Последняя звезда

– Не то!

– Как не то? – Филби не на шутку озадачился. – А, ну может быть, этот сон про Дроздова. – Капитан погрустнел. – Вы же знаете, я всё никак не могу себе простить…

– Не то!

– Извините, доктор, но я больше не помню. Я и так рассказал Вам больше, чем обычно бы вспомнил, наверное, всему виной Ваше волшебное кресло…

– Филби! – Оборвала его Харламова.

– Да! – Эхом отозвался совершенно сбитый с толку капитан.

– Я сейчас помогу Вам! Виртуатор покажет Вам отрывок вашего сна, который вызывает такие пиковые всплески в вашей психограмме.

– Отрывок сна?! – спросил потрясённый Филби. – Я что, что-то пропустил? Мои сны, что ли записываются? Я что ли, нахожусь под наблюдением? Да с какого рожна…

– Капитан, вы сами виноваты в том, что Ваши сны стали доступны Кораблю!

– ???

– Вы испытывали сон такой интенсивности и глубины переживания, что Корабль принял это за попытку к нему обратиться. Велико же было его удивления, когда он понял, что Вы спите, но при этом, думаете, что не спите. По крайней мере, ваше сознание не видит разницы. А это уже прямой путь к лунатизму, между прочем…

Филби покрылся испариной. Да уж, хороши новости. Капитан-лунатик. Так и комиссовать могут. Что же он тогда без флота?..

– Не переживайте так, я здесь именно для того, чтобы Вам помочь! – Лидия Харламова вновь вернула ему надежду. – Всё можно исправить, если Вы проявите должную выдержку и намерения. Вы готовы продолжить?

– Готов! – выкрикнул Филби, испугавшись, что она передумает.

И Харламова снова махнула рукой. Наверное, у неё такая привычка, отдавать команды виртуатору с помощью рук, – только и успел подумать Филби, как в его сознание ворвалось воспоминание.

– Тот самый сон, капитан, – услышал он голос Лиды снаружи.

* * *

Спать хотелось смертельно.

Обычно, если человек не высыпается, это можно некоторое время вытерпеть и даже сохранить работоспособность. Однако чем больше без сна, тем тяжелее. Даже без воды человеческое тело может прожить неделю. Без сна не проживёт и нескольких дней. Поначалу человека будет морить (то, что называется «клевать носом»). Потом он начнёт засыпать в самых неподходящих местах. Если эксперимент продолжить, то на вторые-третьи сутки человек потеряет контроль над собой и начнёт проваливаться в сон на ходу во время еды или разговора, засыпать стоя. Следующая ступень наступает, когда он может упасть и уснуть прямо во время ходьбы, даже не поняв, что произошло. Не известно, можно ли человека заставлять не спать насильно бесконечно долгое время. Наверное, нет, иначе человек просто умрёт. Или того хуже, сойдёт с ума. Не случайно, одной из самых изощренных пыток считается, когда человеку не дают спать.

Состояние, которое сейчас переживал Кеос, тоже было похоже на пытку: и не сон и не явь. Кеос не спал, но делал всё исключительно по инерции, словно в глубоком хмелю, когда мысли уже исчезают, но тело ещё помнит, как двигаться.

Вчера, к примеру, Кеос весь день ездил, передавал донесения из конца колонны в её начало. От Аминты к царю и от царя к Аминте. Армия растянулась на два часа пути рысью. Так и ездил Кеос весь день вдоль колонн гоплитов. Они, видя молодого, уставшего, выпадающего из седла всадника, подбадривали его. Интересовались новостями. Кеос в ответ благодарно шутил, рассказывая про прекрасные края, которые уже заждались их там, за горизонтом. Он, мол только что видел. Спрашивали гоплиты и о насущном, но, в основном, о воде и стоянке. Что он мог ответить им? Скоро, скоро! Вон за тем холмом! Или нет, за следующим. С похабником Агафоном они, бывало, весело перебрасывались о том, какие сладкие их ждут в Индии девушки, как они должно быть, хорошо танцуют и как могут ублажать своих мужей. А уж, какой у них голосок, а уж как они поют… Другой воин – Григорий мечтал, как вечером он пойдёт в обоз, как там его будет ждать Зейнура, пленная персиянка-рабыня, которую он вот уже полгода собирался взять в жёны. Воины подначивали:

– Ну, как, Григорий, сколько раз ты сегодня уже женился? – Если у здоровяка Григория было настроение, он отвечал весело: – Женился никак не менее трёх раз, – и все ржали. Если же настроение было неважное, Григорий хмурился, впрочем, это было лишнее. За целую стадию итак было видно, что у Григория нет настроения, он мрачен как туча, и тогда к нему никто не лез. Ибо Григорий был настолько же силён, насколько бывал весел или мрачен. Проверять же на себе его силу никому не хотелось. Тем более что дрался Григорий грубо и безжалостно. Для него словно не было понятия усталости. Он рубил, рубил и рубил врагов словно заведённый. Дротики от него отскакивали, мечи ломались, ножи… Однажды один из «бессмертных» умудрился воткнуть ему в ногу нож. Просунул под щитом, в надежде подрезать наступающего в фаланге передового гоплита, и сделать брешь в колонне. Подрезать ему удалось. А вот сделать брешь не получилось. Нож глубоко проник в ногу и застрял, воткнувшись в кость, а когда перс пытался его вытащить – сломался. Как рассказывали, Григорий в ответ на это, опустил щит и посмотрел на перса в упор. Потом вытащил из ноги осколок ножа и с презрением бросил его в глаза обалдевшего перса. Тот в ужасе ретировался за щиты своих товарищей. Крови почти не было, и Григорий, как ни в чём не бывало, продолжал сражаться, хотя лекари потом переглядывались между собой и удивлялись, как кость могла выдержать такой подлый удар, даже не дав трещины. Григорий, по-видимому, испытал жуткую боль, но никак не подал вида, а впоследствии лишь немного прихрамывал. Походив в бинтах около недели, Григорий потом и вовсе перестал ходить на перевязку. После этого за ним закрепилось прозвище «Стальная кость», и о нём стали складывать легенды, как о человеке, не испытывающем боли, в которого можно втыкать ножи, но они будут ломаться.

Григорию неоднократно предлагали звание старшины гоплитов, но он отказывался, говорил, что не умеет командовать, что было отчасти и верно.

Кеос же командовать умел, как выяснилось, и более того – должен был командовать. Его разум сыграл с ним злую шутку. Не успел он вдоволь насладиться своей ролью сотника, как за проявленную в боях смекалку, был замечен начальником лёгкой кавалерии Аминтой. И теперь у него были новые обязанности: он назначен помощником Аминты по особым поручениям, его глазами и ушами («ну-ка, съезди, посмотри, что там происходит», «ну-ка узнай, что нового от разведчиков»). Ну и помимо всего прочего: приказы и донесения, присутствовать на советах, улаживать тайные дела, искать проводников и переводчиков, да мало ли что… Все эти неожиданно свалившиеся обязанности утомляли.

Вот и сейчас выдалась бессонная ночь, когда долго не могли найти нужных людей, знающих местность. Нашли только к утру. А всё это время ничего не подозревающая армия спала сном младенца. А утром – снова в дорогу. Как, Кеос не успел поспать, ну что ж… служба есть служба. Кеос жалел, что не может слезть с коня и шагать рядом с гоплитами, с этими простыми деревенскими парнями, шутить с ними и петь песни, а стоя на привале – варить кашу и заглядываться на прелестных пленниц. А ещё лучше – махнуть бы к своим ребятам, в сотню. Да куда там…Его отпустили только на час-полтора. Время есть только чтобы восстановить силы. А на первом привале он должен быть снова рядом. Аминта не любит ждать.

Кеос остановил коня и подождал, пока поравняется с обозом. В обозе везли много всякого, но сейчас его интересовало сено. Сено было нужно про запас, если вдруг лучится заночевать вдали от пастбищ. Но была у сена ещё одна великолепная особенность – на нём можно было спать!

Подмигнув деду Феодосию – обозному старшине, Кеос одним прыжком перепрыгнул на подводу. Привязал коня, так, чтобы конь мог свободно трусить рядом. Затем ослабил сандалии, снял плащ, и, прикрывшись им от солнца, провалился в небытие.

* * *

Над морем раскинулась ночь!

Величественно и чинно, ночь парит над водой, волны плещутся, в ожидании луны, её серебряного света. Скалы чернеют, склонившись у воды, словно гигантские звери пьют, уставши за день. Гомон дня стих, и солёный ветер ласково треплет волосы сидящего у воды юноши.

Кеос задремал. Сам не заметил, как сидя в тени кедра, задремал под вечер. Ему снится ночь и что вот-вот взойдёт луна. Он ждёт луну, потому что любит смотреть на серебряные от её света волны. И, наконец, царица ночей взошла!

Но что это? Вместо искрящегося очарования вод, Кеос видит Тьму. Абсолютную Тьму. Он поднимает глаза, но лунный диск черен! Черный на фоне тысяч звезд, черный пустой диск!

Тьма этой луны не страшная, нет. Наоборот, простая, неинтересная. Это не та тьма, что окружает тебя ночью, когда лес оживает звуками. Не та тьма, которая наползает на тебя в тёмном чулане, пугая шорохами и скрипами. Не та тьма холодного и дико прекрасного моря, которая бурлит пеной волн и так манит исследователей.

Тьма, которую видит Кеос, – ПЛОСКАЯ. Плоская, одномерная и какая-то безвкусная. Черный диск луны всё растёт, увеличивается и это безвкусие, а вернее, отсутствие всякого вкуса, цвета и запаха как-то незаметно охватывает всё существо сидящего юноши. Апатия, немочь, нежелание двигаться – это всё живые слова. Но нет слов, чтобы описать то чувство, которое заполняет Кеоса.

Н-И-Ч-Т-О…

Полнейшее, отупляющее НИЧТО. Оно расширяется, ползёт, наступает. Она крадётся в самые отдалённые уголки подсознания.

Сам того не замечая, Кеос потерял цель. Он забыл про волны и луну, забыл, зачем он здесь. Просто тупо смотрел на эту тёмную воронку какое-то время, а потом позабыл даже кто он сам. Просто забыл, что он – человек по имени Кеос. Потом перестал чувствовать, воспринимать что-либо. Потом…

А потом была просто бездна! Уже не было Кеоса, кедра, моря, волн и черной луны. Была просто Бездна. И Бездна была в нём. И он в ней.

Гигантская воронка закрутила его, и он канул в вечную Тьму…

Кеос вздрогнул и проснулся.

День! Светлый-пресветлый, радостный солнечный день! Его покачивает на волнах. Ах! Так ведь это не волны! То скрипит колёсами обозная телега. Переведя дух и вытерев пот от кошмарного сна, Кеос отбросил плащ и выглянул наружу.

В воздухе висела пыль от тысяч сандалий, войско всё ещё шло. Его конь Верный покорно брёл рядом и, похоже, тоже дремал.

– Проснулся, сын Радия? – Феодосий, добродушный и спокойный, как всегда, казалось только и ждал пробуждения господина.

В ответ Кеос промычал что-то невнятное и, пошатываясь, перелез в седло. Верный встрепенулся, но, почуяв расслабленное состояние хозяина, снова впал в полудрёму-полубодрствование, в которое умеют погружаться лошади, собаки, да и вообще все животные.

«Мне нужно что-то подобное» – промелькнула мысль у Кеоса. «Нужно научиться спать на ходу. Не так, как спят воины в седле, – так-то я могу, а именно, – как кони, спокойно и ровно принимая всё, что преподносит им судьба – в полусне-полуяви. Тяжелая изнуряющая работа. Кормёжка. Водопой. Свидание с кобылицей. Короткий сон. Опять тяжёлая работа, много тяжёлой работы. Много тяжёлой и бессмысленной работы. Таскать на себе человека. Потом таранить вражеские ряды, и, если не убьют, если никто из пехотинцев не проткнёт тебя копьём, если не подрубят ноги мечём, если не сдаст сердце от бешеной скачки, то будет снова полусон-полуявь. А потом снова тяжёлая изнуряющая работа. Кормёжка. Водопой и, если повезет, кобылица…

Как бы мне научиться быть конём, как научиться отключать голову, чтобы не лезли подлые мысли, чтобы не путали и не путались под ногами? Я же военачальник, сын уважаемого горожанина, кузнеца Радия, мастерство которого знает вся Пелла. Поэтому, мне негоже быть в таком состоянии, полусонном состоянии полу-скота. Я не скот! Я не скот! Химера тебя побери, но почему же я ему так завидую?»

– Почему же я так завидую тебе, старый друг? – Кеос склонился и зашептал коню на ухо. Верный любил, когда его гладят по ушам, или чистят их, или легонько дуют в них, это его успокаивало. Поняв, что хозяин его ласкает, Верный благодарно кивнул и прикрыл глаза ещё больше, расслабленно плетясь по дороге вслед идущим впереди людям и всадникам. – Почему же я так хочу научиться не думать, бодрствуя, не падая спать, не засыпая идти, куда повелевает хозяин. Ведь тебе всё равно, лишь бы была кормёжка, уход и еще – кобылица, та серая, в яблоках, которую ты так любишь! Тебе ведь даже всё равно, кому ты служишь: вот я давал тебя Ясону, помнишь – и ты служил ему, правда, конечно, тосковал, но всё же служил. Впрочем, чем я лучше тебя…

– Чем я лучше тебя» – шептал Кеос. Я сплю на ходу, так же как и ты, я вот уже месяц нахожусь в каком-то мороке100, в каком то тумане. Я и не сплю, но я и не бодрствую. Да, вот правда ещё голова болит… В сущности, я такая же лошадь, как и ты, только у меня есть ум, способный думать о том, что ему прикажут и руки, способные убивать, того, кого прикажут. И я так же служу своему господину. Как распоследний раб. Он так же меня кормит, платит жалованье, иногда одаривает подарками. Может даже подарить бабу, как в тот раз, когда грабили Экбатаны. Царь отдал город в наши руки, и мы грабили и насиловали. До сих пор помню глаза той бедной девушки-горожанки. И помню то своё скотское, тупое, озверевшее состояние, за которое себя ненавижу. Наверное, ты так же тупеешь от работы, мой верный конь!

Верный заржал.

– Да-да, – продолжал разговор Кеос, – и я тоже подаю голос, я тоже отвечаю Александру. Царь тоже может поговорить со мной, как вчера. Так вот, запросто взять и поговорить со своим вестовым. Но боюсь, чего бы я не сказал в ответ, толку будет не больше чем от твоего ржания, – окружающие воспримут мои слова как ржание верного царского коня жеребца.

Кеос с сарказмом рассмеялся. Воины стали испуганно оглядываться в его сторону. Недавно спятил один боец из третьего полка, тот долго смеялся перед этим. Говорят, спятил от тоски к Родине. А поскольку воины народ суеверный, теперь ко всякого рода беспричинному смеху они относились настороженно.

Но Кеос приветливо махнул им рукой, и они отвернулись, успокоившись.

«Надо всё-таки поговорить с Александром начистоту, – решил Кеос, – это великий царь, он поймёт. К нему запросто может прийти любой воин, и поговорить о чём угодно, если это будет дело. Он ненавидит подхалимов, но ценит людей смелых и преданных делу. Он ещё ни разу не отверг ни одного воина, если у того были дельные предложения. А уж мне он и подавно не откажет, я ведь не самый последний воин в его войске. Меня он послушает, потому что я буду говорить начистоту. Я расскажу ему, как у нас дела обстоят изнутри. Что ни один человек, ни один воин не рассчитан на такие походы. Что сейчас все, конечно, храбрятся и боятся, тебе царь, перечить. Что нужно отдохнуть, пересидеть зиму, пересидеть в Персии как минимум год, пока у людей восстановятся силы. А лучше – вернуться в Грецию, отпустить часть ветеранов, набрать новое войско, обучить его и двинуться на Индию новым походом. Я скажу ему, я обязательно скажу! Надо только набраться смелости, ведь с царём нельзя разговаривать в духе поражения… А я и не буду про поражение, я буду про победу, про отсроченную победу, который царь выиграет не сходу, а благодаря правильной стратегии… Хотя, что там у него, стратегов мало что ли…»

Раздумывая таким образом, Кеос не заметил, как оказался в головах колонны рядом с царской черной гвардией. Из задумчивости его вывел окрик начальника охраны:

– Это что ли ты, Кеос, сын кузнеца Радия?

– Он самый!

– У тебя донесение?

– Никак нет.

– Тогда скачи вперёд, если у тебя какое дело впереди или скачи назад к своим людям, а здесь место царя Александра. Мы охраняем его покой.

– Правильно, я к нему и еду.

– Так что за дело?

– Я по личному делу. Обсудить наш поход.

– Тогда обратись к начальнику кавалерии, ведь ты служишь у него!

– Я приехал не как воин, но как свободный и равный гражданин Пеллы. По закону, я могу обратиться к царю.

– Парень, ты спятил! Сейчас война, и мы не на городском совете!

– А, это ты, Кеос! – Царь показался из своей кибитки и приветливо разглядывал его, – я тебя помню, как же! Это ведь твои кавалеристы разогнали персов по всему лесу в битве при Гранике? Помню тебя! Захотелось пообщаться по делу? Молодец, что приехал ко мне без всяких проволочек! Однако что-то я засиделся, не размяться ли нам? Заодно и поговорим! Зинобиос, коня!

Мгновенно возник царский конюх, под уздцы он вёл прекрасного вороного коня. Александр перемахнул через борт своей походной кибитки, размерами напоминавшей дом, и мгновенно оказавшись на коне, рванул с места. Охрана как по команде, рванулась вслед за царём.

– Петрос, первый десяток, остальные на месте! – предупредил Александр старшину царской охраны попытавшегося поднять сотню вслед за Александром, – со мной ведь будет храбрый Кеос, чего же мне бояться!? – Кеос не успевал отвечать на быстрые и весёлые шутки царя, он только успевал глупо улыбаться и кивать, – Увидев храброго Кеоса, мои враги и так разбегутся, так что нечего зря напрягать людей, Петрос! – и рукой отметая все возражения, Александр галопом устремился на ближайший холм.

На холме царь неожиданно остановил коня, круто натянув поводья. Кеос чуть не врезался ему в спину.

– Ах, какая же красота, какие огромные, необъятные и красивые края! – Александр раскинул руки и шумно вдыхал воздух, стараясь как бы обнять весь этот новый мир, вкусить его запахи, насладится ветром.

Кеос и сам опешил от потрясающего вида. Пустынные степные районы постепенно начинали уступать место лесам. Деревьев было уже значительно больше, чем им попадались вчера. По равнине вилась речка, наполняя влагой ближайшие земли. Кеос удивился, насколько незаметно их войско вышло в совершенно другие, обильные земли.

Царская охрана осторожно рассредоточилась вокруг вершины холма, притом, четыре конника отъехали на четыре стороны света на расстояние выстрела из лука. Так полагалось делать, чтобы уберечь Александра от засады, от случайной стрелы. В случае тревоги, эти дозорные поднимут шум, а охранный десяток в центре уже решит, что делать – принять бой или увести царя в обоз, где ждут основные силы.

– Вот видишь, Кеос, и эта земля теперь – наша! Как же велик Мир, и как его трудно объять! Но мы смогли, мы дошли, и этот угол земли – теперь часть Греции – твоей и моей!

Дозорный справа вдруг свистнул кречетом. Это означало сигнал тревоги, он кого-то заметил. Десятник махнул ему рукой, отдавая приказание узнать, в чем дело. Дозорный поскакал в сторону источника опасности, а на его место тут же был отправлен другой дозорный, круг охраны ни на миг не разорвался. Александр не обращал внимание на всю эту привычную суету, он стоял на холме, глядя в лицо ветру, а глаза его были полны восторга и, пожалуй, слёз, – так показалось Кеосу. Загипнотизированный обаянием личности Александра, Кеос взирал как заворожённый то на царя, то на эту неведомую и прекрасную землю, и молчал, онемев от восторга.

Через несколько минут дозорный подал знак «отбой», возвращаясь на место. Справа от холма показались греческие кавалеристы. Это возвращался передовой разведывательный отряд. Александр, заметив их, развернул коня, и, гарцуя, полетел к ним. Копыта Буцефала едва касались травы.

– Ну что, Прокофий, что видели?!

– Слоны, Великий царь! Видели следы слонов!

– Свежие?

– Нет, государь! Трехдневные! Пришли с юга, пили воду у реки, потом ушли. Это первые люди, следы которых мы видели за пять дней.

– Ты сказал – люди?

– Люди, государь! На слонах были погонщики!

– Как узнал?

– Погонщики спешивались у воды.

– Понятно! Я чувствую запах битвы, скоро мы найдём тех, кого ищем. Сколько осталось до владений Великого Раджи, которого нам описывал тот перс-проводник?

На вопрос ответил начальник охраны:

– Мы прошли пять дней из семи, Государь! Значит, ещё два дня пути.

– Всё верно. А их патрульные отряды заходят вглубь за границу территории на 2–3 дня пути. Всё сходится. Вот мы и встретились! Знаешь-ка что, Прокофий! Ты сколько был в разведке сегодня?

– Мы в седлах со вчерашнего дня, Государь!

– Сутки! – Александр скрипнул зубами, – но лучшего следопыта, чем ты нам не сыскать!

– Я готов, Государь! Я смогу продержаться ещё сутки!

– Подожди. Не спеши! Сутки ты продержишься, а надо бы продержаться трое. Вот что, сделаем так: кто у нас лучший следопыт после тебя?

– Платон, мой ученик.

– Возьми Платона, и возьми свежую сотню. Сотника возьми…Леонтия, передай: ему мой приказ идти с тобой. Потом вот что… Где ты видел следы?

– Там у реки, час пути.

– Отлично! Отведёшь следопытов и сотню к реке, покажешь след. Пройдёшь с ними по следу два часа, убедишься, что они верно и надёжно взяли след. Потом – возвращаешься – и немедленно спать! Повтори приказ!

– Показать следы и возвращаться спать.

– Вот-вот. И смотри, если увижу тебя на ногах… Твои силы мне полностью понадобятся завтра. Да, и передай задание сотнику: слонов и погонщиков выследить. Взять пленника, а лучше двух. Доставить к нам. Остальных слонов и погонщиков перебить. А лучше… Сколько их было?

– Три слона, государь, дюжина конных воинов, дюжина пеших воинов и дюжина рабов.

– Так у них и кавалерия была… А как ты понял, что там были рабы?

– Они были босы, Государь!

– Хм, ну да, от тебя ничего не скроешь. Молодец! Так вот, не трогайте остальных погонщиков. Отпустите их и скажите: «Пусть передадут своему господину: На тебя, Великий Раджа, идёт войной Великий царь, покоритель Парфии, Персии, Бактрии, а теперь – будет и Индии – и всего мира! Ты можешь быть нам другом, а можешь – врагом. Если другом – выйди и встреть нас, как встречают гостей! Если врагом – выйди и встреть нас, как встречают врагов!»

– Прокофий, повтори весь приказ!

И Прокофий повторил приказ, в точности передав детали задания.

– Отлично! Ступай, выполняй – и спать!

– Слушаюсь, мой царь!

И разведчики Прокофия рысью устремились к войску, которое двигалось живой гигантской змеёй, огибая холм царя Александра.

– Вот так вот, дружище Кеос, теперь ты видишь, какие у нас дела! – резюмировал царь, – Но извини, ведь ты, кажется, хотел мне что-то сказать?

– Мне больше не нужно слов, Государь! – ответил Кеос, устыдившись своей минутной слабости, – Дозволь заняться своими прямыми обязанностями, – помогать Аминте исполнить твою волю!

– Вот эти слова я рад слышать, Кеос, вот это я рад слышать, – и Александр хитро и весело, с прищуром посмотрел на своего верного слугу, – ступай же! И помни: моя воля только в одном: чтобы моя милая Греция дышала полной грудью! А ведь ты тоже часть её, Кеос! Так дыши и наслаждайся тем, что мы делаем, это ведь – твоё дело, твоя добыча, твои заслуги! Я, царь, служу народу, а ты, народ, служишь мне! Вместе – мы сила! Ступай же и не теряй времени на слабость!

Кеос рванул с места в галоп, подымая пыль, по направлению к своим знамёнам. А Александр долго ещё стоял на холме, улыбаясь чему-то своему, глядя вслед всаднику. В лучах вечернего солнца сверкали его доспехи, и был он прекрасен, словно бог, сошедший с Олимпа на землю, сюда – на вершину холма – поглядеть на смертных.

И обернулся Кеос и увидел небесной красоты картину: золотой воин на блестящем вороном коне в лучах вечного солнца.

И долго потом Кеос не мог избавиться от вездесущего видения этого божества, которое преследовало его повсюду.

«Не трать время на слабость!» – заповедью звучало в его ушах.

И долго потом не мог заснуть Кеос в преддверии очередной страшной и великой битвы. А по лагерю как заклинание ползло слово «слоны», и опытные старые войны при этих словах становились суровыми и странно задумчивыми, а молодые – задиристыми и наигранно весёлыми.

И долго после этого во снах Кеосу являлся золотой воин на вороном коне, бесстрашно смотрящий с холма на своих врагов. И воин смотрел так же и на него, Кеоса. Смотрел с хитрецой и улыбался, повторяя: «Не трать время на слабость!»

И стыдно было Кеосу за свою трусость и слабость, и за желание сдаться. И вместо желания сдаться и вернуться в Грецию просыпался он с той поры только с одним желанием, сладким, как мёд, растекающимся по жилам, словно патока – умереть! Умереть не просто так, как умирают простые смертные, а умереть со славой, с великой славой, которая вовеки будет окружать имя Великого Александра!

* * *

Великий Александр! Филби наконец-то смог соображать. Ничего себе, сон! В таких деталях и со столькими подробностями, уж больше похоже на воспоминание, чем на сон. Но ведь он, Тодд Филби, капитан глубинной разведки. Это не его воспоминания! Черт знает что происходит, может, крэглинги применили какое-нибудь психотронное оружие, раз его теперь так не по-детски разносит…

– Филби, Вы в порядке? – голос Лидии Харламовой напомнил Филби о том, где он сейчас находится. Он сидел в релаксационном кресле, вокруг были горы.

– Вполне!

– Вспомнили сон?