Землянин 5.0

И я попрыгал за решетку,

Но не надейся на мой плач

Я буду жестким, буду стойким.

Я тех парней не убивал,

Об этом ты прекрасно знала.

Пусть эксманы приобрела –

Во мне ты друга потеряла!

Ты бросила – но встану я,

Как каучук подпрыгну в небо,

На Марс, где новые друзья

Мои эксманы алчно делят…

Мой провожатый, по-видимому, желал дослушать историю до конца, но меня подвело терпение. Я насмешливо окликнул меломана. Он выключил генератор и обратил ко мне неприязненный подозрительный взгляд.

– Дрон, кого это ты привел? Уродливый, как туннельщик. Надо было сразу валить, все равно в расход отправят.

– Он не туннельщик, умеет говорить, – заступился за меня конвоир.

Охранник гоготнул, нажал кнопку, и барьер исчез.

– Если человек, то как сюда проник? Ты, что ли, его пропустил?

– Нет.

– Ну а как тогда?

– Не знаю.

– Так, может, он все-таки туннельщик? Туннельщики в туннелях живут, а люди на поверхности.

– Я знаю, – обиделся Дрон и повторил: – Он не туннельщик, умеет говорить.

– Ладно уже, – отмахнулся от его глупости охранник. – Подожди. – Он принял сосредоточенный вид. – Федор Иванович, тут постороннего привели… Вроде человек… Не знаю… Понял. – Затем вновь обратился к моему провожатому: – В красную комнату его.

Мы шли вдоль стен: тонких и толстых, по гладким хромированным и ворсистым губчатым полам, а потолок то приближался к нам, то отдалялся. Интересно, что вокруг нас со всех сторон тянулись растения. Они свисали с потолка, оплетали провода и выглядывали из трещин в полах. Сквозь прозрачные двери я видел причудливые неизвестные мне виды, и даже ковер, по которому я уже какое-то время шел, оказался упругой травой. Других людей я не встречал, и только однажды торопливым шагом навстречу нам прошла женщина в сером халате.

– Любопытный экземпляр, – отметила она, окидывая меня оценивающим взглядом. – А куда его?

– К Федор Иванчу.

– Разумеется… А говорить он умеет?

– Да, он человек.

Женщина присмотрелась.

– Ох, вы правы! Какое разочарование! Я уж подумала, нашлось недостающее звено между нами и… Очень жаль! – она всплеснула руками и возобновила движение.

Оскорбленный и встревоженный ее словами, я осмотрел себя, насколько это позволяло мое текущее положение и само устройство человеческого тела. Руки покрыты крупной сыпью, но в целом в порядке, ноги тоже, крыльев за спиной нет, хвоста как будто тоже, рогов на голове… ну да, это смешно. Какое еще переходное звено? Одежда покрыта пылью, несмотря на все мои старания отряхнуться. Меня что, действительно принимают за туннельщика? Да не может быть. Когтей у меня нет, только грязь под ногтями скопилась. Много грязи какой-то синей – наверное, следы энергогрибов. Да и сами ногти очень длинные, надо бы подстричь. А еще туннельщики все скособоченные. Я проследил за своим шагом, но чем дольше смотрел, тем сильней убеждался, что припадаю на одну ногу. Это еще что? Система ведь восстановилась. Но потом вспомнил, что подхватил заразу и упокоился. Болезнь неприятная, но никто еще от нее не умирал. И тут же снова испугался: а если грибы содержат мутаген, превращающий человека в туннельщика? Я нетерпеливо осматривался в поисках зеркальной поверхности. В одной из множества блестящих настенных пластин мне удалось увидеть свое отражение. Я отпрянул. Лицо запыленное, смуглое, покрыто уродливыми большими волдырями, губы оттопырены, рот перекошен, один глаз прикрыт.

– Это называется зеркало, дурень, – беззлобно объяснил провожатый.

Мы поднялись по широкой винтовой лестнице на второй этаж, далее по резиновому скату, который упирался в закуток между верхними этажами, отделенный красной пластиковой дверью. Постучав, получили разрешение входить.

Все здесь было из красного пластика: стены, пол и потолок. Во двор выходило большое окно с красным стеклом, вогнутое, многоугольное, оно преломляло, распределяло и усиливало солнечные лучи, так что здесь царил теплый солнечный день, хотя и с непривычным красноватым оттенком. Слева от окна за столом управления в мягком кресле сидел невысокий человек в нарядном желто-черном камзоле и узором из переплетенных волос на щеках и подбородке. Глядя на него, я подумал, что надо бы тоже установить брадобрейскую программу. Брить волосы, конечно, не требовалось, они сами вырастали, в соответствии с программой, в заданных местах желаемой длины.

Стол управления являлся чуть ли не единственной вещью, без которой не обходился ни один начальственный кабинет всех организаций. Будучи главным компьютером, он распоряжался всеми конторскими технологическими процессами от включения света и открывания дверей до порою угнетения и подчинения самих рабочих. Когда мы вошли, мужчина вносил какие-то заметки, водя пальцем по столу. Взаимодействовать со столом можно было вербально и даже на уровне мозговых импульсов, мужчина же почему-то предпочитал этот устаревший метод.

– Благодарю, Андрей, – кивнул он Дрону. – Снимите с нашего гостя энергетическую муфту и можете идти.

Мой провожатый безропотно подчинился: повернул кольца на моих руках, а когда энергобарьер угас, забрал их и удалился так тихо, что я не услышал и звука притворенной двери.

Бородач вновь что-то черкнул. Напротив него с другой стороны стола возникло еще одно кресло. То есть это был всего только образ кресла, но вполне осязаемый.

– Прошу вас, присаживайтесь, – любезно предложил мужчина.

Я осторожно приблизился, снял рюкзак и сел, держа рюкзак на коленях.

– Меня зовут Федор Иванович, – заискивающе продолжал он. – А вас?

– Александр, – буркнул я. Но собеседник продолжал так любовно на меня смотреть, что мое недовольство отступило, – очевидно, он имел высокий показатель привлекательности. – «Иванович» – это что значит?

– Это отчество: производное от имени моего отца.

– У вас был отец? – удивился я. – Биологический отец?

– Именно.

Родителей людям давно заменили компьютеры. Они выстраивали цепочки генов и растили плод. Наше детство проходило в анабиозе, на свет из капсул мы выходили уже взрослыми. Базовая версия 1.0 для всех homo cybernetic terra была одинаковой: те же знания, навыки и умения, даже запас лексикона от рождения у нас был одинаков. Но наши системы обладали способностью обучаться, одни набирались ума, другие глупости. Естественное же развитие человека считалось извращением и мазохизмом в первую очередь для женщины, которая если не для самоистязания, то разве из любопытства желала выносить ребенка. А ведь потом его еще нужно было растить, то есть собирать систему вручную, без школ, сверстников и семьи – ничего этого давно не осталось. Учитывая, какой тонкой является настройка системы человека, многие родители с этой задачей не справлялись. Тогда и появлялись индивиды с нестабильными или поврежденными, как у вояки Андрея, системами.

– А каково это – быть ребенком? – спросил я.

– О, это чудесно! Детство дороже всей оставшейся жизни. И мне непонятно, как человечество от него сознательно отказалось.

– По соображениям разума, конечно же. Мы ведь не примитивные homo sapiens, чтобы прислушиваться к сердцу.

– Правда? – Федор Иванович наклонился ко мне. – Можете ли вы со всей присущей серьезности вопроса ответственностью утверждать, что никогда не поступались доводами разума?

Я вспомнил две тысячи «Гаражей» и бессмысленно растраченные десятки тысяч эксманов.

– Теперь я стараюсь поступать разумно. В моей жизни появилась цель, и каждый мой шаг подчинен ее осуществлению.

Федор Иванович сразу заинтересовался.

– Цель – в наши дни большая редкость. Можете ее озвучить? Мне даже тяжело представить, какие сейчас цели ставят перед собой люди.

– Я хочу улететь на Марс.

Он дважды быстро моргнул, потом глаза его остекленели. Я подумал, что произошел редкий системный сбой, в простонародье именуемый глуховатостью.

– Улететь на Марс, – завороженно повторил он. – Это высокая цель. Неисповедимыми расчетами вселенского компьютера эту цель преследует и наша организация.

– Гм, – удивительное совпадение я встретил меньшим количеством слов. После знакомства с Гарольдом подобное развитие событий казалось естественным.

– Да, – согласился Федор. – Это поразительно.

– Вы строите космодром? – на всякий случай уточнил я.

– Да.

– А среди вас есть человек по имени Гарольд?

Тут я понял, что допустил ошибку. Здесь не было Гарольда, но определенную известность он имел. Лицо Федора Ивановича утратило былую доброжелательность. Его рука ненавязчиво двинулась по столу, но уже через мгновение замерла. За это мгновение он успел обдумать многое. Я же усомнился: а было ли неудовольствие, или оно мне только почудилось? Быстродействие собеседника ошеломляло.

– Мы не Стервятники, – загадочно ответил он, откинулся на кресле и пояснил: – Гарольд, о котором вы спрашиваете, – предводитель банды Искателей Счастья, как называют они себя сами, или Стервятников, как называем их мы. Их цель – завладеть плодами трудов других людей. Прежде они довольствовались оружием, эксманами и территориями, а сейчас укрепились так, что пытаются отобрать и наш проект «Феникс». Наивные, они полагают поживиться и там… марсиане разорвут их на кварк-глюоны. – Федор Иванович вновь наклонился к столу. – Вижу, мои слова вам не очень приятны, но я не приемлю лжи и недосказанности. На всей Земле не осталось ни одного действующего космодрома, и только тот, в котором вы находитесь, обладает мощностью запустить пассажирский космолет. Вы можете увидеть его, если захотите, я предоставлю необходимый доступ. – Он мечтательно опустил взгляд. – «Феникс» восстанет из пепла.

– Почему вы даете мне такую возможность? Мне, случайному незнакомцу, неизвестным образом оказавшемуся у ваших стен.

– Потому что все имеют право обладать правдой, на него не нужно притязать, его не нужно требовать. Я хочу, чтобы вы увидели «Феникса» своими глазами и прониклись нашей идеей. Я вижу вашу решительность и хочу заручиться ее союзничеством. Напомню также, что мы уже познакомились, а нору, через которую вы пришли, уже засыпают. Да, кстати, я вижу, вы больны крысиным питириазом. Один момент.

Он быстро пробежался по столу пальцами, и по мне скользнул легкий щекочущий ток. Я сразу же почувствовал себя лучше: сыпь на руках пропала. А прикоснувшись к лицу, понял, что оно очистилось. Я испытал благодарность к Федору Ивановичу, так непринужденно исцелившему меня, но благодарность осторожную, понимая, что ласковый ток может и рассвирепеть.

– Как вы намерены проникнуть на Марс? У вас найдется двести тысяч эксманов для каждого желающего улететь? – Конечно, я в это не верил.

– Рэй, начальник космодрома, ведет переговоры. Он великолепный дипломат и на вашем месте я бы не тревожился.

– Я думал…

Федор Иванович, перебивая меня, смущенно замахал руками:

– Нет-нет, что вы, я только управитель. Всем руководит Рэй. Это интеллект такой величины, объять замыслы которого я не могу и вполовину.

– Разве запустить космолет настолько сложно? Раньше это считалось обыденностью.

– Раньше у нас были страна и общая идея человеческого мира. У нас были ресурсы, в первую очередь интеллектуальные. Где они, люди, причастные к полетам в космос? Я нашел одного инженера – теперь он не смог возвести и пирамиды из пустых стаканов. Все мечтатели и деятели, все, в ком горела искра преобразований, давно переселились на Марс. Мы вымирающий вид.

Я согласно кивал головой. Да, светлых умов у нас почти не осталось… и компьютеров, которые могли собирать космические корабли, как ребенок конструктор, тоже. Но вдруг я вскипел, в который раз прочувствовав старую вбитую Империей в наши нетрезвые головы неприязнь.

– Мы вымираем по вине марсиан! Они не хотели принимать новых поселенцев и ответили войной!

– Улетая, homo cybernetic покинул не только Землю, но и ее обитателей. Мы не смели навязываться бесконечно. Кроме того, они выставили условия переселения…

– Издевательские условия!

Федор Иванович выждал паузу. В своем возбужденном состоянии я не мог принять противоположного мнения. Но я быстро остыл.

– Вы неправильно понимаете, – мягко возразил он. – Входной платы нет. Высокоуровневая система является мерой предосторожности для самих переселенцев, условием, еще не гарантирующим, но значительно увеличивающим шансы выживания переселенцев и временных гостей.

Я не хотел признавать своего невежества и поднялся, вдруг пожелав размяться.

– Как мне найти космолет?

– Мгновение, – Федор Иванович провел ладонью по столу.

Мозг воспринял электронную карту. На ней были точно размечены все помещения и коридоры и даже присутствовала поясняющая легенда. А вот этажей у здания оказалось целых восемь, пять из них приходились на подземную часть.

Раз уж я находился на втором этаже, то решил с него и начать, затем подняться на третий, или первый, каким он значился на карте, а только потом спускаться в конструкторскую.

Второй этаж полнился тишиной, прерываемый редкими одинокими шагами. Здесь разместилась казарма. Солдаты в большинстве своем погрузились в матрасы, окутывающие тела подобно упругим жидкостям в капсулах отдыха, и в общей дремоте переживали виртуальные приключения. Лишь единицы ходили по металлическим полам, слушали генераторы музыки, сидели или лежали на кроватях, бездумно глядя в потолок, словом, скучали, как издревле свойственно солдату. Для огромного восьмиэтажного строения их было немного, даже мало – каких-то сто человек. Но на каждого приходился целый арсенал первостатейного оружия. По два самоприцельных энергорукава, значительно превосходящих мощность моего пистолета, энергомат и перевязь энергетических гранат. Ртутные одежды солдат поднимались от кончиков пальцев, полностью обтекали тела и оставляли открытыми только лица, которые, впрочем, также защищались боевым режимом, и тогда из серого костюма торчали только узкие пластиковые стекла, соединяющие виски.

Такое же добро могло стать и моим, стоило только принять предложение Федора Ивановича. Предложение выглядело все заманчивей: слишком заманчиво, чтобы верить, и потому же было причиной недоверия.

Экипировались солдаты одинаково, и только на двоих я заметил костюмы другого цвета – черного. Эти двое как раз были в числе немногих бодрствующих. Со мной они не заговорили, но и я свою разговорную потребность временно удовлетворил и новых собеседников не искал.

Многие помещения, снаружи казавшиеся одиночными, оторванными от остального здания комнатами, сообщались с помощью выдвижных мостиков. Их обособленность, вероятно, имела стратегическое значение: каждое такое помещение могло отделиться и оказаться заблокированным для неприятеля. Часто под окнами в комнатах стояли массивные черные энергометы.

Первый этаж, верхний, отводился под лабораторию и оказался полной противоположностью казарме. Здесь кипела, в прямом смысле, работа. Сотрудники в серых халатах кружили, как пчелы в улье, носились с колбами, выдыхающими дымные реакции, с какими-то фасовочными мешками и сумками медицинских инструментов. Какой прок был от всей этой лаборатории и могла ли она заменить самую примитивную ее автоматизированную сестру, я не знал. Здесь я всем беспрерывно мешал, о чем мне не уставали напоминать. Мне удалось проникнуть только в одно помещение, но там, помимо пустующего операционного стола я ничего не успел увидеть – меня настигли и выпроводили. Здесь же за самой, вероятно, хлипкой деревянной дверью космодрома скрывался кабинет Рэя. Сейчас он был закрыт, а местонахождение начальника мне выяснить не удалось.

На третьем этаже, откуда я начинал путешествие, цвела и благоухала оранжерея. Для чего она понадобилась на космодроме, я представить не мог. Наверное, Рэй очень любит природу, только и всего. Одни толстые, как лианы, потомки вьюнков плелись по стенам, мерцая огненно-красными маленькими цветками, другие напоминали гигантские хризантемы, а их разноцветные бутоны были больше моей головы. Были здесь и энергогрибы, и другие их родственники, и кустарники с раскаленными ягодами, и деревья с белыми, светящимися в темноте плодами. Да и много чего еще удивительного я там увидел, а не прошел, наверное, и половины оранжереи. Сканер я включать не стал, иначе рисковал задержаться до часа, когда водохрюн откажется от лужи.

С четвертого этажа, или первого подземного, растянулась аж на три этажа конструкторская. Вот здесь уже начинался настоящий космодром. Центральная часть отделения проходила сквозь все три этажа. Внутри на магнитных платформах перемещались строители. Они варили металл сварочными перчатками, развешивали провода, плавили стекло и пластик. Сначала мне показалось, они заняты космолетом, на деле же они латали огромную дыру в три этажа.

– А где «Феникс»? – спросил я случайного рабочего.

Он посмотрел на меня удивленно.

– В каком смысле?

– В прямом. Где космолет?

– Ты уже в нем. Что, правда, не знал? – поразился он моему удивлению. – С первого этажа, что ли? Ну, выздоравливай, – он дружелюбно похлопал меня по плечу и вернулся к работе.

– Да как же он полетит? Такой несуразный… – запоздало спросил я, теперь уже себя самого. Здесь определенно было о чем подумать.

Удивление незаметно переросло в разочарование. Да, космолет больше, чем я думал, но что с того? Он не достроен и неизвестно вообще, сумеет ли когда-нибудь полететь. Для начала его нужно выкопать из земли и пепла – почему этим никто не обеспокоен? Так или иначе, а Федор Иванович меня обманул уже тем, что утаил часть правды, никакого восторга вопреки его ожиданиям латание дыры «Феникса» на меня не произвело.

На седьмом этаже моему спокойствию не суждено было вернуться, и что происходит на этом загадочном корабле, я перестал понимать окончательно. От металлического звона, копоти и гари я перенесся в настоящий хлев, какие видел только во снах. Этаж был возведен из дерева, а необходимые элементы космолета тщательно под это дерево маскировались. Лошади заправлялись овсом в яслях, ленивые коровы жевали жвачку, овцы жалобно блеяли, а куры отбирали друг у друга плодовые кусочки и бегали от петухов. И все то были биологические создания, лишенные кибернетических сетей. Возможно, экипаж таким образом зарабатывал эксманы, совершенствовался и совершенствовал космолет, ведь живую продукцию ввиду ее малочисленности наконец оценили как высшее творение земли. Но для чего товару предоставляли такие вольготные условия и почему держали именно внутри космолета, я не понимал. Стены здесь лучились белым дневным светом, но по мере моего нахождения он в соответствии с режимом дня и ночи медленно приглушался. Еще одним серьезным отличием от архаичного хлева, отнимающим ровно половину его сути, была относительная чистота. Животные испражнялись исправно, но тотчас включались системы очистки, туман впитывал испражнения и выводил через сливы.

Хоть обитатели фермы оставались одними из последних носителей замысла природы, никакой симпатии к ним я не испытал. В моем понимании это были примитивные устаревшие механизмы по выработке энергии биологическим топливом. Топлива они потребляли много, чудовищно много, а величина чистой энергии на выходе получалась смехотворной. Ее запаса хватало только на срок, необходимый для нахождения нового топлива. Функционирование механизмов не имело смысла, более того, вырванные из системы, в которой создавались, они утрачивали полезность и теперь служили разве во благо энтропии. Об этом надо будет переговорить с Рэем, если он умен хотя бы вполовину от уверений Федора Ивановича. Пусть объяснит смысл их существования, а заодно и моего тоже.

Я уже повернул к лестнице, когда услышал разговор двух доярок:

– Тучка изнервничалась, вторую ночь не спит, никак отелиться не может.

– Так ты ей успокоительного в лаборатории возьми. Я иногда сама принимаю, как мысли о предстоящем полете начинают изводить. Спасин называется. Три капли – и четверть часа меня добудиться невозможно. Корове, понятно, больше требуется…

Одни расходы, как я и думал.

Лестница на последний этаж неожиданно оказалась преграждена большой массивной, как корпус древнего танка, металлической дверью. Я навалился, постучал, почесал подбородок. Не было понятно, дверь ли это вообще или некий системный люк.

– Как попасть на восьмой этаж? – спросил я у продолжавших беседу женщин.

– Нужно получить разрешение у Федора Ивановича, – ответила одна.

– Или у Рэя, – подхватила другая.

– А что там?

– Топливный склад, – с готовностью продолжила первая.

Воспламенение топлива могло уничтожить всю станцию, так что меры предосторожности казались разумными.

Я исследовал космолет, насколько хватало доступа, а Рэя так и не нашел. Меня слабо интересовала его персона, но, обдумывая предложение Федора Ивановича, я находил все меньше причин ему отказывать. Однако для очистки совести сперва все-таки хотелось поговорить с Гарольдом, он располагал к себе своей решительностью и совсем не походил на обычного грабителя.

Поднявшись на второй этаж, я выбрался на проходной балкон, вытянулся на перилах и сконцентрировался. Ничего не получалось, сигнал глушился полностью, я даже не мог выйти на нужную частоту. На первом этаже мне вновь будут не рады, но я постараюсь не задерживаться.

Моему появлению на лестнице никто значения не придал, но, стоило двинуться по коридору, и люди в серых халатах, будто бы случайно, начали скапливаться вокруг меня. Теперь их действия мне казались подозрительными. На одном халате я увидел темное пятно. Кровь? Что они скрывают? Удобрений и снотворных на операционном столе не производят. Или то был лишь релаксационный стол для восстановления и обновления жителей «Феникса»?

До меня донесся тяжелый вздох. Наверное, солдат вернулся после столкновения со Стервятниками. Инстинктивно я двинулся в противоположном направлении – им незачем знать о моих подозрениях. Концентрация людей несколько уменьшилась. Я ускорил шаг, повернул один раз, другой. Впереди замаячил навесной перешеек между корпусами. Вдруг кто-то резко произнес:

– Что вы здесь делаете? – говорила та самая женщина, которую я видел в оранжерее, будучи под конвоем.

Мозг заработал быстро, ответ нужен убедительный.

– Тучка заболела, меня просили взять спасина.

– По коридору в другую сторону, вторая дверь налево. Скажите, распорядилась Ирина Николаевна, – уже спокойным тоном наставила она, проследила, как я удаляюсь, и крикнула напоследок: – Следующая дверь!

И у нее был отец, а может, и есть. Какое удивительное совпадение.

Просторное помещение, разделенное рядами высоких шкафов, напоминало библиотеку. Все полки заставлены одинаковыми кубическими контейнерами с множеством ячеек. В центре комнаты, свободном от шкафов, на высоте человеческого роста вращалась голографическая цепочка молекулы ДНК. Металлические примеси, которые отличают любого современного землянина от его далекого чистого биологического предка, я заметил только в одном месте. Их концентрацию, необходимую для функционирования нейросети, я представлял гораздо большей, но сделать каких-либо выводов из наблюдения не мог, ввиду малого знакомства с кибергенетикой. Перед голограммой стояли три женщины, одна вращала молекулу, держась за неорганическую область, две других задумчиво молчали. Неподалеку за копией стола Федора Ивановича на пластиковом стуле сидел мужчина, то поднимая непонимающий взгляд к цепочке ДНК, то возвращая его к столу. Мое появление заметил он один.

Без всяких прелюдий я потребовал снотворного, добавив, что разрешение от Ирины Николаевны уже получено. Мужчина коротко кивнул и скрылся за соседней дверью. Одна женщина бросила в мою сторону любопытный взгляд, две другие даже не оторвались от созерцания молекулы.

Я подобрался к ближайшему шкафу. В ячейках контейнеров лежали крошечные капсулы, одетые в пластиковые бирки с непонятной мне нумерацией: «сл. 26-17», «бг. 8-5» и прочие.

Мужчина вернулся с небольшим пластиковым флаконом.

– Этого хватит для коровы, а для человека будет смертельной дозой, так и передайте. Знаем мы их…

Провожать, на мое счастье, он меня не стал.

Я двинулся в прежнем направлении еще осторожней, еще осмотрительней. Ирины Николаевны видно не было. Я с трудом сдерживался, чтобы не побежать. Через зеркало на стене убедился, что преследования нет, решительно вышел в окно, оно же дверь, прыгнул на перила и стал быстро карабкаться на крышу. Только бы никто не увидел. И зачем я это делаю? Ну, скажет мне Гарольд, что это он хороший, а Рэй плохой, чего я добьюсь? Нет, я не обязан ему жизнью, ведь это он же меня на свалку и притащил, а еще из-за него я попал к туннельщикам. Пока я размышлял, тело продолжало взбираться. Благо многочисленные выступы, блоки и крепления делали подъем не слишком сложным.

Оказавшись на плоскости крыше, я присел и немного успокоился – случайные взгляды в окна как будто не должны меня обнаружить. Выйти на связь опять не получалось. Я выругался именем хрюна и стал думать. Купол оставался по-прежнему высоко над головой. Вряд ли пластик блокирует сигнал, виновником должен быть сам космодром. Если бы только удалось обратить его силу себе в помощь. Воспользоваться столом управления я не смогу, об этом нечего думать. Но ведь можно обойтись и простым усилителем.