Случайностей на свете не бывает

Секунду другую я раздумывала, чутье, спасибо, хоть сейчас оно не спало, не дремало, как давеча инстинкт самосохранения, по чьей милости я здесь оказалась, так вот оно мне подсказывало, что надо говорить правду, только вот нюанс, не всю, от этого правда не становится ложью, но и вся правда собеседнику бывает абсолютна не нужна.

– Ты ведь приехала в столицу недавно? Акцент у тебя такой интересный – вроде легкий, едва заметен, но, все же, видно, что ты не из местных. Да и одета ты, не обижайся, моя милая, очень скромно, хотя по мне так лучше, чем нынешняя молодежь. Иногда смотрю и думаю, вот что – ты болезная ноги оголила то, что сказать своим видом хочешь, что ноги кривоваты и ходить тебе в старости лишь с клюкой?

Я лишь хмыкнула, это она еще, наивная, наших девонек не видала…Вот кто ноги кривоватые оголять умеет…

– А в столице, и правда, можно устроится работать, кто ж спорит, здесь и платят совсем по – другому, чем в провинциях, – продолжала Марта, – но и жить надо где-то, согласись? Учиться тоже можно – это неплохой вариант, но там оплата немалая и прием только через два месяца начнется. Бывают конечно, как и везде бюджетные места, опять для этого надо быть, как минимум одаренной стихией, или семи пядей во лбу. А так и общежития дают, но таких мест с каждым годом все меньше. Впрочем, так, наверное, везде? Так где ты остановилась?

– Пока ещё не где, – я развела руками и улыбнулась.

Грустно. Да, грустно, пока день, а вот скоро, когда наступят сумерки, будет неуютно, и весьма. И в самом деле, о чем в моем случае надо в первую очередь думать, раз уж возвращаться к своей группе не предоставляется возможным – об еде, я все сильнее ощущала голод и о месте ночлега. Чего, спросите, я не ожидала сейчас больше всего? Того, что последовало – конструктивного предложения на оба пункта сразу от бабули, чьё яблоко прикатилось мне под ноги у языковой арки.

– Знаешь, я могу предложить тебе пожить у меня. Места много, комната, пусть и небольшая, у тебя будет отдельная. Но у меня есть условие. Даже скорее не одно, а целый ряд.

Что сказать на это? Да, я с радостью выслушаю целую вереницу условий, ведь самое главное, мне не нужно тогда будет ломать голову в бессмысленной головоломке, где ночевать, где взять денег на ночлег, где найти работу и желательно до наступления ночи. Даже, если я переночую только ночь, то и это уже будет удача.

Бабушка Марта предложила зайти в крохотную кафешку, или как она назвала – таверну, в самом начале Шнура и все обсудить. Мы миновали одну, потом другую таверну и зашли только в третью. Как сказала Марта ей всегда нравилось, как готовит выпечку местный повар. Что ж, там было чисто, аккуратно, а ажурные миниатюрные салфеточки на столах, вышитые занавески на крохотных оконцах, цветы в горшочках и потрескивающие с ленцой дрова в камине, занимающим почти всю дальнюю стену, и главное аппетитные запахи, что доносились из-за стойки, придавали этому месту поистине домашний уют.

– Ты проголодалась?

– Есть немного, – вежливо отозвалась я. Не скажешь же бабушке, что я ела лишь в обед, да еще и в другом мире.

– Кто с тобою, Марта? – над нами нависла упитанная сверх меры тетенька, без стеснения разглядывавшая меня с головы до низу.

– И тебе не хворать, Мариста. Ты приглядись, разве никого не напоминает? Помнишь Таю, внучку моей троюродной бабки, она приезжала сюда лет восемнадцать – двадцать назад? Вы тогда даже общались немного? Это её дочка, Ани, – ну прямо одно лицо с Таечкой! Есть, конечно, что – то и от отца, не спорю. Волос таких у Таи отродясь не было, что уж скажешь. Но так очень даже похожа.

– Так девочка к тебе в гости приехала, Марта?

– Очень надеюсь, что Ани здесь понравится и она задержится подольше. Стареть лучше не в одиночестве, знаешь ли.

– А как же Руфус?

– Руфус на своем месте, Ани не своем. Ты нас, Мариста, разговорами кормить будешь? Или предложишь можешь чего?

На что толстушка ответила дежурной улыбкой, и отчеканила то, что могла предложить мне и Марте. Сказать, что я что –то поняла, будет неверно. Так в общих чертах, звучали слова пироги, взвары, пудинги и прочее. А вот названия этих самых пирогов и пудингов мне ни говорили ровным счетом ничего, а о взварах я только могла догадываться, что речь шла, о чем –то похожим на чай. Видя моё замешательство, которое скорее всего сочли за природную застенчивость, Марта выбрала и для себя, и для меня.

Когда же Мариста принеся к нашему столику миску густого, приятно пахнущего супа для меня, пару тарелочек с румяными, еще теплыми пирогами и чайник с травяным взваром, да увесистые кружки, отошла, Марта рассказала мне следующее:

Уже лет пятнадцать как она овдовела. По началу она пыталась сама управлять той книжной лавкой, которую держал ее покойный муж. Но таланта у нее к этому отродясь не было, сноровки, знаний, энергии, если хотите не хватало, да и смерть близкого человека подкосила, что и говорить. Бывало зайдёшь в лавку и как привидится, померещится ее муж покойный, замрёшь, приглядишься, ан нет его. Пусто… А тоска потом такая нахлынет, что хоть вой, хоть реви белугой. И она согласилась на предложение ее родственника, настойчивое, к слову сказать, сдать ему в аренду магазинчик и один этаж для его семьи – жены, да двух маленьких дочек. Поначалу Марту все устраивало. Деньги Руфас платил исправно, она даже могла откладывать и со временем у нее накопилась приличная сумма. Этажи они занимали разные – можно сказать не пересекались и друг другу не мешали. Но вот нюанс, она жила одна в трех комнатах –небольших, что и говорить, но отдельных, в каждой по оконцу, выходили они либо в крошечный садик за домом, либо на Шнур. А Руфус с семьей, которая к этому времени разрослась и процесс этот все никак не мог приостановиться, словно тормоза у их способности рождать все новых младенцев напрочь отказали, занимал те же три комнаты, но этажом ниже. Детей у них уже было восемь. Перенаселение было на лицо. Вот оно то и изменилось в последнее время к Марте, причем деталь, у всех домочадцев, которые вроде, как и родственники, вроде, как и квартиранты. Осложняло все еще и тот факт, что детей у Марты в живых не осталось. Сын погиб по молодости от несчастного случая, не оставив семьи. Так что ситуация складывалась более чем прозрачная. Годы брали свое, квартирантам она была не нужна, хотя ни о какой дарственной или завещании речи не заходило, но в сложившихся обстоятельствах оно и не нужно, все и так в случаи смерти Марты отошло бы к семье Руфуса.

Боялась ли Марта за свою жизнь? Сложно сказать. Вроде как не в чем ни упрекнуть, ни обвинить домочадцев, но интуиция, а к ней надо прислушиваться обязательно, говорила, да что там, твердила другое. Марта стала остерегаться. Ела у Маристы или в другой какой таверне, готовила себе сама, объясняя тем, что много гуляет на свежем воздухе и чувство голода ее подстерегает то тут, то там, а бороться с ним она не хочет, лень дескать. Да и ест она мало, к старости хочется свежих фруктов и овощей, а их она что, сама себе не накрошит, что людей то утруждать. И ведь видела недовольство, что мелькало на лице родственников, и поди разбери, чем оно было вызвано, вот, если б огорчение, тогда может все вернулось бы на круги своя.

Так что за план созрел у Марты при виде скромно одетой девочки, помогшей ей на вокзале? Она может дать ей кров, еду, видно же, что девочка из приезжих и неуверенность, если не потерянность прямо сочится из неё. Помочь так и тянет девчушке, сразу вспомнилось, как она, когда – то давным-давно тоже приехала на этот шумный вокзал из далекой провинции, в которой у нее осталась вся родня. Это уже потом была удачная работа в одной из крошечных таверн в Шнуре, потом знакомство с будущем мужем, тогда еще молодым парнишкой из книжной лавки по соседству. А до этого была и растерянность, и неуверенность, да и попросту страх, что там и говорить. Так, что девчушке она поможет, мимо не пройдет. А взамен попросит, во-первых, назваться своей дальней родственницей, которой ни Руфус, ни она в лицо не видела, только и знала, что девушку звать Ани и ей примерно столько же лет, сколько и сидевшей напротив девушке. Во-вторых, помогать по дому, полы помыть, пыль протереть, постели перестелить, за продуктами сходить. И да, если их двое, то оправдано будет, если они станут питаться отдельно. У Руфуса семья большая, и ладно бы старушка, а тут еще один молодой, растущий организм, нет, решено, Марта сама прокормит Ани и избавит родственника от лишней нагрузки. Ани же вольна распоряжаться своим свободным временем, как вздумается, искать работу, пробовать поступить учиться, у нее будет время и тыл. Денег ни за съем, ни за пропитание Марта не возьмет, даже поможет немного с гардеробом на первое время. Но, а в ответ, девушке надо очень правдоподобно сыграть роль дальней родственницы из далекой провинции и попросившейся к бабушке Марте на постой.

– Ну, как ты согласна или надо подумать?

– Тут и думать нечего, я согласна, и спасибо вам большое. Вы даже не представляете, как я вам признательна и благодарна за помощь и участие.

Марта расцвела в улыбке, отчего ее лицо стало похоже на печеное яблочко, сладкое и вкусное. Что и говорить, благодарность, великая вещь.

Не буду долго описывать тот прием, что ждал нас в доме бабушки Марты. Лица Руфуса, его жены Рамины, да, впрочем, и кое-кого из детей, что были тогда в доме не отличались ни добротой, ни радушием, разве что удивлением, малоприятным, к слову сказать. Лишь мальчишечка, лет семи, после тех немногих слов, что прозвучали в ответ на слова Марты, подошел, с интересом меня разглядывая и подал руку, спросив:

– А ты мне кто? Сестра?

– Нет, Николя, – с улыбкой ответила за меня Марта, – Ани скорее тебе тётя.

– Седьмая вода на киселе.

Негромко, но все же слышно, и отнюдь не дружелюбно послышалось со стороны девушек, примерно одного со мной возраста.

– Ну, не скажи, Полин, – сухо отрезала Марта. – Я так очень была привязана к Тае, ее матери, и в свое время, мы с мужем даже надеялись, что та у нас останется, даже уговаривали её. Но, жизнь вот как повернула, Таис отправила ко мне Ани, и я рада ей, как родной внучке.

Таким образом, со знакомством и приветствием, к моему облегчению было покончено, нас никто не собирался задерживать и приставать с расспросами. Так что Марта повела меня на свой этаж, куда, впрочем, можно попасть не только из магазина по общей крутой и весьма узкой лестнице, но и снаружи, для этого нужно было обойти дом по тесному проходу между книжной и камнерезной лавкой, и подняться по винтовой лестнице. Правда, как я увидела лестница та была неопрятна и захламлена какими – то мешками, кульками да котомками. На мой молчаливый вопрос Марта сказала, что убирать ей стало тяжело, так Рамина заставила все всяким хламом. То говорит, что всякая вещь в хозяйстве еще может пригодиться, то обещает послать Поля унести эти кульки и мешки на свалку, а только воз и ныне там. Вот и думай после этого, кто в доме хозяйка…

Марта показала мне мою комнатку, выходившую небольшим оконцем на старинную витиеватую, отнюдь не малолюдную в это время суток, улочку Шнур. Показала, как пользоваться общей с ней ванной, чему я была очень рада, так это тому, что не нужно было делить ее со всем семейством «дяди Руфуса». Дала мне складную карту Имперского Города, которыми торговали здесь же, в магазине. Объяснила, как найти в Городе приличный, и недорогой магазин готовой обуви, даже чиркнула записочку для хозяина магазина, с которым была в давности знакома, чтобы меня встретили с пониманием. Так как справедливо заметила в моей обувке далеко не уйдешь, а брюки хороши для поездок, но все же приличия ради надо переодеваться в платье. Рассказала, где торгует неплохой портной, который знал еще ее мужа, и можно это самое платье и подобрать.

С этими словами она оставила меня отдыхать, сказав, что все остальные пункты нашего с ней договора вступят в силу с завтрашнего дня, а сейчас нужно только одно – отдых. День выдался тяжелым и волнительным для нее, и, как она предположила для меня.

Что ж, она не ошибалась. Такого волнительного дня на моей памяти у меня не было ни одного за все мои семнадцать лет. Но удивительно, спать мне отнюдь не хотелось, мозг отказывался отдыхать, и лихорадочно прокручивал события сегодняшнего дня. Поэтому, притворив бесшумно за Мартой дверь своей новой комнатки, я опустилась на единственный деревянный стул, накрытый симпатичным вязаным ковриком, положила руки на тщательно выбеленный подоконник, слегка отодвинув горшочек с чахлым зеленым кустиком, и смотря на сгущающееся сумерки, к слову сказать, весьма ранние в моем понимании, начала думать о жизни, которая сделала тот ещё кульбит. Теперь мне предстоит приспосабливаться и устраиваться в Имперском Городе неведанного мне доселе Геспервайде.

Но, если честно, сказать, что меня это сильно огорчило я не могла, разве, что беспокойство о приемных родителях вносило печальную нотку. Они уже в годах преклонных, и ко мне привязались искренне, так что моя пропажа будет для них ударом. Даже думать об этом было тяжело, что им предстоит пережить… Но в сложившейся ситуации я ничего не могла сделать. Не к Кассилю же мне идти, право слово, с просьбой передать весточку на Землю… Мол, не волнуйтесь, жива, здорова… Может когда-нибудь, освоившись, я смогу передать им о своем здравии. Эта мысль меня немного успокоила.

А мне же предстояло освоиться в этом мире. Что это значит? Кров над головой чудным образом у меня теперь был, надо только стараться, чтобы бабушка Марта не пожалела о своем выборе. Да и с семейством дяди Руфуса надо налаживать контакты, что скорее всего, судя по приёму будет не так просто сделать. Хотя может Марта ошибается, и они просто стенают в тесноте, но к ней относятся по – родственному? Хорошо было бы так. Ну а об месте работы надо думать сразу. Кормить, поить, да одевать меня пожилая женщина с чего должна? Спасибо ей за руку помощи, но это молодые должны забоится о пожилых, а не наоборот. Так что работа мне нужна как воздух. Учеба конечно заманчива, но мне не накопить средств на ее оплату, да и я толком не знаю, что представляют собой местные учебные заведения. Может быть, когда приживусь в этом мире, встану на ноги, то образование станет для меня необходимостью. К сожалению, не сейчас. Но, положа руку на сердце, так хочется учиться…Очень, очень хочется. Всегда считала, что отсутствие образованности, отсутствие специальности отбрасывает человека в конец очереди за благополучием и устроенностью. А о востребованности даже заикаться глупо, только и остаётся, что надеться на авось, да на молодость и силу, что есть какое – то непродолжительное время в наличии. Надо бы почитать что – то об здешнем образовании, может в магазине у Руфуса и найду стоящую информацию, хотя бы к размышлению и на будущее. Как не крути, а дипломированные специалисты, разбирающиеся в своем деле нужны всегда и везде. На Земле, в Геспервайде, у даргов, у эльфов. Кто с этим поспорит?

А с работой для начала надо определиться и понять, что я могу? Мыть, стирать, за растениями ухаживать, в таверне могу помогать. Поломойка, прачка, садовница и официантка – собственно, перечень не велик. Но, как говорится в русских сказках, утро вечера мудреней. Надо поспать и позволить мозгам разложить все по полочкам.

Я все-таки уснула. Но, то ли беспокойство, коим был перенасыщен с лихвою мой день, то ли тревога, которая так и не дождалась своего коронного выхода, а ведь именно она должна была захлестнуть меня, как только до меня окончательно дошло бы, что идти мне было некуда. А может и то, и другое сразу породило в моем спящем сознании такой реалистичный и вместе с тем диковинный, а то и страшный сон.

Что мне снилось? Я находилась в каком – то слабо освещенном бесконечно длинном коридоре, по которому все шла и шла. Нельзя сказать, что высокие стены давили на меня, но чувство неловкости не покидало. Вскоре я начала различать стыки в стенах, которые располагались с завидной частотою. Хотя были едва заметны, но мое восприятие – зрение, слух были словно удвоены, подмечая малейшие детали. Я, отчетливо слыша среди полной тишины свои шаги – гулкие, быстрые. Словно я убегала от кого – то или быть может, наоборот, спешила. В какой – то миг мой взгляд скользнул по стене, и вместо гладких светло – серых, в легкую прожилку плит я увидела витиеватый орнамент. Лепнина? В Санкт – Петербурге, во время экскурсий я видела её не мало… Но словно мазком, штрихом, и весьма крошечных размеров цветы с многочисленными лепестками, переплетенные лианами. Совсем не у места, на одной из лиан примостился дракон. Да, да, именно, дракон. Он, казалось был здесь совершенно лишний… Единственное, что как – то скрадывала эту ненужность, так тот факт, что он был не такой большой и страшный, как мы привыкли видеть на картинках в детских книгах, а небольшой, я бы даже сказала, что изящный, с умными большими глазами и бьюсь об заклад улыбкой, или попыткой эту самую улыбку изобразить. Одним словом, сама доброжелательность. И тут я узнала этого дракона! Да! Точно! Именно его я видела сегодня днем в Летописях Геспервайда, когда он висел на люстре и, подмигивая, здоровался со мною. Ох! Что ему здесь то надо? Липкий, холодный пот, словно бисер враз выступил у меня на лбу, ладонях, спине. Горло сдавило так, что даже, если бы я и надумала закричать, ничего бы не получилось. Дай Бог вздох сделать да выдох… Я не отрываясь смотрела на дракона, и по наитию поклонилась ему. Ну, не знаю, что на меня нашло, быть может воспитание сказалось, здороваться надо в любом случае, боишься ты там, или нет. Ведь утром он со мною поздоровался, а я слово в ответ не молвила…Дракон дождался пока я подниму на него взгляд и медленно, словно при замедленной съёмке нажал кончиком своего хвоста на верхний цветок, а лапой на нижний. Именно так. Сначала верхний, потом нижний. И в этот миг стена бесшумно отошла и передо мною показалась лестница, витая, темная, уводящая куда – то вниз и теряющаяся во мраке. Идти по такой было безумием. Но сны ведь на то и сны, чтобы творить в них безумства. Я ступила на одну ступень и почувствовала, как скользит, закрываясь за мною, словно шипя, дверь, отрезая от хоть и тусклого, но света. Пот, уже не скрываясь тонкой струйкой бежал по моему виску. Чего ему стесняться? В таких случаях он вполне, знаете ли, уместен. Мне было страшно. Но, словно противореча своему страху, я сделала еще один шаг и спустилась на другую ступень. Потом еще один. И еще. Еще. Я не слышала ни малейшего звука. Дракон остался по ту сторону стены, оставив меня совершенно одну. Тишина стояла абсолютная. Только моё сердце стучало быстро, гулко, словно руша, прогоняя эту ватную тишину. Лишь спустя какое – то время я увидела, что внизу отчётливо появляются очертания. И это не от того, что мои глаза привыкли к кромешной тьме, а от того, что эта самая тьма рассеивалась. И еще я услышала еле различимый легкий плеск воды. И такое спокойствие, умиротворение нахлынуло на меня, захотелось как можно быстрее преодолеть все эти ступени, которые больше не казались ни страшными, ни пугающими. Найти то место, от куда раздавался этот плеск. Это было крайне важным! Я не смогла бы объяснить, но мне казалось, что именно там есть то, что ускользало от меня годы. Найти, надо всего лишь найти…

Первый луч солнца едва проскользнув в этот мир, нашел – таки мое маленькое оконце и улегся, мягко, тепло на мою щеку. Я проснулась…

Утро встретило меня легкой сумеречной дымкой, которая, словно сахарная таяла, растворялась прямо на глазах обещая, что день выдастся погожим. Напрасно я думала, что не смогу заснуть на новом месте. Оказывается, я уснула тут же, как голова коснулась мягкой подушки. И на удивление четко я помнила приснившейся мне сон. Не знаю даже, были ли те волнения, что я пережила во сне меньшими, чем те, что довелось мне испытать накануне. Но как бы там ни было, я чувствовала себя прекрасно отдохнувшей и полной сил. Даже более чем. Во мне как будто что – то пело, плескалось, словно тот загадочный источник, до которого я так и не дошла во сне.

Сейчас же было рано, выглянув в окно я заметила всего несколько человек спешивших по Шнуру, явно не на увеселение, а скорее на работу. Взгляд упал на цветок, что вчера задвинула в угол подоконника, и поставив его по центру, я погладила мягкие, с легким ворсом чуть поникшие листья, пожалев, что на нем нету цвета. Жаль, мне было б очень интересно, увидеть иномирное цветущее комнатное растение. Цветы вообще были моей слабостью. Я их очень любила, меня всегда к ним тянуло, разве, что розы вызывали безотчётное чувство страха. Слегка смочив землю в горшочке, осторожно, чтобы вода не попала на мягкие опушенные листья, я, шутя, но от всей души пожелала ему хорошего дня и полного цвета, чтобы порадовать своих хозяев.

Умывшись, и одевшись, я решительно направилась к ведру с тряпкой, и вымыла пол у себя, в коридоре, и, подумав, протерла общую лестницу. Шуметь я не шумела, но все же внимание Руфуса привлекла.

– Ани? Ты почему не спишь в такую рань?

Изумление, с которым смотрел на меня мой «дядя» было неподдельным, даже вчерашние подозрительно –недовольные нотки не проявились. Только я так и не поняла, что больше его поразило, то, что я не сплю в такую рань или то, что я мою лестницу.

– Не спиться, я привыкла рано вставать. Дядя Руфус, а куда можно вынести мусор с наружной лестницы?

Поразмыслив, я пришла к выводу, что называть племянника Марты господином не стоит, для родственницы, пусть и дальней, это было бы некрасиво, да и не тактично. Так что – дядя. Скажи, как дядя, ведь не даром, Москва, спаленная пожаром французам отдана…. Эти строки были всем опытом в моей жизни, когда я сознательно и с выражением произносило это слово. Дядя.

Торговец, тем временем, уже взял себя в руки и в двух словах объяснил, как пройти к мусорным бакам. По сути, не так уж и далеко, но со Шнура надо выйти, хорошо хоть есть выход поперек улочки, надо только знать, где завернуть, а то пришлось бы брести по Шнуру с километр. Я сходила раза три, вынося с лестницы ненужные котомки, коробки, кульки. И уже домывала наружную лестницу, как меня позвала Марта.

– Деточка, ты устроила переполох в семействе моего племянника. Вот уже пол часа до меня доносится нравоучения всему семейству. Старших девушек уже отправили наводить порядок в лавке, да и младшим работа нашлась. До Руфуса только сейчас дошло, что он один встает рано, открывая лавку. Разве это порядок? Остальные не утруждают себя ранним подъемом, словно у них не только хватает на жизнь, но и сверх того имеется.

Эти слова меня развеселили, хотя думаю, понимания от девочек, дочек Руфуса и Рамины мне после этого ожидать не скоро.

Марта удивила тем, что приготовила для меня, во-первых, аккуратненькую, но судя по легкому запаху лаванды и чего – то, напоминающее ваниль, лежащую не один год на полках или в сундуке, блузку и юбку. Блузка была мне как раз в пору. Длинные рукава, заканчивающиеся легкой оборочкой тонких кружев, на сколько я понимаю самодельных, невысокий воротник стойкой, который Марта уже на мне украсила небольшой черной, с переливом брошкой в виде жучка, с крошечными блестящими лапками. По цвету же она напоминала сегодняшнее раннее утро. Легкая серо – розовая дымка. Юбка же глубокого серого цвета, была почти в пол, затягивалась черным широким кожаным кушаком. И что самое главное, скрывала мои потертые кроссовки. Волосы я не стала заплетать, а собрав половину в хвост, позволила свободно виться по спине. Когда я была готова и позвала Марту, что бы та посмотрела, как на мне сидит её одежда, то она, бросив взгляд через мое плечо изумленно ахнула.

– Не может быть!

Что? От такой реакции мне почему – то стало не по себе. Мурашки испуганной стайкой рванули наперегонки по позвонкам, пересчитывая один за другим, отчего сразу стало зябко. Может я уже исчерпала лимит потрясений и удивлений, что мне становится нехорошо от одних этих эмоций?

– Что – то не так? – я прокашлялась, голос мой казался сдавленным, словно не родным.

– Кампанелия!

Теперь я уже удивилась по – настоящему. Какая еще кампанелия?! Не знаю я таких.

– Она не цвела, как мой муж умер. Не может быть…

До меня начало медленно доходить происходящее. Я повернулась к оставленному на подоконнике цветку, и впрямь, тот набрал пышный цвет, и кое- где уже начали распускаться нежные, чуть удлиненные, словно удивленные происходящим цветы. Удивительно только то, что на одном растении было сразу два оттенка. Белоснежный и небесно-голубой. Такое я видела в первый раз. Одно слово – иномирная кампанелия…

– Ну надо же. Быстро он надумал.

– Ты что – то сделала с цветком?

Я отрицательно замотала головой, отчего мурашки снова надумали пустится вскачь, только уже в обратную сторону. Что я сделала? Да ничего! Доброго утра пожелала, только и всего. Так я многим его желаю. Что – то никто не спешит благоухать пышным цветом после моего приветствия.

– Нет, Марта, ничего особенного, честное слово, – оправдываясь, отозвалась я. – Я лишь пожелала ему хорошего дня, и пышного цвета, только и всего. Полила еще, погладила. Пожалела, что не цветет…