Зомбосвят

Павел вспомнил слышанные рассказы о некроманте, и ему стало не по себе здесь, у самой границы отвоеванного людьми мира. Пусть вожак Цитадели и был уверен в том, что иных разумных монстров на свете не осталось, но ведь он мог и ошибаться.

– Я бы еще всю территорию за оградой заминировал, – вслух произнес Павел, который давно выработал привычку беседовать с самим собой.

Впрочем, не исключено, что там и были минные поля, просто он еще об этом не знал. Решил выяснить это при случае, чтобы случайно не забрести в смертельную ловушку.

Вдоволь нагулявшись, он вернулся в свою комнатушку, улегся на койку и задремал. Задремал неслабо, так что разбудил его уже вечером явившийся с работ сосед. Павел, давно выработавший привычку спать чутко, и пробуждаться от каждого шороха, сквозь сон услышал шаги в коридоре, открыл глаза и сел. В тот же миг дверь распахнулась, и в комнатушку вошел молодой мужчина, высокий и худой. На глаз ему было лет двадцать пять, или около того. Выглядел он изможденным, его лицо приобрело темный загар от долгого пребывания на солнце. Прикрыв за собой дверь, он обернулся, и только сейчас заметил в комнате еще одного человека.

– Привет, – произнес пришедший.

– Привет, – ответил Павел.

– А ты кто?

– Меня сюда подселили. Андрей сказал, что я пока тут буду жить.

– А, понятно, – мужчина кивнул головой, и тяжело опустился на свою койку. – Ну, значит, будем соседями. Я, кстати, Константин, но ты зови просто Костя.

– Павел.

Они пожали друг другу руки.

– Давно в Цитадели? – спросил Костя.

Павел рассказал, что уже несколько дней, только все это время он провел в лазарете, где старательно отходил от последствий употребления коварной тушенки.

– Да, бывает, – сочувственно покачал головой Костя. – С кормежкой надо поосторожнее. Не гляди, что там на банке выбито. На банке выбито одно, а в банку наложено другое. Я вот тоже так однажды горошком полакомился…. Провались он пропадом, этот горошек! Больше в рот его никогда не возьму. И, главное, ни запаха не было, и вкус, вроде, обычный, но несло меня с того горошка так, что до сих пор вспоминаю и вздрагиваю.

– Вот у меня та же история, – сдержанно улыбнувшись, поведал Павел. – Тушенка как тушенка, а я из-за нее чуть богу душу не отдал.

После чего оба замолчали, и какое-то время сидели в тишине. Первым вновь заговорил Павел.

– Слушай, – спросил он, – а как оно вообще здесь живется?

Костя поморщился.

– Да я сам тут всего месяц с копейками, – признался он. – Что могу сказать? Работать придется много. Очень много. Я вот, например, уже четыре недели раствор замешиваю. Вот, полюбуйся!

И он показал Павлу свои ладони, украшенные богатым ассортиментом разнообразных мозолей всех размеров, цветов и возрастов.

– Вручную замешиваешь? – удивился Павел. – А разве здесь нет мешалки?

– Да она, может, и есть, – тоскливо протянул Костя, – только куда ты штепсель воткнешь?

– Есть же генераторы. Я видел.

– Для генератора бензин нужен, а бензин нынче дорог. Кто побогаче, тот может себе и генератор и бензин позволить, а раствор приходится мешать руками. А его, гада, еще мешать и мешать. Там, с противоположной от ворот стороны, участок стены не достроен, вот его сейчас добивают в авральном темпе. И вот целый день только и знаешь, что замешиваешь и замешиваешь. Сейчас-то я немного привык, а в первые дни думал, что тут-то, у этого корыта, мне помереть и суждено.

– Андрей сказал, здесь можно хорошо устроиться, если не тупить, – заметил Павел. – Вот, например, в поисковую группу.

– Да, мне он то же самое говорил, – буркнул Костя. – Я уже пытался напроситься, сказал, что готов экзамен сдать, или испытание какое-нибудь пройти. Да и потом, я стреляю хорошо. Не снайпер, конечно, но чаще все же попадаю в цель, чем мажу. Разве этого мало? А мне в ответ – нам пока люди не требуются. Вот и все. А когда они потребуются, то одному богу ведомо. Поэтому продолжаю мешать раствор.

– Вот оно что, – тоскливо произнес Павел.

Он, конечно, догадывался, что никто не станет осыпать его высокими должностями и усиленными пайками, но все же рассчитывал, что после положенного трудового месяца его назначат куда-то, где существует хотя бы призрачная перспектива карьерного роста. Но если в поисковую группу не взяли даже Костю, который, по его словам, хорошо владел оружием, ему и подавно не на что рассчитывать.

– Да, так вот оно, – тяжело вздохнув, согласился Костя. – На словах-то они всякое обещают, а на деле все как всегда.

Приунывший Павел постарался взять себя в руки и взбодриться. Так или иначе, ему в любом случае повезло. Даже если ему уготована участь пролетария, это все равно намного лучше, чем его прежняя вольная жизнь. Не говоря уже о том, что он был обязан обитателям Цитадели жизнью.

– Может, все еще наладится? – произнес он с наигранным оптимизмом.

– Дай-то бог, – вздохнул Костя. – Ладно, погнали в столовку. Тебя на довольствие поставили?

– Не знаю.

– Ну, заодно и узнаем. Закинемся, а потом я тебе расскажу, как тут живется.

Павел покорно побрел за своим новым знакомым, а про себя подумал, что как бы тут ни жилось, ему выбирать не из чего. Цитадель теперь его дом, и с этим нужно смириться, даже если ему и не суждено выбиться в люди. По крайней мере, здесь можно жить, и жить среди себе подобных.

Глава 4

Три недели в Цитадели пролетели как один день. К своему огромному удивлению Павел так быстро освоился на новом месте, что ему стало казаться, будто он прожил в крепости года четыре, не меньше. Напрасно он полагал, что проведенные в одиночестве и страхе месяцы превратили его в хронического дикаря, который никогда больше не сумеет безболезненно влиться в человеческое общество. Стоило ему очутиться среди себе подобных, как все дикарство мгновенно улетучилось.

Работать его определили в паре с Костей. Теперь раствор мешали они вдвоем, и дело это оказалось очень непростым. Костя был прав – первые дни Павлу чудилось, что он неминуемо загнется от такой нечеловеческой пахоты. Под конец рабочего дня у него болело все тело. Буквально все. А ладони от непрерывного контакта с лопатой вначале покрылись пышной россыпью мозолей, а затем начали грубеть. Их нежная розовая кожа сменялась чем-то, напоминавшим фактурой наждачную бумагу.

Но самой кошмарной была только первая неделя. А затем Павел с удивлением понял, что тяжелый физический труд больше не кажется ему крестной мукой. Да, он сильно уставал за день, но и только. В конце концов, последний год с лишним он, считай, вообще не нагружал себя физически, а потому тяжелый труд с непривычки показался лютой пыткой. Но его организм быстро приспособился к новым реалиям бытия. Организм – да. А вот сам Павел – нет. При всем осознании важности выполняемого дела, Павел предпочел бы, чтобы этим важным делом занимался кто-нибудь другой. Он не хотел навечно задерживаться в чернорабочих. Решил, что честно отработает положенный месяц, а затем подойдет к Андрею и поговорит с ним на тему перевода на другую, более перспективную, должность.

Но этот первый месяц еще нужно было отработать. И дело это не обещалось быть легким.

Первые две недели они с Костей мешали раствор. Крепостная стена вокруг Цитадели продолжала достраиваться, и происходило это в авральном режиме. Работы торопились закончить до прихода холодов, а потому вкалывали с утра до ночи, с редкими перекурами, в ходе которых удавалось кое-как перевести дух. За две недели адской пахоты подняли на два метра участок стены и добили последнюю башню. Павел за этот срок успел познать все оттенки усталости и проникся лютой ненавистью к цементному раствору. Этот проклятый раствор, темно-серый, маслянистый, густой, снился ему по ночам в кошмарных снах. За эти два недели у Павла сломалось три лопаты, которыми он совершал перемешивание. Даже инструмент не выдерживал трудового накала.

Когда участок стены и башня были закончены, Павел наивно решил, что теперь работы станет меньше. Решил, и не угадал. Не успел он отойти от одного трудового подвига, как с головой угодил во второй. На следующий же день после завершения строительства они с Костей и еще тремя трудягами, выехали в сопровождении двух вооруженных гвардейцев на заготовку бревен для постройки еще одной дозорной вышки. Поскольку в Цитадели действовал режим жесткой экономии топлива, орудовать пришлось исключительно ручным инструментом, пилами и топорами.

Это был первый раз, когда Павел покинул Цитадель после своего в нее прибытия. Он с опаской ожидал увидеть за обжитым периметром мертвецов, но Костя успокоил его, заверив в том, что всех окрестных зомби поисковики давно и успешно утилизировали.

– Ну, может и не всех поголовно, – пожал плечами товарищ, – но большую часть точно. А даже если и нагрянет какой-нибудь дохляк, эти вон с ним разберутся.

И он кивнул в сторону двух гвардейцев, вооруженных автоматами и дробовиками.

Костя оказался прав – за время заготовки они не увидели ни одного мертвеца. На то, чтобы нарубить подходящих деревьев, обтесать их от сучьев и доставить на место, ушла неделя. Затем сразу же началась постройка вышки, в которой вновь оказались задействованы Павел и Костя. На это ушла еще одна неделя. Итого, минул уже месяц его пребывания в Цитадели. Пора было найти Андрея и поговорить с ним, но у Павла буквально не было ни одной свободной минуты. На работу он выходил чуть свет, а когда приползал вечером обратно в свою конуру, то сил у него хватало лишь на то, чтобы раздеться и упасть на койку.

Едва закончили возводить вышку, как подошла пора уборки картофеля. На это ответственное дело тут же бросили самых лучших людей Цитадели – новичков и всяких неудачников, которые хоть и проторчали в крепости значительное время, так и не сумели выбиться в хоть какие-то люди. Разумеется, Павел и Костя оказались в числе ударников, коим предстояло пожать урожай клубнеплодов и убрать его в заранее приготовленные погреба.

После раствора и постройки вышки уборка картофеля показалась Павлу детской забавой. Народу нагнали порядочно – человек тридцать, так что все это мероприятие грозило закончиться за несколько дней. Сам он работал в паре с Костей – один вонзал в землю вилы и извлекал из грунта картофельный куст, второй, присев на корточки, выбирал клубни и складывал в тачку. Когда тачка наполнялась, ее отвозили к автомобильному прицепу, а уже на нем урожай партиями доставлялся в хранилища.

Осень выдалась теплой, дни, как на заказ, стояли солнечные. Несмотря на тяжелый труд и отсутствие даже намека на возможность карьерного роста, Павел пребывал в приподнятом настроении. Он утешал себя тем, что на новом месте всегда тяжело, ведь приходится начинать жизнь сначала. Постепенно, полагал он, все наладится. Не будут его вечно держать в чернорабочих. Куда-нибудь он пристроится.

А вот Костя с каждым днем становился все мрачнее, и постоянно, порой, совершенно беспричинно, срывался и закатывал истерики. Для него шел уже не второй, а третий месяц якобы временного рабства, и Костя решительно не хотел, чтобы за ним последовал четвертый, а потом и пятый, а там, глядишь, чего доброго, и шестой.

– Сколько можно? – ворчал он, собирая клубни и бросая их в алюминиевую тачку. – Обещали же…. Зачем было врать?

– Да не парься ты, все еще будет, – попытался утешить товарища Павел, хотя его и самого одолевали те же чувства. Ему ведь, между прочим, тоже обещали.

– Когда? – чуть не прокричал Костя, и гневно ударил кулаком по земле. – Уже третий месяц пошел. Сколько еще ждать?

Он поднял голову, и посмотрел на пару уборщиков картофеля, что трудилась неподалеку от них. Пара состояла из пятидесятилетнего мужика, который всю жизнь прожил на земле русской и потому выглядел на все сто, и еще одного ударника, который вначале показался Павлу юношей, если не подростком. В заблуждение ввели мощно цветущие на лице паренька прыщи всех размеров и оттенков, среди которых доминировал лиловый окрас. Затем, присмотревшись внимательнее, Павел понял, что мнимый подросток гораздо старше тех лет, на которые выглядит. Ему было тридцать, а то и больше. Но поразила Павла не мнимая юность мужчины, а выражение его прыщавого лица. Казалось, вся скорбь вселенной сконцентрировалась в этом лице. Это было самое безрадостное лицо, которое только носил человек со дня сотворения мира.

– Эй, мужики? – позвал коллег Костя.

Те прервали процесс добычи клубнеплодов, и повернулись в его сторону.

– Мужики, вы здесь давно? – спросил Костя.

– Здесь, это где? – прошамкал беззубым ртом пятидесятилетний дядя.

– В Цитадели. Давно сюда прибились?

– Ну, я два месяца как.

– Не видел тебя прежде.

– Да я почти все время на ферме провожу, и ночую там. Скотником определили, присматриваю за куриным поголовьем. А сегодня вот на картошку бросили.

– Ясно, – произнес Костя. – А ты?

Свой вопрос он адресовал прыщавому мужчинке с полным трагизма лицом.

– Давно, – буркнул тот, и отвернулся, собираясь вновь приняться за работу.

– А давно, это сколько? – не унимался Костя. – Месяц? Два?

Мужчинка застыл на месте, какое-то время молчал, а затем выговорил едва слышно:

– Где-то год.

– Год! – ахнул Костя. – А чем ты занимаешься? Ну, сейчас на картошке, а вообще?

Мужчинка громко шмыгнул носом, и полным страдания голосом вымолвил:

– Я землекоп.

Костя от изумления уселся задом на холодную землю.

– Целый год проторчал в Цитадели, и все еще землекоп? – простонал он. – Я так и знал, что нам наврали. Не светит нам тут никакого карьерного роста, так и будем раствор мешать да дрова рубить, пока ноги не протянем.

– Да подожди ты паниковать! – попытался успокоить товарища Павел.

Он покосился на прыщавого страдальца, и добавил чуть слышно:

– Может, это он сам виноват, что за год выше землекопа не поднялся?

– А я тоже, что ли, сам виноват, что уже третий месяц ишачу тут, как проклятый, за еду? – взорвался Костя. – Я готов на что угодно. Испытание, там, пройти, экзамен сдать. Но ведь никто этого и не предлагает. Как вообще тут дела делаются?

И он уронил голову в полном расстройстве чувств.

Павел попытался подбодрить товарища, и предложил:

– Давай так поступим: как закончится уборка картошки, найдем Андрея и побеседуем с ним. Может, он о нас просто забыл?

– Может, – неохотно согласился Костя.

Он поднялся с земли, и вновь принялся выбирать из грунта облепившие куст картофелины.

За месяц совместного труда и проживания Павел успел сдружиться с Костей. Они были примерно одного возраста, одного, так сказать, круга, и обнаружили немало общих интересов. Большая часть тех интересов, разумеется, осталось в прошлом, но зато было о чем поговорить, что повспоминать, а это уже немало. Павел рассказал новому другу историю своих злоключений, начиная с того дня, когда его девушка превратилась в нежить и попыталась загрызть его. Костя тоже поведал свою историю. Она оказалась гораздо более разнообразной и бурной, чем у Павла. В отличие от него, Костя после конца света не избегал людей, и успел побывать аж в трех разных группах. Но ни в одной из них ему задержаться не довелось. И причина крылась вовсе не в скверном характере самого Кости, тот был вполне терпимым человеком, разве что излишне вспыльчивым, а в том, что стоило ему примкнуть к какой-то группе, как с ней тут же происходила беда. Один его коллектив на ночном привале съели зомби – подкрались под покровом тьмы, беззвучно набросились и стали пожирать заживо. Самого Кости тогда в лагере не было, он отправился к расположенному неподалеку озерцу с целью рыбалки, и проторчал там до утра. А когда вернулся, то обнаружил на месте лагеря кровь, кишки и кучки пожеванной человечины, а еще некоторое количество мертвецов с многозначительно раздувшимися животами.

Другая его группа решила форсировать реку на лодке. Река была широкая, лодка старая, а на дворе отнюдь не лето. Загрузились, отчалили. И вроде бы все шло хорошо, пока они не оказались на середине реки. Тут нерушимый закон подлости дал о себе знать, и в лодке сразу открылось два десятка течей. Не успели мореплаватели опомниться, как их суденышко пошло на дно, а сами они оказались в холодной воде. Ситуацию усугубило еще и то, что все были тепло и тяжело одеты, увешаны оружием и личными вещами. Костя оказался единственным, кто еще в лодке успел сбросить с себя куртку, оставшись в одном легком свитере. Это и спасло ему жизнь. Потому что до берега сумел доплыть он один. А все его товарищи, отягощенные намокшей одеждой, навечно остались в той злополучной реке.

В общем, всякий раз оказывалось так, что из всего коллектива выживал один Костя. У Павла на языке так и вертелся вывод, что его напарник приносит другим людям несчастья, сам каждый раз выходя из них невредимым. Но он, конечно же, не озвучил это. Нельзя говорить такие вещи человеку, которого, в скорой перспективе, видишь своим другом. К тому же, Павел не верил в подобную чушь. То, что Костя пережил несколько групп, к которым примыкал, не говорило о лежащем на нем проклятии. За время зомби-апокалипсиса с разными людьми происходили самые удивительные вещи. Демонстрировались как случаи феноменального везения, так и конкретной невезухи. И все это, при хладнокровном анализе, вполне объяснялось обычной случайностью. Не стоило искать чертовщину там, где ее не было, благо всякой чертовщины в мире нынче хватало и без того.

Костя, тем временем, опять пристал к прыщавому мужчинке, и стал выпытывать у того, пробовал ли он выбиться в люди, и если да, то как и сколько раз. Но собеседник ему попался неразговорчивый. Отвечал он неохотно и часто невпопад, всячески демонстрируя всем своим видом, что не желает вести данную беседу. А при первой возможности и вовсе отошел подальше, чтобы прервать затянувшийся и безрезультатный допрос.

– Странный какой-то, – сделал вывод Костя, провожая угрюмого молчуна неодобрительным взглядом.

– Может, у него что-то случилось? – предположил Павел. – Горе какое-нибудь стряслось, или вроде того.

– Тут у всех горе стряслось, – заметил Костя, и ссыпал в тачку горсть картофельных клубней.

Встав с корточек и отряхнув с ладоней землю, он решительно произнес:

– Соберем чертов урожай, и пойдем к этому Андрею! Я до старости в рабах ходить не собираюсь. Или пусть дает нормальную работу, или я свалю отсюда.

Павел вздрогнул. Его откровенно напугало намерение товарища покинуть Цитадель.

– Ты серьезно? – осторожно спросил он.

Тот утвердительно кивнул головой.

– Нет, брось это! – потребовал Павел. – Там, снаружи, полная жопа. Сам, что ли, не знаешь?

– А тут, можно подумать, частичная? – проворчал Костя. – Там хоть пахать целыми днями не надо, а здесь мы просто бесплатная рабочая сила. Вкалываем тупо за еду, и ни за что больше.

– И еще за безопасность, – напомнил Павел.

– Даже она этого не стоит! Я и сам найду, где спрятаться, и пожрать себе отыщу. И при этом мне не нужно будет ишачить с утра до ночи.

– Ну, это ведь, вроде как, на общее благо, – привел аргумент Павел, хотя он и сам не был в большом восторге от жизни в Цитадели. Поначалу ему казалось, что ради возвращения в нормальное человеческое общество он готов едва ли не на все, но постепенно он пересмотрел свои взгляды. В самом деле, его здесь эксплуатировали со страшной силой, да и обещанными переменами к лучшему что-то не пахло.

– Да, общее благо, – насмешливо произнес Костя. – Благо общее, а ишачим на него мы. А другие, между прочим, живут не напрягаясь. Разве это справедливо?

– Нет, – согласился Павел. – Но ведь оно и раньше так было.

– Раньше оно везде так было, и бежать от этого было некуда. А теперь есть. И потом, кто сказал, что эта Цитадель единственная на всем белом свете колония?

– Я других не встречал, – признался Павел, хотя, по правде сказать, и не мог встретить, поскольку старательно избегал контактов с живыми людьми.

– Это ничего не значит, – отмахнулся Костя. – Есть другие колонии, или нет их, а я всю жизнь в рабах ходить не хочу. Закончим с картошкой, и идем к Андрею. И если он не согласится пристроить нас к нормальному делу, то я в тот же день отсюда свалю.

Костя посмотрел на товарища, и спросил:

– А ты?

– Что – я? – растерялся Павел.

– Ты останешься?

Павел заколебался с ответом. Быть рабом ему не нравилось, жизнь ударника физического труда за месяц с лишним успела конкретно приесться, но и покидать Цитадель было боязно. Потому как идти ведь некуда. Все эти другие колонии, это просто фантазия. То ли есть они, то ли их нет.

– Я не знаю, – признался он, поскольку так и не смог принять решение.

– Ты подумай, – посоветовал Костя. – Если уйдем вместе, будет легче. Вдвоем проще выживать, чем одному.

– Да подожди ты, – быстро сказал Павел, торопясь остудить разгорячившегося товарища, который уже принялся планировать их совместный уход. – Глядишь, все устроится. Мы ведь еще с Андреем не переговорили.

– Переговорим, – согласился Костя, – обязательно переговорим.

Но по нему было видно, что в удачный исход грядущего разговора с начальством он не верит. Павел, что интересно, тоже сомневался в том, что Андрей, едва они обратятся к нему, тут же назначит их на хлебные должности. И, тем не менее, он надеялся на это.

Но запланированному разговору не суждено было состояться, поскольку на следующий день случилось событие, круто изменившее судьбы Павла и Кости.

Глава 5

День начался буднично, не предвещая никаких значительных событий. С утра пораньше Павел и Костя проснулись, умылись, закинули в себя по тарелке пшенной каши в общей столовой, запили оное дивное кушанье спартанским чаем без сахара и, считай, без заварки, после чего, полные сил, отправились в поле. Их ждала очередная ожесточенная битва за урожай.

Прибыв на место, дружно перекурили всем коллективом, вяло перебрасываясь дежурными фразами и ежась на свежем осеннем ветерке, а затем взялись за дело. Павел с Костей успели отвезти к прицепу четыре тачки с урожаем, когда увидели бегущего к ним человека в камуфляже. Тот мчался от ворот Цитадели, и в нем вскоре опознали одного из княжеских гвардейцев.

Сборщики картофеля нешуточно встревожились. В Цитадели давно и планомерно велась борьба с внутренними врагами, в числе которых мог оказаться абсолютно любой. Выявленных врагов под белы рученьки уводили в теремок радости – некое заведение исправительно-пыточного типа, где из несчастных выколачивали признательные показания во всех смертных грехах старыми добрыми методами физического воздействия на организм. Еще не было случая, чтобы в теремок радости угодил невиновный. Туда попадали одни злодеи. То есть, до входа в теремок многие из них думали, что они не злодеи, и произошла чудовищная ошибка, но, уже очутившись внутри, быстро осознавали, что да, злодеи, и страшные злодеи. Каялись взахлеб, скороговоркой, так что палачи не успевали за ними записывать. Тех же, кто умудрялся пережить посещение теремка, а таковых оказывалось наперечет, либо одаривали исправительными работами, после которых люди становились инвалидами, либо публичными карами, вроде порки кнутом и прочей средневековщины.

В последнее время борьба с внутренними врагами приобрела особую остроту, и на то имелась причина: в Цитадели завелся матерый диссидент. Как и полагалось диссиденту, коварный супостат развернул активную подрывную деятельность, с целью пошатнуть непоколебимый авторитет княжеской власти и лично помазанника. Террористическая активность оппозиционной гниды главным образом выражалась в сочинении мерзких стишков и начертании оных угольком на стенах. Но после проведения порционной реформы, в ходе которой произошло научно обоснованное и экономически оправданное урезание пайков у низших слоев населения, притом урезание затронуло, в основном, мясную продукцию, агент влияния перешел все границы. Он подлым образом нацарапал на самом видном месте в Цитадели – на стене единственного на всю крепость стриптиз-бара, следующее подрывное четверостишие:

«Как-то вышел на крыльцо лидер всенародный,

Показал народу он орган детородный.

– Не хотим же мы, – сказал, – как в Италии,

Так что вот вам, вместо мяса, гениталии».

Оно бы может и удалось замять эту возмутительную злодейскую выходку, но в то утро, как назло, сам князь проснулся чуть свет, и отправился побродить по своим владениям. Ну и, естественно, увидел собственными венценосными очами сию поэтическую диверсию во всей ее экстремистской красе.

Что там было! Крик. Шум. Угрозы запороть и водрузить на кол. В великую ярость пришел князь, потребовал немедленно изловить сего возмутительного рифмоплета и доставить оного в пригодном для терзаний виде в теремок радости. И вот с тех пор вся княжеская гвардия, сбиваясь с ног, искала злодея, да все как-то безуспешно. Впрочем, совсем без побед не обошлось. В ходе поисков выявили и выпытали пятерых внутренних врагов. Те, конечно, во всем сознались, и в том, что стишок сочили, тоже, но все же было ясно – нет, не они это. Так что и поныне тайный враг бродил на свободе, а потому все со дня на день с содроганием ожидали от него новой подлой диверсии. В прошлый раз на стене стриптиз-бара стишок намалевал, а теперь, чего доброго, и княжеский терем своим творчеством осквернит. А после такого злодейства точно головы полетят, притом в буквальном смысле. Князь, при всем своем эпическом величии и легендарной доброте, обладал вспыльчивым характером и склонностью к собственноручному расчленению опечаливших его подданных.