Генрих Шестой глазами Шекспира

Затем следует боестолкновение (за сценой), и наши трое героев вновь появляются перед зрителями. Теперь речи их стали совсем иными. Алансон и Рене жалуются на своих солдат («Псы! Трусы!»), которые позорно бежали с поля боя. А далее… Далее следует восхваление силы и отваги англичан. То есть персонажи вроде как сетуют, что, мол, не ожидали такого, и кто бы мог подумать… Но на самом деле устами французов Шекспир поет дифирамбы своим соотечественникам.

Мерзавцы тощие! Кто б мог подумать,

Что в них такая дерзость и отвага? – сетует Алансон.

Рене восхищается графом Солсбери:

Отчаянный рубака – Солсбери! Он бьется, словно жизнь ему постыла. Подобно львам голодным, лорды ихБросаются на нас, как на добычу.

И все в том же роде. По итогам обмена мнениями все трое приходят к выводу, что пришло время «оставить их в покое». Англичан то есть. Уж так хорошо они умеют воевать, что, пожалуй, пора прекращать многолетнюю бойню.

На сцене появляется Бастард Орлеанский с обнадеживающими вестями:

– Что-то вы грустные, бледные… Расстроились из-за поражения? Не переживайте, теперь все будет хорошо, я вам привел святую девицу, у нее было видение. Ей с небес велели избавить Орлеан от этой изнурительной осады и прогнать англичан из Франции. У нее очень сильный дар пророчества, она все видит: и что было, и что будет. Давайте я ее к вам приведу, и вы сами проверите ее способности.

Карл разрешает привести девицу, а когда Бастард уходит, предлагает Рене Анжуйскому поменяться местами:

– Ты сделай вид, что ты – это я, дофин Карл. Прими соответствующий вид, голос сделай построже. Вот и посмотрим, отгадает она, кто есть кто, или нет.

Входят Жанна д’Арк и Бастард Орлеанский.

– Ну, красавица, покажи-ка нам, какие чудеса ты умеешь делать? – ехидно говорит Рене Анжуйский.

Но Жанна не попадается на уловку.

Карл Седьмой (картина Жана Фуке, около 1450)

– Ты что, задумал меня обмануть, Рене? – презрительно спрашивает она. – Где дофин? Давай, выходи вперед. Я тебя сразу узнала, хоть и не видела никогда прежде. Не удивляйся, я все знаю, мне все открыто. Господа, отойдите, мне нужно поговорить с дофином наедине.

– А она храбрая, – замечает Рене.

Жанна д’Арк (миниатюра, около 1900)

Жанна обращается к дофину Карлу:

– Я дочь простого пастуха, необразованная, мало знаю. Но однажды, когда я пасла овец, мне было видение: передо мной предстала Божья Матерь и призвала меня спасти родину от бедствия. Она обещала помочь мне и сулила удачу, и я ей верю. Теперь же я верю и в себя, в свои силы. Испытай меня, если хочешь. Задай любой вопрос – и я отвечу. Проверь меня на силу и ловкость – и я докажу, что могу сражаться не хуже любого мужчины.

Доверься мне: тебя победа ждет, Коль рать твою в бой дева поведет.

– Удивительные вещи ты говоришь, – отвечает дофин. – И, конечно же, я хочу тебя проверить и испытать. Если победишь меня в бою – поверю каждому твоему слову. Не победишь – не поверю ничему.

– Я готова, – говорит Жанна и достает меч.

Они сражаются. Жанна теснит Карла.

Карл признает, что девушка сражается, как амазонка, и просит ее опустить оружие.

– Уж не знаю, кто тебе на самом деле помогает, но ты явно можешь быть мне полезна.

А затем произносит нечто странное. Ни в одном источнике я про такое не читала. Хотя читала я, конечно, совсем мало, так что не поручусь, что дальнейшие слова Карла совсем уж выдумка. Впрочем, судите сами.

– Но я огнем желания горю, – говорит дофин. – Ты победила меня в бою и завоевала мое сердце. Позволь мне, французскому монарху, быть твоим слугой, а не королем.

О как. Влюбился, стало быть. С первого взгляда, то есть с первого удара мечом. Мазохист, что ли? На что Жанна Девственница отвечает:

Должна отвергнуть я любви исканья. Освящено с небес мое призванье;И лишь изгнав всю вражескую рать, Я о награде стану помышлять.

Проще говоря, отстань ты со своей любовью, не до нее мне сейчас, есть дела поважнее.

– Ну хотя бы посмотри на меня с нежностью, – просит Карл.

Рене Анжуйский и герцог Алансон посматривают в сторону дофина и Жанны и обмениваются репликами:

– Что-то долго дофин с ней шепчется, – замечает Рене.

– Наверное, хочет вытянуть из нее побольше информации, чтобы разобраться, кто она такая, – предполагает Алансон.

– Может, прервать их? А то наш дофин меры не знает.

– А вдруг у него есть план, а мы ему помешаем? – говорит более осторожный Алансон.

Но Рене не внемлет предостережению товарища и вмешивается в беседу:

– Так что вы решили, государь? Сдаем Орлеан или продолжаем биться за него?

Но отвечает ему вовсе не государь, а сама Жанна. Ну, она же сама сказала, что, мол, девушка простая, деревенская, этикету не обучена. Не знает она, что поперек монарха высказываться неприлично, особенно если к тебе никто и не обращается.

– Нет-нет, ни в коем случае не сдавайтесь! – горячо убеждает она. – Сражайтесь до конца. Я буду вашей защитой.

– Согласен. Будем сражаться до конца, – подтверждает дофин Карл.

– Высшие силы избрали меня, чтобы я стала наказанием для англичан, – продолжает девушка. – Сегодня ночью я сниму вражескую осаду. Вот увидите: как только я приму участие в боевых действиях – ход войны сразу же переломится.

Карл не скрывает своего восхищения отвагой и уверенностью Жанны в победе.

– Говорят, что Магомета вдохновлял голубь, – говорит он, – а тебя, наверное, вдохновляет орел? Если все получится, я тебя отблагодарю так, как ты сама пожелаешь.

Рене и Алансон рвутся в бой: довольно медлить, пора разбить врагов и обрести бессмертие!

– За мной! – командует дофин. – Уж если эта дева нас обманет, тогда и не знаю, кому еще можно верить.

И снова вопрос на внимательность: так кто же такой этот Карл? Дофин, то есть потенциальный наследник престола, или уже коронованный монарх? В Сцене 1 гонец нам рассказывает, что Карла короновали в Реймсском соборе, далее он на протяжении всей пьесы именуется почему-то дофином, сам же Карл в разговоре с Жанной называет себя монархом и королем. И куда девать общеизвестный факт, согласно которому именно Жанна Орлеанская Дева убедила дофина Карла, что он и только он имеет право короноваться, и привела его в Реймс? По пьесе выходит, что Карл вполне самостоятельно стал королем задолго до знакомства с Жанной.

Червячок сомнения снова выглянул из своей уютной норки…

Сцена 3

Лондон. Перед Тауэром

Входят герцог Глостер и его слуги в синих кафтанах.

Прежде чем описывать собственно действие, скажем несколько слов о Тауэре. Это крепость в Лондоне, где имелись и королевские апартаменты, и тюремные камеры, и оружейный склад. Кроме того, по традиции монархи должны были проводить здесь сутки или хотя бы ночь перед коронацией. Рассказываю об этом не просто так, а для более точного понимания реплик персонажей.

Герцог Глостер говорит нам, зрителям-читателям, что пришел осмотреть Тауэр, чтобы быть уверенным в безопасности, потому что после смерти Генриха Пятого заметно обострились межклановые интриги и не исключены попытки насильственного захвата власти.

– А где сторожа? – возмущается он. – Что-то я их не вижу. Открыть ворота!

Сторожа, оказывается, есть, только их и впрямь не видно, они за сценой, оттуда и переговариваются со слугами Глостера.

– Кто там стучит?

– Герцог Глостер прибыл! – объявляет Первый слуга.

– А нам по барабану, кто прибыл. Не пустим, вот и весь сказ!

– Это ты так отвечаешь лорду-протектору? – негодует слуга.

– Со всем уважением, но мы поступаем в соответствии с приказом.

Глостер в недоумении:

– С каким приказом? Кто вообще может отдавать такие приказы? Я – лорд-протектор Англии, и приказы, касающиеся Тауэра, имею право издавать только я! И я не позволю проявлять неуважение ко мне. Рубить ворота! Я разрешаю!

Слуги Глостера ломятся в ворота. К воротам подходит изнутри комендант Вудвил.

Пока что мы его тоже не видим, слышим только голос, поскольку комендант находится за сценой.

– Что за шум? – спрашивает комендант. – В чем дело?

– Комендант, это вы? Я вас узнал по голосу. Я Глостер, открывайте ворота.

– Простите, не могу. Кардинал Винчестер мне запретил впускать сюда вас и ваших людей.

– Вот же гад! Он что же, считает себя выше по положению, чем я? Не зря его покойный король не любил, ох, не зря. Вудвил, открывай ворота, иначе я тебя силой вышвырну вон!

Первый слуга тоже громко кричит, требуя открыть ворота перед лордом-протектором, да побыстрее!

Входят епископ Винчестерский и его слуги в бурых кафтанах.

– Ну ты и наглец, Хамфри! – говорит епископ. – Что все это значит?

– Ты, бритый поп, меня впускать не хочешь? – дерзко спрашивает Хамфри Глостер.

– Да, не хочу. А ты – наглый самозванец, а никакой не протектор! – отвечает епископ Винчестерский, он же Генри Бофор.

Любопытная реплика. Хамфри Ланкастер, герцог Глостер, назначен лордом-протектором по воле и указу короля Генриха Пятого, то есть совершенно законно. Какие же основания называть его самозванцем? А никаких, ровно никаких. Генри Бофора, епископа Винчестерского, нам здесь показывают человеком, ни во что не ставящим закон. Посмотрим, отыграется ли эта черта характера в дальнейшем.

– Уйди с дороги и вообще выметайся отсюда, – требует Глостер. – Ты плетешь какой-то заговор, но я тебя разоблачу.

– Нет, это ты уйди, а я с места не сдвинусь. Хочешь быть Каином – убей меня, как Авеля, но я не отступлю.

– Вот еще, убивать тебя – только руки марать, – презрительно отвечает герцог. – Я и без оружия уберу тебя отсюда. Замотаю в твою красную тряпку как в пеленку и на руках вынесу.

– Посмей-ка! Начихать тебе в лицо! – храбро выкрикивает немолодой епископ.

Выходка поистине детская – позволить себе подобную лексику, будучи духовным лицом, облаченным в красные кардинальские одежды. Вообще-то это довольно странно, потому что Винчестер пока еще только епископ, а кардиналом его сделают позже по ходу пьесы. Но у Шекспира написано «красная тряпка», так что будем исходить из этого. Глостер, вместо того чтобы посмеяться, воспринимает сказанное как прямое оскорбление, нанесенное лицу королевской крови.

– Что? Что он сказал? Начихать в лицо? Слуги мои, к оружию! Ну, поп, держись!

Глостер и его слуги нападают на епископа.

– Я тебя за бороду оттаскаю! – обещает герцог, размахивая мечом направо и налево. – Плевать я хотел на твою кардинальскую шапку, на самого Папу и на всю церковь! Я тебя за шиворот отсюда выволоку!

Тоже любопытный момент. Член королевской семьи, лорд-протектор позволяет себе подобные высказывания о церковной власти? Более чем странно. Но не станем забывать, что пьеса писалась во времена королевы Елизаветы, убежденной протестантки, так что нет ничего сверхудивительного в том, что «положительный» персонаж уже заранее, за полтора века до ее правления, ставит под сомнение полномочия Папы и представителей католицизма. Прогибаться под власть писатели научились задолго до нашего времени.

– Ты за это ответишь перед Папой! – визжит епископ.

– Ах ты, гусь Винчестерский, волк в овечьей шкуре! Убирайся с глаз долой, алый лицемер!

Слуги Глостера оттесняют слуг епископа.

Во время схватки входит лорд-мэр Лондона со свитой.

Лорд-мэр пытается урезонить сражающихся:

– Стыдно, лорды! Вы же верховные вельможи, а ведете себя так позорно!

– Молчи! – осекает его герцог. – Ты просто не понимаешь, что происходит. Этот Бофор – враг страны и престола, он хочет захватить Тауэр силой.

Теперь мы уже понимаем, что «захватить Тауэр» может означать и «завладеть оружием и поднять бунт», и «провести там ночь и наутро короноваться». Подозрения и обвинения более чем серьезные, однако из слов епископа в конце Сцены 1 можно сделать вывод, что подозрения эти вовсе не безосновательны, ведь там озвучены намерения похитить короля-младенца, сделать его заложником и добиться власти. Епископ Винчестерский действительно метит в правители всей Англии.

– Ничего подобного, – возражает епископ, – враг страны – это как раз герцог Глостер: он обвешал вас налогами, все время насаждает войну и стремится ниспровергнуть церковь! Сейчас он стал протектором и хочет раздобыть в Тауэре оружие, свергнуть принца и самому короноваться.

Как говорится, оговорка по Фрейду, «на воре шапка горит».

В ответ на обвинение Глостер снова начинает схватку. Стычка возобновляется.

– Мне ничего другого не остается, как издать новое указание, – говорит лорд-мэр и велит глашатаю озвучить приказ:

«Люди всех сословий, собравшиеся нынче здесь с оружием в руках вопреки миру божьему и человеческому, приказываем вам именем его величества разойтись по домам и впредь запрещаем, под страхом смерти, носить, пускать в ход и употреблять меч, кинжал или какое-либо другое оружие».

– Что ж, раз издан такой указ, я его не нарушу, – говорит Глостер, опуская меч. – Но с тобой, кардинал, мы еще поговорим. В другом месте.

– Ты за это поплатишься, Глостер, – отвечает епископ.

– Если вы немедленно не разойдетесь, я буду вынужден позвать стражу, – предупреждает лорд-мэр и отмечает, что кардинал ведет себя довольно-таки надменно.

Глостер вежливо и уважительно прощается с лорд-мэром, епископ же и тут не может удержаться от угроз:

– Береги голову, проклятый Глостер, я намерен в самое ближайшее время ее снести.

Глостер и епископ Винчестерский со своими слугами уходят в разные стороны.

Лорд-мэр глядит им вслед и качает головой:

– Ну надо же, как эти господа разъярились! А я вот никогда в жизни не дрался.

Уходит.

Что ж, авторские симпатии и антипатии определены вполне ясно: герцог Глостер – благородный человек, уважающий законы, и надежный лорд-протектор, заботящийся о благополучии и безопасности маленького принца; епископ Винчестерский – злобный и тщеславный тип, обиженный на то, что его обошли при раздаче слонов, и готовый на любую подлость вплоть до прямой клеветы и киднеппинга. Племянник и дядюшка.

Однако же про задуманное ранее похищение младенца Генриха пока не слышно ни слова. Операция провалилась? Или епископ Винчестерский передумал? Или все еще впереди? Что ж, подождем.

Сцена 4

Франция. Перед Орлеаном

Всходят на стену оружейный мастер и его сын.

Оружейный мастер наставляет сына:

– Ты же знаешь, что Орлеан осажден англичанами, которые захватили предместья. Так вот, от шпионов нашего дофина Карла я узнал, что англичане вон в той башне устроили себе логово, поставили железную решетку и из-за нее наблюдают за позициями французских войск. Там постоянно находится кто-то из их наблюдателей. Я направил пушку точно на эту решетку, и как только там появится кто-нибудь из важных военачальников, надо будет стрелять. Я уже три дня тут караулю, но пока никого не выследил, а стоять больше нет сил. Так что я пойду отдохну, а ты оставайся и глаз не спускай с башни. Как только кого-нибудь выследишь – сразу беги за мной, я буду в доме коменданта. Все понял?

– Будь спокоен, отец, никого не упущу и сам смогу сделать точный выстрел, а ты отдыхай.

На башню поднимаются граф Солсбери и лорд Толбот, сэр Уильям Гленсдел, сэр Томас Гаргрев и другие.

Гленсдел и Гаргрев – персонажи вымышленные, поэтому мы можем только предполагать, что это английские полковые командиры. Джона Толбота мы уже знаем, хоть на сцене его и не было, но разговоров о нем мы слышали предостаточно. А вот граф Солсбери – фигура новая, хотя и была уже трижды упомянута: он командовал войсками, осадившими Орлеан, и «дрался как лев».

Томас Монтегю, 4-й граф Солсбери, один из крупнейших английских военачальников времен Столетней войны. Считался очень искусным, опытным и удачливым, не проиграл ни одного сражения, особенно преуспел в разведке и осадном деле, пользовался большим уважением у своих подчиненных и солдат.

Солсбери искренне радуется возвращению лорда Толбота и нетерпеливо расспрашивает: как с ним обращались в плену и как удалось освободиться? Толбот рассказывает, что его обменяли на французского дворянина, которого держал в плену герцог Бедфорд.

– Сначала меня хотели обменять на человека более низкого сословия, но я счел это оскорбительным и отказался. Лучше смерть, чем такой унизительный обмен. А когда предложили храброго достойного дворянина, я согласился, это был достойный выкуп. Но измена Фастолфа ранила меня в самое сердце! Попадись он мне – голыми руками удавлю.

– А как там с тобой обращались?

– Да как… Глумились, насмехались, унижали. Вывели на рыночную площадь всем напоказ, вот, мол, смотрите, это и есть гроза Франции, которой вас стращали. Ну, я, конечно, не стерпел, вспылил, начал бросаться камнями в толпу. Выглядел, наверное, очень грозно, потому что люди от испуга разбежались. С того момента мои охранники начали меня бояться, думали, что я могу железные решетки руками сломать, так что глаз с меня не спускали.

– Это ужасно… Но мы за тебя отомстим, не сомневайся. В Орлеане сейчас ужинают, через решетку всех отлично видно – можно людей по пальцам пересчитать и укрепления рассмотреть. Хочешь сам взглянуть?

Солсбери просит Гаргрева и Гленсдела высказать свое мнение: куда лучше направить жерла пушек? Мнения военачальников расходятся: один считает, что бить нужно по северным воротам, другой – что удар следует нанести по бастиону. Толбот полагает, что город нужно взять измором или истощить постоянной перестрелкой. Пока они совещаются, происходит выстрел из города. Солсбери и сэр Томас Гаргрев падают.

Толбот бросается к раненым товарищам. У графа Солсбери «выбит глаз и вырвана щека», с Гаргревом ничего не понятно, то ли жив, то ли нет. Толбот уже готов признать, что Солсбери погиб, выражает намерение устроить похороны и, причитая, перечисляет военные заслуги и доблести Томаса Монтегю, но граф начинает подавать признаки жизни.

Тревога; гром и молния.

– Что там за шум? – взволнованно спрашивает лорд Толбот. – Откуда этот грохот и тревога?

Входит гонец и сообщает, что французы начали наступление и во главе их войска стоят дофин Карл «и Девственница Жанна, пророчица и новая святая».

Солсбери приподнимается и стонет.

Толбот торжественно клянется «раскрошить в грязи мозг» врага и «копытами растоптать их сердца». Умирающего Солсбери уносят в палатку.

Томас Монтегю, 4-й граф Солсбери, действительно был смертельно ранен удачным выстрелом мальчика-бомбардира, только случилось это осенью 1428 года, на несколько месяцев раньше истории с пленением Толбота (лето 1429 года). Но мы ведь уже привыкли к нарушениям хронологии у Шекспира и не обращаем на это особого внимания. Главное – факт, а он имел место.

Забудем об исторических реалиях и вернемся к некоторым нарушениям логики внутри самой пьесы. На самом деле лорда Толбота освободили из плена без выкупа из уважения к его военным заслугам, мы об этом уже говорили. Но это ладно. Насколько мы с вами помним, в Сцене 1 герцог Бедфорд клянется, что за каждого взятого в плен английского дворянина он готов отдать в качестве выкупа четверых французских пленных вельмож. Отметим: четверых! И что же получается за история с выкупом из плена лорда Толбота? Сначала за него предлагают одного (!) мелкого (!!) дворянина, потом сходятся тоже на одном, но чуток познатнее. А как же клятвы Бедфорда? Почему никто о них не вспоминает, почему никто не обсуждает, что лорд-протектор Франции не держит слово? Расчет на то, что зрители – лопухи, и к четвертой сцене уже не помнят, о чем говорилось в первой? Или дело в том, что сама пьеса – слепленная наспех халтура?

Сцена 5

Там же

Снова тревога.

Входит Толбот, преследуя дофина, и уходит за ним. Затем входит Жанна д’Арк, гоня перед собой англичан, и уходит вслед за ними. Снова входит Толбот.

Джон Толбот в недоумении и ужасе от того, что его солдат гонит женщина в доспехах. Появляется Жанна, и Толбот предлагает ей сразиться один на один. Жанна принимает вызов, они начинают сражаться, обмениваясь взаимными угрозами и оскорблениями.

Уже по начальной авторской ремарке вы понимаете, что нам в одной сцене фрагментарно показывают переменчивый ход военных действий: побеждают то одни, то другие, и все, что произносит Толбот (а говорит он в этой сцене много), призвано служить просто комментариями к сражениям. Важен итог: французы побеждают, англичане вынуждены отступить.

Сцена 6

Там же

Всходят на стену Жанна д’Арк, Карл, Рене, Алансон и солдаты.

Жанна торжественно объявляет:

– Мы прогнали волков от Орлеана! Как видите, я держу слово.

Карл и Жанна

Дофин Карл рассыпается в комплиментах и благодарностях:

– Как мне отблагодарить тебя за этот подвиг? «Нам возвращен прекрасный Орлеан. Счастливей дня не видела страна.»

Рене Анжуйский и герцог Алансонский радуются и ликуют, предвкушая народный восторг и праздник.

– Это не наша заслуга, а только Жанны, – говорит Карл. – И я увековечу ее славу. Пусть все в стране молятся за нее.

Он клянется, что после смерти Жанны ее прах будет храниться в драгоценной урне, которую в дни торжеств будут выносить «пред очи королей и королев». В общем, все счастливы и готовы обещать золотые горы.

Акт второй

Сцена 1

Перед Орлеаном

К воротам подходит французский сержант и двое часовых.

Прежде чем приступить к изложению сюжета, позволю себе процитировать Азимова: «В пьесе происходит возмутительная фальсификация исторических событий в угоду английскому тщеславию»[2]. Собственно, это все, что нам нужно знать о пьесе «Генрих Шестой. Часть первая».

Сержант дает указания часовым: стоять по местам, не терять бдительности.

– Как только услышите звуки или увидите солдат – сразу подавайте условный сигнал нам на сторожевой двор.

– Будет исполнено, – обещает Первый часовой, а когда сержант уходит, удрученно вздыхает: – Бедные мы, бедные: нормальные люди сладко спят в своих постелях, а мы тут должны сторожить и в дождь, и в холод, и днем, и ночью.

Входят Толбот, Бедфорд, герцог Бургундский и войска со штурмовыми лестницами. Барабаны бьют под сурдинку.

Толбот обращается к Бедфорду и герцогу Бургундскому:

– Французы весь день пировали и веселились, праздновали победу, сейчас все перепились и крепко спят. Нужно воспользоваться моментом и «расплатиться с ними за обман, подстроенный проклятым колдовством».

Интересно получается… Впрочем, слова о колдовстве уже произносились, но как-то вскользь, мы и внимания не обратили. И Жанну называли «ведьмой», но мы подумали, что это просто фигура речи. Ан нет, оказалось, что все всерьез. Англичане совершенно искренне (как полагает Шекспир) думали, что победить их можно только при помощи колдовства. Ну а как иначе-то? Ведь битва при Азенкуре состоялась совсем недавно, в 1415 году, и Генрих Пятый блистательно выиграл ее, несмотря на многократно превосходящие силы французов. С этого момента английская армия считала себя поистине непобедимой. И вдруг такой облом… Конечно же, все дело в колдовстве, а не в ошибках военачальников и недостатках матобеспечения, других причин быть не может.

Бедфорд согласен с точкой зрения Толбота:

– Французы – трусы! Они поняли, что оружием и солдатами не смогут справиться с нами, и вступили в сговор с ведьмой и адом.

– А кто, собственно говоря, эта Дева, с которой они так носятся? – спрашивает герцог Бургундский.

– Говорят, девица, – отвечает Толбот.

– Что, она действительно девушка? – удивляется герцог Бедфорд. – И такая смелая в бою? Не ожидал!

– Ну, дай бог, чтобы она не превратилась в мужика. А то ведь может превратиться, если будет продолжать воевать, – говорит герцог Бургундский.

– Да пусть они хитрят, колдуют и призывают темных духов, а с нами – Бог, он нам поможет, – уверенно говорит Толбот.

Военачальники разрабатывают план вторжения: нужно продумать несколько путей, чтобы если на одном их постигнет неудача, остальные могли продолжать атаку. Утвердив план, англичане взбираются на стену с криками: «Святой Георгий!», «Толбот!» – и проникают в город.

Часовой за сценой кричит:

– К оружию! Враг наступает!