Немецкий брульон

Грамотный тигр с человеческим лицом, с умом как у дедушки Бима, и с когтями как у дедушки Бима, способен выцарапать в граните наименование его прайда на памятнике вожаку его прайда.

– Кожа–то она нарастёт, а обувка попортится.

– Я вас понимаю, – говорила девушка столичная…

Вредный настин таракан, зовут его НА: «Сама бы с удовольствием смогла бы? Ну, с Бимом? Чего–чего – перепихнуться, вот чего. Смотри какой тигрище. Ну, если б без свидетелей?»

Таракан БИ, Бима, значит, вот же сволота какая: «Смогла бы, я вижу. Засучила бы юбчонку и вперёд. Глазки–то вона как засверкали, любишь старых извращенцев».

Таракан НА (а он любитель провоцировать): «Сегодня, какое счастье, ты в юбке. Ну давай, придумай что–нибудь».

Бим: «Дак, пойдём…те! Купим тебе… походные штаны… нет, трое штанов… и поедем смотреть Париж».

Настя: «Я замужем и только что из отпуска».

На: «Вот дура–то! Такое предложение!»

Бим: «Нам ваш «замуж» в барабан не тарахтел. Правда, Кирюх? берём Настьку?»

– Берём, – Кирюх Егорыч согласен. – Чёб не взять. Поехали!

А сам – хитёр бобёр: «…ну если Ксан Иваныч позволит. Будем на заду втроём. Нормально так, Порфирыч?»

БИ: «Нештяк, нормально».

Цимус волшебной кур–травы продолжает работать.

БИ: «На коленках можно. По переменке!»

КЕ: «Да уж, отличный выйдет сюжетик. Да только–вот мальца испортите: не пристало ему такие взрослые игрушки блюсть…»

– Кирюха, звони Ксане, согласуем! Вы же махом сделаете визу, так? Вы же, вот же, её сейчас же…

– У меня Шенген на три года, да я не могу, – отнекивалась Настя. – Муж у меня, понимаете–нет? Недавно возник.

НА: «Ну ты дура Настька! Такая халява раз в жизни бывает.»

– У меня бабло на телефоне крякнуло, – солгал Егорыч, фальшиво нажимая кнопки. – Слышишь, как пыщщит!?

***

Не вышла поездка у Насти.

***

– Знаете, наверно, такой город Угадай, – выговаривала Настя охраннику, – богатый регион! Уголь копают, золото моют. А это их лучшие… ну, это… архитекторы. Они практики! Не управленцы. Собрались в прогулку по Европе. На месяц. Это здорово! Я честно… я завидую.

– Про каски шахтёрские знаем, про город–то, может и слыхивали. А вот про таких архитекторов, – поди, интеллектуалами себя кличут, – не очень.

Бурчал, взятый за живое, старик.

– И вытирать полы опосля их не буду. Хоть убейте меня. Вызывайте техничку. А я всё равно доложу шефу. Так дело дале не пойдёт.

– Наверно, так у сибирской интеллигенции принято, чтобы босиком – соображала кажется пуританка, точно чистюля, сто процентов девушка–москвичка. – У них тайга, медведи, и городская трава по колено.

– Не знаю, не знаю. У нас не так. Тут Москва и приличный асфальт.

– А клиенты эти… ну вы посмотрите, они такие оригинальные. Даже комичные… Угадай–городчане… Предлагали трубку покурить. С собой звали…

Хмыкал дедушка. Хохотала ртом голова: не из ушей звук.

– Ага. С этими хлыщами! Прохиндеями. Пьяницами. Ха–ха–ха! Насмешили!

– Ещё немного и я бы согласилась… возможно. Люблю романтику… и неожиданности разные. И Настя протёрла нос гипсовой богине. – Простыла бедненькая. Холодно ей у нас.

Нос (от Минервы что ли) установлен при входе. Как символ познания мира. Методом сования любопытных носов куда–либо, например, в заграницу.

– Евсеич, ну согласись. Они ведь такие любопытные… И смешные! Положительно: они добрые люди! Вот передумайте своё первое впечатление! Пожалуйста!

– Ага, «тупой и ещё тупее».

– Я видела это кино. Смешное.

– Ну вот, так оно и есть.

– А Вы, Евсеич, простите меня, разве в студенчестве босиком не бегали? Вспомните!

– Я в эти годы по Гулагам развлекался, – поскромничал Евсеич, и проверил оловянную пуговицу на прочность пришития. – Вот же старая, говорил ведь: поднови френч!

***

Заверещали пружины выхода в свет.

– Мог бы подождать за дверью со своими мокроступами, – возмутился Егорыч, выйдя из умного тревела, – что они о нас подумали?

– Мебель не ломай! Побереги силушку для Варшавы.

– Сам бы помог, а я с бумагами.

– Печати веса не весят!

– Плевать. Ты сибирякам масть порушил. Чё вот попёрся! Я бы один…

– Оплочено всё, – ответил Бим, – и терпенье, и за ковёр тоже. Я что, под дождём должен мявкать? Я кошка тебе?

– Кот весенний, да. Марки манул.

– Ага, заманул, понимаю… Киску эту… Они, черти, кланяться нам должны… Москвички, бля. А, если совсем по–приличному, то коньячку налить и в диванчик усадить.

– Усадили, чего ещё?

– Про кожаный говорю.

– Не говорил.

– Ну, думал.

– А с чего же бляди? У них работа такая… ясная. У неё, у Настьки… Чай предлагали, чего ещё?

– А с того и должны. Правила вежливости.

– С кофейком и пирожными? С лимончиками? В кожаный диванчик? Хе, с подушечками? Одеяльца пухового? Обогреватель под пятки, да?

– А хотя бы и так! Не диспансер…

– Может, девочку на диванчике? Может, гондончик на золотой тарелочке?

– А ты как думал!

– Ну, даёшь!

– Ха–ха–ха.

– Диспансер. Бывал что ли там?

– Смотря в каком.

– В том самом?

– Это тайна Тортилы.

– Ха–ха–ха.

– Оплочено всё, ты не думай!

***

Пока Бим с Егорычем прохлаждались по тревелам, Ксан Иваныч заправился бензином, под завязку как всегда.

Малёха сидел рядом с папой и жевал пирожок с капустой из владимирского «Пельменя».

«Мойдодыр» лежал на фартуке багажника: подсыхал, открытый на странице с Тотошей, Кокошей и мочалкой–словно галкой.

Бим и мисс Фру

«Дорогу от Москвы до Бреста Бим помнит. Но помнит смутно. Звуками. Как путешествие ёжика в тумане как путешествие ёжика ёжика ёжика… В тумане тумане тумане..».

К.Е. Туземский.

ЗГЕ, в.1.15

В башке, с самого утра, вместо блюзовых рапсодий от табачника Ларсена, тяжёлый блэк энд рэп–рок:

– Фрустрация, фрустра… фрус… брус… блэк… брэк – орут и машутся.

– Цэребряные цицьки дро Франценбаум бумкали бо бискам, бо ушамблям, бо челюсти чо в черебе, – балаганят.

– Алло, Рейсфедер? Адвокат ты или кто? Где мои зубы? Что? В мои лета не должно сметь… в ноздрях суждение иметь? Какого Фуя? В багаже поискать? Я? Обкурился? Поллюценогеном? Сам ты Молчалин шуев!

И так далее. Искали всем табором тараканьим. Под чутким адвокатским руководством.

Нету. Зубы исчезли вместе с челюстями. Ладно что Бима за собой не потащили…

– Алло, Рейхсфюрер! Нашёл, чи нет? Поди и не искал толком…

– Да надевал ли их ты, батюшка Порфирий Сергеич? Видел ли ты их, сердешный, в погрузку девятимаешную днёпобедную16?

Не помнит Бим ничего. А уж табору Renoшному и знать не положено. Каждый сам себе интендант.

***

Преданный огласке босой поход Бима по Москве с посещением «Умного тревела» Малёху развеселил. Егорыч на целомудренную до безобразия выходку Бима дулся. Ксан Иваныч – парламентский демократ – считал, что команде страшно повезло: милиция17 могла обвинить Бима в неуважении столицы, и усадить его на пять суток – согласно количеству вояжёров, защищающих преступника, плюс их автомобиль–свидетель – молчаливый защитник.

После такого события тонко разработанный план Ксан Иваныча по завоеванию Европы пошёл бы лесом, рощей, дубравами ко всем чертям болотным.

Но: расстаралась внешняя сила, посчастливилось вояжёрам плюс автомобиль: все в сборе: и транспорт, и персонал.

Дальнейший путь шёл по маршруту, прописанному генералом, хоть и с приличным отставанием по времени.

Своё безалкогольное настроение Бим объяснить толком не мог.

Раз десять интересовался сортом Кирьяновского табака.

Под Можайском сказал: «А не…».

Под Смоленском: «не подсы…».

Под Оршей: «дедушка Кирю…».

Целиком фраза прозвучала под Минском, когда толпа высыпала отметиться под рекламой минской дорожной сети и там же отлить. Мол, а не подсыпал ли дедушка Кирюша в трубчонку, ну там, в «Подружках», ну, ошибочно как–нибудь, чего–нибудь этакого?

Конечно же, Егорыч ничего этакого не подсыпал. Ни послойно, ни поперёк. В травах – сухих, в настойках и весёлых – не понимает ни шиша. Разве что… Тут Егорыч мог проколоться, но на его кроссовку, случайно будто, наступил башмак генерала… А молодой дёрнул за рукав…

Поэтому:

– Табак как табак, обычный. «Ларсен» будто. Может и «Донской», – вот какая Егорычу разница? Не помнит он, в общем. Перероет багаж, в Праге, и найдёт. Но, сначала нужно доехать. А пока он будет курить Винстон, которого ещё завались, и Биму то же советует.

Renoшники вояжные, винтажные, опорожняющие бурдюки, также ничего подобного не совершали, за дедушку Кирюшу не отвечают. Правда, ничего не гарантируют. Потому как не адвокаты, со свечками не стояли, трансфером табаков и сырца под видом банановых листиков не занимаются, в преступных схемах не отмечены, в Интерпольных списках на безосновательном подозрении, головы на месте, плантаций у коттеджа и на крыше конторы у них нету. На кровле конторы они отмечают мумилеи18, дни рождения, трахают практиканток на радость Ленину19, и вообще Пиночет лучше Альенде, а на Марсе так же херово, как на его спутниках, а слышать наговоры на честных мэнов, тем более на семьи генералов архитектуры с их милыми отпрысками, не желают.

А также, если уж пошло напрямки, они не заговорщики, у них рыльца не то чтобы в намекаемом пушку, и вообще не рыльца, а лица: бритые, зеркальной гладкости, а если и имеется сходство с пятачками, то в них отражаются ангелы небесные, а не навоз и не отруби как некоторые Бимы себе представляют. И вообще сам–то он кто такой, чтобы подозревать честной народ? А Малёха вовсе безусый, только что из колыбельки, сочиняет полонезы огинские, промокашку разок–то всего нюхнул, и то в темноте, посмотрите на его девственную струю… И вообще пить надо меньше.

***

Другими словами, от Москвы до Беларуси домчали моментом.

Забыли сообщить читателю: на условной границе меж двух стран – одной великой и гордой, а другой, двадцать лет кряду колеблющейся, но всё равно уважаемой, – вояжёры приостановились. И поправили георгиевскую ленту: так делают на похоронах героев, равно на ритуальных празднествах, посвящённых героическим событиям. Лента привязана к антенне. Концы скрючилась в спиральки от дождей московских и ветров степных башкирских энд андерэ республик. Выпрямили их. Точно: всё как на могилках с веночками, или у Вечных Огней – что хотите, то и представьте.

Решили: Беларусь – государство дружественное. Война её ломала–ломала, да не сломала. День Победы празднуют без лукавств. В Польше снимать ленту не станут – в виде эксперимента. А в Чехии будет видно.

Минск в планы не входил. Объехали его стороной.

И вот он Брест – пограничный город. Там – перед переходом границы – ночёвка.

Ядвига Карловна

Гоголь номер раз.

Ядвиге Карловне за семьдесят. Она, несмотря на возраст, – бойкая женщ… нет, не так: она настоящая Фемина, Ева, Лили библейная, с цицька… нет, с мраморным бюстом… афродитной величины…

Она пижам… тьфу, типажная и яркая, с уместным в этом краю еврейско–польским акцентом.

Глазки не лишены сексуального блеска, правда, былого. По взгляду и поведению Ядвиги угадывается профессия: мамка сети «Камелион», позывной «Компра». В именах собственных и тайна, и конспирология, и недоговорённость. По сути – общественный сговор, мужская потребность, афиши не надо, «моя милиция меня бережёт» – успевай платить дань. Лозунг в прихожей «на Гоголе» «Любим ковбаску» – такой фольклорно–гастрический штрихуёк.

Ядвига обожает панбархат, кокотки, помнит смерть Иосифа, биографию председателя Мао, великую шахматную доску и развал СССР. Она была на большом «Гонконгском Коучинге Девушек по Вызову». Изучала там опыт «розовых пекинских парикмахерских», «как сбить самолёт» и «хэппи эндинг».

Бабло у неё водится. Штаб–коттедж с парадным мезонином и тремя пентхаузами, с парковкой в цоколе и скульптурой Дамы–с–собачкой – всё на площади Чехонте – увешан грамотами.

Но, пусть российские подорожницы не завидуют: камельки от Карловны20 на бюджет–тарифе.

Но при этом они востребованы, лица гладкие, ножки – спички шведские. Неглиж постиран, цидулки в порядке, писульки в заводном режиме.

Камелек от Карловны любят не только завзятые ходоки налево, но также ветераны «Вишнёвых пиджаков», мужественные кружевницы из «Кончиты Вурст», и конечно, члены клуба «Прелесть эвтаназии» с одноразовыми контрамарками «уйди с наслаждением».

Девочки берут не ценой, а красотой глаз и количеством любовных подходов. Прекрасное меню в Золотой книге почёта. Гонконгская резинка с пупырышками – почти закон. Портвейн не их напиток.

Ядвига гарантирует сервис, взяток не берёт, и ни разу не попадалась на коррупции.

В эскорты на яхтах девушки не напрашиваются. Но если позовут, то согласуют с Ядвигой море, маршрут, порты, и не откажут. И, о, скромность, коньяку не попросят. Всё делается с искренностью славянок и умностью гейш. Ничего похожего с собачьими свадьбами, никаких извращений: девочки ненавидят американский обком и не продаются их мерзким разведкам.

Вот где надо брать жён нефтарным21 шейхам: у Ядвиги в Камелионе. Дёшево «до», сердито «после».

Заполнен Брест перспективными невестами для Востока.

Увлечения невест: маникюр, все виды фристайла и серфинга, тибетские практики, включая цигун.

Девочки обожают Пелевина, при том не понимая в его метафизических флюидах ни грамма. Отдельные камельки – те, что с филологическим уклоном, растворяются в субстанциональной пустоте товарища Пелевина, испытывая невыразимый восторг уровня оргазма.

Пограничный город, мы же говорили. Всё тут наперекосяк и на грани.

Пора наводить порядок в белорусской реальности: шире шаг, выше ноги, плотскую любовь на службу отечеству, ордена – мамкам, польских сутенёров вон, хохлятских вон, русских вон, мавзолей президенту.

Парламентскую власть – феминисткам! Не тем дурам, что на площадях сиськами машут, а тем, которые рельсы укладывают, и тем, что носят на плечах кувалды.

По записям в ежедневнике Карловны составлен раздел «Справочника современного чекиста» с грифом секретности второй степени.

Сдача квартиры в краткосручную аренду транзитникам – второй негласный бизнес Ядвиги Карловны.

Минское ЧК любит Ядвигу Карловну. Мальчики из ЧК продырявили гоголь–хату Ядвиги в каждом углу.

Ядвига по собственному почину пишет отчёты. В случае дипломатических недоразумений, каковых покамест не случалось, а будущее покажет, кроме видеозаписей, которые снимаются помимо неё, готова предоставлять стенографии высокого литературного качества с переводом на гос.язык.

Наши «4ЕТВЕРО» клоунов – парни рисковые, да неумные: клюнули на объявление в первые же сутки. А когда им выбирать?

Гоголь два.

Ядвига Карловна, несмотря на «крышу родины», по инерции советской доперестройки побаивается поэтажных дверных глазков.

Страшится вездесущих старушек – лавочных надзирательниц.

Случаются перебранки с бабульками в связи с нарушением Ядвигой неписаных правил дворовой нравственности: «Сдать квартиру неизвестным людям? Ты что, Ядвига, с пупа сдвинулась!»

Роскошь в стране не приветствуется: батько не велит. А старушки уверены: деньжата у Ядвиги есть.

Имеются и правила конспирации. Ядвига Карловна немедля изложила их путешественникам.

Согласно правил Ядвиги, кратковременным съёмщикам передвигаться по подъезду полагается поодиночке (правило пяти «п»).

Хлопанье дверьми наказывается – процентами от арендной платы за каждый нелицеприятный соседский доклад.

С некоторой натяжкой можно сказать, что соседи пребывают в некотором сговоре с Ядвигой: за их молчание как бы само–собой предполагается некий платёж.

А за превышение шумового лимита с арендаторов взимается штраф.

– Согласны с такими бытовыми условиями?

– Согласны, конечно. Вы бесконечно правы.

Распитие спиртных напитков Карловной в виде исключения допускается. Будучи предпринимателем, она понимает важность алкомероприятий, но «чтобы в рамках цивиля».

Степень распития в контексте с беларуськультурой определяется лично ей самой, и об этом докладывается каждому новичку–арендатору, в начале каждой сделки.

– Да–да, конечно. Мы не против. Понимаем.

– Вы мне симпатичны, господа русские. (Судя по лицам, не совсем конченые. И, вроде не злые шпионы. И не добрые разведчики. Такие простачки не бывают шпионами и разведчиками22). Но у меня есть ещё одно правило. Оно может вам не понравиться, но…

– Что за правило? – наклонил голову Ксан Иваныч. Ему доверено возглавлять переговоры.

Ядвига с воодушевлением принялась рассказывать:

– как воспитывали её,

– как родители капали ей на донышко столовой ложки кагору,

– как она, в свою очередь, передала эту традицию дочке…

– И…

– Короче, пить что ли совсем нельзя? – перешёл к делу Ксан Иваныч.

– Отчего же нельзя… Водку нельзя. А коньяк можно: культурненько, осторожно, рюмочкой–рюмашечкой. Виски – напиток для меня дорогой. Вы же тоже его не пьёте? (Как сказать!23)

– Но я к чему это клоню, – сказала Ядвига, – я вот, к примеру, выпиваю бокал вина, и мне этого хватает. Я не буяню, не пою песен…

– Мы не знаем песен, – отчеканил Ксан Иваныч, – только гимн.

– Гимн – это похвально. Вот у нас, так никто не знает гимн Беларуси.

– А он разве есть? – не выдержал малец.

– А куда ему нафиг деться? – удивилась Ядвига, – разумеется, есть.

– И музыка к нему?

– И музыка.

– Вау! – изумился Малёха. (Он же композитор модных музык.)

– Я бы с удовольствием поглядел ваш гимн, – томно вымолвил Егорыч, продюссерски изогнувшись.

Он по пьяни может сбацать на фортепиано кошачий вальс, а если бабахнет вискарьку – раз в пять лет, то может и рок–н–ролл.

«И я», – сказал Малёха. Он любит драмм–энд–бэйс и прочие нужные квартеты, вставленные в компьютер.

Ксан Иваныч покачал головой (ну дают подлизы, предатели Руси!).

– Мы никогда не буяним, – сказал Егорыч. – Мы, как–никак, интеллигенты.

– Архитекторы, – подсобил Ксан Иваныч.

«Но не стал рассказывать Ядвиге о проектировании казино на Алтае. И про то, как весело, с топором, гонялся за Бимом по Монголии. И не стал вспоминать, как метал в него, будто играя в городки, жерди от овечьей загородки в Хакассии.

– Архитекторы – это каста, жрецы от искусства, – искренне считает он. – Городки сродни бильярду. Гонки по степи со ржавыми лезвиями – невинный пейнтбол.

Ядвига в шоке. Таких архитекторов – жрецов и касту, она «не поняла». Потому как не сумасшедшая».

– Мы только Rose et Route употребляем, – пошутил Егорыч, ни разу не покраснев.

(Скорей бы ушла, а там посмотрим!)

– Максимум бокал. Как и вы.

Ядвига зарделась, будто ей признались в любви.

Тут бессловесная сценка в трёх действиях без антракта. Представьте:

а) Малёха дёрнул Егорыча за рукав. Хотел добавить компании шансов, сообщив через Егорыча, что он вообще не пьёт.

б) Читающий мысли Малёхи как свои собственные Егорыч обозначил ответ гримасой и жестами каркочи24, мол: «я что тебе переводчик? сам возьми, да скажи».

в) Папа расшифровал оба движения и захотел озвучить их, выдав нечто умное, вроде того, что «он готовит сына в дипломаты философического типа, а дипломаты, как известно, в юношестве вообще не пили, а посол «N», добившись успеха в Персии, пил напиток той страны, в которой предотвратил войну и о которой написал знаменитый очерк…, правда, там его и грохнули… и так далее». Но вместо глубокомысленной тирады, имеющей целью завоевать расположение хозяйки, смог сформулировать только глухонемое «э–э–э».

– Короче, тогда так, – сказала Ядвига, (а она видела тыщу таких каркоч, целовалась с Олегом Поповым, а Карандаш подарил ей цирковую собачку), – много не пить! Всем вместе по городу не шастать. Из окон не высовываться. Балкон не расшатывайте: он не сегодня–завтра рухнет. А в магазин пусть сходит молодой человек…

«А–а–а», – сказал Малёха. (Молодцами оба Клиновы!)

– Что «а–а–а»? Магазины тут рядом: выходишь на улицу, пройдёшь квартальчик, повернёшь налево. Это старый центр. Наш Арбат, так сказать. Увидишь «Продтовары». Выбор там есть. Вино хорошее. Бери только наше. Остальное – бодяга, моча и гуано.

– И российский алкоголь – гуано? – обиделся Ксан Иваныч.

– Тем более российский. Могу дать задание кой кому и прислать… на заказ. Если хотите. Но не даром. Ноги курьера (чего–о–о? курьера? Не курьерши?) не бесплатные, стоят что–то. В пределах разумного. Рекомендую приобрести белое. Например, «Беларуську избу» в бутылке с ручкой. Пустую бутылку оставьте мне. У меня Тонька на них сюжеты маслом… На этикетке домик с коровкой и пастушка в шляпке нарисованы. Читали «Барышню крестьянку»? Так там как раз…

– Мы не хотим вас напрягать.

– Я вот…

– Нет, нет, нет…

Тогда Ядвига Карловна рассказала, какие вина кроме кагора она терпит. Далее рассказала, что если бы путешественники приехали в августе, то десерт можно было не покупать: у них в городе есть такая улица, где вишни ого–го… а самая плохая водка… а самая хорошая ковбаса… лучше брать копчёности… батька за этим следит… а не то им.… сертификец всем… и так далее. И копец вообще.

– Строгий у вас батька.

– У нас не диктатура, как у вас считают, а порядок. Социалистический капитализм. Поняли, да?

– Мы точно так же думаем. Спасибо. Обязательно приедем… Осенью. Мы планируем Португалию и Барселону. Хотим заглянуть в Гибралтар… покидать с берега камушки в Афри…

(Врут собаки! Смеются над старушкой. Ничего, сами скоро песком обзаведётесь.)

– Карфаген там, – сказал Егорыч. Он умный и помнит Пунические войны.

Ядвига обрадовалась: «Заночуете перед Португалией у меня, если что. Я буду рада. Португалия – она же рядом?»

– Рядом. Ок.

А далее инструксьон:

– Так! В постель вина не носить. Столик вот. Можете на кухне посидеть. Кресло возьмёте в спальне. Диван раскладывается, бельё в шкапчике. Курить исключительно в окно…

А как же на предмет «не высовываться»?

–…С сигаретой на балкон…

А как же, что он рухнет сегодня ночью?

– …особенно в трусах! Надевайте штаны… и.… а.… лучше вообще не выходите. Особенно ночью.

– А что так?

– Соседка увидит.

О–о–о! Тут соседка? Две? Сколько? Молодая?

–…Кондиционер не включать: он много электричества ест.

– Что ж так много ограничений? – удивляется пацанва. (Они деньги платят в рублях, могут в еврах, не в зайчиках!) – Жарко тут! Возьмёте денег за кондишен?

– Договорились. Но эти денюжки особые, их пожалте вперёд.

– Сколько? – И Егорыч полез за курточку, обнажая рублёвый, искусственной кожи, общак.

– Ой, зачем вы изволите демонстрировать живот?

– У меня тут, извините, деньги.

– Другое дело, – и Ядвига оживилась, – а дайте–ка мне один паспорт.

– Зачем?

– На память. Шучу. Страховка. Вдруг вы… Словом, утром при встрече отдам. Вы же утром съезжаете?

– Ну да. Мы можем все отдать. Мы вам верим. Вы же не станете…

(Почему бы не стать?)

– Не надо мне все отдавать. Кто у вас главный?

– Наверно… я, – сказал Ксан Иваныч, смутившись: у них по договорённости демократия!

Зря смутился. У него три паспорта, автомобиль его собственность, один сын под расписку, и гонор командира. Кто после этого главный?

Три Гоголя.

Друзья Бима, заранее почуяв жёсткость арендных условий, припрятали недостаточно адекватного Бима.

Как оказалось, ненадёжно.

– Сколько вас человек? Как вы разместитесь? Вдвоём на одной кровати можете спать? Она широкая. Подоткнётесь одеялами, если что.

Грозно пытала Ядвига путешественников, заканчивая инструктаж и неумолимо приближаясь к цене вопроса.

– Нас трое. Спать вдвоём любим.

(Уж не пидоров ли собирается приютить Ядвига Карловна?)

– Трое? – пересчитала хищнюще: «раз, два, три. Трое. А это не ваша ли случайно машина во дворе?»

– Чёрная, Рено?

– Чёрная, с чемоданом сверху.

– Случайно наша.

– А почему в ней дверь открыта? Может с вами ещё кто–нибудь есть? Может, девочек везёте? С девочками не пущу. Девочки у меня…

Хотела было сказать, что девочки у неё свои, или хотя бы: «девочки у меня в смету не входят», не успела. Получи ответку:

– Нет никого. У нас чисто мужское путешествие.

(Жаль. Не клюнули. Приличная была б добавка Ядвиге к пенсиону и вообще).

– Я семейный человек, – добавил Ксан Иваныч, – у меня вот этот молодой юноша, к примеру, сын.

– Я догадалась. Вы похожи.

(Хренов, похожи!)

– А я староват для девочек, – соврал Егорыч.

Зато высунулся Малёха: «А у вас тут высшие заведения есть?»

Ядвига: «А тебе, дорогой, зачем? У них сессия и экзамены».