно! Потом он ещё подумал, что деда Вася без маминого разрешения, да ещё и у них в доме, ему уши драть не посмеет.

Лёнчик было совсем уж собрался успокоиться и, повернувшись на другой бок, уснуть, как тут в комнате что-то загудело, потом стало посвистывать и опять гудеть. Деда Вася как-то странно зашевелился, замахал руками, потом хлопнув, открылось и закрылось окно и стало так страшно, так страшно, что Лёнчик не выдержал, и, с криком: «Маа-маа!!! Маа-маа!!!», выскочил из-под одеяла и стремглав, бросился в комнату родителей.

МАЛЕНЬКИЙ НЫРЯЛЬЩИК

…Хмурое небо над нами, И чайки летят над волнами…

(Песня из к/ф)

Причал плавился от жарких солнечных лучей. Корабли, баркасы и шаланды, опустив паруса-крылья, застыли в сонной полдневной неге. Лишь кули, с огромными корзинами полными сои, на головах, и мешками с рисом на плечах, словно муравьи, устало шагая цепочкой, разгружали и загружали суда. Среди них были: малазийцы, китайцы и негры, с головами, покрытыми иссиня-чёрными кудрявыми волосами и с огромными губами, меж которых белела полоска крупных, белых-белых зубов.

В этой сонной, застывшей в плавящемся воздухе тишине, слышны были лишь их хриплое дыхание, размеренные шаги, под которыми, слегка дрожа, прогибались сходни, да раздавался окрик или щелчок хлыста надсмотрщиков.

Даже чайки, одурев от полдневной жары, не носились с криками над морской гладью, а важно задрав головы, плавно покачивались на чуть заметных волнах.

Недалеко от снующих полуголых грузчиков, среди горы пустых ящиков и бочек, опустив ноги с деревянного пирса, сидел и с интересом наблюдал за игрой маленьких рыбок в зеленоватой воде мальчик.

Рыбки, словно играя, поблескивая чешуёй, сновали взад и вперёд, взмывали вверх или ныряли вниз, а то, неожиданно, всей стайкой устремлялись в тень причала.

Мальчик, словно завороженный, не шевелясь, ожидал их возвращения, и они, также неожиданно, как исчезали, вновь появлялись из сумрачной тени. При их появлении лёгкая, чуть заметная улыбка, освещала его чумазое лицо.

Ему можно было дать лет семь-восемь, не больше. Тёмно-коричневый цвет его худенького загорелого тела прикрывали самодельные шорты из мешковины, а на голове красовалась старая китайская рваная шляпа из рисовой соломки, с обвисшими полями и выдранным верхом, в прорехе которой видны были светлые волосы.

Он сидел на самом солнцепёке и, по-видимому, совершенно не беспокоился об этом. Глаза его были прикованы к мельтешащим в воде рыбкам.

Что так заинтересовало его в их, казалось бы беспорядочном движении, постороннему наблюдателю было бы непонятно. Он понял бы, если бы сумел заглянуть через плечо мальчика, но наблюдателя рядом не было – мальчик был один, а кули…, работавшие в ста пятидесяти-двухстах ярдах – у них были свои заботы.

– Диего Феррер, ты опять бездельничаешь?! – послышался строгий, недовольный голос.

Мальчик вздрогнул и, медленно обернувшись, исподлобья кинул взгляд в сторону окрикнувшего его.

Из-за угла покосившегося пакгауза вышла девчонка лет восьми – босиком, стройненькая, в ярко-цветастом сарафане и с непокрытой головой, она была похожа на яркую южную бабочку. В её огромных, цвета зелёного ореха глазах, плескался смех.

…Ну, как, испугался? – продолжила она и, не дойдя до мальчика шагов пять, остановилась.

– Ннет. Ноо, что ты тут делаешь, Мария-Пиа? – поинтересовался мальчик и сноровисто поднялся на ноги.

– Мама ищет тебя. Ты обещал ей наносить воды для стирки, а тебя всё нет и нет, вот я и пришла сюда искать тебя. Ты, если не с отцом и братом в море, то обязательно здесь, словно ждёшь кого-то… – Ой, чуть не забыла, отец сказал, чтобы ты подготовил лодку к завтрашнему походу в лагуну.

– Ааа, Освальдо. Он, что, калека? – не ответив на тираду девчонки, спросил он.

– Не калека. Но ты же знаешь этого великовозрастного лентяя, маменькиного сынка…

– Он твой старший брат, а ты о нём так.

– Всё равно он лентяй, хоть и старший, иии…, понимаешь, он же наследник отца в лавке.

Мальчик приблизился к Марии-Пиа, и улыбка чуть осветила его загоревшее лицо

– Чем это ты так увлёкся, Диего?

Девочка подошла к краю причала, и чуть наклонившись, любопытствуя, посмотрела вниз.

– Ооо! Какие красивые! Ты на них смотрел, да, Диего? – воскликнула она, восхищаясь резвой игрой рыбок.

– Да. Осторожнее Мария-Пиа, ты можешь упасть! – мальчик поспешно схватил девочку за руку.

– Отпустите меня Диего! Неприлично хватать даму за руку без разрешения! – попыталась она вырвать руку.

– Хорошо, хорошо, только давай отойдём подальше от края.

– Я подчиняюсь Вам, Диего Феррер, но только потому, что вы сильнее меня, – возмущённо произнесла девочка, и отошла на пару шагов от края пирса. – Так мы идём? – строго спросила она и, не оглядываясь, направилась в тень пакгауза.

* * *

Ветхая лодчонка со спущенным парусом, слегка покачиваясь от лёгкого бриза, стояла посредине лагуны. На месте, по-видимому, её удерживал якорь. В лодке находились двое – дочерна загоревший пожилой мужчина, скорее старик, с резкими чертами лица и седыми неухоженными волосами на голове, и мальчик, почти юноша, лет четырнадцати-пятнадцати, точная копия мужчины, только волосы на голове были цвета воронова крыла.

Мужчина, попыхивая коротенькой трубкой-носогрейкой, вольготно расположился на кормовой банке, а мальчик, склонившись за борт, держал в руке просмоленную верёвку и слегка подёргивал её.

– Освальдо, не дёргай верёвку, ты ему мешаешь, – лениво пробормотал старик, протирая грязной тряпицей заслезившийся, вероятно от попавшего в него дыма, глаз.

– Ничего, отец, пусть пошевеливается.

– Мне кажется, ты несправедлив к нему Освальдо. Он добывает раковин и кораллов больше тебя, хотя и лентяй… несусветный.

– Ничего подобного отец, мои раковины и крупнее и…

Диалог мужчины и юноши прервал появившийся из тёмной глубины лагуны светлоголовый мальчик. Схватившись за борт лодки обеими руками, он несколько раз вдохнул и выдохнул воздух, пару раз кашлянул, словно прочищая лёгкие, и лишь потом, повозившись у пояса, забросил в лодку сетку наполненную раковинами-жемчужницами.

– Тыы, бездельник! – закричал на него находящийся в лодке мальчик, – жрать, так первый, а работать…. Мы тебя кормим, одеваем, а ты… не мог побольше раковин собрать?

– Здесь почти нет раковин, – всё ещё тяжело дыша, стал оправдываться маленький ныряльщик. Здесь уже всё выбрали…. Надо другое место искать.

– Поучи нас, сопляк, поучи, – вступил в перепалку мальчишек старик, – возвращайся назад и собери полную сетку раковин.

– Дядя Хуан, я очень устал, пусть Освальдо…

Но он не успел досказать свою просьбу. Старик, схватив весло, ткнул им в мальчугана и закричал:

– Лентяй! Бездельник! Ныряй сейчас же, иначе я тебя изобью!

Мальчуган, обиженно засопев, несколько раз вдохнул и выдохнул воздух, схватил уже опорожненную сетку, и вновь погрузился в глубину.

– Я же говорил тебе отец, что этот Диего…

– Заткнись!

В лодке на несколько минут вновь воцарилась тишина, только изредка прерываемая покашливанием курильщика.

– Отец, – нарушил молчание Освальдо, – что-то его долго нет, как бы…

– Долго, долго, – ворчливо отозвался мужчина. – Сколько долго?

– Я шесть раз по тридцать отсчитал и…

Отец на мгновение задумался. Вынув трубку изо рта, он что-то стал шептать про себя. Губы его зашевелились, и Освальдо расслышал – «Шесть раз по тридцать… это…»

– Чего рот раззявил, тащи этого ублюдка! – закричал старик на сына.

Освальдо, встав на ноги, быстро стал выбирать руками верёвку.

Наконец из воды показалось безжизненное тело мальчугана.

Отец и сын подхватили его и, вытащив из воды, положили на дно лодки. Мужчина, наклонившись над неподвижным телом, умело начал делать искусственное дыхание.

Усилия его не пропали даром. Вскоре мальчик закашлялся – изо рта его выплеснулась вода и он, несколько раз судорожно вздохнув, открыл глаза.

Перекрестившись и пробормотав молитву, мужчина вернулся на своё излюбленное место.

– Освальдо, пусть он отдохнёт, а ты, чего время терять, бери сетку и ныряй.

– Ладно, отец.

* * *

Солнце уже начало катиться к закату, когда они закончили свои погружения. Улов был так себе, и мужчина, ворча, приказал отправляться домой.

Он бы ещё задержался на какое-то время, но под толстым слоем воды уже ничего нельзя было рассмотреть, и их погружения за раковинами были бы бесполезны.

Отец мальчиков был недоволен сегодняшним днём – это было видно и по его мрачному лицу, и по раздражённому ворчанию.

Диего, сжавшись в комочек и дрожа от холода и слабости, сидел на носовой банке, а Освальдо управлял парусом.

Лодка, из-за слабого ветра, еле двигалась, оставляя за кормой лишь слабый, чуть фосфоресцирующий след, и они, уже в полной темноте быстро наступившей южной ночи, причалили к берегу.

Их никто не встречал. На берегу было пустынно и тихо. Луны не было, но всё небо было усыпано яркими крупными звёздами, среди которых выделялся своей яркостью Южный Крест. Лишь иногда эту расслабленную тишину и покой нарушал бестолковый лай заскучавшей собаки в чьём-то дворе.

Собрав со дна лодки раковины, мужчина и двое мальчиков, привязав лодку, забрав вёсла и полупустую сетку с раковинами, словно сгустившиеся тени направились домой…

* * *

Пять-шесть месяцев тому назад новенькая белоснежная бригантина, распустив все паруса, резво бежала по ночной морской глади. Ветер дул фордевинд и ничто не мешало капитану – хозяину этой великолепной прогулочной яхты, пану Ладиславу, наслаждаться управлением.

Яхта была построена на Гданьской судоверфи по его специальному заказу, и обошлась не в одну тысячу злотых.

Как только корпус яхты сошёл со стапелей, так пан Ладислав и размечтался, и загорелся о дальних морских путешествиях. Он, со своей женой Катаржиной и шестилетним сыном Михаем, решил совершить путешествие аж до самого Херсонеса. Как он, вроде бы шутя, говорил жене – «Чтобы бригантине дать море понюхать и самому молодость вспомнить».

Будучи молодым и богатым наследником, он закончил навигацкую школу в самом Санкт-Петербурге, и искал, где бы применить свои знания. А как построил яхту, так и загорелся желанием к морскому путешествию.

Жена не стала перечить ему и, скрепя сердце, согласилась на его странное предложение, хотя и побаивалась огромных водных пространств. Она даже не решалась купаться в домашнем бассейне.

Но пан Ладислав убедил её, что прогулка будет не опасной – бригантина добротная, ей любой шторм не страшен, говорил он, а сам он, хоть и молодой, но умелый капитан, и задорно улыбался, произнося несколько хвастливо слова.

И, действительно, так и случилось. Даже переход через Бискайский залив во время сильного шторма не причинил ни бригантине, ни ей с сыном, никакого вреда, и она, окончательно убедившись в прочности яхты, поверила словам мужа, и теперь уж совсем успокоилась.

Они посетили Францию, с её знаменитым собором Нотр-Дам, Нидерланды, Бельгию, насладились видами Мадрида с их пышным королевским двором. Были приглашены на обед к самому королю, и всё это, вкупе, оставило в их душах неизгладимое впечатление.

* * *

Панна Катаржина, с удобством расположившись в кресле кают-компании, быстро орудуя спицами вязания, говорила своей доверенной служанке Зосе: «Ах, Зося, если бы ты могла оценить всю ту красоту, что я видела, ты бы отдала за неё жизнь…!

На что та отвечала: «Панна Катаржина, ну куда мне, с моим-то сермяжным происхождением оценить то, о чём вы говорите. Я-то дальше нашего Ростокского собора никуда и не выбиралась. Мне и на яхте хорошо».

…Ах, Зося, глупая ты, продолжила панна Катаржина с всё понимающей улыбкой на лице. Она догадывалась о причине отказа Зоси покидать яхту – ей приглянулся молодой матрос.

Говоря с горничной, она всё искала взглядом сына, а не найдя его рядом, чуть побледнев, встревожено спрашивала:

– Зоська, где паныч Михай?

– Только что тут были, – отвечала та с испугом.

И они, обе, подхватив юбки, бежали на верхнюю палубу искать молодого паныча. А тот уже был или рядом с отцом за штурвалом, или помогал матросу плести снасть для паруса.

Найдя сына, панна Катаржина успокаивалась, бледность покидала её лицо и, прижавшись к мужу, ласково говорила:

– Посмотри Ладислав, какой у нас сын красивый и умный – настоящий шляхтич.

– Да, – отвечал муж, целуя жену, – он уже сейчас неплохой юнга, а подрастёт, станет настоящим капитаном, ей богу.

– Так, дорогой, так. Но всё же я боюсь за него.

– Не бойся люба моя, Всё у нас будет хорошо, вот увидишь.

* * *

Сколько бы путешествие ни продолжалось, а и оно имело свой конец. Вскоре они прошли Гибралтарский пролив, и вошли в Средиземное море.

По-видимому, судьба устала о них заботиться, или решила устроить для себя небольшой перерыв, а может просто решила испытать пана Ладислава и его жену на «крепость».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.