Дежавю

Аня Энни

Дежавю

Глава первая

Комната вдруг резко осветилась яркой молнией, раздалось звучное громыхание и, будто стараясь забить со временем выбившиеся гвозди на крыше, начался ливень. Анабель улыбнулась впервые за весь сегодняшний день, пусть он и почти завершился: без пяти двенадцать. Она посмотрела на свои подрагивающие руки и выключила экран телефона. Завтра намечался тот самый, значительный и, наверное, решающий день в её жизни. Завтра – первый день последнего учебного года в школе. Всё было бы совершенно обычным, Анабель бы не волновалась, если бы за три месяца до этого она не приняла решение перейти в другой профиль – медицинский. Проучившись около десяти лет в классе, где основной уклон был на развитии рациональности ума, на решение физических и математических задач, она неожиданно для себя поняла, что всё это стоит поперёк горла, и так не должно больше продолжаться. Поэтому, особо не советуясь с родителями, Анабель перевелась в медицинский класс. Тогда ей казалось, что это единственно верное решение, иначе и быть никак не могло. Однако сейчас, когда осталось так мало времени до официального дня поступления, до перехода на новый этап своей жизни, Анабель засомневалась: она уже не была уверена ни в том, что она станет врачом, ни в том, что она вообще хочет учиться, ни даже в том, что она хочет завтра видеть людей рядом с собой. Последнее было наиболее странным и нехарактерным, так как для полного счастья ей всегда было необходимо видеть людей вокруг себя.

Анабель откинулась на спинку стула. Было боязно, и страх отдавался колючей проволокой вокруг шеи, и пробежкой глаз из стороны в сторону. Она переминала пальцы, то и дело потирая начинающие потеть ладони, потом подпирала руками голову, уставившись в одну точку, затем вовсе вставала с места и начинала быстрым шагом измерять комнату. Но как только начинал греметь гром, а на её лицо падали лучи молнии, душа успокаивалась и снова спускалась на землю. Она вышла на балкон. Да, есть в жизни в частном доме множество плюсов: хотя бы тот факт, что всё тут принадлежит тебе, и ты знаешь каждый уголок, каждую потёртость на стенах, однако из минусов: второй этаж – отнюдь не предел мечтаний для человека, который теряет голову от манящей дали. Всё, что сейчас находилось перед глазами Анабель – одинокий, ухоженный, как будто затёртый до блеска сад, а вокруг – лес, который сейчас словно принимал тропический душ и потому слегка покачивался.

– Что я наделала… – Анабель снова обхватила голову руками, и, круто повернувшись на пятках, скатилась вдоль стены на пол. Неожиданно, тихо, но всё же слышно, раздался хруст коленок. Она засмеялась громким, непродолжительным смехом. – Совсем из ума выжила. Что я там забыла? Почему нельзя было закончить ту, прежнюю учёбу, и сделать так, как все? Я готова потратить на это свою жизнь, свою молодость? Хотя какая там молодость, колени уже сонеты сочиняют. – И она снова рассмеялась.

А дождь становился сильнее, молнии уже стали походить на естественно созданные лампочки, которые иногда перегорали, и гром будто старался напомнить, кто в этом мире главный. И с каждой такой секундой Анабель становилось легче. Она вздохнула, поднялась и высунулась в окно. Вода с лёгкостью намочила её волосы, но это было отнюдь не неприятно.

– Так, – сказала она себе вслух, – нужно собраться и лечь немного пораньше, чтобы завтра быть свежей и полной сил.

Взяв сумку, купленную специально для завтрашнего дня, Анабель стала собираться в школу. Расправившись с этим делом, она подошла к двери гардеробной и резко потянула её на себя. Теперь дело было куда сложнее, чем положить ручки и тетради. В её коллекции находилось приличное количество костюмов, на самые разные мероприятия и события.

– Цвет? Чёрный. А разве у меня траур? Я же сама сказала: нужно выглядеть свежей. Тогда белый. И буду я как ворона, тоже белая. А чёрный всё-таки классика, да и фигуру отлично подчеркнёт. Какую фигуру, Господи. А туфли? Да подойдут ли они вообще сюда? Вот чёрт…

Анабель оглядела свою комнату. Большая, просторная, со светло-серыми стенами и потолком, частично с лепниной. Кругом мебель белого цвета, заказанная у одной немецкой компании, с представителями которой её отец предпочитал играть в гольф каждое воскресенье нового месяца. Ручки дверей, на которых изящно выгравирована буква «А», стёкла в окнах, которые как будто отсутствуют всё то время, что на них смотришь, и возникают при касании. Стол, прочно закреплённый на своём месте, с прямыми острыми полками, стул, наделённый теми же характеристиками. А эта кровать у дальней стены, с мягким пуфиком возле. Казалось, сталь стала белым пластилином, из которого умелые руки слепили нечто невероятное: изгибы, спирали, прутья с наконечником в форме пешки, а в изголовье – объёмная корона с аккуратными зубчиками. Да, всё это принадлежало Анабель, и она никогда не задумывалась, нужно ли ей всё это, имеет ли минималистичная роскошь какой-то смысл. Она не задумывалась, так как просто привыкла к этому, росла, имея больше, чем многие в её возрасте, сама того не подозревая.

Анабель присела на пуфик и уставилась в стену. Она всё не могла понять, чувствует безразличие или же, наоборот, душа мятётся от переживаний и волнения, ведь не может это всё происходить одновременно? Однако, раз ей так чудилось, значит, так оно и есть.

Ей было страшно, но не это являлось для неё ужасным. Можно быть напуганным, дышать, задерживая дыхание, реветь на полную, ходить из угла в угол, но, когда ты знаешь, что есть люди, ну хотя бы один-единственный человек, которому ты изольёшь душу и будешь знать, что тебе не откажут в поддержке, всегда становится легче. Анабель было до жути необходимо ощутить, что она важна для кого-то, и как же ей было больно от осознания, что нет на свете такого человека, которому она могла бы сейчас довериться, с которым не нужно было бы надевать маску сильного человека. Но, может, она лишь забылась…

Нет, она не была изгоем общества, но были ей присущи некоторые качества королевы драмы, так как вокруг были и друзья, и семья, и молодой человек.

В семье было пять человек: родители, Анабель и ещё две старшие сестры, давно уехавшие не только из родного дома, но и из страны ради успеха и карьеры. Каковы были их взаимоотношения? Неважные. Сёстры предпочитали наведываться раз в год, а то и в два, а что до родителей, то те не отличались особой нежностью и любовью. Отец днями пропадал на работе и жить не мог без неё, считая, что только так можно реализовать себя, мать также предавалась ежедневным делам, ездила на встречи и различного рода конференции, мало проводив времени в семейном кругу. Однако общалась она с Анабель гораздо больше, нежели супруг, вот только это общение далеко не всегда было приятным и чаще заключалось в том, что она просто-напросто упрекала Анабель в каком-нибудь деле, отговаривала от решений и интересных идей, так как боялась нестабильности, а более того, мнения её «взрослого» окружения. «Анабель, ну кто сказал тебе, что футбол – отличное занятие для девушки в твоём возрасте?» «Анабель, как я сообщу нашим друзьям, что ты покрасила волосы?!» «Анабель, как ты считаешь, что скажут мои коллеги, увидев тебя по телевизору в каком-то неудачном фильме? Нет, давай ты пойдёшь на пробы лет через пять.» И всё в этом духе. Дочь не винила её за такое отношение, ведь прекрасно понимала, что та выросла в семье, где слова «любовь» стыдился почти каждый, однако это не мешало Анабель думать с сожалением, что она не может довериться своим близким.

Что же до её характера, так он был не самым простым, да настолько, что она сама порой удивлялась своей противоречивости. При принятии решений, при обдумывании каких-либо важных вопросов, при обсуждении книги, персонажей, фильмов и музыки, она не могла занять определённой позиции: ей всегда рисовались и положительные, и отрицательные стороны, как минусы, так и плюсы. Анабель прежде страшно мучалась по этому поводу, однако теперь находила, что это вовсе не характеризует её, как неуверенную, наоборот, это качество можно рассмотреть, как стремление судить объективно и открыто признавать различные факты. К этому заявлению она смогла прийти далеко не сразу: этап за этапом, в её миропонимании вырисовывалась картинка жизни, а также того, кто должен быть в центре её внимания. Она сама.

Важно, невообразимо важно отметить, что смыслом своего существования Анабель считала счастье. Она старалась изо всех сил дать счастье и другим людям, но это, само собой разумеется, ей не всегда удавалось. Однако счастливой она была практически всё время, редко страдала или плакала, постоянно улыбалась, утром открывала глаза с улыбкой и радовалась каждый прожитый день. Она всегда могла найти себе занятие, увлечься, пойти куда-нибудь одна или с друзьями. Но именно счастье присутствовало с ней постоянно. Она глубоко дышала и ощущала это, смотрела на мир и уголки её глаз поднимались, прикасалась к предметам, и по коже радостно бежали мурашки, сообщая всем её рецепторам, что она счастлива, счастлива, счастлива!

Вдобавок к неограниченному запасу счастья, девушка обладала невероятно сильной способностью любить. Она любила каждого, даже своих холодных родителей, любила весь мир своим большим сердцем.

Как говорится, никто не идеален, ничто не идеально, так и в прекрасной, милой Анабель были свои изъяны. Раз и другой, а может, и третий и ещё столько, сколько никто и не в силах не только сосчитать, но и вспомнить, эта чудесная девушка заправляла другими людьми. В её оправдание, и самое искреннее, можно сказать, что происходило это влияние совершенно случайно, не нарочно, и более того, Анабель и не задумывалась о том, какую силу имеют её слова или поступки. Безусловно, она замечала, что её слушают, за ней идут, и довольствовалась этим.

Говоря о недостатках – в остальном по мелочи, да и те можно рассмотреть с разных углов. В общем-то, человек, как человек, девушка, как девушка.

Что такое? Почему она плачет? Разве только что мы не узнали, что состояние счастья и радости – привычно и естественно для неё? Конечно, в жизни каждого, бывает, зебра становится вороным конём. И да, этот период настиг и Анабель. Она сменила профиль, класс, школу и теперь была в полнейшей растерянности и беспокойстве оттого, что перевернула свою жизнь настолько, что, казалось, справиться была уже не в силах. Без друзей, в новом месте, в месте, где, вероятней всего, ей придётся выложить максимум сил и возможностей ума. Тяжесть тянула её сдаться и приклеить себя намертво к кровати, чтобы завтра не терзаться муками выбора: идти или не идти. Удивительно, насколько сильно эмоции связывали ей руки, канатами пережимая вены и оставляя следы. Никогда ещё не была она в таком потрясении и никогда не думала так пессимистично. Настала пора вытаскивать себя из этой подсознательной ямы и стараться посмотреть на свет.

Анабель не стала долго думать, потеплее оделась и, выйдя на балкон, взглянула на крышу: на самой вершине красовалось и даже слегка поблёскивало от света луны крепление для телескопа, который уже готовился оказаться на должном месте, пока что пребывая в руках хозяйки. Космос завораживал, пленил и успокаивал Анабель мгновенно. Испытывая даже половину этого спектра чувств, девушка могла забыть о насущных проблемах и на время окунуться в другой, необъятный мир. В детстве она пугалась космоса, не могла даже подумать о нём – ей всё казалось, что произойдёт что-то ужасное, посвяти она ему свои мысли. Однако же вот, сейчас стоит на крыше и смотрит на звёзды, любуясь на давно известные ей созвездия. Она не разбиралась в астрономии, но очень хотела начать, а потому попросила родителей договориться о личной встрече с управляющим местным планетарием. Хоть их отношения и были не самыми тёплыми, общались они вовсе не натянуто, обычно. И родители, хоть и не сильно интересовались жизнью младшей дочери, помогали, когда было попрошено, договаривались, если было нужно. Теперь через неделю Анабель предстояло начать учиться всему, о чём она на данный момент и помыслить не могла, и не просто у кого-то, а у истинного профессионала своего дела, у человека, который буквально горит своей работой.

– И это произойдёт со мной в скором времени, и я стану чуточку ближе к вам. – Шёпотом проговорила Анабель, смотря через отливающую синим крупную трубу телескопа.

Вдоволь налюбовавшись, она открепила конструкцию, и тут же, почувствовав прилив сил и настроения, перепрыгнула на другую сторону крыши и, озвучиваемая постукиванием черепиц, съехала к выступу над своим балконом. Теперь, немного утешившись, можно было выдохнуть и, с разбега нырнув под воздушное, только застеленное, одеяло, погрузиться в сладкий сон с мечтами о завтрашнем дне.

Глава вторая

Гордею от осознания начала учебного года было ни горячо ни холодно. Учёба хоть и приходилась ему важной спутницей жизни, но в мыслях он никогда не уделял ей всепоглощающего внимания. Так и теперь, придя в класс, он обрадовался вовсе не наступившему времени, обязывающего снова учиться с утра до ночи, а старым друзьям, с которыми он ни разу не увиделся за всё лето. На лице воцарилась та добрая и искренняя улыбка, которая всякий раз возникает в самые счастливые моменты.

– Как ты?

– Почему редко отвечал?

– И каждый раз отказывался от встречи?

– Да как-то, знаете, дела… – замялся Гордей. – То одно, то другое. Никак не мог выделить времени, простите.

Трое парней немного склонили голову, быстро переглянулись и пожали плечами.

– Ничего. Не так уж и много времени ты предоставил нам, чтобы радоваться твоему отсутствию, – и они похлопали его по спине.

Гордей снова оказался в своей стихии, среди близких людей. Хорошее настало время, хотя ему не потягаться с летним, когда парень был занят чем-то настолько интересным, что даже не нашёл свободной минуты для друзей. Гордей, не переставая улыбаться, пусть и не широчайшей своей улыбкой, зато настоящей, беседовал то с одним, то с другим, то с третьим другом. Ох и соскучился он по ним! Бывает так, будто все вокруг тебе уже пресытили, и хочется провести время наедине с собой и своими мыслями. Никому ничего не обещать, да и не ждать ничего взамен. Но друзья давно стали для Гордея важнейшей частью жизни, и только сейчас он осознал, как глупо было отталкивать их всё лето. Так что теперь он с жадностью наслаждался присутствием каждого из трёх, стараясь каждому уделить то внимание и время, которое задолжал. Перебрасываясь короткими фразами, Гордей вдруг нахмурился – его глаза столь неожиданно наткнулись на Анабель, что, смотря на неё, он продолжал улыбаться и рассказывать уже не другу, а девушке про качество летних шин на автомобиле своей матери. Затем до него дошло, что эмоция поглотила разум, слова перешли край, и каким нелепым всё это, должно быть, выглядит со стороны. Молниеносно соображая, как бы выпутаться из такой дурацкой ситуации, он, чётко протараторив парочку фраз, поприветствовал её, а после, как ни в чём не бывало, продолжил свой рассказ друзьям.

«И зачем я так отреагировал? Глупо, глупо. Надо же было так зависнуть… Вот чёрт. Это же новенькая. Так вот почему я удивился… Мне следовало представиться и спросить её имя. Дурак. Но почему я был настолько ошарашен?»

Эта мысленная путаница ещё более озадачила Гордея, так что ему предстояло побыстрее выныривать из своего сознания и возвращаться в реальность.

– Красивая, – заметил один из друзей.

– Мм… Малышка – Недвусмысленным шёпотом прокомментировал другой.

Гордей слегка поморщил нос и поднял брови. Ему хоть и нравились его друзья, даже больше, он обожал их, но порой непристойные их выражения ненадолго отталкивали и заставляли сомневаться, что он вообще вписывается в компанию. К счастью, парни опускались только до слов, поэтому больше Гордея ничто не раздражало, и он вновь становился на одну волну с друзьями. Но сейчас, после столь долгой разлуки, хотя такой «комплимент» и был ему совершенно не по душе, он кивнул и изобразил что-то вроде улыбки, выказывая таким образом одобрение.

Вошла классная руководительница и, после типичных вопросов про каникулы, представила всеобщему взору Анабель. Девушка, без стеснений, по крайней мере так всем казалось, вкратце рассказала о себе и своей прошлой школе, а затем доброжелательно сообщила, что хочет как можно быстрее влиться в класс и стать со всеми хорошими друзьями.

“Неплохая речь. Довольно своеобразная, но это даже к лучшему. Интересно только, что она забыла в медицине. Смотрю на неё и откровенно полагаю, что эта сфера совершенно ей не подходит. А впрочем, я не настолько проницателен, чтобы сходу раскусывать людей. Поживём – увидим.”

Перед Гордеем стояла среднего роста, длинноволосая светло-русая девушка, со смелыми серыми глазами. На ней сидел серый костюм – укороченный пиджак и юбка чуть выше колена. Костюм был сшит с иголочки, и невероятно ей шёл, подчёркивая и выделяя глаза. На ножках красовались вовсе не туфли, а новые кроссовки от известного бренда, имя которого белыми буквами блестело сбоку. Лёгкий естественный макияж был очень кстати – так хорошо обыгрывал все прелести и без того красивого лица. Встретив её глаза, всякий думающий и любящий анализировать человек подумает – она знает, что красива. И тут же захочется предположить, пользуется ли она своей красотой в корыстных целях.

– Хм… Неплохой вкус в одежде, а по обуви можно заключить, что она из довольно обеспеченной семьи. Уж явно не заработала она на это сама. Видно, что белоручка, тяжело ей здесь придётся. Хотя я бы не сказал, что мне легче, – всё продолжал думать Гордей.

В первый перерыв парень, хоть и разговаривая с друзьями, одним ухом прислушивался к новенькой и краем глаза на неё поглядывал. Она вовсе не терялась и уже собрала вокруг несколько девочек. Все о чём-то оживлённо рассказывали, а сама Анабель, если не говорила, слушала мельком, распространяя свой взгляд на весь класс.

– Не очень-то вежливо с её стороны, – подумал Гордей. – Высоко держишь подбородок. Так ты гордячка! Не богатая ли фамилия сделала тебя такой? Очень надеюсь, что ты гордишься своим поступлением сюда, а не материальным превосходством. А как заулыбалась, как заиграло твоё лицо, когда ты заговорила. Мы так с тобой не сдружимся – терпеть не могу честолюбивых. – И он отвернулся.

Почему-то с первых секунд она жадно завладела его вниманием, цепляя своим образом, таким новым и непривычным, что поневоле приходилось перетаскивать свои глаза с её лица на лица друзей. Гордей отвык от девушек, в том плане, что его первые и единственные отношения завершились год назад. Они были такими неуклюжими, странными, невзаимными. Никто друг друга по-настоящему и не любил, и, пусть криво-косо, они продержались короткий февраль и кусочек марта. “Невыносимое 14 февраля, существуй, пожалуйста, только для тех, кто влюблён, и не мучай оставшихся.”

После этих нескладных отношений Гордей не испытывал ни малейшего желания связать себя по рукам и ногам девушкой, какой бы она ни была распрекрасной. Впрочем, не умолчать, что он опирался на красоту, мысленно всех оценивая. Гордей, хоть и не собирался начинать отношения, иногда предавался одному занятию – подбирал себе пару, наиболее подходящую из окружения. И первое, на что обращал внимание, – внешность. Душа была безусловно важна для него, глубоко ценились начитанность и тактичность. Но всё же, выбирая книгу, для Гордея на первом месте стояла обложка.

Он был красив собой. Густые, каштановые пряди волос каждое утро тщательно укладывались гелем или лаком. Лицо, обворожительно складное, улыбалось себе в зеркале и подолгу рассматривало каждую собственную деталь – тёмно-карие глаза, чёрные-чёрные, немного завитые от природы кверху, ресницы, красивый прямой нос, розовые, словно очерченные, губы и слегка выраженные скулы. К этому добавлялся высокий рост с прямой осанкой и сильное, мускулистое тело. Гордей не выглядел «чересчур», как это бывает, на руках и ногах не выпячивали, готовые вконец выйти наружу, сине-зелёные вены, но бицепсы всё же замечательно округляли короткие рукава чёрной футболки.

Исходя из мысли, что он красив, Гордей и выбирал себе девушку под стать. Но эти глупые смотрины лишь забавляли его и никуда не приводили, нужные лишь затем, чтобы скоротать, порой, время.

Перерыв кончился, и следующие пять часов прошли совершенно заурядным манером, присущим всем профильным школам. Гордей сидел как обычно спокойно, но его взгляд часто бывал расфокусированным, а ручка подолгу лежала на столе нетронутая. Его мысли заполняло одно – непонимание, зачем тратить своё время здесь, если бы он мог… Нет, не мог. Такого занятия в качестве профессионального рода деятельности, а вовсе не как очередного хобби, совсем не поймёт и точно не поддержит никто из семьи. Хотя ему ли было жаловаться. Где, как ни у него дома можно найти тонну поддержки, ещё столько же добрых слов и столько же предложений о помощи. Его семья всегда была твёрдой опорой, на которую он часто полагался и которой доверял даже больше, чем самому себе. И неужели сейчас, когда это было так необходимо, доверие не оправдает себя? Этому не бывать, решил гордей. И потому решил сегодня же переговорить с родителями.

Скучно и невыносимо стало здесь сидеть. Столько терпеть – целый год – ужасно. Неужели так пройдёт его последний этап жизни в школе? Раньше Гордею казалась, что лишь он один знает, чего хочет от жизни. А сейчас создалось впечатление, что как раз наоборот, одноклассники прекрасно представляют себе свой дальнейший путь, а он – нет. И снова предстояло ему брать толстенный учебник или пособие, снова выписывать километры ненужного текста, снова жалеть о своём выборе. И чувствовалось, что он один такой. Все над чем-то думали, усиленно работали, и казалось, вот-вот чей-то мозг рядом взорвётся от такой непрерывной обработки информации. “Интересно, по своей ли воле собрались все здесь присутствующие? Скольких из них заставили родители – у кого «долг семьи», у кого «это благородное дело». А сколько оказались здесь лишь потому, что не знали, куда ещё сунуться? Такие точно есть, такие люди есть везде, на каждом месте. Безысходность заставляет сделать единственный, как им кажется, правильный выбор. Вполне возможно, что выбор, о чудо, и есть «правильный», но чаще всего – нет, такого не происходит, и приходится мириться с действительностью и справляться с периодически накатывающим унынием. Идите, люди, идите, выбирайте, но только не надо останавливаться. Вы ещё откроете себя с новой стороны, вам вовсе не ведомой, которая распахивает свои двери только лишь тем, кто упорно пробует, испытывает и пытается. Не получилось одно – получится другое. В конце концов, у нас у всех есть «призвание» – неважно, какое оно по современным меркам, маленькое или большое, да только оно точно есть, и сразу, как вы на него наткнётесь, вы это почувствуете. Станет легче. Станет хорошо на душе, и жизнь польётся новыми красками”, – мысли такого рода занимали Гордея куда больше учебных, при этом помогая ему определиться с собственным будущим.

После долгих занятий, когда всё, наконец, кончилось, большая часть ребят вздохнула с облегчением – тяжело всё-таки после длительного отдыха возвращаться в строй, особенно при такой чудесной погоде. Солнце, сегодня светящее изо всех сил, словно желало по-доброму повредничать, заливая светом всех выходивших из душного помещения учеников. Вызов был принят – люди повторяли за солнцем, смотрели на него, щурясь и озаряя улыбкой в ответ. Гордей пожал руку своим друзьям, похлопал по спине парней-одноклассников, помахав, попрощался с одноклассницами, в очередной раз сказав им по комплименту, подмигнул новенькой и пошёл своей дорогой. Дом находился всего в каких-то пяти минутах ходьбы, и ему не терпелось скорее добраться до своей комнаты, чтобы сбросить унылый школьный груз и схватить полюбившуюся бас-гитару, карандаш и тетрадь для записей. И сочинять, думать, подбирать ноты, взрывать комнату звуками инструмента и голоса. Всё это чудилось ему таким воодушевляющим, что пять минут стали миллисекундой, а все входные двери – прозрачным занавесом. Дойдя, нет, почти добежав до комнаты, схватив гитару, он быстро пробежался по струнам, откинув назад голову, резко опустился на рядом стоящий стул, приготовился сыграть пару аккордов, как вдруг адская боль пронзила его голову и правую руку. На пару секунд, хотя Гордею показалось, на целую вечность, он потерял сознание, а когда очнулся, боль его больше не тревожила, испарившись так же внезапно, как и возникнув, и Гордей продолжил играть свои песни, однако теперь немного взволнованно.

Тексты песен, как и саму музыку, он сочинял сам. Гордей строго придерживался правила – ничего не выдумывать. За основу он всегда брал либо своё мнение на какую-то тему, либо конкретную ситуацию, которую он пережил и точно может описать, рассказав, что почувствовал. Ему пресытили музыканты и певцы, которые выступают, лишь бы выступить, поют, только чтобы спеть – всё это стало казаться бессмыслицей. Как можно понять такого автора, если весь его посыл – удачная рифмовка слов? Чтобы избежать подобного, Гордей, хоть сначала и запечатлевал на бумаге всё, что яро бурлило в голове в порыве вдохновения, затем часто менял слова кардинально, только бы не солгать, только бы не приписывать себе несуществующих качеств. Так и сейчас, вдруг почувствовав в себе творческий прилив, он мигом ухватился за карандаш, и крупным, размашистым почерком стал выписывать поток мыслей, быстро-быстро, чтобы ничего не забыть. Уже на первом четверостишье Гордей, едва не остановившись, вскинул брови и принялся недоверчиво вникать в смысл собственных слов. О девчонке! Он пишет о новенькой девчонке! «Меня сейчас стошнит», – пронеслось в голове. Не то чтобы ему был противен противоположный пол, по «смотринам» это наверняка понятно, но отвратителен ему стал он сам – не могло такого быть, чтобы текст вышел сплошь о девочке. Это немыслимо! Гордей ничего и не чувствует к ней, и это точно, а значит, всё, что он написал – наглая ложь, слова, не несущие смысла. Парень перечеркнул весь лист. Он с отчаянием подумал, что разучился писать – выдумка, рождённая пару секунд назад, задела его музыкальное сердце, растормошила привыкший к другому разум.